Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду

                Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду
    (основано на реальных событиях)    
      …
    Дым… серый, зловещий… Он застилает глаза и не даёт дышать. Забирается в саднящее горло и терзает лёгкие. Ещё очень жарко. Не душно, а именно жарко. Кажется, ещё минута, и ты сгоришь заживо. Впрочем, со мной так и будет. Но я смерти не боюсь. Когда она придёт, меня уже не будет.
    Откуда-то издалека, слева, слышен грохот снарядов. У меня нет сил, чтобы испугаться или уползти куда-нибудь в укрытие. Да я и не стала бы этого делать, даже если бы и могла. Моя миссия ещё не закончена. Свозь огромную дыру в крыше ангара я смотрела на темное небо.

«Потерпи, Алёшка! Ещё совсем немножко времени – и я буду рядом. С тобой». – шепчу я сухими губами, неотрывно глядя на тёмное небо.
                1.
 - Мам… ну что ты… не плачь… - я теребила туго заплетённую косу, не решаясь поглядеть на мать, которая со слезами на глазах крепко обняла меня, провожая на фронт. Любимую, единственную дочку. Я подняла взгляд вверх. Обычный весенний день. Ярко-голубое небо. И не скажешь, что война… - Мама, не плачь!
   Я стиснула зубы. Я не буду плакать. И не заплачу. Потому что если хоть одна слезинка прольётся, то рыданий будет не остановить. Я буду рыдать громко, до икоты, пока не зазвенит в ушах и в голове не останется ни одной связной мысли.
- Дочка… останься! Ты ж у нас одна с отцом… - мама отвернулась, чтобы я не видела ее слез. Я подавила всхлип.
- Нет, мама. Я не останусь. Я отомщу!
- Ну, хватит сырость разводить, Авдотья Григорьевна! – на крылечко вышел отец. Высокий, все ещё подтянутый, несмотря на то, что недавно шестьдесят было. Отец храбрился, но я видела, что и он еле сдерживает слезы.
- Да что ты, отец! – мать поспешно вытерла ясные синие глаза. – Это я так… так…
  Отец меня обнял. Крепко, отрывисто. По-мужски.
- Ну все, все. Иди. Долгие проводы – лишние слезы! – прошептал он мне в волосы. – Иди, ты же у нас боец! Иди, иначе не сможешь!
   И я  ушла. Быстро, не оглядываясь. Мама перекрестила меня и вслед крикнула:
- Возвращайся, Олюшка!
  Бедная мамочка… Она ещё не знает того, что наверняка знаю я: больше в родные края я не вернусь.
   В памяти всплыл кажущийся теперь таким далёким, позавчерашний вечер. Только неизвестно почему, не целиком, а самый страшный момент. Тогда, когда принесли «похоронку». Дрожащими пальцами я открывала потёртый треугольник пожелтевшей бумаги, боясь даже представить, о чьей смерти он извещает.  Взгляд выхватил три строчки, которые после скрыла пелена слез:
 «Рядовой Алексей Соловьев погиб в неравном бою с фашистами 25 апреля 1943 года. Он был хорошим солдатом, смело отдавшим свою жизнь  за Родину».
  Лешка… Милый… Родной… Любимый Лешка…  Тебя больше нет…
                2.
    Полковая землянка в районе Усовки, Луганская область. Туда меня направили в качестве разведчицы. Сейчас я стою перед десятью солдатами, которые разглядывают меня с головы до ног. Двадцать пар глаз уставились на меня в немом удивлении. Нервным движением я поправила пилотку и представилась:
- Разведчица Раиса.
  Солдаты молчали. Наконец, один из них, по-видимому, старший, сказал мне, подмигнув карим глазом:
- Добро пожаловать в землянку! Желаю переносить стойко все тяготы и лишения воинской службы! – и полушутя отдал мне честь.
- Спасибо.
 Я прошла вглубь землянки и стала  потихоньку обустраиваться.
