Изготовители бреда

Наступал осенний кровавый рассвет, луна входила в фазу гоблина и зловещий туман стелился над Гниющей рекой, запуская, словно дракон, свои когтистые руки в серую и угловатую опухоль под именем город.
В городе Старая Орочья Хижина с недавних времён люди и орки стали практически равноправными, хотя за орками (как и феминистками Западных Земель) ещё оставалось значительное правовое преимущество. Теперь люди и орки трудились на заводах, иногда людям позволялось даже заседать в офисах и тоже есть человечину.
Именно поэтому маршрутку номер тридцать один водили не только орки, но и люди, а в салоне могли ездить даже признавшие гниение единственно верной политикой развития эльфы. Для этого эльфы должны были привиться в медицинской пещере сульфатом троллия или есть ливерную колбасу с майонезом, запивая водкой. После чего эльф неумолимо мутировал и проходил стадии обращения в отродье.
В тёмном салоне маршрутки тридцать один (ибо на пассажирских местах спереди разрешалось ездить только оркам) в это прекрасное утро ехал человек по имени Виктор, держа в своих руках грязный картофельный мешок с документами для поступления на работу.
– Где мешок взял? В каком магазине? В фирменном? Классный! – Иногда хвалили его сожители барака.   
Только такие мешки позволялось носить людям, дабы они не выделялись своим стремлением к красоте и эстетике. Кстати, одет был Виктор в похожую мешковину чёрно-серо-синего цвета, что делало его неотличимым от толпы. А кто одевался иначе, того избивали или травили ядами.
– Чего ты смотришь? – Прогнусавил орк, сидящий на скамье напротив Виктора.
– Чего ты тут сидишь вообще, снежок? – Стал допытываться орк с уничтожающим взглядом. Дело в том, что Виктор был светловолосым парнем, а многих отродий (и людей иногда) угнетали подобные редкие типажи. Из-за этого Виктор зачастую вымазывал волосы сажей, надевал капюшон, как это делали орки-монахи и диаконы. Но иногда даже подобные методы не помогали.
– Ты кто по жизни? – Поинтересовался орк.
– Супергерой. – Оставаясь спокойным, ответил Виктор. – А ты? – Добавил он, пытаясь не задеть национальные чувства орка.
– Будь толерантнее, снежок. Я – нормальный пацан. – Возмутился собеседник.
– «Пацан» означает маленький член.
– Ну да. – Согласился орк. – Так и есть. А ты что, не пацан?
– Я ж говорю, что я супергерой. – Слегка улыбнулся Виктор.
– Да ты чё на… я на ни чё чё то не понял ё на ты сука кто на? – Орк перешёл на нечленораздельную речь и заволновался.
– Это человек, который потеет и спасает мир. – Заявил Виктор.
– А? – Глаза орка остекленели, он замер, система жизнедеятельности повисла. Мозжечок орка стал перегреваться от сложных операций. Через пару минут на лице орка проступили трупные пятна, а из ушей пыхнул дым, и Виктор понял, что тот умер от разрыва мозга. Он опустил глаза и не стал подавать вида, будто что-то случилось, да и остальным пассажирам было абсолютно безразлично, что некто рядом с ними отбросил копыта. Отброшенные копыта тихонько прошли к двери маршрутки и стали молча дожидаться остановки. 
В салон маршрутки понесло шоколадом и тухлыми яйцами, жжёным сахаром и разложившимся мясом. Столь противоречивые запахи говорили об одном: впереди крупнейшая рабовладельческая фабрика города. Виктор стал высматривать в темноте мелькающих улиц всевозможные проявления разумной жизни.      
– На остановке кто-нибудь выходит, сволочи?! – Гневно заорал водитель–орк, обернувшись в салон и наполнив его тошнотворным смрадом из своей пасти.
– Да, выходят! – Удержав спазмы рвоты, закричал в ответ Виктор.
– А-а-а-а-а-а-а-а!!!! – Недовольно заревел водитель и стал набирать скорость, подъезжая к остановке. В следующий миг он резко затормозил, отчего сидящие спереди орки разбили себе головы о стальную сетку вместо стекла. Привычное дело: перед остановкой водитель всегда выжимает педаль газа в пол, а потом резко тормозит. Разбили головы? Сами виноваты! Надо было крепче держаться!
Виктор кувыркнулся в салоне и упал на земляной пол у места, где сидел старый паук-птицеед в спортивном костюме «Obida’s».
– Вставай, парень, тебе на фабрику? – Помог он подняться Виктору.
– Да, спасибо. – Ответил Виктор.
– Бо всех нас пасёт. – Улыбнулся паук. – Поэтому правильнее отвечать «Паси Бо всех нас».
Виктор протянул водителю красочные фантики с циферками и водяными знаками – эта ветошь называлась деньгами и, якобы, заменяла драгоценные металлы и камни. Согнувшись в три погибели, Виктор стал открывать дверь, за которой виднелось мрачное, похожее на гигантский мавзолей, подсвеченное фосфорным светом здание.    
Главным разросшимся предприятием Старой Орочьей Хижины была мульти-фабрика «Людоед». Когда-то это был мясокомбинат, использующий человечину, но к власти пришли отродья-извращенцы, и всё стало иначе.
Виктор и отброшенные копыта вышли из маршрутки, которая, не дожидаясь, так и поехала с открытой дверью, и очутились на развалинах железобетона, которые являлись остановкой.
На этих развалинах торговала семечками бабка, которой за её нелегальную работу полицейские каждое утро отбивали пальцы дубинками. Вот и сейчас бравые сотрудники подбежали к ней и применили электрошокер, а затем принялись за акт садизма.
– Ребята, что вы делаете? Вы же полицейские! – Окрикнул сотрудников Виктор.
Как ни странно, полицейские были людьми, но явные признаки вырождения уже отпечатались в их лицах.
– Мы защищаем государство от народа! – Тут же откликнулись они. – А ты быстро отвечай, придурок ты или провокатор? Имеешь ли что-то против гомосексуализма и зоофилии? Критикуешь однополые браки и политику гниения? Мы быстро вставим тебе мозги на место и заставим любить то, что ты сегодня не любишь! А если не вставим, то вставим друг дружке в задний проход! – Под конец полицейские мило улыбнулись.
Испугавшись услышанного, отброшенные копыта не выдержали и помчались прочь, но, перебегая сверхскоростную трассу в центре города, угодили под машину. Спорткар с обкуренным орком вылетел с трассы и угодил в окно первого этажа жилого барака. Раздался взрыв и крики, в окне занялось пламя, а из подъезда начали выбегать горящие люди. Прохожие свидетели этой сцены остановились и равнодушно начали снимать горящих людей, молящих о помощи, на свои айфоны. Местный попрошайка тут же взялся продавать зрителям попкорн.
Оказывается, погибший орк был принцем хижинским – сотрудники полиции тут же стали вязать пострадавших, подкидывать всем наркотики и обвинять их в убийстве высокого лорда.   
Оставив всех позади, Виктор незаметно побежал к центральному входу мавзолея, ведь время не щадило – к восходу солнца все работники должны были находиться во чреве «Людоеда». Если кто оставался на улице после восхода солнца – считался изменником родины и был казнён на месте.
На входе стоял тролль-охранник в итальянском чёрном костюме и начищенных голубых шпильках. Его обязанностью было задавать вопросы.
– Чего? – Спросил он впереди идущего орка.
– Я к маме…
– Нет! – Ответил тролль и оттолкнул посетителя.
– Чего? – Рявкнул он вновь.
