Слишком много света. Глава 2

4
Велешенко было 25 лет и он беспробудно пил. Вина перед умершей женой не давала ему покоя. Вина за то, что пил не давала протрезветь и сейчас. Он приносил деньги домой, но трезвого с рождения маленькой Дианы Ирина его видела раза три за полгода.
Познакомились они, когда на нее напали вечером почти в центре города. Только темнело, Ира возвращалась домой после студенческой вечеринки в кафе. Это были подвыпившие курсанты явно в самоволке. То ли они хотели развлечься, то ли независимая замкнутость Ирины их зацепила, только они явно хотели ее напугать. И бывший десантник Володя вступился за нее. Она не удрала, хотя это было бы разумным. Когда потом он обернулся, она поднялась со скамейки и подошла со словами благодарности. И Володя отметил для себя, что она очень красива. Он пошел ее проводить до дома и они познакомились. Девушка была начитана, что для него было шиком. Своей естественностью она его так заворожила, что он на следующий же день сделал ей предложение. Она думала три месяца, по стечении которых он снова позвал ее замуж, уже встав на колени. Она согласилась, и поехала за ним на Кавказ, в свадебное путешествие. В Чечне, откуда он был родом, они  задержались – ему нужно было оформит документы и продать родительскую квартиру. К тому же, помимо техникума, законченного еще до армии экстерном, он получал заочно высшее образование. Он был автослесарем и учился на экономиста, чтоб со временем открыть свой сервис.
Пока он сдавал просроченную сессию, выяснилось, что Ирина ждет ребенка. Жили они хорошо, помогая друг другу, вот только не удавалось все уехать, дела не пускали. Он работал слесарем на заводе и денег приносил домой достаточно. Здесь девочка и родилась, и после этого Володя сорвался. Ему очень хотелось мальчика, а коллеги-слесари еще и дразнили его. И супруга осталась с ребенком сама без физической помощи.
Для молодой женщины, искренне желающей о семье, о ребенке от любимого человека, очень тяжело проводить с ним сутки напролет, не выходя самой из дома. Да еще и постоянное ожидание вечно пьяного мужа… Мужчины, думающие, что достаточно принести денег и продуктов в недавно пополнившуюся семью, глубоко заблуждаются. Лучшее, что они могут сделать – занять ребенка, пока жена хоть немного отдохнет, уделит время себе. Ирина же не получила этого – она была вынуждена бесконечно и бессмысленно объясняться с трудом говорящим супругом. Может, она бы и могла что-то изменить, будь у нее больше опыта, будь у нее поддержка родственников или друзей. Но ей было двадцать лет, она осталась наедине с проблемами в чужом городе, советоваться было не с кем, родителям же не расскажешь… И она медленно, тихо угасала - бледнела, худела  и молчала.
Когда внезапно муж пришел домой трезвый, она была почти счастлива. Она не попрекала его, лишь потащила в комнату, к ребенку. Ведь это так важно – это же его ребенок! А Володя посмотрел на нее, уставшую и измученную, и сказал лишь:
- Ты  любишь ее больше, чем меня.
Она, не переменившись в лице, наотмашь дала ему пощечину. Ее нервы не выдерживали такой жизни, это было уже последней каплей в чаше ее терпения. А плакать она не привыкла. Он растерялся от неожиданности, заплакал ребенок. Ирина бросилась вон из квартиры. Она больше не могла здесь находиться, ей было плохо здесь физически. Она безумно устала, ей было тесно и душно и осознание, что никто не поможет, и не будет всему этому ни конца, ни края, вдруг накрыло ее штормовой волной. Бегом отсюда, хоть на час, на два, подышать воздухом, ощутить жизнь за окном, увидеть хоть кого-то, кроме этих двоих, изводящих ее днем и ночью.
Как же злился он на нее тогда, сидя один в квартире с ребенком, не желая, не умея понять ее. Шли часы, а ее все не было. Ребенка удалось укачать с большим трудом – девочка, почуяв явно несвежее дыхание, никак не хотела замолкать. И только в полуночных новостях он услышал о захвате больницы террористами. Он кинулся обзванивать знакомых, искать, кто мог знать, где она. Тому, что он узнал, он не хотел верить. Ирина случайно встретила врача, которая принимала роды, и та, видя, в насколько тяжелом депрессивном состоянии она находится, позвала ее с собой на смену, в больницу… Чаю попить, поболтать, успокоить.