                3.
   Поскольку в землянке я была единственной представительницей женского пола,  и к тому же совсем не дурнушкой, чего греха таить. Голубые глаза, темные, чуть завитые волосы… Правда, волосы я всегда туго заплетала в косу, но все же… И потому солдаты принялись пылко оказывать мне знаки внимания, комплименты, букетики красивых и душистых полевых цветов. Но я никому из них не отвечала взаимностью. Даже весельчаку Андрейке, который  приветствовал меня, когда я впервые появилась в их землянке. Я просто не могла. Перед глазами всегда стоял образ любимого Лешки и наши, теперь уже никогда не осуществимые мечты… Как любили мы друг друга, какие строили планы! Свадьбу сыграть хотели, как только он с войны вернется…  Ясно помню до сих пор, как провожала на фронт его провожала. Чуяло сердце – не увижу больше родного своего Лешку. А он успокаивал, говорил, чтоб держалась, ждала его и не печалилась. Поцеловал меня в последний раз и ушел…
    Каждое письмо его помню, вплоть до «похоронки». Пришло оно за три дня до страшного известия:
 «Здравствуй, любимая Оленька! Как ты живешь? Все ли у тебя хорошо? Здоровы ли Авдотья Григорьевна и  Николай Трофимович? И помнишь ли меня, своего Лешку?
  У меня все хорошо, насколько это возможно на фронте. Жив, только легко ранен в плечо. Сейчас мы отдыхаем, но через несколько дней нам предстоит тяжелый бой с фашистами, их немного больше, чем нас, но командир говорит, мы справимся.
      Целую тебя, моя Оленька, обнимаю, люблю.
                Твой Алексей Соловьев»
  Я читала письмо, и словно бы разговаривала  с самим Лешкой, слышала, как он от волнения поспешно сыплет вопросами, боясь не успеть разузнать обо всем, любовалась его немного кривоватой улыбкой и стремилась поцеловать в веснушчатый нос. Эх, Лешка… Не свидимся больше мы в этой жизни…
                4.
- Ты куда это? – спросил Андрейка, загораживая мне выход из землянки. – Опять на передовую?
- Все-то тебе знать надо! Любопытный какой! – я подмигнула ему, заправляя волосы под пилотку.
- Зазноба у тебя что ль там какая? – Андрейка все не унимался. Я могла поспорить, что как только я выйду из землянки, за мной проследит Андрейка вместе с своими друзьями – черноглазым молдаванином Матвеем и беларусом Гришкой. Предвидя это, я про себя усмехнулась. Вот неугомонные!
-  Да может, и зазноба! – улыбаясь, подыграла я разведчику. – Ладно, все, Андрейка, проспусти!
    Он отошел, пропуская меня наружу. Но не успела я сделать и пару шагов, как меня окликнули. Я обернулась. Это был штабной офицер, Константин Яковлевич Трубачев. Он тоже оказывал мне знаки внимания, как и солдаты, с которыми я жила в землянке. Но если последних я считала братьями, и все ухаживания были в рамках приличия, я даже удивилась, когда узнала, что разведчики меня уважают, то офицер Трубачев позволял себе выходить за рамки дозволенного. Но то, что я услышала от него сегодня, чашу моего терпения переполнило совсем.
- Раиса, зачем вам, такой красивой, молодой девушке, жить в одной землянке с этими неотесанными солдафонами, и ползать по земле в любую погоду, и в грязи и в болоте?.. – он гадливо поморщился. У меня внутри закипал гнев. –  Вам место в штабе. Непыльная работа как раз для вас, и мы бы чаще виделись. - офицер улыбнулся. – Если вы оказали бы мне небольшую услугу, я бы мог это устроить… -  он скользнул по мне многозначительным взглядом, а потом его  зеленые, несколько змеиные глаза остановились на моей тугозастёгнутой гимнастерке.
