Дис. Глава 16. Эхо

                Это было как афтершоки после землетрясения, как затухающее в высоких горах эхо. Как едва уловимые движения памяти, лишь призрачными намеками воспроизводящей события давно минувших времен. И это были голоса: тихие и громкие, призывающие и скорбящие, вопрошающие и кающееся. Они доносились отовсюду. С разных сторон: слева и справа, спереди и сзади. То есть именно оттуда, где как раз и находились свежие могилы. И хотя это кладбище было уже довольно-таки старым, однако на нем все еще продолжали время от времени хоронить людей. От этого оно, естественно, разрослось до совершенно невероятных размеров: примерно до десяти километров в ширину вдоль асфальтовой дороги, и километров трех-четырех в глубину в сторону леса. В самом центре этого, действительно огромного теперь кладбища, но все же ближе к дальнему краю, находилась небольшая действующая церковь. В которой иногда отпевали покойников, проводили службы и обряды, и даже, хотя и крайне редко венчали молодоженов. И еще поговаривали, что изначально на этом месте находилось здание мужского православного монастыря. Но так ли это было или нет, никто не знал в точности, поскольку никаких иных строений под основанием фундамента церкви обнаружено не было. Люди вообще много говорили об этом месте. И разные слухи ходили о нем. Но все это были, по большей части, лишь одни нелепые выдумки, и передавались подобные рода истории из уст в уста также с известной долей скептицизма, а подчас даже и черного юмора.
Однако Антон ничего этого не знал, конечно. Да сейчас ему было и не до этого. Поскольку он слышал голоса. И эти голоса, что могло показаться даже немного странным, отвлекали его и успокаивали. В любом случае, они не позволяли ему совсем уж погрузиться в ту бездну ужаса и мрака, где он сейчас, пусть только и физически, но находился. Ибо что может быть хуже могилы. И даже не именно самой могилы, а еще и раскопанного дна ее, то есть места еще более темного и глубокого. Такого, где Антон как раз и был сейчас. Посреди ужаса, холода, тьмы. Да еще и жуткой сырости. Поскольку дождь, который шел этим вечером, все вокруг основательно намочил. И когда его тут закапывали, он ощутил это на себе в полной мере. Ведь его же, по сути, даже и положили не просто в саму землю, а в какую-то холодную грязную жижу. После чего тщательно засыпали землей, которую потом утрамбовали. Сверху, со стороны могильного края, всего того, что находилось сейчас под дном могильной ямы видно не было. И те двое злодеев, которые Антона туда зарыли, могли быть собой вполне довольны.
Впрочем, они довольно долго разговаривали до этого и советовались. Друг с другом и со Степушкой, как ласково называл его Ваня. Он отчего-то испытывал особую теплоту к этому живодеру, воспринимая последнего почти как духовного наставника. Второй же из этой парочки, белобрысый, напротив, разговаривал со Степаном Игнатьевичем вполне спокойно и по-деловому. Он был, в некотором роде, профессионал своего дела, то есть именно рытья могил и помещения в них покойников. Но вот в деле сокрытия следов преступлений, которые эти два душегуба время от времени совершали, он был полным профаном. И тут уже за дело брался Степушка. Он всегда знал где и как лучше прятать. И поэтому иногда, с некоторых заезжих «молодцов», которые тоже весьма интересовались этими его «услугами», брал за это еще и деньги. Он поговаривал иногда, что на этом кладбище, где они все вместе так успешно работали, вряд ли можно было найти хотя бы одну могилку, в которую хоть кого-нибудь, как он выражался, да не «подселили». Обычно, подобным подселением называлась процедура помещения тела в только что вырытую, свежую могилу. Но иногда подселяли и в старые. Стоило это, конечно же, дороже, но в экстренных случаях и такая услуга пользовалась немалым спросом.