Виктор ответил:
– Устраиваться на работу.
– Правила знаешь? Заходишь, раздеваешься догола, документы в зубах, по углам не харкать, не блевать, с рабами не разговаривать. Кругом камеры – Бо следит за всем! Выкинешь какой-нибудь номер – умрёшь! Пошёл к чёрту! – Выпалил тролль. Обычно тролли не славились подвешенным языком, но здесь стоял совершенный феномен.
– Как к чёрту? Я же… – Растерялся Виктор.
– Идиот, заходи уже!
И тролль затолкал Виктора внутрь.
Виктор огляделся в зелёном полумраке – на него смотрела свора охранников и вожделенно помахивала дубинками. Он вспомнил, что говорил тролль и принялся раздеваться.
– На будущее купишь трусы с задней ширинкой. – Уведомил некто из толпы. – И подворотнички тоже.
– С задней? Подворотнички?
– Только трусы, дичь. Подворотнички белые одноразовые.   
Выполнив все требования, Виктор замер как статуя и лишь тогда к нему подбежала суетливая фабрико-проводница Оксана – человек с примесью гоблинской породы. Она шумно понюхала его гениталии и определила, что опасности нет. Вообще, так всегда поступали охранники, полицейские и собаки полицейских, но в различных корпорациях такие операции могли проводить и специально назначенные сотрудники. 
– Заходи в отдел безопасности. – Сказала Оксана.
Виктор постучал в дверь, и как только она открылась, его засосало внутрь.
В кабинете сидело трое, и один из них, самый жирный, попросил Виктора присесть. Следом забежала Оксана и приковала Виктора наручниками к креслу.
– Итак. – Сказало жирное складчатое существо. Оно не было похоже ни на тролля, ни на орка, но и на человека толком не походило. Жировые складки были настолько обширными, что не умещались в кресло и свисали до земли, в заплывшей морде было трудно отыскать остатки глаз. Тогда Виктор обратил внимание на ноги существа: их было шесть штук.
– Документы ваши в порядке? – Обратилась жирная помесь кикиморы и человека.
– В порядке. – Протянул прямоугольные куски ветоши Виктор.
– Так. – Отрыгнула жирная бестия. – Трудовой блокнот – вижу, ярлык на уплату дани  – вижу, страховая похоронная карта – вижу, индивидуальная чёрная метка – не вижу… А почему не вижу? – Несколько обиженно поинтересовалось существо.
– Я ещё не сделал… – Неохотно ответил Виктор, понурив голову.
– Не беда. – Улыбнулась крысиными зубами Оксана, отрывая лоскут ткани со своего рабочего рукава. – Помочись на тряпку – пока прокатит вместо метки!
Виктор поморщился и с отвращением покосился на Оксану, подумывая, что это за извращенка и чего ей нужно. Но терять время было нельзя, и Виктор быстренько выполнил требования.
Оксана довольно отнесла тряпицу орку в белом парике и, пока тот совал тряпку в сканер, строила Виктору глазки.
– С какой целью вы сюда пришли? – Спросил ожиревший метис.
Виктор готов был рассмеяться, но чудом держался.
– Я работать пришёл…
– Угу. А навыки у вас есть? Опыт раба в шестьдесят лет?
– Какие навыки? В смысле?
Метис попытался поднять брови, но складки помешали.
– Навыки для работы здесь.
– Нет. Не имею.
– Вы служили в армии?
– Нет. Меня признали негодным.
– Очень жаль. Высшая школа рабства благоприятно повлияла бы на ваше положение.
– Я постараюсь приобрести необходимые навыки.
– Угу. Вы стрессоустойчивая личность?
– Я не совсем понимаю, о чём вы. – Растерялся Виктор.
– Вы терпила? Это такое качество: вас морально унижают и поливают грязью, высмеивают, лишают премии, оказывают постоянное психологическое давление, а вы при этом счастливы и преданно служите своим хозяевам.
– Ну да. Считайте меня терпилой. – Улыбнулся Виктор.
– Вы шлюха? – Продолжил кикиморыш.
Увидев заминку собеседника, тот пояснил:
– Нам важно, чтобы вы продавали все свои интересы в угоду предприятия. Ну и опыт сексуальных услуг за деньги тоже не помешает.
– Нет. Но если необходимо… – Неуверенно ответил Виктор.
– Вот и хорошо. Умение лизать жопу так же будет вашим преимуществом. – Заявил метис. – Где вы работали до этого? Почему не у нас?
– До этого работал на стройке, но неофициально. Ещё до этого в охране пожаров.
– Кем? Что вы делали?
– Пожарным. Охранял горение или устранял его по поручению.
– Почему ушли?
Виктор кашлянул. Его начал угнетать подобный допрос. Да и, в конце концов, какая к чёрту разница, где работал – пришёл же работать!
– Я вам не нужен? – Задал встречный вопрос Виктор.
– А вы еврей? – Спросила Оксана.
– Нет. – Открестился Виктор.
– Жаль. – Надула губки Оксана. – Так вот если вы не еврей, то чётко отвечайте на вопросы!
– Да, а иначе я буду включать ток на вашем стуле. – Сделал заявление орк в парике.
– Спасибо, Педри. – Наконец вымолвил благодарность метис и, кинув взгляд в сторону Виктора, добавил: – Педри Ла Гомес шуток не любит. Отвечайте на вопрос!
– Ушёл я потому, что не устраивала зарплата. – Спокойно произнёс Виктор. Данная самоуверенность несколько смутила Педри и кикиморыша – они ожидали увидеть привычный для их взоров страх, но его не было как до угрозы, так и после неё.
– Угу. Какую зарплату вы бы хотели получать? – Метис стал ощущать некий дискомфорт, но паузы в собеседовании были излишни.
– Миллион золотых долларов в день. – Съязвил Виктор. – Но рассчитываю на пятнадцать тысяч алюминиевых в месяц.
– Но сначала у вас будет полгода бесплатной стажировки. – Вмешался Педри.
– Нет, постойте, я же так не смогу! Мне нужно кормить семью! – Виктор вспомнил, что ради успешного завершения дела нужно выдерживать потребный тон богобоязненного слуги.
– А он пошутил. Хе-хе! – Спазматично вздрогнул метис. – Сначала будете получать десять, а дальше посмотрим.
– Да, и ещё вам придётся пройти комиссию. – Без тени веселья дополнил Педри, подходя к Виктору с печаткой. – Если вас сочтут пригодным для использования – приходите. А вот ваша меточка!
Педри Ла Гомес ударил Виктора печаткой в висок и тот потерял сознание. На месте удара остался кровавый отпечаток в виде змеиного глаза внутри пирамиды. Но этого Виктор ещё не видел.

 *                *                *      

В Старой Орочьей Хижине восход никогда никто не встречал – от него старались скрыться, успеть сделать что-либо  или попасть куда-нибудь до появления солнца. Против него чадили орочьи винокурни, рудники, атомные станции, курильщики, старые пердуны, изо всех сил стараясь закрыть небо от столь ненавистного этому городу солнца. Виктор часто задумывался об этом, ему бы хотелось встретить восход солнца хоть раз, но нередко небо было угрюмо-серым или наваливалась куча дел. Например, как сегодня – надо было отнести одни анализы в медицинскую пещеру и сдать там другие. К тому же, за нахождение на солнце просто расстреливали.
Виктор спешил по тёмным улицам и переулкам с пакетиком, в котором находилась баночка с выделениями, а за ним беззвучно следили камеры – немигающие глаза великого Бо.