   Я несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь совладать с бушевавшей у меня внутри яростью. Стараясь, чтобы мой голос звучал холодно и строго, я четко сказала:
- Я не военнообязаная, я добровольцем пришла на фронт! Защищать Родину, а не быть офицерской подстилкой!
    С мрачным удовлетворением наблюдала, как у штабного офицера Трубачева задрожали губы. С минуту мы буравили друг друга взглядами, а потом Трубачев сказал, тщательно скрывая раздражение:
- Ну что же, Раиса… Если, конечно, это ваше настоящее имя… Ваш выбор, это ваш выбор и неволить я вас не стану. Но обещаю, мы еще встретимся с вами…
- Надеюсь, не скоро, - крепко сцепив зубы, тихо процедила я. Но Константин Яковлевич это услышал.
 Я развернулась и быстро пошагала на передовую.
- Как знать, как знать…  - бросил мне вслед офицер.

                5.
- Здравствуй, Оля… Пришла все-таки… - Филька, мой односельчанин, сосед и лучший друг Лешки, наклонился и легко приобнял меня.
- Филька, ну что ты как маленький, все равно… Ты же знаешь – не могла не прийти. – я досадливо сорвала травинку и изорвала ее на мелкие частички. – Я домашним редко пишу,  ни самой расстраиваться не хочу, ни их печалить. И маму с отцом просила, чтоб только в крайнем случае писали: так мне легче будет. Я же знаю, что не вернусь. А тебе вон пишут, будто целые поэмы. Одно удовольствие читать!
- Оль, что ты такое говоришь! Откуда ты это взяла? – кудрявая челка упала ему на глаза,  делая похожим на мальчишку-сорванца, каким он был до войны.  Филька сурово уставился на меня, откинув челку резким движением.
- Сегодня ночью в разведку идем. Трудное задание, можем вернуться не все…
   Голос мой звучал глухо, больно было представить, что-то кто из моих сожителей-разведчиков может не вернуться… Война и тяжелые условия в рекордно короткий срок сплотили нас, мы стали одной семьей. О себе я не думала, можно сказать, я даже хотела «не вернуться». Тогда я убила бы двух зайцев сразу: и отомстила бы этим… фашистам… За Лешку. За Родину. За всех. И встретилась бы со своим любимым Лешкой.
-  Вы справитесь. И вернетесь в целости и сохранности, - Филька прислонился спиной к березе. – Надо только верить. Я вон своим пишу, мол, верьте и всех убеждайте, вернется  шалопай Филька и на гармошке еще ух как сыграет! – парень усмехулся, буравя меня веселым взглядом.
   Но я будто не слышала друга. Я смотрела невидящими глазами в небо и про себя шептала: «Скоро, Алешка. Скоро…»

                6.
    На исходе теплая майская ночь, слышно, как трещат сверчки, и в траве то тут, то там, загораются светлячки. Со стороны реки доносится прохладный ветерок, чуть качающий камыши.
- Ай, зараза! – громким шепотом возмущается Андрейка. Резким жестом я призываю его к тишине.
- Да комар, ну его в  огонь! И как только исхитрился! – уже себе под нос объясняет разведчик.
   Я молча продолжаю ползти вперед, за мной – отряд разведчиков. Вообще, первым, как командир, должен ползти Андрейка, но я попросила его поменяться со мной местами.
- Рая, не успеем, надо возвращаться, - слева слышу голос Гриши. – Солнце скоро встанет, а нам надо по обрыву вниз спуститься и вдоль берега мины проложить. Завтра, вернее, сегодня, эти сволочи будут пытаться переправиться на нашу сторону…
- Знаю. А ты говоришь – вернуться. Гришка, полдела сделано, и сворачивать?
   Когда мы ползли к Донцу, то в лесу в разных местах на примерно одинаковом расстоянии друг от друга раскладывали мины. На тот случай, если мы не успеем заминировать берег.
- Так ведь заметят же!
- Хотите – поворачивайте обратно. А я доведу дело до конца.
