Бюро Вечных Услуг. Главы 11-20

11.
Теперь Нестор стоял напротив Наставника. Коньяк пили маленькими глотками. «А говорил, что не любит летом коньяк», - почему-то подумал Нестор. Инструктаж продолжался.
Битва была выиграна, но противостояние не закончено. Извечное противостояние… «Кого?» - задал лектор первый вопрос из Квинтилиановой серии. Простой вопрос, на который Нестор быстро ответил: «Нагов против иерофантов». Но оказался не прав.
Раджас – активное начало миров Трилоки. Саттва - замышляет, Тамас - хранит, Раджас – действует, претворяя в жизнь замыслы Саттва. Наги – бессменные и незаменимые агенты Раджаса. Они наделены полномочиями и для реализации этих полномочий обладают многими незаурядными способностями. Поскольку Саттва – это крона Мирового дерева, то все замыслы Саттва по поводу многочисленных плодов-Взвесей светлы и гармоничны.  Цель всегда одна: вырастить плод, наполнить его жизненной силой, уравновесить воздействия миров Трилоки на Взвесь таким образом, чтобы гарантировать каждому плоду наибольший срок пребывания на ветвях. В идеале срок жизни Взвеси приближается к бесконечности. Но только в идеале.
Внутри каждой Взвеси – и наша, к сожалению, не исключение – всегда есть силы, жаждущие растить плод по своим законам. Эти силы ведут наблюдение изнутри, а потому они не видят, не слышат, не чувствуют замыслов Саттва. Их мотивы – личные, меркантильные, и эта исключительная эгоистичность мотивов застит восприимчивость к общим постановлениям гармонии Вселенной. Кормчие слепы. Они наблюдают за дисками Солнца и Луны через призму собственного ногтя и уверены, что этот самый ноготь большого пальца больше дисков Солнца и Луны. Это червяки, сидящие в яблоке Взвеси, жрущие ее плоть, отравляющие живые ткани собственными экскрементами и продуктами разложения, неизменно сопутствующими их деструктивной деятельности. Деятельности на личное благо, на погибель Взвеси.
- Речь, мой друг, идет не о злодеях, - говорил Кир, наблюдая, как изменяется площадь поверхностного натяжения коньяка при изменении положения коньячки в ладони. – У них нет злого умысла, они не маньяки, чье жизненное кредо: разрушать по спирали мир вокруг себя. Они обычные люди, убившие богов и укравшие бессмертие. И вот теперь они не знают, что со всем этим делать – с ответственностью и вечной жизнью. И пусть ответственность эта - нечета нашей, Наговой, и уж конечно, не идет в сравнение с Великой Ответственностью Драконов, вырастивших Мировое дерево, но груз этот велик и лег он не на те плечи. Они ведут себя… - Кир замялся, подыскивая верное выражение и вдруг сказал по-английски:
- Bull in a china shop.
- Бык в магазине?.. – Нестор не смог точно перевести идиому.
- Бык в магазине фарфора, - помог Кир. – Это их выражение. Мы говорим: «Слон в посудной лавке». Вот так они себя и ведут. Каждый их громоздкий поворот, совершаемый с какой-нибудь ничтожной целью, - например, усесться поудобнее, - каждый такой маневр рвет ткань Вселенной, бьет хрупкие взаимосвязи и рушит гармонию Вселенной.
- Неужели создание имитации Дракона, того чудовища, что сгубило семьдесят процентов личного состава Конторы, - это всего лишь неуклюжий поворот чьей-то толстой, эгоистичной задницы? – удивился Нестор, и прозвучало это удивление достаточно резко.
- Они не создавали Деньгона! – Кир ответил раздраженно, что было странным для Наставника, но быстро собрался и пояснил уже в привычной ровной манере:
- Они создали универсальный эквивалент. Кстати, это весьма разумное изобретение. Разумное и полезное, причем настолько, что могло бы быть нашим подарком этой Взвеси. Может, так оно и было давным-давно – я же не всеведущ. Но сегодня сама суть универсального эквивалента вывернута наизнанку. Ведь ценность любого ресурса определяет степень его ограниченности.
Заметив, что формула не нашла себе путь в сознание единственного слушателя, Кир решил пояснить подробнее.
Любой ресурс, которому определена в бартере роль посредника, должен быть ограничен по объему пропорционально всем другим товарам, участвующим в цепи обмена. Если портные выкроили много рубах, а хлеборобы вырастили мало хлеба, то рубах при обмене понадобиться больше, чем хлебных буханок. Если же между рубахой и буханкой в цепи обмена установить, скажем, зубочистки…
- Спички! – Нестор не смог сдержать возглас.
- Прости? – прервал урок Кир.
- КЦ, спички. В «Кин-дза-дза!» именно их использовали в качестве универсального эквивалента, - пояснил Нестор и зачем-то добавил:
- Нашу кошку так зовут – Ка-Цэ.
Наставник подозрительно посмотрел на Нестора и спросил:
- Кошку? Причем здесь кошка?
- Ни при чем, - не стал спорить Нестор. – Кошка в цепи обмена не участвует.
- Ну, это как посмотреть… - Наставник на секунду задумался. – Мы с Ларисой приедем к вам на днях. Хочу на вашу Ка-Цэ лично посмотреть. А то уже не в первый раз слышу…Но пример верный, иллюстративный. На Плюке КЦ, спички, имели ценность до тех пор, пока находились в трудном доступе. Как только дядя Вова и Скрипач стали производить расчет за реальные товары – горючее, еду, воду – только обещаниями спичек в будущем, вспомни, как выросли цены.
- «Господин Би, у меня пятьдесят рублей, спички стоят две копейки коробка, значит я могу купить две с половиной тысячи», - вспомнил Нестор.
- Самую высокую ценность, - продолжил Кир, - имеет невосполнимый ресурс. Ниже цена у ресурса восполняемого. Ценность же ресурса бесконечно восполняемого равна нулю.
- Бумажные деньги, - кивнул с пониманием Нестор.
- Бумага имеет цену, - возразил Наставник. – Речь идет о виртуальном эквиваленте всего и вся, который – опять-таки, по сути – всего лишь цифры в информационной сети. И при помощи этих цифр у создателей этих цифр есть возможность приобретать любой без исключения ресурс в цепи обмена – и восполняемый, и невосполнимый. Пустые цифры, ничто, поглощающее материальный мир вокруг, по существу своему представляют что? -  поставил Кир второй Квинтилиановый вопрос.
- Вирус? – ответил Нестор почти наугад и в этот раз попал в точку.
- Вирус, - удовлетворенно вздохнул Кир и присел на краешек стола. Стол жалобно застонал. – Информационный вирус. Извращенная форма универсального эквивалента. Именно его и создали иерофанты. А Деньгон – лишь следствие, ментальная проекция иллюзорной акциденции в реальном мире Небытия. Спонтанно возникшая ментальная проекция этого самого универсального эквивалента в этой самой извращенной – по сути – форме. Форме информационного вируса.

12.
 - И что такое вирус? – Кир освежил содержимое коньячек, достав из кармана зеленого халата плоскую фляжку. – Болезнь. Пусть эпидемическая, но всего лишь болезнь. А любая болезнь излечима. – Собеседники сдвинули бокалы и, так вышло, выпили «За исцеление!».  – У нас, у Нагов, к этой гадости, сам понимаешь, иммунитет. – Кир явно имел в виду не коньяк. – А вот простых людей жалко. Оберегая жизнестойкость этой Взвеси, мы, в первую очередь, оберегаем ее обитателей – обычных людей. Такова наша дхарма, как сказал бы возница Арджуны Гудакеши. Свет! – приказал Кир.
Свет в аудитории снова померк. На экране один за одним стали сменять друг друга кадры, иллюстрирующие слова Кира, которые тот бросал в зал. На фотографиях были запечатлены люди – работающие, веселящиеся, дерущиеся, воюющие, любящие, пьющие, болеющие – и вновь по кругу. Наставник при этом коротко расхаживал в проходе - от проектора к экрану и назад, отчего его тень то расползалась жутковатым пятном, почти скрывая изображение, то возвращалась в человеческие размеры и становилась как бы дополнительным контуром на какой-нибудь из фотографий.
- А обычные люди, - вещал Наставник в такт шагам, - маленькие обычные люди запутались. Они подвержены страхам, обременены страстями, их атакуют недуги. И обычные люди не имеют сил со всем этим совладать. Они лишены этих сил. Их и теперь лишают здоровых плодотворных творческих сил – везде и всюду, куда дотягивается меркантильный гений иерофантов. Догматы веры, границы государств, власть капитала, - все это бездонные колодцы, куда утекает живая мощь человечества. А поскольку человечество – составляющая часть общей гармонии, то и Вселенная терпит от такого «кровопускания» значительный урон. Свет!
