5-12 марта 2016

Накануне 69 дня рождения. Тёплый сырой март, московский домашний, помимо всего прочего. Алиса бесконечно радует, покрывая очередные крупные потери её папочки, напоровшегося по неопытности на настоящую активную аферистку, о чём он по своему обыкновению скрывал до тех пор, пока это было возможно. Ещё бы, летом-осенью он был королём положения, а теперь придётся начать практически с нуля, если его возьмут на работу по специальности в фирму бывших конкурентов. Однако в данном случае отрицательный результат надо признать положительным и более полезным в перспективном смысле, поскольку пока больше, чем на способного исполнителя, он не потянул. Третий этап ремонта, если всё-таки решимся продолжить обустройство загородного хозяйства до победного завершения, оплатим сами жалкими остатками сбережений, а молодые будут возвращать долги по мере возможности. Другими словами, всё вернётся на круги свои, как шесть лет тому. Впрочем, времена уже не те, но побороться есть за что. К тому же, тогда чувствовал себя не лучше, чем сейчас. Самое интересное, что в конце первой декады марта мне, наконец, удалось усидеть в седле велотренажёра, чего не мог себе позволить с апреля прошлого года! Помимо прочего, это произошло довольно неожиданно, тем более что, как мне казалось, уже нуждался в интенсивном лечении, словно каком-то активном отдыхе. На прозу уже вообще ни времени, ни сил не оставалось. Решил даже оставить её совсем до возвращения на природу. Ну, а со злободневными темами, как в охранительном ключе, так и оппозиционном, действительно надо повременить. Нерешённых проблем и вопросов лично у меня больше нет. Как говорится, спрашивайте, отвечу по необходимости, но сам уйду далеко в сторону воздуха и света. На какое-то время политические страсти вытеснили спортивные обозрения, к которым тоже уже не вернусь, хотя с футболом не расстанусь, поумерив, однако, страсти болельщика.

Не в форме я. В молчанье форма.
Я оскорблённой прозой бит,
унижен сцепкой с шоком нормы,
презреньем к ней нелепо-вздорным,
и сам в себе, как сон забыт,
и в спорах начисто разбит!
Для тех, кто спорит, всё ведь спорно,
а проигравший победит!

Поэзия! Но Бога ради,
зачем так громко говорить
на всю катушку, словно радио, –
соседей через стенку «радовать»,
а сами из дому фюить!
Как с полным правом есть и пить,
по норкам и углам попрятавшись,
учитесь молча говорить!

Друзья! Поэзия расцвета!
Я славное предвестье нас,
предвосхищенье лучшей вести,
неподражаемая песня
и чистый праздничный соблазн;
да не отнимет Бог, что даст
всем по-отдельности и вместе,
чтоб ниже пояса не пасть!

Что так влечёт, а после гонит?
Разочарованность грозит
утратой локтя и ладони,
как одинаковой бедою
когда-то всплеск всеобщих сил!
Все, кто попытки прекратил,
так и остались за чертою,
где белый свет совсем не мил!

В невосполнимом… бесконечном
клубке творящихся пространств,
горении недолговечном,
но в пламени мгновений вечных
азъ многогрешный помню вас
певучестью влюблённых глаз,
когда вдруг зажигались свечи
от звёзд, венчая лучший час!

О, эти замершие лица,
живые уши и глаза,
принять, понять и озариться
способные дарить и сниться,
и авансировать в слезах
уже проявленный размах
в грядущем сбывшихся событий,
снимая мифом подлый страх!

Глаза возвышены и сужены,
в движенье образ – красота!
Прицельное общенье с душами
сквозь амбразурные отдушины!
В них всё: и фатализм листа,
и «неизбежные глаза»,
оркестр вскрывающие тут же,
как праздник тающего льда!

Несбыточность ещё хрустальна
бессмертной вестью на сносях,
всё призрачней, точней прозрачней
воображается реальность,
здесь и теперь, как никогда,
горит умершая звезда,
мифическая держит данность
смысл почвы деревом в песках!