Велешенко, чуть не сойдя с ума, попросил соседку присмотреть за дочерью и кинулся туда. Его, естественно, не пустили. А Ирина погибла при перестрелке террористов и спецслужб. Чья именно пуля ее убила, никто не разбирался. Да Владимир и не настаивал – что бы это изменило? До него будто еще не дошел весь ужас произошедшего, он не помнил, как добрался домой. Хотел было, будто цепляясь за проверенные привычки выпить, да нечего было. Потом, как в тумане, он увидел глаза своей дочери… и ему стало непреодолимо, безумно страшно. Как будто осознание вдруг встряхнуло его, заставляя проснуться. Глазами Ирины смотрела его дочь и, возможно впервые за всю его жизнь, он ощутил всепоглощающий стыд и боль.

5
Институт был окончен, квартира продана. Да и не стал бы он жить здесь. Он вернулся в Краснодар, в квартиру Ирины. Родители ничего не имели против – они многого не знали, Ирина никогда не жаловалась и они помнили ее безумно счастливой. И это была их единственная дочь и, стало быть, единственная внучка. Они не стали его обвинять, но как же тяжело ему было справиться с виной перед ними, перед дочерью, перед покойной женой. Здесь все пахло ею, ощущалось ее присутствие. Раньше его бы это раздражало, он еще и поэтому увозил ее *к себе* - на Кубани мужчина, живущий у жены – примак, и это отнюдь не комплимент. Сейчас он будто жил воспоминаниями -  ее образ,  он видел ее во снах, слышал ее голос, ощущал запах ее духов, чувствовал прикосновения. Нет, он не бредил и не сходил с ума. Он просто не старался забыть и исцелиться, не окунался в распутство, не искал женщину. Он бросил пить и курить – взгляд маленькой дочери так рано стал напоминать глаза Ирины, и он жил будто под ее присмотром. Диана была его принцессой, маленькой девочкой и наследницей, частичкой его самого… и не только его.

Девочка росла очень правильной, как будто рано поняв, что у нее нет мамы. Она никогда его об этом не спрашивала, будто помнила что-то… В квартире были расставлены фотографии Ирины – Владимир сознательно не только не убрал, но еще и добавил. Ей рассказывали о матери - и он сам, и ее бабушка и дедушка. Но почему мамы нет – она никогда не спрашивала. Хотя часами могла слушать, какая она была, в детстве ее и юношестве, как они познакомились с папой. Но с таким же удовольствием она слушала и про папу. Любящие родственники попытались сказать, когда девочка немного подросла, что мама уехала спасать инопланетян. Но ребенок посмотрел на них так, что они аж стушевались под ее почти взрослым взглядом. С тех пор никто и не поднимал эту тему.
Велешенко практически сразу запретил его жалеть. Точно так же он не допускал жалости к своему ребенку. Она не несчастная сиротка – у нее достаточно других родственников. Нет, ни он, ни его дочь не нуждаются и ради этого он работал, не покладая рук. Он открыл автомастерскую и взял курс на рост. Было понятно, что на этом он не остановится – как закладывают фундамент под многоэтажный дом, свой бизнес он закладывал основательно, с запасом и фантазией.
Видный и статный, не знающий материальных и жилищных проблем, без вредных привычек. На него не просто оборачивались, за ним едва не охотились и пытались ставки делать. Он общался много, и с женщинами тоже. С кем-то из них его даже видели в ресторанах. Но… Никто не видел в его доме даже потенциальных невест.
В кино и театры он ходил с дочерью. Она, впрочем, сопровождала его везде  и всюду с малолетства. Он не растил ее как мальчика, но она почти незаметно стала следовать за ним. Она не тянулась к детям, рано научилась читать и полюбила книги, компьютер и телевизор - по настоянию отца - были строго ограничены. Диана хотела к отцу и упорно добивалась своего. Она любила дедушку с бабушкой, с удовольствием у них бывала, однако, не оставалась надолго. Пара дней – и она просила отца ее забрать. Владимир тоже не стремился с ней расстаться. Он наблюдал за ней с упоением, иногда не в силах отвести взгляд. Он не мог объективно видеть со стороны свои черты, зато *читал* себя в ней, в ее поступках и узнавал Ирину.