Свет вспыхнул. Мелькание кадров прекратилось. Выпили. Кир снова вздохнул и продолжил:
- И потому обычные люди радуются своим человеческим радостям, любят своей человеческой любовью, болеют своими человеческими болезнями и живут своими человеческими мыслями. Именно эти мысли подминает под себя зловредное влияние вируса. И потому люди не хотят, но идут на баррикады; не хотят, но кричат на площадях; не хотят, но роют окопы, стреляют друг в друга и взрывают пояса самоубийц.
- Да уж, такой мрак идет с Востока, - заметил Нестор понимающе.
- Все, что идет с Востока, - резко отреагировал Наставник, - где? – так прозвучал третий вопрос из плана сегодняшнего инструктажа. При этом Наставник хлопнул себя свободной ладонью по лбу и сам же себе ответил:
- Весь этот, как ты говоришь, мрак – в головах. Причем во всех головах. Одни ослеплены яростью, что кто-то смеет грубо, нетактично, наотмашь врываться в их суверенный мир. Мир непонятный для человека Запада, а потому пугающий.
- Но разрушенные варварами памятники культуры... – напомнил Нестор.
- Чьей культуры? – резонно спросил Кир. – И кто такие варвары? Это греческое слово обозначает любого не-грека, каким бы цивилизованным тот ни был. Любой, кто не говорит по-гречески – варвар; любой, кто не говорит по-славянски – немец; любой, кто пасет скот или носит бороду – татарин, и от него нужно отгородится Великой Китайской стеной. Противостояние культур – явление естественное и неизбежное, но вот повсеместно культивируют это противостояние уже искусственным путем. И вполне ожидаемо наступает точка кипения: в момент отчаянного напряжения под фанатично взнесенными кувалдами начинает крошится камень памятников. А любой фанатик – от футбольного до религиозного - существо подневольное, универсальный продукт социальной инженерии. Повторю: мрак – в головах. – И Кир снова хлопнул себя по лбу свободной ладонью. - Помнишь, что говорил Федор Иванович красноармейцу Петрухе?
- «Восток – дело тонкое», - именно эту цитату, без сомнения, желал услышать Наставник.
- Восток – дело тонкое, - согласился Кир. – Без этих тонкостей мир Востока превращается в корявую, схематичную карикатуру. И человек Запада спешит «умелой рукой мастера» выправить все, что ему, западному мастеру, мнится нелепым и чуждым. Непонимание рождает страх. И страх этот ослепляет. В одних кипит ярость, в других – страх. Ярость, вызванная страхом. Страх, вызванный яростью. С Востока мрак идет на Запад, с Запада мрак идет на Восток. Взаимное наслоение мраков. Пиршество тьмы. И в этой кромешной тьме люди перестают видеть звезды. Вернее, они начинают искать звезды совсем не там, где звездам полагается быть. А ведь это принципиальный, я бы сказал, счастьеобразующий момент: где ты ищешь свои звезды? Искать звезды нужно на небе, высоко задрав гордый подбородок, запрокинув светлую любознательную голову. Но головы тяжелы, они наполнены мраком, и потому обычные люди ищут свои звезды в чужих кошельках. И – что особенно печально – находят. Маленькие звездочки на чужом флаге над головами чужих президентов.
Кир остановился, чтобы перевести дыхание и сделать новый глоток.
- Излечить вирус несложно – продолжил он, подводя к четвертому вопросу Квинтилиановой серии. – И, подскажи мне, каким средством?
- Нужно просто найти антивирус. – Нестор сам старался вести уроки-лекции, прибегая, по возможности, к таким вопросам – простеньким, но включающим слушателя в процесс. Умные ученые в Европе подробно описали этот педагогический инструментарий, систематизировали его. Какими только именами не нарекали в бесполезной методической литературе это простое педагогическое действо: эвристическая беседа, креативная педагогика, интерактивное изложение материала, «ситуация успеха»… Но хороший учитель интуитивно, не зная названий, классификаций и систем, пользуясь, по большей мере, тонким профессиональным и человеческим чутьем, порой достигает таких высот, которые и представить себе не могут мудрые ученые-систематизаторы.
- Просто найти антивирус! Точно так! – подхватил Кир. – Вот только не так все просто. Есть одна сложность непреодолимого характера. Мы занимались этим не одно тысячелетие. Но всякий раз, когда специалистам Седьмого дна удавалось найти действенное средство, оно через какое-то время обращалось в собственную противоположность. Антивирус обретал свойства вируса, с которым боролся, и против него нужно было искать новое противодействие. Уроборос на брелоке твоих ключей от мотоцикла любит такие игры – изогнуться и цапнуть себя за хвост.
- Значит история Взвеси знает случаи, когда изобретения Раджаса, призванные оберегать Взвесь, оказывали обратный эффект? Например? – Нестор проявил профессиональный интерес.
- Да тот же универсальный эквивалент! – напомнил Кир. – Или психоанализ. Или институт по изучению общественного мнения. Или музей современного искусства со всеми его филиалами.
Нестор потребовал объяснений, но Кир только устало отмахнулся:
- Невнимательный ты слушатель. О чем-то мы с тобой уже говорили давным-давно, о чем-то еще успеем поговорить. Главное: постарайся понять масштаб сегодняшней проблемы.
Нестор всем видом своим показал, что он будет всячески стараться и прилагать все усилия к осознанию любых масштабов.
- Если отбросить всю лирику, оставить только сущностный каркас мирового порядка, мы увидим: причина любых конфликтов внутри народов, стран, религиозных конфессий или между народами, странами, религиозными конфессиями лишь в противостоянии доктрин.
- Говорили уже, - подтвердил Нестор. – Когда проводили индоктринацию Юджина Гуляйкоффа.
- И еще будем говорить неоднократно, - кивнул Кир. – Естественная доктрина Вселенского порядка – как река, текущая по склонам гор с заснеженных вершин. Ее воды играют светом Саттва, она наполняет долины влагой, питает все живое, ее течение уносит все отжившее в океан Тамаса. Так было, но такой порядок устраивал не всех. Начали строить новый. Вырыли каналы, разбили мощный поток на податливые, заключенные в мертвый бетон ручьи, отвели течение в сторону, а может даже – повернули его вспять. Это трудно понять, но постарайся: новая, искусственно созданная доктрина противостоит естественной, но использует инерционную силу ее течения.
Кир взял с полочки синий маркер и быстро набросал на белом поле треногой доски реку и каналы. А также несколько стрелок, показывающих, как течение реки стремиться меж берегов с горных вершин к океану, потом меняет направление в каналах, замедляет ход, но продолжает неумолимо нести воды по инерции меж бетонных берегов.

13.
 - А мы стоим на берегу этого течения, - тут Кир быстро нарисовал фигурку: «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». – Со всеми нашими антивирусами стоим, как крестьянин с глотком молока на дне чашки.
- Крестьянин? – переспросил Нестор.
- Это история из славянского фольклора. – Кир положил на место синий маркер и снова взял коньячку. – То ли сербская притча, то ли хорватская. О том, как очень бедный крестьянин обнаружил однажды, что на завтрак у него остался только один глоток молока на дне глиняной чашки. Он понял, что не сможет напиться одним глотком и решил развести его водой из речки. Он спустился на берег и окунул чашку в поток. Течение начисто вымыло сосуд в его руках. Бедному крестьянину только и оставалось, что пожурить быстро бегущие мимо воды: «Эх, река-река, что ж ты наделала? И сама не побелела, и меня опечалила».   
- Грустная история, - понурился Нестор.
- Куда уж грустнее, - согласился Кир. – Вот так и мы со всеми нашими информационно-социальными антивирусами: стоим на берегу реки и норовим эту реку обелить одним глотком молока. Вернее, не реку даже, а те хлорированные ручейки, загнанные в пластик аквапарковых труб, которые нынче величают потоком мирового порядка. Зато история о бедном крестьянине удачно иллюстрирует наш следующий вопрос – как? Как вновь превратить хлорированные реки в молочные и вернуть их из бетонных берегов в кисельные.
Нестор не любил ни молоко, ни кисель, да и бетон он считал намного более прочным и практичным материалом, чем затянутый крахмалом ягодный морс. Но все сказанное Наставником – метафора. Все эти аквапарки, реки, чашки с молоком, кисельные берега… Нестор вспомнил, как пытался ответить на вопрос Антона о спичках. Перед Наставником стояла та же задача: разложить некий глобальный, универсальный макрос на более простой, доступный пониманию Нага Четвертого дна синтаксис. И с этой задачей Кир справился. Или почти справился.
- Другими словами, - решил все-таки уточнить Нестор, - перед нами стоит вопрос, как вернуть все на круги своя?