Бо пас не только людей и орков, не только рабов и рабовладельцев, но и их святая святых – капитал. Бо владел умами и мечтами, проектировал у населения взгляды и позиции, желания и дисциплину. Одни предпочитали думать, что Бо – это великая личность – ему молились, его воспевали, его хотели. Другие полагали, что Бо – это клан избранных. Третьи  – что Бо – это непреложный закон, по которому движется вся вселенная, начиная от Старой Орочьей Хижины. В конце концов, у Бо всегда была народная поддержка по сводкам статистов канала «Зомби нация» в сто тридцать восемь процентов.
Медицинские пещеры не любил никто, даже сами медики. Вечно холодные, выкрашенные в цвет змеиной кожи, стены отражали характер медперсонала: хищный, равнодушный, лишённый всех человеческих эмоций. Оно и верно, ведь медиками становились в основном последователи Содомийско-Рептилоидного Ордена.
Виктор знал, что пройти комиссию будет сложно как по времени, так и по деньгам. В 21-ом веке анализы брали такие же, как и в 19-ом, ничего не изменилось, кроме технологий и принципов унижения людей. Оркам же разрешалось дать взятку и без лишних волнений получить желаемые печати.
Каждый год, независимо от обстоятельств, люди должны были получить дозу облучения на сердце и лёгкие.
Виктор занял несколько очередей в больнице и быстренько прошёл флюоркографию. Флюоркография была абсолютно безвредна для орков, но неумолимо радиоактивна для людей. Выходя из кабинета, Виктор заметил, что светится.
Таких светящихся объектов по пещере сновало немало, и Виктор вспомнил, как избавляться от изотопов – он купил в лавке перед пещерой пачку кумыса и выпил его, заодно позавтракав. Он вспомнил, что ожидает его впереди, и поспешил обратно в пещеру.
Спускаясь в лифте на минус пятый этаж пещеры, Виктор ехал вместе с главврачом и услышал обрывок его разговора по мобильнику:
– А я вам ещё раз говорю, предупреждайте меня лично обо всех прививках, которые вы собираетесь делать моему ребёнку! Я лучше знаю, какие из них безопасны! Что? Нет! Лучше вколите эту прививку себе – она вызывает бесплодие! Ещё раз забудете предупредить – вашу семью вырежут как свиней.
В кабинет психиатра пришлось стоять минут сорок, а то и час, пока за дверью пили знатный эль троллей и довольно посмеивались. Люди лаяли друг на друга, выясняя, кто за кем пойдёт и от кого воняет. Кругом суета: население носилось с мочой, зачастую разбрызгивая содержимое. На полу оно смешивалось с кровью, текущей из вен людей, которым некогда зажимать руку – у них ещё сотня врачей впереди! Все кашляли, чихали, сморкали от распыляемого в воздухе хлора; ходили в бахилах по заляпанному внутренностями полу и потом руками эти бахилы снимали.
Но главное не это! Главное: скорее отмучаться и работать бы уж поскорее как проклятый, забыв о сне и отдыхе, на износ. Чтобы заработать на еду, да и то не всегда. Заплатить за жильё, за землю, на которой живёшь, за землю, по которой идёшь, за воду, которую пьёшь. Налоги с каждым годом становились всё изощрённее: налог на передвижение по государственной земле дополнился налогом на воздух, которым дышишь, на зрение, чтобы мог видеть государственный мир и природу, которую государство уже почти уничтожило, налогом на речь, рождение, испражнение, смерть, смех, секс, стресс, сон, ступор.
Уже в кабинете, ожидая необходимых печатей и подписей, Виктору пришлось слушать не совсем адекватные диалоги двух женщин в белых халатах:
– Это же какие-то отклонения, когда у человека много татуировок! – Уверяла врач.
– Совершенно верно! Много татуировок говорит о том, что человек совершенно нездоров.
– Вот у меня всего лишь одна, и то на ягодицах.
– Это же совершенно нормально. Одна татуировка всего.
– Да. А ещё я считаю отклонением, когда у людей пирсинг в непонятных местах.
– Ну, у меня вот в носу. Это же нормально?
– Не совсем. Вот никакого смысла и объяснения не вижу.
– А у самой-то клитор проколот! – Обиженно выдала медсестра, будто не замечая Виктора.
– Ну и что? Мне нужно стимулировать сексуальность! Тут всё в порядке.
Исподволь взглянув на врача, Виктор попытался найти оттенки какого-либо стыда на лице, но ничего так и не разглядел. Врач перевела свой взгляд на Виктора и равнодушно поинтересовалась:
– Что? Не верите? Вам показать?
– Нет–нет, не стоит. – Ответил он, отведя взор от змеиных глаз и серо-зелёного лица врача.
В кабинете у дерматолога Виктору сказали, что у него слишком светлая кожа; хирург не нашёл никаких дефективных патологий в физиологии и счёл это отклонением от нормы.
– Ты не колешься? – Удивился нарколог–орк. – Даже не покуриваешь? Невозможно! Все покуривают травку!
– Должно быть, у вас много свечей. – Поразмыслил в ответ Виктор.
У диетолога пришлось задержаться.
– У тебя анализы отрицательные! – С подозрением стал говорить он. – Ты не ешь человечину даже по праздникам! Я сообщу в полицию!
На этом он достал из-под полы своего халата пистолет и направил его на пациента. Другой рукой он пытался нащупать кнопку вызова полиции и Виктор спокойно сидел, думая о том, что таблетка-имитатор не помогла.
– Я надеялся на таблетку. – Стал заговаривать зубы полу-рептилоиду Виктор. – Не нажимай кнопку, мы договоримся.
– Плевать мне, на что ты надеялся! – Занервничал врач и, почувствовав маленькую красную кнопочку, нажал её.
– Таблетка не обеспечила мне положительный результат. – Спокойно встал с кресла Виктор, пристально глядя на рептилоида.
– Не смотри на меня! Чёртов гипнотизёр! – Врач часто заморгал, а затем принялся протирать глаза.
В этот момент Виктор выбил пистолет из рук диетолога и ударил его локтём в змееподобное лицо.
– Я не буду есть человечину. – Безмятежно констатировал Виктор, а затем свернул врачу голову.
Пистолет как ни кстати мог пригодиться парню – он сунул его за пояс и прикрыл простой неприметной курткой. Затем поставил себе печать в медицинскую книжку, вытер платком возможные оставленные отпечатки, в том числе на теле рептилоида.
Чёрную метку Виктор замазал тональным кремом и только после этого покинул кабинет.   

*                *                * 
 
В Старую Орочью Хижину неожиданно пришла зима. Выпал снег, и все пути сообщения с внешним миром прекратили существование. Каждый уважающий себя орк в такое время впадал в беспросветный запой, а уж люди расчищали себе тропы сами. Так уж повелось, что какой бы то ни было бюджет сразу разворовывался, а вся снегоуборочная техника либо пропивалась, либо использовалась для частных олигархических вилл.
Одно время люди пытались жаловаться в проку–орк–туру, но на таких нахалов сразу же заводили уголовные дела и казнили через медленное отбивание внутренних органов.
С наступлением зимы жизнь в городе как бы прекращалась. Все автобусные рейсы отменялись ввиду непроходимости дорог, линии электропередач провисали под снегом и обрывались, и полгорода могло жить при свете звёзд и свечей всю тёмную и слякотную зиму.