- Странная ты какая-то, Раиса…На девушку совсем не похожа, на жизнь без удобств в землянке не жалуешься, о сломанном ногте не плачешь… Тяжелые боевые задания рвешься первый исполнить или даже перевыполнить.  – справа я слышу тихий раздраженный голос Андрейки.
- А что ж, это плохо разве? – я убрала от лица ветку клена.
- Не обращай внимания, Раиса, - голос Матвея был серьезный и сосредоточенный. – Пристыдила ты его, вот Андрейка и бесится. Он командир, и какой пример солдатам подает? На полпути возвращаться…
- Ладно, хватит. – сердито сказала я всем троим. – Почти у цели. Давайте спускаться.
- Гриша, остаешься здесь. Если вдруг чего – сразу в штаб. Остальные – спускаемся. Я первый, за мной – Раиса, потом Матвей. – приказным тоном сказал Андрейка. Наверное, я все-таки задела его командирское достоинство.
   Осторожно держась за выступы мы кручи, мы наконец оказались на берегу. Ночь будто бы помогала нам. Казалось, рассвет, уже должен был наступить, но его все не было.
   Я снова хотела пойти первой в цепочке, но на этот раз Андрейка меня не пустил. Деловито, быстро и осторожно он выкапывал руками неглубокие ямки в песке, клал мину и аккуратно присыпал ее песком.
  Идущая сзади него, я делала то же самое, про себя кляня уязвленное самолюбие командира.
    У меня стало просто идеей фикс отомстить фашистам. Я не могла простить им смерть любимого человека, жениха Алешки. Андрей правильно заметил, я использовала любую возможность пойти на боевое задание и выполнить его первой, уничтожить побольше немцев. И сейчас я хотела идти первой, чтобы в случае непредвиденной ситуации, как если бы на нас внезапно выскочили немцы, бросить тяжелую мину прямо на них. И плевать, что  и я тоже погибну. Главное, Лешка будет отмщен и мы с ним встретимся. Остальное не имело значения.

                7.
- Уух, не знаю, как вы, братцы… ай, извиняюсь, и сестрица, - Гриша первым заскочил в землянку и упал на первый попавшийся топчан, накрытый старой шинелью. – Как тихо да гладко все вышло-то, а?
- Да погоди ты радоваться! – мрачно осадила я молодого беларуса. Я не разделяла восторга однополчанина. Да, задание было выполнено успешно, точно в срок и без человеческих жертв. В землянку мы вернулись, когда солнце уже почти поднялось, ранним апрельским утром. Все были уставшие, но радостные. Как же! Такое задание удалось выполнить! – Не ясно же еще ничего! Вот как взрывы услышим, тогда… А вдруг…
- Да брось ты, Раиса, - сказал Андрейка, опускаясь на соседний с Гришей топчан. – Неужели ты думаешь, что немцам удастся прорваться? После того, как мы практически каждый квадратный метр леса заминировали?
    Мне возразить было нечего. Я понимала, что Андрей прав. Заминировали мы, несмотря ни на что, качественно. Немцам ни за что не пробраться к нам, если они переплывут через реку, то на берегу им конец.
   Но все равно тревожное чувство не покидало меня. Напротив, становилось все сильнее. Я прошла в свой закуток в землянке, прилегла на топчан и прикрыла глаза.
- Умаялась… - тихо сказал Андрейка. Подумал, видимо, что я устала и заснула, и решил не шуметь. Но я и не думала спать. Слишком тревожно было на душе, слишком грызли сердце тревожные предчувствия. – А все-таки страшновато было  обратно возвращаться, а, братцы? А  ну-ка на свою же мину нарваться? – страшным шепотом добавил разведчик. – Но Рая молодец. Память просто замечательная, и как только запомнила, где минировали?
   Да, что правда, то правда. У меня была хорошая память, я отлично запомнила заминированные места, и безопасно провела весь отряд обратно.  Андрейка в этот раз не возражал. Понимал всю серьезность положения, и не стал напоминать, что командир все-таки он, а не я.