- Как разобрать нагромождение искусственных законов, - подтвердил Наставник, - образующих господствующую ныне доктрину, расчистив тем самым путь естественному ходу вещей, утвердив действие единого закона – естественного и непреложного. Переформатирование Взвеси. Перезагрузка в новом формате. Только так мы сможем победить вирус.
- Победа у Белого Ясеня была не окончательной? – вздохнул Нестор.
- Мы не дали тогда восторжествовать эпидемии, замедлили ее стремительное развитие. Но вирус не побежден. Дальнейшие наши действия можно разбить на два условных этапа: перекрыть источник вирусной информации, то есть устранить возможность нового заражения, и только затем приступить к излечению тех, кто уже болен. Нам предстоит большая уборка, мой друг, и тебе в ней отведена роль главного ассенизатора.
- Но почему мне? – удивился Нестор.
- Вот ты сам и сформулировал предпоследний на сегодня вопрос – почему?
- Сформулируйте ответ, - нетерпеливо предложил Нестор.
- Охотно, - улыбнулся Кир. – Именно ты положил начало второму этапу нашей миссии. На первом этапе мы собираемся перевернуть мир с головы на ноги. Ты же девять месяцев назад инициировал будущего социолога, подтолкнул его к открытию, которое позволит вернуть людям нормальное зрение. Мы вернем миру, так сказать, исходное положение. Вот только восприниматься оно будет искаженным зрением масс как массаракш.
- Мир наизнанку, – перевел Нестор с языка аборигенов планеты Саракш. Затем не то спросил, не то утвердил:
- Брендденг? О нем Вы говорите?
- Да. Именно так он работает. Будет работать. Его задача – устранить ложный концептуальный фокус зрения и настроить истинный.
- «И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных», - процитировал Нестор строки Псалтыря и усилил эффект церковно-славянским переводом:
- Темна вода во облацех воздушных.
- Потом разберешься, - Кир широко повел бокалом. - Будет еще время. А вот сегодня времени уже почти не осталось. А тебя еще Зоенька за дверью ждет. Так что поспешим ответить на последний вопрос: когда?
- Когда? – эхом откликнулся Нестор.
- Завтра, - быстро ответил Кир. - В воскресенье. В четырнадцать ноль-ноль. В «Доме Диониса», в баре на втором этаже. Просто приходи, заказывай бокал вина, сиди и жди. Агент Саттва сама подойдет к тебе. А моя прямая обязанность -  предупредить об особенностях взаимодействия… - Кир замялся, собираясь с мыслями.
- Дело в том, - наконец начал он, - что примеров подобного взаимодействия в истории нашей конторы всего два – как-нибудь расскажу потом. Так что опыта особого, сам понимаешь, нет. Обитатели мира Саттва не являются живыми существами, в нашем понимании.
- Мне придется «взаимодействовать» с духом святым? - Нестор поднял бровь – удивленно и вопрошающе. – Никогда не замечал за собой способностей медиума.
Наставник как-то беспомощно поежился и продолжил:
- Нет, общаться ты будешь с живыми людьми. Как я уже говорил – с обычным, знакомыми тебе женщинами.
- Почему женщинами? – вновь удивился Нестор.
- Не перебивай, - Кир в объяснениях своих вторгся в царство неопределенности, а потому был слегка раздражен. – Мы, Наги, в моменты перевоплощения актуализируем в себе гуну Раджас, становясь в змеином облике «чистым действием». И это «чистое действие», выполняя распоряжения Конторы, мы используем для реализации замыслов Саттва. Но что делать «чистому замыслу»? Он не может быть материализован по самой своей сути: материализовавшись, он перестает быть замыслом. Поэтому агенты Саттва поступают иначе: они актуализируют гуну Саттва в человеке. В любом человеке. Просто женщины восприимчивее, уступчивее.
- Я бы поспорил, - усмехнулся Нестор.
- Не в быту, - Кир, наконец, тоже улыбнулся. – Но сама природа повелела женщине находиться в поисках формы – самой лучшей, оптимальной, самой эффективной формы для выполнения главной миссии – продолжения рода. Мужчина же и есть эта самая форма. Вот, посмотри, - Кир поднял коньячку на уровень глаз, отчего жидкость внутри плеснула янтарной волной. - Стенки бокала – это мужчина. Коньяк – это женщина. Мужчина - сосуд, женщина – жидкость.   

14.
 - И потому гуну Саттва проще актуализировать именно в женской душе. Мужчина будет отчаянно сопротивляться вторжению извне, он будет до последнего защищать, отстаивать собственную форму – так ему велит природа. Женщина же мгновенно, не задумываясь, произведет сравнение, и любая форма, уже принятая ею, не выдержит этого сравнения – гуна Саттва идеальна, это высшая из всех возможных форм. Так что проблемы выбора, внутреннего сопротивления – не будет. Объективно худшее, второсортное, уступит место объективно лучшему. Поэтому на определенное – но всегда небольшое – время женщина отчасти как бы перестанет быть самой собой, она станет тем самым агентом Саттва. Вернее, она будет оставаться собой, но в ее душе произойдут существенные изменения: доминирующей в ее поступках, мыслях, словах станет именно гуна мира Саттва. – Кир с видимым усилием пытался выбраться из сыпучей воронки, которую сам же и сотворил.
Нестор очень хорошо понимал такое положение Наставника как лектора, потому что сам оказывался в подобных ситуациях на собственных уроках истории. Иногда скачки в программном материале образовывали лакуны, и тогда настоящим мучением становилось изложить новый материал без опоры на предыдущее активное знание. Приходилось использовать «полулегальные» познавательные приемы: допущение, угадывание, умозрительное построение.
Нестор на физическом уровне ощутил, как и его опутали сети Кировых объяснений. Он потер виски, потом взял со стола бокал, пригубил – помогло. Семантическое небо не прояснилось – Нестор лишь твердо принял решение «не смотреть за тучи», оставить все абстрактные материи на потом и заняться конкретикой.
- Как это будет выглядеть на деле? – собранно поинтересовался он.
- Ты будешь говорить со знакомым тебе человеком, - так же сухо и деловито ответил Наставник. - Сегодня твоей собеседницей будет одна, завтра – другая. Я не знаю – кто. Не мой уровень допуска. Но в беседе будут участвовать не они, вернее – не только они. Там всегда будет присутствовать проявление мира Саттва. Именно ей (или ему, в твоей терминологии – «духу святому») ты будешь задавать вопросы, из того же источника - получать ответы. И еще тебе дадут указания к действию. Агент Саттва – замысел, а ты, как сказано в «Направлении», исполнитель. Инструктаж окончен.
Нестор как-то глухо вздохнул. Мысли были серыми, мутными, неопрятными. Было очень тяжело сконцентрироваться. Сейчас бы глоток свежего воздуха. Только где ж его взять в лабиринтах Конторы? Он поставил пустую коньячку на стол и уже был готов идти.
- Погоди, - остановил Кир. – Распишись за инвентарь.
- Инвентарь? – рассеянно спросил Нестор.
- Служебный инвентарь. Устройства особого назначения, - Кир проследовал по проходу между стульями к деревянному коробу, на котором был установлен проектор. В коробе, как оказалось, имел место внутренний ящик. Из этого ящика Наставник извлек два вышеназванных «устройства особого назначения» и папку с инвентаризационным списком.
Одно из приспособлений уже было знакомо Нестору – по виду металлический продолговатый предмет, от которого явственно исходила угроза, - оружие в специальном чехле. Это был Наговый аннигилятор – сокращенно Наг-анн в нагалище. Второй, незнакомый, артефакт, на первый взгляд, казался обычными наручными часами на эластичном кольцевом ремешке.
Кир подал на подпись инвентаризационный список. Нестор послушно расписался. В графе «Кол-во штук» напротив каждого наименования были нарисованы аккуратные маленькие единички. Наименований было три: артефакт «PIN-DOS» расширенного действия (Нестор вспомнил слова Наставника: «Считай, что сдал в арсенал и снова получил для оперативного владения. Под роспись!». Вспомнили и включили в список. Бюрократы),  Наг-анн и…
- Селфиметр? – прочитал вслух Нестор.
- Название рабочее, но суть отображает точно, - кивнул Кир. – Это прототип. – И, видя, что слово «прототип» не произвело на слушателя должного эффекта, пояснил еще раз:
- Опытный образец. Изготовлен пока в единственном экземпляре. Проходил только стендовые испытания. Тебе предстоит провести полевые. Учитывая сложность и ответственность твоего задания, я бы даже назвал эти испытания краш-тестом.
- И что он может? – Нестор осторожно повертел «часы» в руке. Часы как часы, циферблат не круглый, со стрелками, а прямоугольный обычное электронное табло. Сейчас, видимо, «часы» не были включены, потому что экранчик темнел матово серым.
