Про Димку Малышева и ружье на стене

     Димка Малышев был моложе меня на год, что вовсе не мешало нашей крепкой с ним дружбе.
     Из ребят нашего возраста, проживающих в  трех – четырех соседних домах сложилась у нас сплоченная компания, в которой  ежедневно и ежечасно, с упорством, достойным лучшего применения,  искали мы приключений на свою задницу.
     Компания наша, как бы сказали сейчас, была интернациональной. Но в те времена все мы были советскими и не задумывались еще о том, что наступят такие времена, когда разведет нас жизнь по разным национальным квартирам.
     Костяк компании составляли Димка Малышев, Сережка Проконов – мой одноклассник, татарин Рушан, фамилию которого, к сожалению, не вспомню сейчас, Мишка Векслер и я.
     Летом в часы, свободные от съемок в массовке на расположенной недалече киностудии Горького,  купания в Капустинском пруду, ловли карасей с бычками и добычи яблок на ВДНХ, собирались мы на территории Института путей сообщения, что располагался напротив  Димкиного дома.  Там, за большим столом  с двумя внушительными лавками, сколоченными в кустах густой акации для доминошников , шла интересная жизнь, детали которой я уже толком и не помню.
     Зимой мы ходили друг к другу в гости, перебираясь из дома в дом. Слушали магнитофон, обменивались марками, шкодили в подъездах, терзали гитару, пели блатные песни. С Мишкой Векслером навострились мы тогда играть в две гитары. Получалось так здорово, что матушка моя долго не верила, что на магнитной записи один из исполнителей – я.
     Но больше всего любили мы собираться у Малышева в их двухкомнатной квартире на улице Русанова.
     Отец Димки был фронтовиком – танкистом. На войне он потерял ногу, ходил на протезе с палочкой, был крепок, жизнерадостен, приветлив, работал инженером – конструктором в каком-то НИИ и был страстным рыболовом и охотником.
     Главной достопримечательностью Димкиной квартиры  было охотничье ружье, висевшее на стене. Патроны к нему  лежали в письменном столе и стол этот на ключ не закрывался. Рядом с ружьем висели большой охотничий нож в кожаном чехле и настоящая ковбойская шляпа.
     Забредая в гости, стремился каждый из нас первым делом добраться до заветного оружия. И завладев им, надеть шляпу, запихнуть за пояс нож и, переломив тугие стволы, загнать в них два патрона из папиного стола.
     Начиналась охота. Мы прятались друг от друга по комнатам, в кухне, в кладовке, прочих местах. Было весело и немного жутковато.
     По окончании аттракциона  патроны из стволов вынимались, а шляпа, нож и ружье вешались аккуратно на свои места.
     В тот злополучный день первым до ружья добрался Серега Проконов.
     Нам почему-то было необыкновенно весело.
     Серега, смеясь, видимо в продолжение игры, притащенной с улицы, не заряжая ружья и не надевая шляпы, сразу  направил ружье в сторону Мишки:
     - Ну, а что ты теперь скажешь, белогвардейская морда?
     Мишка лихо рванул ворот рубахи и закричал громко, по-киношному:
     - Стреляй, стреляй, коммисар!
     И Серега, чуть отведя ствол в сторону, нажал на курок.
     От грохота заложило уши.
     Бесшумно полетел на пол срезанный выстрелом абажур торшера. Комнату заволокло дымом. И наступила тишина.
     Когда дым рассеялся,  увидели мы Мишку с побелевшим лицом и трясущимися  губами.
     - Ты, что, дурак? – прошептал он, удивленно глядя на Серегу.
     В этот момент мы поняли, что он жив и здоров. И дружно, не сговариваясь выдохнули с облегчением.      
     Вскоре пришло осознание материальных потерь.
     Был угроблен торшер, заряд дроби проделал огромную дыру в тюле на окне,  такие же дыры зияли в двух оконных стеклах, через которые видны были улица,  соседний дом, и прогуливающиеся во дворе люди.
     Мы прислушались, но не услышали ни криков, ни стонов со двора. Окна напротив были целы. Очень хотелось верить, что все обошлось.
     И только тогда обратили  мы свои взоры на Димку.
     В отличие от Мишки, пришедшего в себя и успевшего даже раскраснеться и повеселеть после пережитого приключения, был он бледен и хмур.
     И все, что мы могли для него сделать в эту минуту и на что были способны, так это уйти побыстрее, не  дожидаясь прихода бдительных соседей, местного участкового, общественности с улицы или разгневанных родителей.
     Прощаясь с Димкой, понимали мы прекрасно, что оставляем его на растерзание и что не сладко ему сейчас.
     К Димке я забежал  через несколько дней .
     Был он на удивление весел и даже пытался угостить меня рюмочкой синего денатурата.
     По-прежнему красовалась на своем месте дыра в тюле. Целые стекла в окне сверкали чистотой. В углу из-за телевизора выглядывала  сиротливо палка от торшера. Одинокой выглядела шляпа.
     Непривычно пусто было на стене - там, где обычно висели ружье и нож.
     Заметив мой взгляд, Димка пояснил, что отец  собрал все в один узел и молча унес его куда-то .
     Игры наши как-то сами-собой сошли на нет.
     И не собирались мы больше в Димкиной квартире.
     Может, потому, что выросли уже и детство закончилось?