Хитрость Вани Тёмного

                (рассказ-быль о Колыме)
         
          Погожим августовским деньком одна тысяча девятьсот семидесятого года, я свежеиспечённый выпускник автомобильного факультета, оставив позади семьсот с лишним километров пыльной Колымской трассы, добрался до посёлка энергетиков Мяунджа, затерянного среди безбрежного моря сопок в необъятной глубине Колымы.
         Представившись на автобазе радушным коллегам, и наскоро поселившись в общежитии, я с понятным нетерпением отправился осматривать посёлок, в котором мне по направлению из института  предстояло отработать три года, а судьба растянула этот срок на целых одиннадцать лет.
          Узкая, не асфальтированная улочка, меж двухэтажных домов вывела меня на центральную, неблагоустроенную, грунтовую площадь, которую украшало солидное, каменное, с классическими белыми колоннами, с лепниной по карнизам здание Дома культуры, приятно поражавшее, неожиданными для такового маленького, глухого посёлка размерами и монументальностью.
           По обе стороны, меж белых колонн у центрального входа застыли, модные для архитектуры того времени, гипсовые скульптуры. Далеко не шедевры искусства символизировали героический труд советского народа. Одна из них, как припоминается, была в каске с отбойным молотком, а другая довольно бесполая по виду изображала рабочую или ударницу сельскохозяйственного труда.
            Изваяния у Дома культуры больше запомнились, как предмет популярной среди местных острословов шутки. Новичку, пытающемуся вести здоровый образ жизни на Колыме, и отказывающемуся в развеселой компании от приёма горячительных напитков, кто-либо из присутствующих  проникновенно доверительно разъяснял:
              - Да, брось, ты, браток. На Мяундже, кроме хворых и подлюг, ни капли не пьют только два человека. Ты их знаешь и видишь каждый день.
              На немой вопрос просветлевшего новичка, ободрённого тайной надеждой узнать имена единомышленников-трезвенников следовал дурашливый ответ:
              - Они гипсовые и стоят у Дома культуры.
               Словно часовые, охраняющие центральный вход, скульптуры как-то безглазо уставились на противоположную сторону площади. Там внимание свежего, прибывшего с «материка» человека, незамедлительно привлекали огромные ворота, с прилепившемся  к ним сбоку караульно-вахтовым помещением. В обе стороны от ворот отходил высокий, глухой, дощатый забор, опутанный поверху колючей проволокой, с прожекторами по углам периметра. Казённо-неряшливое, унылого вида ограждение опоясывало два, почти достроенных пятиэтажных здания, соединённых галереей и развернутых под углом, как приоткрытая книга, фасадами на площадь.Приглядевшись, понимаешь - стройку ведут необычные строители - заключенные. Выведенный под крышу, отделённый от мира колючей проволокой и всей громадой возвышающийся над окружающими двухэтажными домиками комплекс, сразу с чьей-то лёгкой руки в обиходе получил название Пентагон.
                Забегая вперёд заметим, что по окончанию строительства, Пентагон быстро превратился в улей, населённый молодёжью, обильно прибывающей на строительство ещё одной очереди электростанции. И через год в соответствии с законами природы, очищенную от забора, благоустроенную площадь начали заполнять молоденькие мамы с колясками. А с наступлением белых ночей, её бетонное, с хилыми неокрепшими саженцами на газонах, пустынное днём пространство, погожими вечерами в лучах низкого, но заходящего лишь к полуночи солнышка оживлялось гвалтом и суетой, появившихся в результате этого мини-демографического взрыва, многочисленных маленьких колымчан.
                Но оставим их в надежде на светлое будущее и вернёмся к периоду возведения Пентагона.
                Каждое утро несколько автомобилей нашей автобазы въезжали на площадь к воротам Пентагона. Из возвышающихся в кузовах специальных будок-«зековозок», за решетками окошек смутно проглядывали бледные лица заключённых. Ворота открывались, и машины по одной скрывались за ними в глубине обнесённого высокими решётками предзонника. Там заключённых, разбив на пятёрки, строили в колонну, тщательно пересчитывали и пропускали через следующие ворота в зону, дабы на строительстве Пентагона они честным трудом искупали свои неведомые нам грехи. Затем, там же, в зоне заключенные краном снимали освободившиеся будки-зековозки, а грузовики в течение дня использовались для подвоза стройматериалов и поездок прорабов на другие объекты в окрестных посёлках.
                Вечером процедура повторялась в обратном порядке и на жаргоне, причастных к строительству, называлась коротким ёмким словом «съём».
                Заключённых на ночь увозили в жилую зону исправительно-трудовой колонии, расположенную в семи километрах от Мяунджи в посёлке Кедровый. Там же находился завод железобетонных изделий, на который из жилой зоны заключённых выводили на работу в пешем порядке.
                Впервые, оказавшись свидетелем этой процессии, испытываешь гнетущее ощущение какой-то нереальности происходящего. Как будто наяву воскрешаются кадры, давно забытой, смутной кинохроники военных лет.
                Внезапно замечаешь, что навстречу, колыхаясь шеренгами по пять человек, движется темная колонна людей, с резко отличающимися от них - военным обмундированием - конвоирами-охранниками по бокам.
                Поравнявшись, люди в одинаковых чёрных телогрейках, с надписями на белых прямоугольных лоскутах, пришитых к груди, в одинаковых неказисто-казенных шапках, а летом в матерчатых кепках, формой похожей на деголлевскую фуражку, всей массой двигаются мимо угрюмо ходко, как бы стараясь быстрее укрыться от неловких взглядов случайных прохожих в привычном для их положения мире за увитым колючей проволокой забором.
Несколько конвойных ведут на поводках рослых, сытых ухоженных овчарок. Не проявляющие никаких радостных эмоций от прогулки, невозмутимо серьёзные собаки сопровождают колонну, молча поглядывая на заключённых невыразимо тяжёлыми, бдительными, сторожевыми взглядами.
                Таковым был ярко запомнившийся в первый день контраст между роскошным монументальным Домом культуры на главной площади посёлка и зоной напротив, таковыми были впечатления от встреч с остатками былой лагерной жизни на Колыме.
            И каково же было моё изумление, когда через несколько лет, в новой для меня должности начальника отдела эксплуатации, разбирая бумаги ушедшего на повышение предшественника,натыкаюсь на любопытную переписку, связанную со строительством Пентагона.