Сам Антон, конечно, Степушке вовсе не нужен был. Однако он, в силу давно уже приобретенной крайней осторожности, посчитал, что избавиться от этого “любопытствующего малыша”, как он его называл в разговоре со своими подручными, было бы очень даже правильно. Степушка вообще не слишком любил выяснять детали. Что, да как, да по какой причине. Он любил рубить сразу, после чего прятать концы в воду. Так ему было проще и, возможно, спокойней.
— Говорю вам, — обстоятельно произнес он, когда пришел спустя некоторое время в кладбищенский домик весь взбудораженный словно куда-то спешил, — этот малыш следил за мной. Он чего-то там вынюхивал, чего не знаю. Да и не хочу знать. Так что вы, ребятки, все правильно сделали. Нечего тут посторонним шляться, да еще и посреди ночи.
— Молодец Степушка, — ответствовал ему Ваня, — все верно рассудил. Ну а мы-то свою работу тоже ладно справили. Но куда нам его теперь девать-то? Схоронить или в крематории сжечь?
— Похороните, — чуть подумав, ответил Степан Игнатьевич. — Крематорий растапливать надо, а кроме того, я не знаю, кто там сегодня дежурит. Может и вообще не получится договориться. И лишние свидетели нам тоже не нужны.
— Да-а не нужны, — охотно согласился с ним Ваня. — У них там своя история и свои порядки. Ну а мы-то тут как-нибудь сами управимся. Вон, сегодня как раз новую могилку выкопали. Там, чуть левее седьмого ряда, сразу в сторону. Вот, — он указал на белобрысого, — он и копал.
— А ты бы мог мне и помочь, — недовольно пробурчал на это белобрысый. — Я ведь здесь не один работаю, а все рытье на мне. Это несправедливо.
Тут злодеи отчего-то задумались и замолчали. Они вместе продолжали пить чай, услужливо подливаемый белобрысым и с аппетитом уплетать ванины бутерброды. На самого Антона они все по-прежнему не обращали никакого внимания. Наконец трапеза закончилась и белобрысый отправился куда-то вглубь освещенной комнаты мыть чашки, а Ваня вновь заговорил со Степушкой. Так прошло еще полчаса. Наконец Ваня и белобрысый опять переоделись в свои ватники и плащи, а Степан Игнатьевич, дав еще пару незначительных указаний, собрался уходить назад к себе на проходную досиживать смену. Зачем ему это было нужно никто не знал в точности. Да и вообще, зачем такая или хотя бы какая другая работа человеку, который и так владел весьма крупной компанией, приносящей немалые доходы? Был даже такой момент во время чаепития, когда Степан Игнатьевич, весьма по-деловому так, похлопал себя по карману, показывая, где у него находился Павел Иванович, генеральный директор фирмы, в которой еще совсем недавно работал Антон. И это было просто ужасно. «Боже мой, — подумал Антон, внутренне содрогнувшись, поскольку все еще продолжал следить за происходящим в светлой комнате. — Где же я, получается, работал-то все это время! Что за люди, и куда шли все те деньги, что мы так усердно зарабатывали? Ведь это же не бандиты какие-нибудь, которым только деньги и нужны. Это что-то намного более страшное, маньяки просто».