                8.
    Все-таки я уснула. Сказывалось нервное напряжение, пережитое сегодняшней ночью. Причем я спала так крепко, что даже когда услышала грохот взрывов, доносящихся со стороны Донца, то едва ли открыла глаза. Казалось бы, все получилось так, как я хотела. Судя по количеству и силе взрывов, фашисты,  сколько бы их не послали переправляться, просто не могли остаться в живых. Но я отреагировала на это как-то… безразлично. Я знала – еще не все. Главное, впереди.
   Заставили меня проснуться оглушительные радостные крики разведчиков, которые прыгали по землянке, распевая во все горло «Смуглянку»:
- А смуглянка-молдаванка отвечала парню в лад, - Андрейка двусмысленно весело покосился на молдаванина Матвея: - Партизанский, молдаванский, собираем мы отряд...
   Но дальше слов, видимо, не помнил никто, и солдаты нестройным хором грянули:
- Клен зеленый, да клен кудрявый, да раскудрявый-резной!
   Я села на топчане и потянулась, разминая затекшие мышцы. Гриша увидел, что я проснулась, и крикнул мне весело:
- Рая! У нас вышло! Дело в прямом смысле выгорело! Ни одного живого немца на пятнадцать километров!
   Я изобразила бурную радость, неискренно для себя, рассмеявшись.
- Раиса Соловьева в этой землянке проживает? – низко нагнувшись, в землянку шагнул долговязый солдат. Кажется, он служит в штабе.
   Я понялась с топчана и вышла вперед. Разведчики затихли, недоуменно переглядываясь друг с другом.
- Да, это я.
- Вам приказано немедленно явиться в штаб дивизии, в полном сборе, с вещами, переодетой в штатское. – и солдат вышел.
  Я почувствовала, как сердце в груди медленно-медленно обрывается, а потом его окутывает ледяным холодом. Пора.
- Рай, что это значит, а? – Андрейка недоуменно смотрел вслед солдату.
- В штаб вызывают… - я словно не слышала его. - Андрей, пропусти, я собираться буду…
   Разведчики ушли на улицу, чтобы я спокойно переоделась. Расправляя складки старого домашнего платья, я уже знала, что не вернусь. Деловито и быстро я складывала в потёртую медицинскую сумку свой нехитрый скарб: смена белья, лента в косу, письма от Алешки, его фотокарточка и «похоронка».
   Я торопилась. Мне нужно было успеть   побывать на передовой.
                10.
  - Филька, мне надо тебе кое-что сказать. – сразу начала я, с размаху опустившись на траву.
- Оля, что случилось?! У тебя такой вид, будто ты… помирать собралась. – в черных лукавых глазах Фильки отразилась тревога.
- Ты прав, - серьезно и холодно подтвердила я. Я не хотела плакать, но слезы предательски жгли глаза. Немигающим взглядом я смотрела на сизую ленту Северского Донца. И вдруг сорвалась.
- Филька, миленький! Вернись домой, пожалуйста! Я умоляю тебя! Передай моим старикам, что  я их очень люблю… любила. И попроси за меня прощения. Я не могу поступить по-другому. Прости… Я не приду больше.
  Я резко вскочила и побежала прочь от ошеломленного Фильки, не дав ему сказать ни слова.
                11.
  Напротив меня сидели двое. Первый -  майор Трубачев, Константин  Яковлевич. Он бросал на меня скользкие взгляды, полные слащавой враждебности. Я холодно смотрела ему прямо в змеиные глаза.
  Второй – полковник Минин, Георгий Сергеевич. В его глазах, напротив, читались горькое сожаление. Он еще ничего не сказал, но я уже знала, что услышу.
- Ваше настоящее имя – Ольга Арефьева?
- Так точно.
- Вы добровольцем пришли на фронт? Мне правильно доложил майор Трубачев?