- Селфиметр отображает количество селфи в человеке, - невинно пояснил Наставник.
- Чего? – вырвалось у Нестора. – Количество селфи?
- Именно! – радостно подтвердил Наставник.
- В смысле? Сколько человек успел сделать собственных фотографий за свою жизнь?
- Нет, - Кир как будто был раздосадован такой откровенной непонятливостью своего ученика. – Я же сказал «в человеке», а не «у человека». Неужели, разница не очевидна?
- Нет, - честно признался Нестор.
Кир вздохнул и постарался коротко изложить функционал этого занятного устройства.
Долгие века специалисты Седьмого дна пребывают в поиске такого средства, которое будет способно к превентивному поиску потенциальных Нагов. До сих пор это не представляется возможным: Наставникам удается обнаружить будущих неофитов лишь за короткий промежуток времени до момента инициации. По статистике Конторы всего десять-пятнадцать процентов потенциальных кандидатов все-таки становятся агентами Раджаса. Остальные «перегорают», упускают важное мгновение жизни, когда изнутри пробуждается могучая сила, которая сметает шелуху будней и дарит такое редкое умение «видеть душой».  Как только не называют это пробуждение ото сна иллюзорного мира Бытия в явь реального мира Небытия: прозрением, интуицией, просветлением или даже точкой встречи нагваля с тоналем. Вот только чаще всего это ясное окно в облачном покрове быстро затягивается пеленой обыденности. Человек навсегда теряет возможность стать Нагом.
Итак, до сей поры так и не научились с большой долей вероятности предсказывать открытие такого «окна» - великая научно-магическая мощь Раджаса пока не помогла выбраться из этого тупика. Но в поиске путей к главной цели было совершено немало побочных открытий, которые так или иначе связаны с основным принципом перевоплощения – со способностью «видеть душой».
Специалисты Седьмого дна выяснили, что потенция такой возможности в большей мере присуща тем людям, которые склонны к истинной самореализации. Другими словами, способность «видеть душой» может быть раскрыта только в бескорыстных людях созидающего труда. Любая попытка симулированной реализации снижает такую вероятность.
- Что такое «симулированная реализация»? – решил уточнить Нестор. - Как ее отличить от истинной?
- А тебе и не нужно. Для того и дан тебе прибор, - успокоил Кир. – Срабатывает автоматически, в самом начале разговора. Шкала от нуля до ста. Если селфометр говорит «пятьдесят и ниже» - надежда на то, что перед тобой будущий Наг, есть. Если – «пятьдесят и выше», то надежды нет. Все просто.

15.
- Пятьдесят? – переспросил Нестор.
- Пограничный показатель, - кивнул Кир. – Распутный камень. Лезвие бритвы. Читал?
- Ефремова? Несколько раз. Правда, давно.
- Вот оно и есть – показатель пятьдесят. Настоящее лезвие. Гильотина. Отсекает Наговый хвост напрочь. Не пришьешь больше.
- Не понимаю. Каюсь – туп. Селфи в человеке… Ерунда какая-то! Речь об эгоизме? – попытался угадать Нестор.
- Нисколько! – категорически возразил Наставник. – Можно быть отъявленным эгоистом с показателем ноль селфи. Вот представь себе парнишку, который еще в школе почувствовал в себе задатки лидера. Он искренне верит, что может изменить мир к лучшему, а мир его за это отблагодарит: выдаст Нобелевскую премию, возложит лавровый венок на непокорные кудри и воздвигнет в его честь монумент до самых облаков. Эгоистично? Без сомнения. Прибор сработает? Нет. Кстати, экран остается серым как при полном отсутствии селфи в человеке, так и в том случае, если человек переполнен им. И вот парнишка начинает путь к своей эгоистической мечте. Заметь: он идет к собственной славе через общее благо, через счастье для всех. И путь этот лежит через социальную реализацию, а стало быть, через повышение индекса ССС. Потом! – Наставник заметил вопрос в глазах слушателя и пообещал вернуться к этой теме в следующий раз. Затем продолжил:
- Парень участвует в днях школьного самоуправления, становится президентом какого-нибудь юношеского клуба: спортивного или интеллектуального - не важно. Его привлекают для выступлений на молодежных форумах, берут «под крыло». Он заканчивает нужный вуз, и вот он уже член партийной ячейки, надежа и опора руководящих боссов. Он пишет правильные статьи, стоит за спиной партийного лидера во время телевизионных интервью, работает волонтером. Он начинает видеть мир именно таким, каким его приучили видеть этот мир. Юноша знает, что нужно делать, чтобы его похвалили, и знает, чего делать нельзя, чтобы его не ругали. Конформизм становится частью его естества. Индекс ССС растет, а вместе с ним и индекс селфи. Человек принимает стандарты как абсолютный авторитет. Активное воздействие социальной среды лишает личность ответственности: любые поступки, мысли, чувства, отличные от стандарта, делают пребывание человека в обществе менее комфортным и значит – отдаляют от мечты. А потому их нужно всячески избегать…
- Шагать в ногу плохо? – Нестор старался не упустить нить рассуждений.
- Ну, вот опять мимо. Нет, это не значит, что любой конформизм ведет к деструкции, но совершенно определенно любая личностная деструкция всегда ведет к конформизму.
- Сложно. А если парень не участвует в школьных днях самоуправления, а тихо покуривает в соседнем детском садике? Или, ковыряя в носу, сидит в социальной сети и троллит того одноклассника, который пытается-таки кем-то стать? Или просто скользкой медузой бездумно пялится в экран?
- То он тоже прытко набирает бонусные очки селфи, - почти радостно объявил Наставник, - поскольку такое бездействие деструктивно по определению.
- Я сам порой часами просиживаю у монитора, - расстроился Нестор.
- Ты учитель, - Кир резанул бокалом воздух, отчего по столу пробежала серия маленьких коньячных лужиц. - Человек, созидающий будущее. После сорока пяти минут урока тебе по нескольку часов дыры латать. Так что сиди себе у монитора, сколько хочешь – только на пользу.
- Все равно, как-то мрачно у Вас получается: любой путь ведет в никуда? – Нестор был озадачен.
- Помнишь сказочный распутный камень? Направо, налево, прямо пойдешь – не важно, потому как любой путь ведет к потере. И знаешь, где спасение?
- Где? – искренне заинтересовался Нестор.
- На середине дороги. Это тонкое искусство – накопить опыт, но при этом не утратить идеалистической доброй наивности; уловить тот момент, когда твоя эгоистичная лесенка к мечте во благо всего человечества уже достаточно приблизилась к звездам, но еще не оперлась на другие, уже отстроенные из красного мрамора лестницы, ведущие в сырые подвалы.
- Не могу! – Нестор устал. – Не хочу больше. Избавьте. Вы сказали, прибор будет работать без моего участия?
- Именно так! – подтвердил Кир. – Возникнут вопросы – просто позвони.
- Вот и ладненько, - облегченно вздохнул Нестор. – Инструктаж окончен? Бумаги подписаны? Тогда я пойду.
- Погоди, - Кир загадочно улыбнулся. – Твоя Нина уже на пути домой. Но минут сорок у тебя еще есть. Думаю, твою сотрудницу стоит премировать за прилежное поведение и терпеливое ожидание. Дверь в аудиторию можно запереть изнутри. Хотя – это лишнее: ближайший час по расписанию еще мой. Так что теперь твоя очередь проводить инструктаж. – Кир пожал руку, прощаясь, и вышел в коридор, оставив на столе «устройства особого назначения», забрав папку с инвентаризационным листом.
Зоенька, поспешно вскочив, почтительно пропустила в дверях пурпурного Нага и осторожно, почти крадучись, вошла в аудиторию. Карманы ее зеленого халатика загадочно оттопыривались, а взгляд ее был прикован к Наг-анну и селфиметру.
- Знаешь, что это? – испытующе спросил Нестор.
- Догадываюсь, - пожала плечиками Зоенька. – Это Наг-анн?
- Наг-анн, - кивнул Нестор. – Знаешь, на что он способен?
Зоенька прикрыла веки и продекламировала, как будто перед ее глазами развернули соответствующую страницу инструкции:
- «Индивидуальный прибор целевого воздействия. Временно перестраивает сингулярность, устраняя из ее контекста выбранную органическую цель. Период восстановления каузальности детерминирован объемом заданной цели».
Нестор теперь смотрел на Зоеньку с уважением и некоторым испугом. Девушка поморщила носик в попытке сделать «умное» лицо, не смогла и весело рассмеялась.
- Нас же готовят. Все змейки – дипломированные специалисты широкого офисного профиля. Так что мы тоже учим матчасть. Шампанское будешь? Принесла, пока Кир тебя мучал.