Но тут вся троица прошла в неосвещенную комнату, в которой и разделилась. Степан Игнатьевич вышел на улицу и направился к воротам кладбища, а двое его сподручных, ухватив Антона за ноги, вновь поволокли того куда-то в темноту. Тащили они его на этот раз не очень долго и, бросив в густых зарослях высохшего репейника, спрыгнули один за другим вниз. По всей видимости, в ту самую могилу, о которой говорили у себя в домике. Там они находились некоторое время пыхтя и бормоча что-то невнятное. Наконец они вылезли наружу и, совсем уже бесцеремонно, ногами стали подталкивать Антона к краю. И вот — падение. Антон упал с высоты примерно двух с половиной метров, плашмя. Он так смачно шлепнулся на сырое дно свежевырытой могилы, что брызги от выкопанной в центре нее ямы разлетелись в разные стороны едва не намочив самих злодеев. После этого кто-то из них снова спустился вниз, все как следует поправил и засыпал тело землей. Подровнял образовавшийся бугорок, похлопал еще лопатой, потопал ногами и выбрался на поверхность. «Покойся с миром, мил человек», — произнес на это сверху Ваня. С какой целью это было сказано, Антон не разобрал. То ли этот слабоумный действительно все еще верил в бога, то ли так уж неудачно пошутил, понять было невозможно. Наконец они собрались уходить. Однако в итоге ушел лишь только один из них, поскольку второй остался охранять место захоронения. У них даже завязался небольшой, но эмоциональный спор по поводу того, кто будет охранять могилу. Один утверждал, что тут и охранять нечего, и что на кладбище ночью никто не придет. Однако второй твердо стоял на своем, упрямо повторяя слова Степана Игнатьевича, что «стеречь надо». Да Антон и сам помнил, как еще около часа назад разглагольствовал Степушка:
— Стерегите могилку молодцы. А то, неравен час, кого-нибудь еще в нее «подселить» попробуют. У нас ведь известия быстро разносятся. Узнают ребятки с города, что могилка свежая есть, так и привезут мертвяка. А тут этот, — он указал на Антона. — Вот уж конфуз будет.
И все же, тот, кому выпало охранять могилу, не стал сидеть рядом с ней до самого утра, как и полагалось. Этот некто, но по всей видимости, как раз белобрысый, еще некоторое время, конечно, походил туда-сюда вокруг захоронения, но наконец не утерпев, и смачно плюнув в саму яму, все же направился куда-то прочь по своим делам. И это было, безусловно, очень кстати, поскольку Антон как раз такого момента и ждал.
Ему к тому времени уже совсем надоело изображать из себя покойника. «Да и действительно, — говорил он себе, — сколько можно уже издеваться надо мной и над моим телом». Ведь все, что хотел, он уже давно узнал, а для всего остального, что он успел себе на-планировать, нужно было проявлять активность. Он, на самом деле, очень хотел еще раз попытаться проследить за Степушкой, но уже, естественно, более осторожно. Все-таки не давал он ему покоя. А теперь, после всего произошедшего, у Антона появились к нему еще и новые вопросы и даже некоторая обида накопилась. Двое же сподручных Степана Игнатьевича Антона совсем не интересовали. Он, правда, за время своего нахождения в могиле выяснил еще кое-что и на этот раз совсем неожиданное. Но это не касалось ни Степушки, ни его молодцов.
И это были голоса, что он слышал. Ведь сначала, едва только завалившись на дно могильной ямы, он так сильно их испугался, что чуть было не выпрыгнул назад. И эта ситуация, правда намного позже, показалась ему довольно трагикомичной. Он просто представил себе лица тех двух молодчиков, которые его закапывали. И что бы с ними сталось, когда бы они увидели, что их мертвец вот так неожиданно ожил. Но тем не менее, он все же сумел тогда сдержаться. А еще через некоторое время, эти голоса его уже по-настоящему заинтересовали.
Сначала он услышал лишь слабый стон. И это был явно женский голос, причем молодой. Эта девушка словно бы просила о чем-то, потом стонала. После чего следовала пауза и все повторялось опять.
— Марья Степановна, — просила девушка, — возьмите меня к себе, возьмите, возьмите.