Таким образом, чтобы сразу выделить плюсы, экономилась электроэнергия, а люди с орками, бродя по дворам, тренировали ночное видение. Экономия соблюдалась даже тогда, когда провода не обрывались. И, конечно, отключение фонарей на улицах, а то и вовсе демонтаж этих фонарей, совершенно не касались рекламных щитков и подсветки магазинов, горящих сутки напролёт.
Зато алкоголь на поездах завозили чаще, чем пищу. Нет, на поездах тоже нельзя было куда-то уехать, ведь в такие тёмные и жуткие зимние времена 21-го века, когда переставал существовать электрический свет, отключалась горячая вода и переставали существовать дороги, цены на поезда взлетали так, что ни одна человеческая сволочь не могла себе позволить ни единой поездки, и уныло продолжала пить в своей бетонной пещерке, иногда согреваясь чаем из ржавой целебной воды из-под крана, которая, между прочим, конкурировала с минеральной.
Само собой, работа на заводах и фабриках продолжалась. С приходом зимы работать начинали в три раза больше, чтоб получить все деньги мира и не протаптывать лишний раз тропы домой. Чтоб вообще не приходить домой. Конечно, по окончанию зимы приходила и деноминация денежной ветоши, и все накопления граждан практически обесценивались. И какую бы пользу ты не пытался извлечь из всей этой возни, всё в итоге оборачивалось против тебя, всё было безнадёжно. Тогда, с горя, люди обязательно напивались и ехали на кладбище: в качестве покойников или на поминки. Люди и орки очень ценили кладбища – вид кладбища в центре города успокаивал и уравновешивал их буйную природу, иногда заставлял горевать и поминать прошлое. Всё ж таки, поди, лучше, чем будущее строить! 
Нет, право же, иногда улицы убирались от снега и слякоти – в основном вручную или при помощи весны. И, хотя первое случалось реже, чем второе, оно имело место быть. На уборку, в таких случаях, выводились школьники, воспитанники детских садов, интернатов, колоний, психушек, а также пенсионеры, согласные работать за еду. А работать за еду часто соглашались, ведь те, кто так работать не хотел, обычно травился мышьяком или ртутью, а потом у старца забирали квартиру, а его детей и внуков селили в общежитие, если вовсе не продавали на органы.
Власти Старой Орочьей Хижины  вооружали дворников одной китайской лопатой на четверых (не забывайте, ведь бюджет регулярно разворовывался сплошь гермафродитской элитной группировкой в лице чиновников, правителей, менеджеров, ментов, судей и прочего отребья голубых и говёных кровей), а остальной инвентарь уборщики добывали как трофеи – из мусорок, свалок, канализаций, или воруя друг у друга.  В том-то и дело, что налоги быдло платило не для того, чтобы господа заботились о нём, а только лишь на откуп, как дань, чтобы позволяли жить и работать на господской земле.
Обязательным же условием существования быдла должно было являться отсутствие свободных денег. Для лишней денежки батрак был вынужден бежать в кредитные корпорации и влезать в долги, или же работать сутками напролёт (а то и всё вместе сразу). Просмотр телевизионных передач и приём алкоголя наряду с пожиранием человечины и консервантов также входило в обязательства быдла перед государством. Все люди раз в год проходили проверку на положительное разжижение мозга.
Как раз в то время, пока Виктор штурмовал различные инстанции по устройству на фабрику, проходил инструктажи и тренинги, его брат Владимир уже вовсю трудился в «Людоеде», с недавних пор попав в 801 цех – Цех по изготовлению конфет деструктивного характера. Владимир трудился на фабрике в режиме «хардкор» – два дня, две ночи, день сна, а затем всё повторялось как в страшном сне. Режим «хардкор» был обязателен для всех новеньких, ведь кто работать по-настоящему не хочет – тот не будет работать и окажется за воротами. Таким тунеядцам здесь не место. А оказаться безработным – это значит попасть в тюрьму и на каторгу. Быдло должно выбирать меньшее из зол – так гласит закон Старой Орочьей Хижины.
Изо дня в день Владимир приходил на фабрику, где отмечал свой приход карточкой, анализом мочи и крови, слюны и мозга, отпечатками пальцев, мазком из зева, носа и подмышки. После этого он должен был дыхнуть в трубку и извлечь ноту «до», выкрикнуть скороговорку и сплясать ча-ча-ча, кувыркнуться через плечо и пройти через турникет особым способом, дабы турникет не поломал кости. Следовало так же не забыть улыбнуться охраннику – если тот заподозрит, что у тебя не всё окей – доложит непосредственному надсмотрщику, а тот в свою очередь скажет:
– Извини друг, у тебя какие-то проблемы, ты нам не подходишь.
И уволит.
А Владимиру увольняться после такого сложного и долгого устройства было незачем. Не для того он в «Людоед» пришёл.
После сложной системы контроля рабов, Владимир добирался до раздевалки, отмечался сканированием сетчатки глаза, после чего включался счётчик времени – Володя должен был успеть добежать до своей будки и переодеться за 45 секунд. Там он надевал на голое тело полиэтиленовую тряпку-халат и бежал в цех.
В 801-ый цех было не так то и легко попасть: снова отпечатки пальцев, сетчатка глаза, скороговорка в микрофон и на камеру. Всё нужно было делать с видом лихим и придурковатым, дабы разумением своим не смущать начальствующих, с улыбкой и в полупоклоне.
Затем Володя должен был робко и слегка согнувшись бежать к рабу-мастеру-над-рабами, чтобы тот дал ему наряд на работу, хлебец и благословение.
Рабам первой ступени, таким как Владимир, давали самые грязные и ужасные работы: чистка больших труповарен и труповарочных котлов, мытьё разделочных пещер, перетаскивание мешков и коробок с ядохимикатами для конфет, ремонт генераторов радиации.
За усердие в рабском труде, Володе обещали продвижение по карьерной лестнице. На фабрике многие, кто выживал, высоко поднимались. Рабы первой ступени получали почётное звание раба второй ступени. Выше стояли каторжники-универсалы, старшие рабы, рабы-надсмотрщики, рабы-поводыри-рабов, рабы-мастера-над-рабами, рабы-начальники и так до великолепнейших высот рабства.
Володя был усерден: трудился до кровавого пота и даже после него. Но иногда мастер уличал Володю в «праздной лености» – это когда Володя разгибал свой изувеченный горб в надежде передохнуть, позеленевший выползал из генератора с льющейся из ушей кровью.
– Вставай! – Вдохновенно выкрикивал мастер. – Труд облагораживает тебя! Труд сделал из обезьяны орка! Ни минуты грёз и лени – лишь славный ударный темп!
Когда вдохновение уходило от мастера, он кричал по–другому:
– Шевелись, подзаборная сволочь! Каждая минута дорога!
Частенько он неожиданно приходил и во время работ, чтобы убедиться в самоотверженности и патриотизме раба. Всегда всё видя собственными глазами, каждый раз он, тем не менее, задавал один и тот же вопрос:
– Что ты делаешь?
– Разве ты не видишь? Я собираю мокриц и отношу их изготовителям конфет. – Отвечал Вова.
– Что ты делаешь?
– Я чищу сортир.
– Что ты делаешь?
– Я иду к месту выполнения работ.
– Что ты делаешь?
– Я замещаю белку, она сдохла, и кручусь в колесе, пока ищут новую.
– Что ты делаешь?
– Я бегаю по отделу завёртки конфет и собираю их в ящики. Мне нужно успеть выгребать конфеты с шести завёрточных аппаратов, потому что они автоматизированы и работают без перерыва, а я уже как загнанная лошадь и, кажись, скоро слягу.
– Молодец! Тренируйся!