Вот что оттопыривало карманы халата – темная пузатая бутылка и два тонких бокала. Когда Зоенька извлекала все это, узел пояса ослаб, распался, концы бессильно повисли вдоль бедер. Зоенька лукаво взглянула на своего Нага, быстро, одним движением скинула халат к ногам и предстала во всем великолепии - нага и желанна. Нестор вздохнул и махнул рукой – наливай!

16.
Перед лазом Нестор скинул халат и, перевоплотившись, первым делом просунул хвост в нагалище, а затем в эластичный ремень селфиметра. Ни один материальный артефакт нельзя было ни внести в Раджас, ни вынести из него. Именно поэтому перед проникновением в лаз Наг вынужден раздеваться до нага, что фольклор Раджаса (а есть и такой) отобразил в лаконичной поговорке «Наг всегда наг». Приборы, разработанные специалистами Седьмого дна, в иллюзорном мире Взвеси прекращали материальное существование, но продолжали служить владельцу-человеку, будучи «спаяны» с его Наговым естеством. А потому надевать их нужно было именно так: крепления были предназначены не для человеческой руки, а для змеиного хвоста.
Наг в состоянии перевоплощения преисполнен энергией и силой. Упругие кольца змеиного тела требуют действия, и Нестор, как правило, передвигался по лабиринтам муравейника легкими и ловкими рывками – из Взвеси в Раджас, из Раджаса – во Взвесь. Но сегодня он полз лениво и грустно. И хоть путь этот не имеет объективной временной протяженности – он длиной в одну Нагову мысль, - но сегодня мысль была долгой и липкой.
Нестор хорошо помнил, как будучи ребенком, частенько наведывался с товарищами-сорванцами на садовые участки за забором радиостанции. Вокруг высокой радиовышки на окраине города было несколько гектаров земли – ее возделывали сотрудники объекта. Там росли плодовые деревья, клубника, малина, крыжовник и кусты разноцветной смородины. Чтобы добраться до этих сокровищ, нужно было преодолеть высокий каменный забор, беленный известью. Дети даже не подозревали, как рисковали: режимный объект охраняли вохровцы с карабинами. По детям они, конечно, стрелять бы не стали, но кто там в сумерках разглядит? Да и сам забор был препятствием непростым: над ним вилась колючая проволока. Но и этого было мало: по верхней кромке, под проволокой, забор был украшен битым стеклом, посаженным на густой коричневый мазут. Дети резали руки, рвали шорты, измазывались в мазуте, убегали от охранников и вредных псин, и все для того, чтобы мамы могли сварить компот из килограмма-другого мятых ворованных ягод. Мамы нравоучали детей – воровать нельзя, стирали измазанные тряпки мальчуковых летних одежонок, переживали и даже плакали, но все равно варили компоты.
Вот такой липкой, как этот мазут из детства, была теперешняя Несторова мысль. И была она – мысль – о сосудах и жидкостях, о форме и содержании.
Наставник говорил, что мужчина - это форма, в перманентных поисках которой пребывает текучая, изменчивая женская натура. Найдя сосуд, достойный такой великолепной жидкости, она – женщина? жидкость? -  просачивается внутрь, адаптирует собственную структуру под выбранный профиль и замирает удовлетворенно: поисковая, подготовительная, миссия завершена, пора приступать ко второму, основному, этапу – деторождению.
И все казалось правильным, и все отвечало законам природы, встраивалось в великое целое вселенской гармонии. Смущало вот что: по словам Наставника, форма, на которой остановила женщина свой выбор, должна быть лучшей. Не идеальной – не бывает идеальных форм в иллюзорном мире Взвеси, но – лучшей. Природа убедительно подскажет каждой женщине, кто именно – лучший для нее среди тех, кто находится в зоне видимости, до кого может дотянуться рука. Этот избранный женщиной и природой (если женщина сама не является материальной метафорой Природы) и станет ее мужем – при наличии такой воли, а иногда и против нее.
Но стоит появится в пределах зоны поражения женских (природных) чар другой цели, более соответствующей тому эталону, что определила Природа для женщины, и все – нет вариантов! Жидкость неизбежно устремится в новый сосуд. Выходит, этот идеальный эталон дамокловым мечом висит над теменем каждого мужчины. Твоя женщина рядом до тех пор, пока природа не прикажет ей сменить тару. И ничего она с этим приказом не сможет поделать – никак не воспротивиться основному инстинкту, генеральной программе.
У мужчин есть своя программа, творческая и созидательная. Если женщина форму принимает, то мужчина форму задает. Вот и действует мужчина неподотчетно собственному разуму, а по зову неких базовых законов – рыскает в стремлении налепить побольше пасочек. И тем больше пасочек мужчина должен налепить, чем лучше его генофонд. Таково веление Природы.
Однако, помимо этих простых по форме, но глубоких по сути гендерных программ, природа также наделила человека разумом и социальной функцией. И социальная эта составляющая мотивировала человечество на создание всевозможных моральных законов, часть из которых нашла отражение в законах юридических.  Мораль, как все знают, капризна. Как там Наставник называл процесс поиска системой максимально сбалансированного состояния? Сукцессия? Вот только сукцессия природной экосистемы – процесс естественный, а трансформация моральных законов происходит в исключительной зависимости от искусственных факторов.
Кормчие человечества формулируют генеральную доктрину; на стражу этой доктрине ставят религию, государство, капитал; эти необоримые стражи неустанно лепят все новые и новые морально-этические модели. Лепят так, чтобы каждая модель в полной мере соответствовала генеральной доктрине с учетом времени, места, а также того общества, для которого модель и была, собственно, создана. Именно моральные и юридические законы, изменчивые час от часу и от страны к стране, определяют сколько жен иметь, сколько детей рожать, кому присягать и к чему стремиться.
Эти законы – моральные и юридические - не позволяют мужчинам «лепить пасочки», а женщинам – «перетекать из формы в форму». Как бы ни капризна была мораль, но ей удается заглушить зов природы. Право запечатывает сосуд пробкой, а мораль заливает пробку воском. И пусть «утечки» все равно неизбежны, но…
Но Нестор в своем грустном следовании из Раджаса к малозаметному муравейнику у забора под кустом смородины думал совсем не о моральных законах, господствующих доктринах и прочих очень важных вещах, которыми занимается Контора испокон веков. Он был далек сейчас от мыслей о кормчих человечества, об их нечеловеческих целях - Нестора терзала совсем иная мысль. И даже не мысль – чувство. Если бы Нестор не был Нагом, то в этом чувстве любой обнаружил бы признаки обычной ревности. Но Наг выше ревности, вернее – в стороне от нее, как в стороне от любых субъективных оценочных категорий – ведь инициация Нага сродни просветлению.
Но странная мысль уже ворвалась в разум, вытеснила все другие мысли из их исконной обители и взгромоздилась в самом удобном кресле, задрав ноги на стол. Мужчин природа обязывает набирать количество, женщин – искать качество. Может, Серега – друг детства и крестный отец – был выбран Ниной тогда не просто по наущению эриний, из мести, а как раз по тому самому первобытному зову Природы? А что это значит? А то, что Серега для Нины – лучший сосуд, форма, более приближенная к неведомому генетическому эталону.
Если бы Нестор вернул себе способность трезво размышлять, он улыбнулся бы: именно так терзает себя каждый мужчина, ощутив мелкособственнические уколы ревности. Но первое, что делает зловредная ревность с разумом, - лишает его способности трезво рассуждать. Окутанный облаком мрачных раздумий, Нестор рассеянно материализовался под кустом смородины. Но перевоплотиться не успел – помешал душераздирающий женский крик:
- Змея! Нестор! Нестоооор!
Нина резвой тенью метнулась в дом, ища защиты за толстыми каменными стенами, а Нестор быстро принял человеческий облик и крадучись направился следом, кляня себя за ротозейство и безалаберность: кто ему, Нагу Четвертого дна, мешал навести морок и воплотиться во Взвеси незримо, хотя бы во избежание вот таких вот казусов.
Подходила к концу длинная и насыщенная суббота.

17.
Нестор никогда не был в лесу. Не в пригородных посадках шириною в десять деревьев, а в настоящем лесу. В таком, где можно встретить живого зайца, услышать, как токует глухарь, или замереть в страхе от волчьего воя. Где можно заблудиться, в конце концов. В таком лесу Нестору бывать не доводилось.
Поэтому сейчас он нервничал. Трава кое-где была упорядоченно примята, что могло означать тропинку. Нестор не знал, как выглядят тропинки в лесных чащах, но надеялся, что это именно она. Куда-нибудь да выведет. К распутному камню, например. Нестор усмехнулся. Указатель, пусть даже сказочный, действительно не помешал бы.