Здесь на отшибе поколений
сейчас не так уж и важны
невоплощённый в слове гений,
скользящий свет, распыл стремлений –
все эти «звуки и мечты»,
неотличимые почти
от подражаний-отражений,
но в них всеобщие черты!

Всё сказано! Пора пейзажа –
изображеньем возместить
те безопорные миражи,
возникшие из жуткой жажды
мир лучше, чем он есть, открыть,
размах бесспорный воплотить
в полёте, пусть надежды наши
пока что нечем оперить!

Мечтаний тени гонят страшно
летящим по ветру дождём.
Всего несбыточность – пропажа,
иллюзии – пространства пряжа,
не видимая днём с огнём,
но это же бессмертный дом,
прижизненное счастье наше, –
всё будет сказано потом!

Глаза… Приливы и отливы
поэзии до книг и книг –
неутолимая светимость
и та ещё необратимость,
как пульс, всеобщности родник,
в младенца темечко проник,
и чудом роста в перспективе
стал «родничок» в какой-то миг!

И в этот миг самопознанья
близки себе, как никогда:
всё шире, но ничтожней знанья,
дар жизни кажется случайным:
необратимые года,
неотвратимая беда,
мир без иллюзии мельчает,
и всё опасней красота!

Ау, прищур самозабвенный,
непроизвольный артистизм
блистает чистым обольщеньем
с людьми и Богом сообщенья,
всего лишь поза, жест и стих
сливаются в тот самый миг
из фразы первого прочтенья,
рождённой в мире для двоих!

О, сердце сладостных мучений,
порхнувший мимо светлячок,
откат момента воплощенья
от содроганья к утешенью,
свечою вспыхнувший зрачок
затянет прямо в уголок
слезою самоупоенья
от тесно связанных двух строк!

Как всякий миг, не вечен вечный:
вкусил, испортил, возомнил
и, повторяясь бесконечно,
по-артистически беспечно
привык, усвоил и забыл
всё то, что нёс и кем же был.
И лишь утраченное нечто
осталось в проблесках светил!

Возможно, лучший мир спасался
одним «бессмертным большинством»,
преображённым узнавался,
в душе надеждой оставаясь
на Бога, что в себе несём, –
тем, что с собой не унесём,
по-человечески спасаясь
мгновенно-вечным существом!
          _______________

О, грёза праздничного мира!
Свет сердца продлевает ось
вплоть до слезы неудержимой!
Луч в душной тьме необозримой
и отдалённый стук колёс,
как к уху ходики поднёс,
истории локомотивы,
мотивы, повод и запрос!

Как пропустил натуру съёмки –
сквозной свет фары и туннель,
бесшумный или невесомый
луч света впереди вагонов,
во лбу прорезалась турель,
как электрическая дрель!
Нет, кое-что ещё я помню,
но к черту всю «анатурель»!

Глаза, сплывающие набок,
сирень, как шапка набекрень…
Какой невероятный запах –
все ощущенья сплошь и разом,
кино за кадром, в кадре тень,
миг канул, и закончен день
как детский бесконечный праздник,
и остаётся дребедень!

Что было в позах, жестах, фразах –
всё исчезает навсегда,
когда сливаются с пространством
творящие желанный праздник
те «неизбежные глаза»,
пусть даже набежит слеза,
но положенья не исправить,
как понимаешь, никогда!

Лишь беспристрастное пространство –
незавершённости раструб
я ощущаю, благодарный
себе и миру, да, бездарный,
но в одарённейшем миру
очнувшись спящим наяву
без исторических кошмаров
и жертв безвинных на кону!
          _______________

Иконописны, живописны
преображённые глаза…
внутри к себе вернувшись свыше,
и на поверхность тут же вышли
к святому духу образца
от почвы – сердца и лица,
везде сопровождая в жизни,
как звёзды детства до конца!