                Начальнику Имярек

                Объяснение

                У нас в семье случилось горе. Сдохла свинья. Уже большая. Я говорила мужу, чтобы увёз на свалку. Он всё тянул. А потом приехала машина, погудела на улице и уехала. Муж сказал, что знакомый увёз свинью. Кто был шофёр я не знаю и не видела. Муж уехал в Магадан по делам. Больше я ничего не знаю.               
                К сему Пробкова М.С.
      
               


                Начальнику Имярек
                от водителя Тёмного И.Л.      
                Объяснительная               

                По поводу незаконной связи с заключёнными поясняю – никакой
недозволенной связи у меня с ними не было. Просто знакомый в Кадыкчане попросил увезти павшую свинью на свалку. Я всё забывал, а потом разгрузившись в Кадыкчане, заехал к нему, и мы погрузили свинью. Потом меня перехватил прораб, и я с ним замотался ездить по объектам. А к вечеру я не успел заехать на свалку,  забыл про свинью, заторопился, нужно было успеть на съём.
                А, когда в Пентагоне грузили зековозку, свиньи уже не было.
Кто и как забрал свинью я не знаю. Опера сказали, что нашли только кишки.
Почему охрана не увидела её в кузове, я тоже не знаю.   

                Тёмных И.Л.
               