Стремительно темнело. Даже такие еле заметные признаки человеческого присутствия, как примятая трава, скоро вовсе перестанут быть видны. Нестор попытался «смотреть душой», как тогда, в Апокалиптическом туннеле, - не получилось. Видимо, в иллюзорном мире Бытия умение «видеть душой» работает иначе.
Надо что-то делать. Позвать на помощь? Почему-то такая мысль не казалась удачной. Лес был странным. Во-первых, деревья. Форма листьев, структура коры на стволах, размах ветвей, - все было знакомым, но в совокупности не давало даже намека на какое-то известное название. «И почему я не биолог?» - в который раз с досадой подумал Нестор.
Во-вторых, звуки. Их не было. Ни шелеста листьев, ни треска хвороста, ни фонового стрекота насекомых. Нарушить это загадочное безмолвие громким криком казалось кощунством. И Нестор молчал. Шел, отыскивая путь среди частых стволов, беззвучно опуская ноги в густой мох. Сейчас стемнеет, и дальнейшее движение станет не только бессмысленным, но и опасным. Нужно искать место для ночлега. Беда в том, что ночевать в лесу Нестору также не доводилось.
Был еще один выход – найти щель. Подошел бы любой лаз – звериная нора, паучья норка или муравейник. Любой нерукотворный путь, ведущий в Раджас. Следов человеческой деятельности, если не считать намека на тропинку, здесь не было, но и нерукотворных дорог Нестор пока обнаружить не сумел.
Он остановился, чтобы перевести дыхание. Глубоко вдохнул вязкий лесной воздух. Что-то было не так. Какой-то еле различимый чуждый элемент. Запах! Так пахнет дым – от костра? Или от лесного пожара? Ни единого порыва ветра. Тишь. Как же определить направление? Откуда пришел дым? Нестор рыскал носом, как заправский охотничий пес. Скорее всего – дальше по тропе, там, за густым кустарником.
Совсем стемнело. Луна, может быть, и царила среди звезд  в эту ночь, но в этом лесу, под кронами, было совсем иное царство – безлунное, беззвездное, беспросветное. Нестор пробирался меж стволов почти наощупь. К счастью, чутье не подвело – беззвучие вдруг разломил треск, похожий на выстрел. Еще один, и еще. Нестор не сразу догадался, что так трещат поленья в костре. А вот и зарево за кустами в загустевшей темноте. Еще несколько шагов сквозь колючие стебли, и Нестор оказался на краю небольшой лужайки. В центре лужайки горел костер.
Резкие, точеные тени плясали вокруг. Пламя было неровным: то взымалось над головами тех, кто сидел у костра, то опадало и недоверчиво пряталось в трескучих поленьях. Свет рисовал на земле переменчивые контуры, в границах которых застыли темные фигуры. Нестор не мог сосчитать их количество – темнота отступала клочьями, а потом вновь возвращалась на утерянные позиции, поглощая людей. Нестор замер, невидимо и тихо, не решаясь предстать пред очи незнакомого собрания. Он, затаив дыхание, наблюдал, как иногда то одна, то другая фигура оживала, окунала в костер новую порцию пищи для пламени и вновь становилась недвижимым силуэтом.
Но вот очередной причудой в игре света и мглы, как вспышкой стробоскопа, была мгновенно выброшена напоказ, на авансцену, ближайшая к Нестору человеческая тень. Нестор увидел лицо даже не в профиль - всего лишь «в четверть», как говорят фотографы, но не мог не узнать знакомые глаза.
- Зоенька! – радостно прошептал он.
И Зоенька услышала. Она медленно завершила разворот, отчего оказалась сидящей спиной к костру. Ее лицо снова съела тьма, и фигура от этого перестала быть Зоенькой. Нестору стало страшно.
- Ты? – снова прошептал он.
- Я, - услышал в ответ. – Давно ждем.
И Зоенька опять обернулась к пламени – так в виртуальном музее показывают античные статуи, плавно вращая их перед наблюдателем на фоне черного бархата. Зоенька не залилась звонким смехом, не бросилась на шею, даже не позвала, не пригласила к костру. Нестору стало холодно. Он не решился сделать вперед ни шагу.
Вдруг Нестор понял, что странным образом он так и видит Зоеньку - ясно и отчетливо, как экспонат на выставке. Хрупкие плечи девушки скрывала черная – если восприятие цвета не обманывало – облегающая блуза, поверх которой, через левое плечо, был перекинут конец ткани такого же черного цвета. Складки ткани подчеркивали каждый изгиб грациозной фигуры. Это было сари. Неожиданно для самого себя Нестор вспомнил, как называют блузу, надеваемую под сари. Чоли. Точно – чоли.
И тут девушка заговорила. В обычном темпе, без всяких змеиных гипнотических штук, на которые была так горазда в их нескучных и недетских играх. Говорила, не оборачиваясь, - бросала фразы, как поленья, - в костер, не ожидая ответа, не давая Нестору повода перебить, вступить в диалог.
- Все слуги нынче бегут от своих хозяев. Странно. Раньше мы так любили служить. Мы готовы были спешить по первому повелению милого голоса. Мы не спорили, даже помыслить не могли, что слово хозяина – пустой звук. Вся наша жизнь была искренним, чистым, прозрачным служением. В подчинении мы находили радость и легкость. Такая жизнь казалась нам верхом блаженства. Высшим предназначением каждая змейка считала услышать хозяина и безукоризненно исполнить его наказ. Нет ответственности, нет забот. Только одна – лишь бы он был доволен. Но мы разлюбили служить. И знаешь почему?
Нестор почувствовал, что этот вопрос обращен к нему и поспешил что-то сказать, пусть о другом, лишь бы прервать эту странную, а потому жутковатую речь. Но не успел.
- Потому что хозяин должен быть справедлив. Такова его роль, его функциональная обязанность, которая проистекает из его естества. Несправедливый хозяин – как нерадивый слуга – невозможен. И справедлив он должен быть не только к слугам, но и ко всему миру. Но кто-то решил, что можно ворваться в фарфоровую лавку на быке из соседнего загона для родео. (Нестор вспомнил, что о чем-то похожем они уже говорили с Наставником, - о быке и фарфоре, о слоне и посуде). Что можно стать хозяином, закончив школу эффективного лидерства.
Тут Зоенька вспомнила о существовании Нестора и чуть повернулась к нему.
- Слишком много стало хозяев. Больше, чем слуг. Лезут все наперебой. Никакого аристократического такта, - последняя фраза была сказана с улыбкой, и Нестор растаял.
Но тут пламя костра сфокусировало его внимание на втором действующем лице.

18.
Красивая женщина в солнечно-желтом сари и таком же чоли сидела, грациозно облокотившись о могучий древний пень. Пень был неровным, как будто дерево не спилили, а чья-то исполинская рука просто переломила неохватный ствол у самого основания. Обломила и унесла, - может, в качестве зубочистки, - потому как в пределах видимости ствол отсутствовал. Несмотря на неровности, в широких морщинах деревянного истукана устойчиво покоился бокал на тонкой высокой ножке, наполненный искристой жидкостью.
- Привет, Нестор, - буднично поздоровалась Нина (а это была она). Нина пригубила шампанское (или амриту?) и глянула на Нестора поверх бокала. Сказала с укоризной:
- Что же ты нас не познакомил? – и улыбнулась. – Знаю, мы из разных миров. Но ты же рассказывал мне о Нагах. Почему умолчал о змейках? – и тут же повела плечом:
- Я бы все равно не поверила.
«Как она логична!» - восхитился Нестор.
- Не поверила! – сказала еще раз, как поставила печать. – Фантазий, Нестор Иванович, у вас много. А вот женщина у Вас одна-с.
Нестор поспешно закивал, безоговорочно соглашаясь.
- Нынче женщины не умеют быть женами. Не хотят ответственности. Не любят впрягаться, - продолжала Нина, но говорила уже не Нестору, а пню. – Судьба жены будет счастливой лишь в том случае, когда многочисленные обязанности легки и приятны, как воздух. Это устойчивое, несмываемое напряжение на разрыв не истощает, а заряжает только ту женщину, для которой сама жизнь воплощена в таком напряжении. Во ты, мой дорогой, любишь свою работу?
Нестор и рад был бы ответить, но не мог произнести ни слова. Как не мог сделать ни шагу.
- Знаю, любишь, – продолжила Нина, не дав мужу шанса на ответ. – А ведь у тебя та еще работа. Каждый день одно и то же: сотня индифферентных ротозеев, ленивых, с донельзя завышенной самооценкой и с уровнем гносеологической активности – ниже ватерлинии. Бьешься об стену – сизиф высшей категории.