После чего снова раздавался стон. Антон, услыхав такое под землей, буквально, как ему тогда показалось, затаил дыхание. Хотя, конечно, все это было лишь одно только его намерение, поскольку не дышал он уже довольно давно. С того самого момента, когда его сначала погрузили в эту перебаламученную грязную жижу, а потом еще и засыпали землей. А он этого даже и не заметил. Тут вдруг опять:
— Марья Степановна, возьмите меня к себе…
«Что это, — подумал Антон, — уж не брежу ли я в самом деле?» Но нет, он не бредил. А еще через пару минут и уже с другой стороны послышался грубый мужской хрип и тоже стон. А еще, чуть погодя, послышались и другие голоса. Они, как казалось, тоже о чем-то просили, спрашивали или просто стонали. Причем, все они постоянно и с одинаковой интонацией повторяли одни и те же фразы. И еще, они явно не слышали друг друга. То есть их фразы, ну никак не скрадывались в единый последовательный разговор. Антон задумался над новой загадкой. Он уже к тому времени примерно понял, откуда доносились эти звуки. Они шли не из-под низу, то есть откуда-то совсем уж из глубины, но и не сверху, с поверхности кладбища. Они шли примерно с того же уровня, где находился сейчас он сам. Таким образом, сопоставив все факты, Антон пришел к выводу, — а он почему-то именно так, холодно и здраво и размышлял в тот момент, — что голоса эти доносились из других могил.
«Но ведь покойники не могут говорить, — продолжил он размышлять, — они вообще ничего не могут. Или это какие-то иные, не физические движения, а оттого и не физические же звуки?» Тут он отчего-то вспомнил свои прежние, весьма редкие посещения кладбища. Когда на выходных с друзьями или родственниками приходил к кому-нибудь на могилку возложить цветы или просто постоять там, отдать долг памяти. Вспомнить о ком-то, кого прежде знал или просто видел. И ему иногда действительно казалось, что те, погребенные в могилах люди его тоже слышат и даже, возможно, тихо говорят ему о чем-то. Но нет, изо всего того, что происходило сейчас вокруг, Антон мог сделать лишь один вывод, что покойники ничего не слышат. А вот на счет говорить… Тут уже совсем непонятно. Раньше — да, он не слышал ничего, что бы там ему ни казалось. А сейчас? Сейчас-то что произошло? Ведь все эти звуки не могли быть обычными, поскольку их тогда бы услышали все. Получалось, что он один только слышал их, а значит, звуки эти были как-то связаны с той, иной жизнью, настоящей, которой никто из простых людей не видел, и о которой рассказывала ему Люн.
Он попробовал вспомнить еще что-нибудь из того, о чем говорила ему девочка, когда сидела у него дома за столом. Она говорила тогда о каких-то там волнах или мембранах, кажется. «И когда эти мембраны расходятся, вы умираете», — вроде так. И еще, что: «Мертвое остается мертвым, а живое живым». Да, точно. Антон был сейчас совершенно уверен, что воспроизвел все слова правильно. И что изо всего этого следовало? Трудно сказать. «Но ведь смерть, — продолжил он размышлять, — все-таки сильнейший шок для человека. Хотя и последний. И кто знает, быть может, что не только для тела, но и для души…» Антон прислушался. О чем говорили эти мертвецы? Вот, похоже, кто-то медсестру звал, кажется. Кто эта Марья Степановна, интересно? А вот кто-то маму звал. Про сына своего вспоминал, а кто-то просто страдал. «Точно, — у Антона уже в который раз за этот день пробежал холодок по спине, — именно так. Это последние их слова и мысли, которые эти, теперь уже бездушные тела продолжали без устали повторять снова и снова. И они уже не слышали никого, в том числе и самих себя. Они вообще теперь не были живыми. А значит произносимые ими слова — всего лишь эхо. Одно только далекое повторяющееся эхо навсегда покинувшей их тела прекрасной жизни. Как тоска по безвозвратно утраченному, как затухающая боль, как афтершоки после землетрясения, круги на воде».
Антон напряг все мышцы своего тела и сел. Однако над поверхностью земли показалась лишь одна его голова и совсем немного плечи. Но это было и не важно. Он знал, что теперь будет делать. Он был убежден, что ему просто необходимо остановить весь тот ужас, который творился на этом кладбище. Но до этого, прежде всего, ему нужно было проследить за Степушкой и узнать, зачем ему все. Зачем он убивает людей даже при малейшей попытке хоть что-нибудь о нем узнать. А потом… Антон решил, что все остальное пусть будет, как бог даст. По справедливости.