Девочка росла. Она уже не просто играла с гайками и инструментами и много читала у отца в мастерской, пока он занимался делами. Она изучала по картинкам устройство автомобиля и  училась считать в уме, еще не пойдя в школу. Она появлялась внезапно *где угодно* и вопросами заставляла объяснить, что и зачем делается, для чего какая деталь предназначена. Отец гордился ею, когда она, еще совсем кроха, без запинки отвечала, чем одна модель отличается от другой. Иномарок тогда было немного, но название и кузов Диана отличала без ошибок.
Она, конечно, могла капризничать и даже болеть. Первое ласково и твердо пресекал отец. Что до второго, то болела она довольно часто, остро, но кратковременно. Он подметил, что если на ее капризы он давал ей достаточно внимания – расспросить, поиграть, приласкать, то до болезни дело не доходило. А еще, она никогда не плакала.
Школу, тем не менее, пройти было нужно. И она ходила в нее, сразу после занятий убегая к отцу. У него был уже отдельный офис и несколько мастерских. Именно тогда он сделал поменьше стол и поставил рядом с собой. Для нее они были большие, на вырост. Но он никогда не сюсюкал с нею, обращался не как с ребенком. И она до и после школы крутилась рядом с ним. Она росла ответственной – очень рано начала сама делать уроки. И, чтобы быстрее бежать к отцу, разбиралась с ними быстро. Так уж получилось, что финансовую грамотность и устройство бизнеса она изучала с самого раннего возраста. Учителя не были от нее в восторге. Она делал все, но будто уже сейчас понимая бесполезность всего этого. Они не имели власти над ней. Ей было не интересно с детьми. Но училась она хорошо, нареканий по дисциплине не имела. Только дважды отца за десять лет вызывали в школу. Один раз она дала сдачи мальчику, пытавшемуся ее дразнить. Да так, что он разбил себе лоб. На расспросы она ответила:
 - Докажите, что это не он сам ударился. Свидетелей- то нет.
Вызвали в школу отца. Для него это было необычно и странно. Поговорив сначала с дочерью и узнав, в чем дело, он вмешиваться отказался.
 - Как вы не понимаете! Она же еще ребенок, она не должна так себя вести. Кем она вырастет?
На что Велешенко со спокойной гордостью заметил:
 - Вот с этим она, кажется, уже определилась. Будет юристом. – Он-то знал откуда дует ветер. Ей было двенадцать лет, и она присутствовала при его разговорах с юристами, бухгалтерами, налоговиками, клиентами и подчиненными с десятилетнего возраста. Он забрал свою принцессу в тот день с собой. А в школе за ним утвердилась репутация чокнутого и несговорчивого папаши.
Второй раз его вызвали, когда Диана не на шутку сцепилась с одним из учителей. Нетерпимая, начитанная, уже опытная в ведении своего дела, она не желала слушать про *хапуг из бизнеса* и всю школьную систему разложила на молекулы. Не то, что переубедить – остановить ее не удавалось, уроки были сорваны, потому что все собрались послушать блестящую речь. Даже учителя с трудом находили, что возразить. Приехавший отец услышал издалека ее обвинения в адрес государства и его институтов – защиту в адрес бизнеса он пропустил. Уже никто не пытался с ней спорить и когда она закончила, высказав наболевшее, он зааплодировал ей. Только сейчас он обратил внимание, что она несет себя точно так же, как и он – очень прямо и подняв подбородок. Что говорит в той же манере, что и он, с теми же почти жестами – он смотрел на себя в записях, со стороны. И снова с ней ничего не могли сделать – отец откровенно ею гордился и считал, что она говорит правду. Ему нравилось ее бесстрашие и правильность и он не сильно беспокоился, как она будет с этим жить. Подросток 14 лет, для ее возраста это нормально. Он и сам в ее годы был таким. Зато КАК она это говорит!