«Они не такие! Неправда!» – хотел возразить Нестор, но одновременно с гордостью отметил, что жена – все еще учитель, а потому и термины использует «сленговые». А раз она все еще учитель, то и современных учеников не корит в неискоренимых недостатках, а с тихой любовью указывает на возможности. Просто делает это от противоположного, доводя до абсурда, что на том же сленге называют «апагогэ».
- И что тебе дает твой труд? Верно – моральное удовлетворение. Труд, от которого любой нормальный человек лег бы навзничь и бессильно зарыдал, - этот труд делает тебя сильнее. А почему? Потому что ты на своем месте. И я на своём месте. Я – твоя жена. Это мой плуг, мое поле. И мне не покинуть его, пока от края до края твои просторы золотом не зальет поспевшая пшеница.
«Да она пьяна!» - с удивлением подумал Нестор.
- Но женщины стали другими. - Теперь Нестор видел, что Нина действительно разговаривает с пнем. – Они не готовы к самоотречению. Их не радует будничный труд. Они не хотят мести дом и рожать детей. Они не хотят любить своих мужей. Женщины по-прежнему бредят счастьем, но уже не готовы его дарить. Они требуют права на самореализацию, но забыли при этом, что самое тонкое, самое возвышенное женское искусство – прочная семья. Победы женщины – это победы ее мужа и ее детей. А нынче женщины, как ты, мой древний морщинистый друг: они утратили живую кровь, теперь в них можно разве что вставить бокал шампанского. – И Нина плеснула остатки напитка в огонь, а бокал вернула на неровную природную столешницу.
Пламя костра заискрилось от капель шампанского, как от крупинок магния. Жаркие языки вытянулись к ветвям, за которыми пряталась Луна. И Нестор увидел профили еще двух женщин, сидящих лицом друг к другу. Они расположились на камнях, поросших мхом. Не было на них ни сари, ни чоли – они были одеты по-мужски. На головах были тюрбаны, тело скрывали туники с длинными рукавами, на ногах - длинные штаны, заправленные в короткие сапоги. Одеяния были кроваво-алые. Тут же, прислоненные к камням, на ребрах стояли небольшие кожаные щиты полуэллиптической формы. В землю были воткнуты два коротких прямых меча без ножен – ножны были небрежно брошены поодаль.
Соня и Фея – две прекрасные воительницы. Нестор вспомнил магический круг, вытоптанный в черной грязи на поле битвы, и двух танцовщиц в камизах, стянутых дупаттами. Вспомнил чарующий перезвон кинкини на их ногах и сияние бриллиантов в носовых кольцах-нат. А еще вспомнил двух очаровательных утренних гостий на Кисельной,8 в забавных свитерах с мишками и шишками. И вспомнил «племяшек» Волха, профессиональных спутниц для солидных мужчин, притягивающих мужские (да и женские!) взгляды откровенными нарядами в барчике у мини-гольфа.
Сейчас светленькая и темненькая «племяшки» Семена Немировича были в красных одеждах. И красный – цвет страсти – им несказанно был к лицу. Казалось, они беседовали друг с другом, хотя Нестор был уверен, что каждая из них обращается именно к нему.
- Как думаешь, - спрашивала Соня у Феи (или у Нестора?), - в ком больше героизма: в поваре, на котором пестрый фартук, или в бравом солдате в походной униформе?
- Надо поставить их рядом и глянуть, - подумав, заключила Фея.
- Поставь и глянь, - разрешила ее собеседница.
Фея снова задумалась на секунду, затем сообщила:
- Повар будет толще и румянее. Хотя ты говоришь, что солдат в походе, значит, на спецпайке. Даже не знаю… С точки зрения хищной сексуальной пластики, солдат, конечно, впечатляет больше. Но плотные люди – добрее, а я люблю добрых. Если на сегодня, то – солдат. Если на три дня и более – повар.
- Я о героизме, а не о «хищной сексуальной пластике» или какой-то абстрактной доброте, - напомнила Соня.
- А разве, это не одно и то же? – искренне удивилась Фея.
Соня подкинула в костер несколько поленьев, потом вернулась к разговору.

19.
- Героизм – явление социально ориентированное, - пояснила Соня всем сидящим у костра и стоящему в кустах на краю поляны Нестору. - Герой свершает действия не в личных интересах, а в интересах народных масс, а еще лучше – в интересах передовых классов. Героизм требует от человека готовности к самопожертвованию.
- Все сходится, - невозмутимо возразила Фея. -  И сексуальность, и доброта – явления социально ориентированные. Что может претендовать на большую значимость для общества, чем половое влечение или доброе отношение к ближнему? Продолжать человеческий род и хранить его – два самых социально ориентированных действия. И вообще, - Фея потянулась за мечом, обхватила рукоять, извлекла оружие из земли и принялась любоваться игрой огненных бликов на лезвии, - Гегель, например, считал, что совпадение индивидуальной самостоятельности личного дела и его всеобщего значения относится к периоду, предшествующему становлению развитого государства. С рождением государства умирает героизм.
- Ты так думаешь? – заинтересовалась Соня.
- Не я, - сказала Фея, не отрывая взгляд от лезвия. – Гегель.
- И ты с ним согласна?
- Абсолютно, - кивнула Фея.
- Можешь пояснить?
- Легко. Героизм не возможен в государстве…
- В любом? – быстро перебила Соня.
- В любом! – категорично заявила Фея. - По сути.  Просто потому, что в любом государстве общественно значимыми считают не интересы каких-то там масс, а интересы государства. А государство, как мы безусловно убеждены, - это структура, созданная для удовлетворения интересов лишь части общества, причем крайне незначительной части. Согласна, коллега?
- Лишь отчасти, прости за тавтологию, - Соня пожала плечами и потянулась за своим мечом; пучком травы стала осторожно протирать лезвие от налипших влажных комьев земли и мха. – Именно поэтому ты перестала служить бескорыстно и решила продавать свои услуги за деньги?
- А ты продаешь свой резвый меч и натренированное тело по другой причине? – откликнулась Фея почти ехидно. – Не потому ли, что и для тебя присяга утратила свой героический вкус?
- Присяга не может утратить вкус, - возразила Соня, но как-то неуверенно. – Просто нужно знать, кому присягать. – И постаралась перевести тему:
- С поваром и солдатом мы не закончили…
- А мы про них и говорим, - уверила Фея. -  Солдат приносит присягу государству, ему и служит, его и защищает. Есть героизм в таком служении?
- Разве нет? – коварно удивилась Соня.
- А что такое государство? – парировала Фея.
- Ну, так мы до утра с тобой не выгребем, - заметила Соня без энтузиазма. Но Фея продолжала, не обращая внимания на Сонино уныние:
- Если государство объединяет массы на основе социальных, культурных интересов, то служить такому государству – деяние бесспорно героическое. Но если рассматривать государство таким, каково оно есть, – как машину для поддержания владычества одних над другими на основе разделения труда и прав собственности, - то никакого героизма в таком служении не сыщешь.
- Маркса начиталась? – улыбнулась Соня. – А если эти «другие» сами желают ходить под княжеской рукой?
- Так оно чаще всего и бывает, - согласилась Фея. – Так оно и должно быть. Мы воюем, они, - Фея указала на Нину, - торгуют, пашут, занимаются ремеслом. Они, - Фея указала на Зоеньку, - служат и рады этому. Вот только правильно змейка сказала: в хозяева лезут все наперебой. И пропадает желание героически служить таким лжехозяевам, желание героически работать на них или их героически защищать. Вот тебе и героизм солдата.
Нестор не смог разобраться, в чем, собственно, по мнению Феи, заключен героизм солдата. Нестор был историком – с цеховой и общечеловеческой точек зрения, он всегда признавал воинский долг как наиболее героический и почетный. Но Соня, видимо, подругу поняла (или просто решила завершить затянувшийся спор):
- Согласна. А повар?
- А повар не присягает никому. Он просто готовит. Не знаю, готов ли он по роду службы к самопожертвованию, но вот уж точно, что его деяния – общественно ориентированные. Кроме того, я встречала таких поваров, у которых что ни блюдо – так настоящий подвиг. Героический и достопамятный.
- «Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть», - процитировала Соня Григория Горина голосом Игоря Кваши, игравшего бургомистра в кинофильме «Тот самый Мюнхгаузен».
- Ну-ка, прекратите болтовню, - раздался знакомый голос. – Мальчик мерзнет там в одиночестве, а вы тут спорите ни о чем. Как можно? Зовите его к огню!
- Мама? – Нестор устал удивляться.
Софья Николаевна сидела лицом к Нестору, смотрела на него немного рассеянно и очень по-доброму. Так она смотрела всегда. Ее чоли и сари были белоснежными – ткань клубилась летними ясными облаками.