   Полковник Минин испытывающим взглядом следил за мной. Я стояла напряженная, как струна.
- Так точно, все верно.
- Тогда перейдем к делу. Вы показали себя отличным разведчиком, Ольга. Даже в некоторой степени, лучше, чем наши разведчики-мужчины. Родина  может гордиться вами. Так вот, - быстро закончив прелюдию, начал полковник. -  Ситуация на линии фронта сейчас критическое. Мне доложили, что сегодняшняя ночная операция прошла успешно, даже более чем. Но этого недостаточно. Чем больше наши упехи, тем сильнее звереет немец. Он оккупировал Александровку, и организовал там немецкий аэродром.  В связи с  этим возникло  боевое задание. Какое не всякий, даже опытный боец способен выполнить. Посовещавшись с майором Трубачевым, который дал вам отличную рекомендацию, мы решили отправить на выполнение задания вас.
  Правый уголок рта майора Трубачева пополз вверх. Я не обратила на это внимания.
- Я сделаю все, что в моих силах. Что от меня требуется?
- Взорвать этот немецкий аэродром в Александровке.
  Слова, произнесенные полковником, со оглушительным звоном ворвались в мой мозг.
- Я понимаю, задание из разряда невыполнимых, тем более, для девушки. Но какое-то чувство подсказывает мне, что кроме вас никто не справится.
- Я сделаю все, что в моих силах. – еще тверже сказала я. – Когда можно отправляться?
- На улице вас ждет машина.

  На пороге меня догнал майор Трубачев:
- Раиса, Раиса… А ведь удача была так близко… а вы выбрали смерть.
- Спасибо. Спасибо, Константин Яковлевич. За то, что помогли мне с нею встретиться.

                …
    Дым… серый, зловещий… Он застилает глаза и не даёт дышать. Забирается в саднящее горло и терзает лёгкие. Ещё очень жарко. Не душно, а именно жарко. Кажется, ещё минута, и ты сгоришь заживо. Впрочем, со мной так и будет. Но я смерти не боюсь. Когда она придёт, меня уже не будет.
    Откуда-то издалека, слева, слышен грохот снарядов. У меня нет сил, чтобы испугаться или уползти куда-нибудь в укрытие. Да я и не стала бы этого делать, даже если бы и могла. Моя миссия ещё не закончена. Свозь огромную дыру в крыше ангара я смотрела на темное небо.
«Потерпи, Алёшка! Ещё совсем немножко времени – и я буду рядом. С тобой». – шепчу я сухими губами, неотрывно глядя на тёмное небо.
   Собрав остатки сил, я достала из потертой медицинской сумки гранату. Как раз вовремя. В мою сторону, спасаясь от огня, бежали два немца с перекошенными от страха и гнева лицами. На бегу они что-то друг другу выкрикивали, скорее всего, какие-то ругательства на немецком.  Меня фашисты пока не видели, из за сизой пелены дыма. Мне помогло еще и то, что практически вся я лежала за старым самолетом, только ноги торчали наружу. Немцы приближались… Один из них споткнулся об мои ноги. Громко ругаясь, он поднялся и посмотрел на меня. К нему подбежал второй немец, и толкнул меня прикладом. Я не подавала никаких признаков жизни, стараясь убедительно сыграть мертвую.
  Немец наклонился, чтобы проверить, дышу я или нет. Я крепче сжала в руке гранату, незаметно выдернув чеку. В запасе у меня всего несколько секунд… мне этого более чем достаточно. Когда немец наклонился практически вплотную к моему лицу, и я почувствовала его отвратительное дыхание, я резко распахнула глаза и одновременно с этим швырнула гранату немцам под ноги.
    Сразу же меня окатило пылающим жаром, я услышала дикие вопли немцев. А потом внезапно стало темно и тихо. Последнее, что я слышала, это был крик Алешки, доносящийся откуда-то сверху: «Оленька! Оленька! Оленька…»
- Я здесь, родной…