Диана много и запоями читала. Учителя русского и английского не могли на нее нарадоваться, базовые знания по праву она получила еще в школе. Коллеги Велешенко думали, она пойдет в автобизнес – она прекрасно разбиралась в механизмах. Сама Диана хотела писать и путешествовать и собиралась в журналистику. Владимир медленно и тактично разворачивал ее в сторону юриспруденции. Ну, какая журналистика? Где она, бескомпромиссная правда? Одна сплошная заказуха, как его принцесса это переживет? Он уже достаточно видел в жизни, чтоб понимать – ей не переломить систему и не сохранить свою чистоту души в ней. Понимая, что даже его протекция не поможет ей выжить в журналистике – от которой, кстати, его дочь откажется – следовало выбирать направление, где есть хоть какой то выбор. Юриспруденция же давала возможность выбирать противника в определенной области и доводить речь до блеска. Он по-отцовски гордился тем, как она говорит. А писать? Можно писать и на досуге, на интересующие тебя темы. Не ставя себя в зависимость от тех, кто оплачивает статьи – кто платит, тот и заказывает музыку. Она шла исправлять мир, и следовало дать ей направление, где есть хоть какие то правила.
Возможно, его усилия не увенчались бы успехом, но шла шумиха об убийстве Листьева, который ей очень нравился.
 - Папа, как же так? Разве он плохой журналист? Он кого-то обманывал? – это не укладывалось в ее голове.
 - Доченька, слишком хороший. Многим был неугоден. Таким тяжело в жизни приходится.
 - Но ведь он говорил правду?
 - Не всегда нужно это делать. И всегда выбирать, в какой форме. А если люди не хотят слышать правду?
 - Почему?
 - Для каждого Правда своя, детка. Мы же, когда ведем переговоры и заключаем сделки, не выкладываем все козыри на стол? И эмоции стараемся не демонстрировать, не так ли? Иначе становимся беззащитными. Это правила жизни среди людей.
 - Почему нужно защищаться от людей? Разве они – звери?
 И он ей рассказал, именно тогда, что стало с ее матерью. Не стараясь себя оправдать, кого-то обвинить. А так, как это было на самом деле. Он боялся ее реакции, что она замкнется в себе, резким, хоть и справедливым словом ударит его - вслух, или про себя. Но ничего этого не произошло. Она слушала его очень внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. А потом, помолчав, сказала:
- Знаешь, папа, мне это снилось. Когда-то очень давно я будто это знала.
 - Ты никогда не спрашивала. Тебе кто то сказал?
 - Нет, – она не могла ему объяснить этого. – Я всегда знала, что так оно и есть. Мне снилась мама в детстве.
Это уже было ему понятно. Он улыбнулся:
 - А сейчас?
 - Изредка. Но я разговариваю с ее фотографией, и она всегда мне советует, как поступить. Я просто спрашиваю себя, какой нужно быть, чтоб мама и ты мною гордились. А теперь я понимаю, что ты за меня очень боишься. Наверное, она бы тоже боялась. Хорошо, папа, я хочу посмотреть на работу юриста. Не в кино – там я уже видела, в жизни, на настоящее дело.
Отец отвел ее к своим юристам. Это были фанатики и ее все они знали и любили – она росла на их глазах.
 - Возьмите к себе помощника.
 - Только я хочу самое что ни на есть сложное дело! Хочу помогать!
У нее горели глаза от энтузиазма, когда ей объяснили, какое дело они готовят. Это касалось налогового права, и она с азартом взялась перелопачивать литературу. В начале ту, которую ей показали, потом – сама поднимала учебники, и статьи законодательства, штудировала кодексы законы и подзаконные акты. Приходила с книгами к юристам отца, чтоб они ей объяснили, что это означает. Что еще посмотреть, чтобы посмотреть больше возможных вариантов. Она была и в суде, слушала заседания, и пришла в восторг. Отец прав – вот она настоящая борьба за справедливость.
Следующий год у нее был выпускным, и она подала документы и стала готовиться к поступлению на юридический факультет Университета.