На лабутенах. Часть третья

25.10.200...

Вечерний экономный полумрак в кафешке над зоной "Б" ГЗ МГУ, каменное кружево Палаццо Дожей на обложке немецкого издания "Смерти в Венеции", белокремовый фигурный купол пирожного "Корзиночка" на почти такими же, венецианскими, клеверными фестонами вырезанной салфетке, кофе в тонкофарфоровой, псевдосферической формы чашке ("Дуля из Дулёва, минимум объёма при максимуме расхода материала",- ещё в шестидесятых посмеивалась над этими чашками фигокарманная естественно-научная профессура, а теперь из этой профессуры иных уж нет, а те далече, а чашки всё те же, чашки всё там же...). Вероника снабдила фотку надписью Vorgeschmack, помедлила пару секунд, убрала префикс, превратив в форшмак собственные сладкие предвкушения, и уверенная, что как следует замела следы, выложила в инстаграм. Смартфон пискнул пару раз и заскучал. Вероника почти не удивлялась внезапному пике своей эфемерной инстаграмной популярности: в последнее время ей самой с собой было пресно, вяло, тоскливо.

Вадим так же прилетал каждые выходные, так же практически всё время между самолётами проводил у неё дома, чинно трапезничая с её родителями, выгуливая с ней вместе клебсика Кузю - по крайнему октябрьскому непогодью не дальше пруда Новодевичьего - а потом, соблюдая декорум, уходил ввечеру чтобы вернуться с утра. Под предлогом собственного Дня Рождения он познакомил Веронику и со своими - родителями, какими-то инженерами на Мосфильме, глуховатой бабушкой, семейством старшего брата, такого же долговязого, такого же сверходарённого, только не финансиста, а программиста в яндексе... О главном ими не было сказано ни слова, но сомневаться в серьёзности его намерений, конечно, не приходилось.

Впрочем, случались и странности: в предыдущую субботу, едва напившись чаю после обыденно щедрого обеда (что-что, а кормить мама Вероники умела), Вадим внезапно объявил, что приглашён на вечеринку к однокласснику по матшколе. Вероника восторженно воскликнула, что будет очень, очень рада познакомиться, наконец, с его друзьями, восторженно неумеренно, до слёз - неожиданно оказалось, что приглашение вскрыло в её душе ей самой неведомый нарыв, болевший все месяцы этой не вполне естественной семейной самозамкнутости. Только теперь она призналась себе, как жаждала выйти в свет вдвоём, гордой, красивой, успешной парой. Но Вадим лишь улыбнулся своей кроткой улыбкой и просто ответил, что приглашали его одного. Веронику пронзила тогда острая боль, как от пощечины сильной, жилистой, холодной рукой. Увидев брызнувшие из её глаз слёзы, Вадим поспешно добавил, что если она настаивает, то он никуда не пойдёт. Вероника, конечно, не настаивала, но после того, как за Вадимом захлопнулась дверь, зарыдала истерически, изо всех сил закусив смоляную косу, чтобы он не услышал её с лестницы. Мать попыталась было на неё прикрикнуть: "Распустила нюни, психопатка! А ну-ка взяла себя в руки, если хочешь, чтоб тебя уважали!", но Вероника рыдала и рыдала, тряслась и тряслась мелкой дрожью, как в лихорадочном ознобе, и тогда мать испугалась, побежала за валерьянкой. Вливала лекарство из коньячной рюмки  с трудом, между клацающими зубами, полуругая, полуувещевая, перемежая стыдобу и позорище, да тебя такую никуда брать нельзя - осрамишься, с ты моя красавица, матшкольные, коротконогие и страшные девки завидуют, оттого и отрицают само существование твоё, только женится-то он на тебе...

Вадим вернулся с вечеринки полдевятого, как раз к ужину, к которому его не ждали, и мать отказалась в его пользу от своей котлеты, и Вероника, мягкая, вялая, накачанная успокоительным, принимала как данность его присутствие за столом, один только мохнатый, в обычное время чрезвычайно добродушный Кузя порыкивал и брезгливо отодвигался подальше от ног позднего гостя. За чаем Вероника даже набралась сил, чтобы спросить, как прошло свидание с молодостью. Вадим с приличествующей случаю эмоциональной скупостью проронил "ничего особенного", но подчёркнуто не пошёл ни на малейшее отрицательно-оценочное суждение, не сказал, что было скучно, муторно, одиноко и противно без неё, и Вероника опять едва не разрыдалась, остро чувствуя, что после всего пережитого ею по его вине, он просто обязан сказать что-нибудь нелицеприятное в адрес одноклассников, иначе как же ей после всего этого жить? Вообще с Вадимом Вероника постепенно осознала странную, извращённую аморальность нежелания сплетничать и злословить о третьих лицах за их спиной. Мало того, что отсутствие медизанса выхолащивало, опресняло разговор, лишая его самых вкусных, самых удовольственных моментов, - подчёркнутая корректность Вадима воспринималась ею ещё и как нежелание компрометировать себя, а стало быть вступать с ней в сообщничество, в сговор, в секрет, а без сообщничество между ними не получалось и эмоциональной близости...

Собрав остатки самообладания, она попросила его уйти, сославшись на усталость, а в коридоре, прощаясь и холодея от опасности потерять разом всё, добавила, что видеться им негде, что ей стыдно напрягать родителей каждые выходные, им, в конце концов, тоже нужно отдыхать, и что надо придумать что-нибудь другое, если он вообще хочет продолжать отношения. Вадим непривычно напрягся, замямлил невнятное "будем видеться, где ты хочешь". "Где хочу?" - ухнула в пропасть Вероника, - " Я, например, в Венецию хочу. Никогда, знаешь ли, не была!" Вадим облегченно вздохнул: "Ну конечно! Сколько у тебя выходных на ноябрьские?" - И тут же, в коридоре, вынул мак и быстро-быстро застучал левой рукой по клавишам, одновременно поддерживая правой наседающие на него пальто. Через четверть часа снова поднял глаза: "Ну всё, билеты и гостиница заказаны. Только подсуетись с визой поскорее!" ... Вероника ликовала и одновременно кляла себя за неуместную, несовременную, вредоносную стеснительность, сковывавшую её всё это время. Вадим остался до последнего метро. Мир был заключён.

А между тем добросовестный немец всё держал и держал читателя в узде, всё водил и водил фон Эшенбаха по никому не нужному, неинтересному Мюнхену. Вероника продиралась сквозь трудный текст с единственной надеждой дойти до памятного по переводам воспоминания о первом визите Эшенбаха в Серениссиму, из которой по досадному нездоровью он вынужден был бежать, как бежит несостоятельный в половом плане мужчина от прекрасной, соблазнительной, всеми вожделенной любовницы - ей важно было убедиться в подлинности своего давнего впечатления. Резко, заставив её вздрогнуть, тренькнул смартфон. Сообщение от Вадима. Вероника скользнула пальцем по экрану. "Мне пришла напоминалка, что ты так и не выкупила свой авиабилет в Марко Поло, 341 евро. Поспеши: бронь уйдёт сегодня в 20 по Мск, кроме того, нужно внести половину залога за отель, там около 300, меньше не берут. До восьми утра завтра". Смартфон выпал из слабой руки, перевернув кофейную чашку. Коричневая жижа полилась на хрупкую книжную обложку, на клетчатые стены, на мраморные ступени, на белоснежную готическую вязь балконов славного палаццо...


Рецензии