Однажды Володя обозлился.
– Что ты делаешь?
– Ничего! – Заявил он. – Я сделал всё, что ты мне назначил на сегодня! Я успел и теперь перевожу дух.
– Лентяй! Работа есть всегда! Ты должен был бежать ко мне и молить о работе!
После назначенных каторжных работ Володе пришлось быть осмотрительнее. Если уж ему и удавалось всё успеть, он старательно изображал работу, чтобы начальство не заподозрило тунеядство.
Самым изнурительным трудом был сбор конфет на завёртке. Володя метался от одного аппарата к другому как дикая собака, а за этими аппаратами сидели и посмеивались старшие рабы, повидавшие виды морщинистые жирные тётки с усиками, заляпанные шоколадом и кровью. Кровь зачастую исторгалась из бракованных конфет, несколько реже – из оторванных тёткиных пальцев, которые они периодически теряли в беспощадном механическом водовороте. Весь брак, как и пальцы, пускали на гематоген.
 Иногда Володю подстёгивали кнутом, чтобы быстрее двигался, кричали на него, плевали смердящей слюной.
Один раз Володя работал с рабами-стучальщиками. Ему пришлось вытаскивать из холодильного конвейера формы с застывшими конфетами и раздавать их стучальщикам. Те, в свою очередь, принимали формы и лупили по ним высокотехнологичными палками, чтобы конфеты выпали в ящик. Так они трудились целый день, а их суставы на руках краснели и раздувались. Через пару лет такой работы, стучальщик прощался со своими суставами в пользу фабрики – они уходили на переработку в желатин, а раб становился выше в карьере, получал чуть больше денежной ветоши, и садился за какой-нибудь аппарат. 
Желатин использовался в изготовлении тягучих желейных конфет, «помадок», мармеладок – и если человечьих костей не хватало, всегда в избытке имелись собачьи, кошачьи и прочей живности.
Конечно же, «святая святых» цеха находилась в отделе варки: здесь варился и шоколад, и мармелад, и карамель, и трупы. Кушать в цехе было нельзя, а вот пробовать продукцию – можно. Однажды Володя перетаскивал на горбу ёмкости с какао–маслом, и ему очень захотелось попробовать, что это такое. Открыв ёмкость, Володя был огорчён абсолютной безвкусностью содержимого – стало совсем очевидно, что жидкость не является какао-маслом. Потеребив этикетку, Володя с лёгкостью отодрал её и увидел надпись: «пальмовое масло». Уже за «пальмовым маслом» находилась этикетка с надписью: «заменитель растительного жира, продукт нефтяной для пищевой промышленности».
– А ты что, не знал? – Спросил Вову старый гоблин с варки. – Все мы уже очень давно кушаем нефть. А теперь давай-ка лей этот жир в котёл! Половина еды состоит из нефти! Теперь сыпани красителя! Нет, он не натуральный! Береги руки, иначе разъест! А теперь усилитель вкуса и вон те консерванты! Ну ты и дурак! Какао-бобы также модифицированы, как всякие овощи и фрукты! Наивный! Мясо растёт на гормонах, как хлеб на дрожжах! Насыпь в котёл молока! Конечно, сухого! «Мокрое» молоко – это разбавленное сухое! Хе-хе! Раньше в молоко добавляли антибиотики – это чтоб оно долго не портилось! Дороговато вышло! Сыпь больше сахара! Мир сыт нефтью и химией! Ну что ты там застрял?
Вскоре об этих разговорах узнал один из надсмотрщиков. Старого гоблина живьём закинули в котёл и больше он ничего не произнёс. Володя затравленно молчал, опасаясь стать следующим, но мастер лишь заботливо уверил:
– Ты ему верить не вздумай. Верь государственным новостям и учебникам. У нас всё натуральное: нефть, например, из недр земли добывается. А за шоколад не бойся, я туда чего только не кидал! И блевал по пьяни, и сапоги закидывал, и конкурентов – всё уваривается, и шоколад получается вкусный, густой, наваристый! 
Ещё Володя поработал в отделе начинок: там всегда использовались трупы, зола и грязь, присыпанные сахаром. Что получалось с начинкой на выходе – никто не знал, она всегда получалась таинственной и вкусной.
Вообще мало кто знал, что именно содержала в себе продукция такой  узаконенной криминальной структуры, как мульти-фабрика.
Частенько низшие рабы задерживались в неурочное время по требованию начальства, а после выполненных работ это же начальство гнало их палками, спеша закрыть свою смену. Рабы были виноваты, когда задерживались, или вдвойне виноваты, если избегали задержки. В любом случае, рабы были виноваты. Всегда. 
Под завершение бесконечной смены у Володи скакнуло давление и из носа обильно заструилась кровь, но работа, конечно же, была важнее собственного здоровья – Володя как ни в чём ни бывало продолжал поддерживать сумасшедший ритм этой бессмысленной возни. И всё бы ничего, всем бы было начхать, но именно в этот день в цеху завёртки была проверка.
– Вытри кровь! – Строго сказал ему мастер, опасливо озираясь. – Если начальство увидит, тебя оштрафуют за несоблюдение гигиенических норм.
Не положено, видите ли, на работе кровь из себя пускать, пусть даже по неосторожности. И оказание помощи вовсе тут ни причём. А вот тараканы и просроченные продукты – вполне гигиенично. На производстве ведь как – хозяин – барин. Ему решать, что гигиенично, а что нет.
Так Володя работал изо дня в день, сбившись со счёта времени, пока однажды мастер уныло не сообщил Вове, что того повышают и переводят в цех поваров.
 
 *                *                * 

Поварами по желанию становились отъявленные мазохисты. Все остальные батраки и терпилы могли отправиться на поварскую каторгу по принуждению. 
Таким образом, Владимир и Виктор оказались в 665 специальном ресторанно-поварском обслуживающем цехе. Оба получили грубую белую форму образца «низшая прислуга» с тугими колпаками с бубенчиками, и деревянные тапочки-колодки.
Виктору ещё приходилось трудно: он никак не мог войти в нормальный рабский жизненный цикл. После прохождения системы контроля и учёта поголовья рабов, Виктор оказался в душных запотелых камерах, выложенных производственной серой плиткой. Здешний раб-мастер-над-рабами, орк Джастин Иванович, в первую же рабочую смену приказал Виктору ориентироваться по предметным указателям.
Первая камера была наполнена дымом и копотью, вокруг располагались раскалённые плиты, на которых всё время что-то жарилось раскрасневшимися обезвоженными поварами. Проходя через эту наполненную шумом и гамом камеру, Виктор увидел как один повар пал жертвой изнуряющего пекла – его товарищи резво подхватили тело и забросили его в духовку, чтоб не портить статистику смертности.
– Браток, попить не найдётся? – Спросил тут Виктора ничем не примечательный багровый повар, помешивая кипящий чан с малоприятным содержимым чёрного цвета.
– Нет, братец, воду я не брал, ведь не положено.
– Вот и нам в запару выходить не положено. – Грустно признался он.
– А что ты готовишь, позволь узнать? – Поинтересовался Виктор.
– То фирменная требуха для прислуги с клятыми травами, сухарями и картофелем в мочевине. Гениальное произведение от бренд-шлюхи производства! А теперь проваливай, а то меня накажут за праздные разговоры.
Виктор побрёл дальше, где ещё более красный орк-бригадир огненной камеры лужёной глоткой орал на подопечных.
– Оглобля, у тебя стейк из бомжа! Прожарка медиум!
– Да, господин!