- А разве можно? – спросила Зоенька, и сомнение отразилось на всех женских лицах. На всех, кроме маминого.
Мама кивнула, и неожиданно все заулыбались Нестору – и Зоенька в черном, и солнечная Нина, и алые подруги Фея и Соня. Каждая звала, каждая приглашала присесть рядом. И Нестор понял, что загадочные оковы спали, что теперь он волен идти к костру и волен говорить. Он сделал шаг, другой, и вот уже языки пламени обжигают вытянутые замерзшие руки. Нестор постоял немного, осмотрелся, обогрелся, и, обогнув костер, опустился на мягкий мох рядом с мамой. Если уж слушать упанишады, то поближе к ногам совершенномудрого и дваждырожденного.
- Опять стирать и штопать! – пожурила мать, и Нестор вдруг понял, что на нем те же самые одежонки, в которых некогда лазал через липкий мазут, битое стекло и колючую проволоку. Шортики и рубашонка в три пуговицы размер имели взрослый, а вот фасон – детский, нелепый на тридцатитрехлетнем мужчине. Одежда действительно была изрядно испачкана и изодрана по пути через негостеприимный лес. Нестору стало стыдно.
- А почему мне было нельзя к костру? – спросил Нестор, хотя это был не самый важный из его вопросов. Просто он первым пришел в голову.
- Это раньше было нельзя, - улыбнулась Софья Николаевна. – А теперь можно.

20.
Нестор сидел, поджав ноги. За время одинокого блуждания по лесу он умудрился исцарапать все открытые места: от нижнего края шортов до растянутых резинок темно-синих гольфиков. Были еще и сандалики – потрепанные, из коричневого кожзаменителя, с дурацкими пряжками в виде металлических штампованных ромашек. Сидел и, как в детстве, слушал маму.
- Твой мир, любимый, - говорила Софья Николаевна, - лежит в ином измерении. Ни одной женщине не прорваться – не пробраться туда. Как бы она ни заботилась о тебе, как бы ни стремилась тебя понять – ни одной женщине не прикоснуться к тебе по-настоящему.
- Даже тебе, мама?
- В первую очередь, - мне. Я же вижу в тебе сына. Только сына, опору рода, гарантию моего бессмертия. Зоенька видит перспективного Нага (змейка встрепенулась, пытаясь возразить, но Софья Николаевна остановила ее порыв небрежным, но властным жестом), платформу для собственной карьеры. Нина – мужа, опору семьи (Нина не стала возражать, только пожала плечами), а значит, основу благополучия. Моя тезка и ее подруга, - мама указала на Соню и Фею, - могут подобраться к тебе ближе других женщин, как это ни странно. Проституткам, - девушки шутливо насупились, поэтому Софья Николаевна уточнила:
- Хорошим проституткам всегда были доступны такие мужские глубины, которые и не снились ни женам, ни подчиненным, ни даже матерям. Но и среди них, мой наивный Мастер, ты бы не отыскал свою Маргариту. Однако… - тут Софья Николаевна выдержала театральную паузу. – Однако и тебе не было дороги в наши миры.
- Что изменилось? – спросил Нестор.
- Жизнь, - улыбнулась мама. – Изменилась жизнь. В народе нынче преизбыток веры, но при этом острый дефицит доверия. Слуги не доверяют своим хозяевам; земледельцы и ремесленники потеряли не только доверие, но и уважение к собственному труду – он больше не радует их, не приносит удовлетворения; воины потеряли доверие к своим командирам и – что печально – к государству, которому служат. Женщины не доверяют мужчинам, а мужчины - женщинам. Некомпетентный, недоверчивый, несправедливый мир.   
- Разве так было не всегда? – резонно заметил Нестор.
- Всегда, - с печальной улыбкой согласилась мать. – Человек – существо буйное, амбициозное, непоседливое, алчное. Человек всегда ищет и находит -  часто не свое. Чужие территории, чужие дома, чужих женщин. Люди унижают друг друга, завидуют друг другу, убивают друг друга. Те, кому назначено быть слугой, метят в кормчие. Нет никого страшнее, чем холоп в боярах. Хотя их не боятся, их жалеть нужно: без души, без разума, без сакральной идеи. Да что там! Даже без внятной цели. Вот только игрушки у них опасные. Ладно бы только для них опасные. Так нет же – весь мир под угрозой.
- Бомбы? – уточнил Нестор.
- Бомбы - как бомбы, а вот деньги в их руках – то еще чудо. Они способны сделать белое черным, поменять местами причины и следствия, вывернуть наизнанку саму суть жизненных процессов.
- А как же наша победа у Белого Ясеня? Деньгон оказался грязью, жижей… - Нестор перестал строить догадки, воспринимал эту беседу как данность и больше не дивился, почему разные женщины из разных миров вдруг оказались в странных одеждах вокруг одного костра.
- Никогда не понимала, зачем люди барахтаются в этой грязи, - фыркнула Зоенька.
- Грязи? – резко повернулась Нина. – Вот бы послушать, как ты в нашем мире заговоришь, чистенькая – без грязи, но с ребенком. На зарплату учителя.
- Завуча! - Нестор даже хлопнул себя от досады по голым исцарапанным коленкам. – Полгода уже, как завуч! – но его никто не слушал.
- А мы вот избирательно подходим к решению вопроса, - говорила Фея. – Иногда как на крыльях носим человека. И сами парим. Хотя с него той грязи в результате – один комок. А другой завалит грязью по уши. А вот нет желания – и отказываем.
- Мы можем себе позволить, - гордо поддержала подругу Соня.
Нестор вспомнил, как они «танцевали бхаратанатьям» втроем на придомовом участке на Кисельной, 8, и ему стало стыдно. Не мучительно больно, а просто стыдно. Грязью тогда перепачкались солидно, но настоящей, обычной, а не метафорической.
- Где вы видели, чтобы жить в грязи, да не измазаться? – Нина попала в такт Несторовым мыслям.
- Я же не спорю, - ретировалась Зоенька. – Просто говорю, что реальному миру Небытия деньги чужды. Нет их у нас, - и змейка развела руками, как бы извиняясь. – Выходит, их использование нарушает что-то там во вселенской гармонии. Претит естественному ходу вещей.
- Претит ей! – возмутилась Нина. – Деньги ей претят!
- Не мне, - исправила Зоенька, - а естественному ходу.
- А мне кажется – змейка права, - задумчиво сказала Соня. – Вот какое-то противное чувство, когда клиент рассчитывается. Хоть не бери. Но как жить?
- А вы делом займитесь естественным, тогда и противно не будет, - Нина спорила больше по инерции, чем из убеждений.
- Вот самым что ни на есть естественным делом мы и занимаемся! – Фея в негодовании от такой несправедливости широко развела руками. Поскольку в правой руке по-прежнему был зажат меч, то Соне пришлось отпрянуть, чтобы не потерять нос.
- Закончим, - тихо сказала Софья Николаевна, и все мгновенно замолчали. Каждая женщина подбросила в костер по поленцу. В наступившей тишине уютно затрещали дрова.
Нестор не узнавал мать – всегда такая покорная, молчаливая, во всем согласная с отцом, если она и могла возразить, то лишь для поддержания беседы. Мать всегда тихо была рядом – и с мужем, и с сыном. Здесь же, у костра в ночном лесу, Софья Николаевна в белоснежном сари была воплощением мудрости и власти. Нестор залюбовался матерью.
- Видишь, любимый, - улыбнулась сыну Софья Николаевна, - из-за денег -  всегда разлад.
- Что ж поделать? Неизбежное зло, – вздохнул Нестор и тоже бросил в огонь поленце. Оно глухо упало с краю и откатилось в сторону. Вставать и водружать деревянную чушку в пламя Нестор не стал.
- Ой, ли? – прищурилась Софья Николаевна. И вдруг поднялась и выпрямилась. В один с нею миг вскочили на ноги все ночные собеседницы. У Нестора заплясали перед глазами черные, желтые, красные и белые пятна.
- Неизбежное ли? – вновь вопросила мать и отступила на шаг. Ее тут же проглотила темнота леса. Девушки тоже сделали шаг назад, и Нестор остался у костра совсем один. Это было так неожиданно, что по коже пробежали морозные муравьи.
«Если на коже муравьи, - совсем некстати подумал Нестор, - значит, рядом муравейник».
Костер мерк. Нестор быстро протянул руку и подбросил все-таки свое поленце. Оно лишь прибило пламя. В стороны разлетелись редкие искры. Еще одно поленце, и еще, но пламя беспомощно скользило по древесной коре, не умея, не желая цепляться за жизнь. Через короткую минуту наступил мрак.

Полный текст романа здесь временно недоступен по соглашению с издательством. Но его - как платный, так и бесплатный варианты - с легкостью можно отыскать на других ресурсах.