                Быстро сообразив, что объяснения в таких случаях зачастую пишутся совсем не для того, чтобы прояснить ситуацию, и этим подавив неприятные ощущения от прочитанного, я решил при случае выяснить – что же произошло на самом деле у главного героя нашего рассказа.
                Итак, Ваня Тёмных водитель, лет тридцати, выше среднего роста, с плотной, начавшей полнеть, но ещё статной фигурой. Серо-зеленоватые глаза, в обрамлении длинных светлых ресниц, с белками поставленными необычно вертикально, как два очищенных сваренных вкрутую яйца, взирали на мир с меланхолическим превосходством.
                Несмотря на флегматичный вид, он с поразительным проворством ухватывал суть проблем и принимал решение. При этом не выказывая ни раздражения, ни удивления, ни лишнего любопытства, не ссылаясь на трудности, не требуя ничего взамен, если брался за дело, то обязательно выполнял обещанное. За эту особенность, с подачи благодарных женщин, одолевавших его многочисленными просьбами – «Ваня,помоги, достань, привези…» к нему привилось уважительно уменьшительное обращение – «Ваня», а за глаза с прибавлением фамилии «Ваня Тёмных». В дальнейшем, став механиком славился среди водителей  способностью  в условиях тотального дефицита доставать всё необходимое, как из под земли.
                Итак, как-то после рабочего дня, оказавшись в кабинете с Ваней наедине, в доверительном тоне любопытствую:
                - Ваня, да неужели, ты, завёз дохлую свинью в зону?
                Ваня, собравшийся было уходить, чуть помедлив, возвращается, и присев к столу, без рисовки и бравады, но с лёгким оттенком подражания зековской манере разговаривать поясняет:
                - Да, нет, начальник. Свинья была наисвежайшая, ещё тёплая после забоя. В зоне у меня был хороший знакомый кирюха-бугор (бригадир зеков).  Он и попросил завезти, за деньги, конечно, свининки. Я договорился с хозяевами в Кадыкчане, чтобы мне продали тушу целиком, необработанную, малозаметно шилом заколотую, прикинув, что, если прихватят на вахте скажу, что дохлая. Хозяин, удивлённый такой просьбой, и узнав в чём дело, сначала заупрямился. Но при поддержке его жены, соблазнённой выгодной сделкой – покупают оптом, не нужна мучительная обработка, свежевка и разделка на морозе, я заручился их согласием, в случае чего подтвердить мою хитрость.
                Продолжаю уточнять:
                - Ваня, а как же, ты, провёз тушу через вахту. Это, ведь, не пачку чая или сигарет припрятать.
                Ваня так же спокойно продолжает:
                - А завёз я её ещё проще. Приметил среди охранников на вахте паренька, жадно любившего, при каждом удобном случае самому прокатится за рулём на машине. Подъехав к Пентагону со свиньёй и десятком досок, торчавших для отвода глаз поверх заднего борта кузова, я кинул ему ключи со словами:
                - Что-то надоело мне сегодня рулить. На, прокатись, завези доски в зону сам, а я пока хлебну чаю у вас в караулке.
                Он на радостях в почти пустой кузов и не глянул. А остальное для бугра-кирюхи было делом техники. Словом, когда стукачи  донесли начальству о нарушении, от свиньи нашли только оставленные по недосмотру, а может для издёвки кишки. Мясо было надёжно припрятано. Ну, и объяснение хозяйки тоже пригодилось.
                Иван ушёл. А я, подивившись услышанному, про себя подумал: да, конечно, нарушение, да,конечно непорядок, но «Не судите, да не судимы будете»…  Но с другой стороны отметил – а ведь тысячу раз был прав один из моих транспортных начальников, любивший повторять сентенцию: «Настоящий шофёр это ведь не профессия – это нация, причём одинаковая во всех странах.  Обойдёт все запреты, препятствия, инструкции, правила, слукавит, подкупит, но до намеченного пункта доберётся».