– Свиноматка, готовь слюнную похлёбку!
– Да, господин!
– Лизоблюд и Падаль, у вас восемьдесят порций макарон по-оркски! А ты чего тут встал? Кто такой? – Обратился бригадир к Виктору.
– Я новенький. Зовут Виктор. – Ответил тот.
– Никакой ты не Виктор! – Оспорил орк. – Здесь у всех только клички. Теперь ты Студень!
– Почему же Студень? – Растерялся Виктор.
– У тебя на робе вышит знак: замёрзший насмерть человек. Что ты стоишь, как в штаны насравши?! Помоги остальным рабам! Эй, Падаль, принимай помощника!
– Да, господин! – Отозвался Падаль.
Виктору пришлось поневоле пройти через чад к указанному повару и тот, недолго думая, быстро представился:
– Ты Студень? Я Поль Падаль. Падаль – это моя фамилия, а не кличка. Мои родители приехали из Франции. Там, к сожалению, больше не осталось людей. Орки всех съели. А теперь за работу!
– Вообще-то я Виктор. Что мне нужно делать?
– Бери лапшу и кидай её в ту яму, где гейзер. Хватай сковороду и кидай на неё слепого окуня!
– Где взять слепого окуня?
– Видишь в полу дверца? Там ещё лужа крови на ней. Открывай и бери.
– Он воняет тухлятиной! – Заявил Виктор.
– Тише! Это нормально. – Успокоил Падаль. – У нас тут многое протухает, но люди всё едят. Самое главное, что им плевать на это, впрочем, как и мне на себя! Бросай!
– Этот окунь и шевелится к тому же. Он живой?
– Нет. Это шевелится солитёр. – Спокойно ответил Падаль. – Бросай его на сковороду, люди ведь ждут. Многие рабы от мала до велика хотят есть и мы должны быстро их кормить!
Виктор бросил слепого окуня на сковороду и тут же из него полез белый и длинный червь.
– Сукины дети! – Ругался он, обжигаясь на сковородке. – Вы мне за всё ответите!
В это время к червю подскочил Лизоблюд и аккуратно поднял его со сковороды.
– Буддизм призывает любить и уважать все живые создания. – Сказал он.
– Что ты несёшь? Ты ведь сам сейчас готовил тефтели с опарышами! – Взбесился Падаль. – Студень, ты его не слушай, готовь себе и слушай, что бригадир скажет.
– Студень, у тебя паста с хрящами и жилами! Падаль в помощь! – Огласил новый заказ бригадир.
– Да, господин! – Отозвался тот. – Ну что ты застрял с этим окунем? – Обратился он к Виктору. – Надо шустрее быть! Ты живчик или нет? Бери хрящи и шинкуй их в кашу!
– Но зачем всё это? Какой в этом смысл?
– Смысла нет, просто смирись. Бросай макароны в гейзер, а хрящи на сковороду. Отбей жилы молотком и кидай туда же. Добавь соли на глаз.
– Туда ещё и глаз идёт?! – Удивился Виктор.
– Нет, просто сыпь соль по вкусу! А теперь амфетамин. Добавляй лапшу, усилитель вкуса. Отдавай на раздачу. Молодец!
Там орк-бригадир украшал блюда сушёными ногтями, пучками волос, тиной, песком, кресс-салатом или соцветиями амброзии, а между тем кричал новый заказ:
– Свиноматка, с тебя перечно-жиристый суп с рыбьей кожей! Гребень, у тебя трижды восстановленная пицца с гнилым сыром! Падаль, у тебя гречневое ризотто с крысиными кишочками! Лизоблюд, у тебя ничего! Но на отдых, сволочь, не надейся! Ты пришёл сюда пахать, вот и давай начищай сковородки до блеска!
– Да, господин! – Отозвались все скопом.
– Господь бригадир, а чем мне сковороду чистить, песка ж нет нынче? – Зарыдал Лизоблюд.
– Ногтями чисти, зубами грызи! – Приказал орк.
– Студень, не спи! Доставай кишочки! – Окликнул Падаль.
Виктор почувствовал, что его тошнит, а от жары на глазах лопаются капилляры. Опять же, дышать в цеху было нечем – разве что пердежом да чадом.
– Свиноматка! Ты знаешь, что ты завтра выходишь на смену? – Спросил бригадир.
– Но у меня ведь выходной! – Попыталась протестовать та. – У меня планы на завтра. Надо с ребёнком в больницу сходить.
– Ничего, планы надо отодвинуть. Завтра выйдешь на смену! А сегодня бесплатно задержишься до трёх ночи! – Поставил перед фактом орк. – А иначе уволю.
– Как вы так работаете, будто роботы? Сплошной конвейер, и отдышаться некогда! – Сказал Виктор, задыхаясь от дыма и копоти.
– Это с непривычки! – Отозвался Поль. – Доставай кишочки и швыряй их в кастрюлю!
– Как ужасно, это не еда, а помои! – Сплюнул Виктор. В это время Свиноматка подбежала и подобрала его слюну с пола, а затем закинула её в свою слюнную похлёбку.
– Ты должен не роптать, а кормить людей! Люди всегда хотят есть! – Услышав возражения Виктора, стал орать бригадир. – Корми людей! Люди едят всё! Они ели, едят и будут есть! И именно поэтому общепит никогда не разорится, а мульти-фабрика никогда не рухнет!
Виктор понял, что сейчас лучше не спорить, а заниматься делом.
– Студень, я делаю тебе замечания и штрафую тебя на сто алюминиевых! Ещё сто алюминиевых лишаю тебя за несоблюдение субординации! – Торжественно предъявил бригадир.
– Да, господин. – Ответил Виктор. – Но ведь вы не мой непосредственный начальник. Так что вы не имеете права.
– Много ты знаешь, низший! Я найду на тебя управу! – Взбесился орк и бросил в Виктора половником. – Проваливай отсюда в свою камеру и чтоб я тебя здесь больше не видел!   
Виктор повиновался и прошёл к дальней двери. Открыв её, он оказался в прохладном и сыром помещении, где туда-сюда сновали бледные повара с воспалёнными от резкого света глазами и соплями у носа. После удушающей жары огненной камеры, Виктор решил было, что здешняя атмосфера вполне пригодна для работы, но буквально через пару минут его стало знобить. Это была прохладная камера, здесь люди и орки делали заготовки на гробовых плитах: мариновали трупы, разделывали туши и свежевали их, готовили полуфабрикаты, закуски, салаты, иногда и сладкие десерты. Здесь Виктор вновь встретился с Владимиром, и хотел было поприветствовать его, как бригадир камеры зычно заорал:
– Всё, сволота, поехали! – Это был именитый некогда орк по имени Гриша, но повара все как один называли его не иначе как господин. Ранее орк Гриша фигурировал на телевидении как маниакально-депрессивный анти-шеф Григорий Потаскушечкин, прославившийся приготовлением анти-суши, анти-пасты, анти-пиццы и анти-еды. Он вёл программу «Мак», где начинал своё шоу с введения в вену героина. И всё бы ничего, Гриша был в шаге от рептилоидного класса, но мозга в его голове практически не осталось – Потаскушечкина отправили в ссылку на мульти-фабрику.
В прохладной камере люди и орки засуетились – Гриша не любил промедления в работе. Промедление являлось смертным грехом на любом предприятии.
Пристально и агрессивно глядя на двух поваров со знаком замёрзшего человека, Гриша объявил:
– Хорёк, у тебя салат «Свалка»! – Возьмёшь новенького в помощь! Грязнуля, у тебя мясное ассорти «Албания»!
– Я больше так не могу! – Жалобно заявил тот, кого назвали Грязнулей, показывая на расплывающееся красное пятно на своей штанине. Когда он задрал штанину, все остальные рабы увидели там толстые гроздья сине-фиолетовых вен и пробоину, из которой хлестала кровь. – От стольких лет работы на ногах у меня варикоз на летальной стадии!
Гриша смерил Грязнулю полным презрения взглядом.
– Стерва! – Закричал он. – А я, думаешь, не мучаюсь? Посмотри на мои вены! Хороший раб всегда должен жертвовать здоровьем ради работы! Я, в твоих случаях, обычно терпел и хвалил Бо за возможность служить ему! Прекрати ныть! Возьми лейкопластырь и заклей пробоину, да возвращайся к работе!
Грязнуля повиновался, и, рыдая, стал клеить пластырь, который всё время смывало толчками крови.
– Господин, можно мне присесть немножко? – Попросил он.
– Нет! – Отрезал Гриша. – Ты пришёл на работу, а на работе сидеть – это смертный грех!
Пострадавшему пришлось смириться и оказывать себе помощь стоя.
– Короед, подменишь Грязнулю! – Справедливо решил бригадир. – А ты, Студень, помоги Грязнуле!
Виктор вспомнил, что Студнем назвали его, и поспешил на помощь Грязнуле. Вдвоём они слепили из лейкопластырей то ли повязку, то ли жгут и закрыли пострадавшему рану. Владимир, как заготовщик, тем временем коптил крыс.
В это время Хорёк готовил салат «Свалка», куда вошла китайская капуста, сухари, маринованные огурцы, ливерная колбаса, картошка и майонез. Короед же нарезал на гробовую плиту различные породы мяса: свиное сало, сало свиное копчёное, свиное сало вяленое, свиное сало подкрашенное, и, конечно же, сало человеческое. «Албанию» украсили веточкой плюща и отдали на раздачу.
Рядом с прохладной камерой соседствовал маленький дворик японской кухни, где вместо поваров готовили туберкулёзные мойщицы – усатые жирные тётки без санитарных книжек. Владимир часто заходил туда, чтобы передать заготовки или помочь вынести нечистоты. Иногда он помогал им готовить роллы с имитацией крабового мяса и жареной рыбьей кожей. В этом островке царило средневековье – летающие тараканы вели свои войны с мокрицами, а сливная труба из раковины направляла свои воды не куда-нибудь, а прямиком в десятилитровое ведро. Владимиру приходилось бегать с ведром в туалет и сливать отработанные массы, проносясь через половину фабрики и тысячи людей. Иногда Владимиру разрешали выливать ведро в окно на прохожих.
Вот и сейчас Владимир хотел пойти за ведром нечистот, как планы резко переменились.
– Всем лежать лицом в пол! – Неожиданно заорал Гриша. Повара незамедлительно рухнули на пол как гнилые туши, и Виктор с Владимиром поспешили сделать то же самое. Промедлив какой-то миг, Гриша тоже пал наземь, а потом воскликнул с блаженным видом:
– Почтенный оркус Гавриил Исаакович, ваше превосходительство!
Через прохладную камеру, как оказалось, проходил высокопоставленный начальник, манерно идущий по спинам своих рабов. Само собой, этот оркус входил в разряд верховодящих рабов мульти-фабрики, являлся синтетическим гермафродитом с рептилоидной направленностью.
– Гришка, мудак, у нас тут всё в порядке? – Спросил Гавриил Исаакович.
– Да, великий! – Поднял голову бригадир. – Клянусь Бо!
– Просрочек нет?
– Нет, милостивый господин! Да и откуда ж им взяться? Мы каждый день дату переклеиваем даже на тухлятине!
– А почему у тебя повара ходят без линеек и штангенциркулей? – Закричал почтенный оркус.
– Господин! – Зарыдал Гриша, и виновато стал расстёгивать заднюю ширинку на штанах. – Оштрафуйте, изнасилуйте, избейте – только не выгоняйте меня!
Затем бригадир стал пятиться своим оголённым задом по направлению к почтенному.
– Ишь, засранец, нашёл, чем купить! – Усмехнулся Гавриил Исаакович, нервно сглотнув. Следом он капризно добавил: – Не хочу нынче задний взлом совершать!
– Вездесущий, а хотите я вам стопы полижу? – Принялся выслуживаться Гриша.
– Хочу! – Согласился оркус. – А пока ты будешь лизать, я всем присутствующим рабам расскажу, как повар должен работать.
Под чмоканье и сопение бригадира, Гавриил Исаакович принялся перечислять необходимые критерии соответствия повара:
– Повар должен работать с линейкой, ибо прописанные размеры имеют первостепенное значение в приготовлении блюд! Повар должен наводить чистоту всё своё свободное время! Повар должен дегустировать блюда, но не должен их есть, а когда дегустирует – чтобы этого никто не видел! А если никто не видел, как повар дегустирует – повара оштрафуют!
На секунду оркус задумался, всё ли правильно он сказал?
– Рыбу следует разделывать хлебным ножом, а сыр резать овощным! – Продолжил он. – Если продукт испортился или у него вдруг истёк срок годности – за него платит повар на смене! Если продукт можно заменить более дешёвым аналогом – повар должен поменять! Запомните так же, вы – свиньи, и те, кому вы готовите – тоже свиньи. И не надо смотреть на меня, будто я старый маразматик! Хоть я не работал поваром, я лучше знаю, как и что делать!
– Воистину, мой король! – Поддакнул Гриша, ползая в ногах оркуса.
– И ещё. Я тут слышал, что люди жаловались на резиновый стейк из бомжа. – Упрекнул Гавриил Исаакович. – Неужели вам неясно, что старое мясо надо размягчать, чтобы не покупать новое и свежее?
– Господин, но стейки делают в горячей камере! – Зарыдал Гриша, вновь расстёгивая заднюю ширинку.
– Мне плевать! Купите приспособление для размягчения старого мяса, так, чтобы любую подошву превращало в месиво! Чтобы люди, пожирая его, наслаждались. – Закончил тираду почтенный оркус. 
– Будет выполнено, повелитель! – Поклонился бригадир.
– Никогда, вы слышите, никогда не забывайте про тотальную экономию! – Воскликнул оркус. – Сейчас продукты стали очень дорогими! Нам не нужен ни шнитт-лук, ни гребешок, ни оливковое масло! Давайте представим, что отработанное фритюрное – и есть оливкое, а репчатый лук – к примеру, порей! Вместо гребешка мы положим рыбьи отходы, а клиенты заплатят нам как за гребешка! Вместо сливок используйте молоко, вместо молока – воду, вместо воды – всё, что слилось из раковины. Конечно, чтобы блюдо было вкуснее, добавьте в него усилитель вкуса – тогда любые помои обратятся в гастрономическое торжество с последующим отказом печени.
Гавриил Исаакович вытер проступивший на его лбу пот и этим потом пригладил свои редкие волосы.
– Вот ещё что скажу я рабам в назидание: не жалуйтесь, что у вас воруют время! – Продолжил он. – Дескать, работаете вы двадцать часов в сутки, а ставят вам всего одиннадцать. Вы забыли учесть три часа на обед, да три на подготовку к работе – она вам не оплачивается – и, стало быть, ещё три на что-то там, уж и не помню точно.
Почтенный оркус Гавриил Исаакович неспешно прошёл по спинам рабов, наступил Виктору на плечо, а Владимиру на голову, и скрылся за дверью горячей камеры.
– Встать! – Изрыгнул Гриша побагровев. Повара послушно стали подниматься. – Лечь!
Рабы снова в точности выполнили требование.
– Встать! – Свирепея от власти, зарычал бригадир. – Лечь!
– Господин! – Кашлянул Короед. – Грязнуля мне кровью из варикозных вен в лицо брызгает. – Пожаловался он.
Но бригадир не слушал.
– Встать! Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Встать! – Не унимался он. – Я вас всех сейчас изнасилую!
– Господин, мы же не виновны! – Завизжал Хорёк.
– Кто это сказал? Хорёк? – Изумился Гриша. – А почему у тебя тряпочка так лежит на столе?
– Как она лежит, господин? – Стал трястись Хорёк. – И куда мне её положить?
– Положи себе в рот! – Приказал бригадир. – Тряпочка должна быть квадратной, и храниться в квадратном боксике для квадратной тряпочки!
Хорёк зарыдал и направил тряпку к своему рту.
– Остановись! Что ты делаешь? – Воскликнул Владимир.
Хорёк растерялся.
– Как ты смеешь, холоп! – Обернулся Гриша, одарив Володю презрением. – Твоя карьера полетит прахом с сегодняшнего дня!
– Но что такое карьера, господин? – Поинтересовался Виктор.
Гриша повернулся к нему и пристально посмотрел в глаза.
– Карьера – синоним рабства, а карьерный рост – это иллюзия некоего совершенствования, обман для раба, заинтересованность его в рабстве. Как думаешь, какому хозяину своего дела нужна карьера? Он уже полноценный и полновластный хозяин, ему нет нужды «двигаться» по должностям и чинам. – Деликатно выдал он. – И ты слишком дерзко на меня смотришь.
– Да, одному рабу, я слыхивал, перекрыли доступ к карьере за то, что он дерзко посмотрел на старшего раба. – Монотонно произнёс Виктор, не отводя взгляда от глаз Гриши.
– Какого чёрта…
Взгляд бригадира резко остекленел, из ушей пыхнул дым. А в следующий момент Гриша пал замертво.
– Великий Бо, господин бригадир мёртв! – Затрясся Хорёк и забился под стол, горько рыдая. 
Затем в камеру ворвались надсмотрщики и приказали всем лечь.
– Кто это сделал?! – Зарычал капитан-ефрейтор службы безопасности, орк Самаэль Петушкевич. – Я спрашиваю, кто посмел поднять бунт?
– Господин, никакого бунта не было! – Воззвал Хорёк. – Это несчастный случай!
Но не успел тот договорить, как капитан-ефрейтор отдал приказ своим безмозглым сотоварищам:
– Вот и кандидат! Вяжите его, это он убил бригадира! Да, и наркотики не забудьте подбросить!
Хорёк от ужаса потерял сознание, но охранникам это даже облегчило работу – они быстро запаковали его в цепи, забрали последнюю денежную ветошь и новенький айфон, купленный в пожизненный кредит.
Грязнуля тихонько плакал, и охранник, заметив это, сделал замечание:
– Кто будет плакать – пойдёт в тюрьму как соучастник! Улыбайтесь, у вас ведь всё окей! И не забывайте главные правила: свобода слова к добру не приведёт, и больше трёх на воле не собираемся! У меня всё.
Грязнуля стал улыбаться – слёзы, текущие из его глаз стали восприниматься как слёзы радости.
Охрана унесла бесчувственного Хорька, вместе с ним отволокли и труп Гриши, и в камере воцарилось недоумение:
– Как же, его теперь посадят? – Удивился Владимир, вставая с пола.
– Да нет же. – Всё улыбался Грязнуля, видимо окончательно сошедши с ума. – Его казнят.
– Но он же ничего не сделал! – Поддержал Виктор.
– Всё равно кто–то должен быть виноват. – Высунулся Короед. – А доказать его вину в полиции труда не составит. Вся доказательная база основывается на чистосердечных признаниях, и в ста случаях из ста все эти признания выбиваются из любого кандидата. И в суде ты ничего не докажешь – там из тебя сначала все деньги вытряхнут, а потом повернут всё дело против тебя. С властью судиться не только бесполезно, но даже и вредно.
В следующий момент в прохладную камеру зашёл мастер и недовольно пробурчал:
– Почему у нас задержка по отдаче блюд, сволочи?
– Господин Джастин Иванович, так у нас бригадир помер! – Удручённо произнёс Грязнуля.
Джастин Иванович понимающе усмехнулся:
– Это не причина, дорогие мои! – Жизнерадостно сказал он. – Заказы должны отдаваться независимо от смертей. Вот ты, как тебя зовут? – Указал он пальцем на оторопевшего Вову.
– Владимир. – Ответил тот, мысленно готовясь к худшему.
– Я знаю тебя, ты раб хороший, надёжный, работать будешь преданно и верно. – По-отцовски произнёс мастер. – Давай-ка не будем тебя таскать по низким чинам, а сразу сделаем местным надсмотрщиком. Отныне нарекаю тебя бригадиром и приказываю руководить этой камерой.

*                *                * 

Виктор и Владимир покидали «Людоед» – на сегодня работа была окончена.
Над Старой Орочьей Хижиной сгустилась ночь. Дневная оттепель сменилась лёгким морозцем – город обледенел, и транспорт вперемешку с людьми стал неистово биться друг об друга, скатываться в пропасти, превратив улицы в картины апокалипсиса. Люди скользили вслед за машинами, под машины, ломали ноги, разбивали головы, но всем было плевать на это. В воздухе разносился запах спирта – рабы низших и средних сословий спешили прочь с работы, покупали алкоголь и тут же опустошали бутылки, кидали их друг в друга и втыкали в лицо «розочки». Окончательно упившись, «нормальные пацаны» впадали в педерастию, а на следующий день яро отрицали подобные факты и даже избивали тех, кто так «базарил».
От перспективы сломать ноги и вообще не добраться домой, многие орки и люди упивались прям на улице и падали где могли, писались и вмерзали в лёд, чтоб оттаять к весне. В городе разносились мучительные крики и визг – толпы разбившихся на гололёде людей и выживших в автомобильных авариях молили о помощи. Соответственно, помощь пришла в виде снайперов внутренних войск – они стали отстреливать тех, кто покалечился, ведь в больницах итак мест нет, да и лечить всё равно никого не будут. Так что быстрая смерть лучше долгой и мучительной, и на том слава Бо!
По стокам и канавам струилась кровь. Дорогие винтовочные патроны скоро закончились, и снайпера со скорбью попрощались с недобитыми. Находящиеся при смерти как-никак успокаивались – угарный газ, скопившийся в городе, оперативно действовал не только на собравшихся в мир иной, но и на молодую рабсилу. Неподалёку два гоблина дворника отбивали ломиками лёд вместе с дешёвым асфальтом, а рядом с ними уже знакомые Виктору полицейские на этот раз с пеной у рта избивали дубинками ребёнка. Признаки вырождения и деградации полностью стёрли с них человеческие лица.
– Ребята, что же вы делаете? Вы же полицейские! – Вознегодовал Виктор.
– Как ты уже достал со своими вопросами! – Брызгая пеной со рта, огрызнулся сотрудник. – Скажи мне, Алла, почему он всё время нас спрашивает? Ведь мы работаем как обычные полицейские!
Сначала Виктор и Владимир подумали, что сотрудник не в себе.
– Алла? – Удивился Володя.
– Ну да. – Отозвался второй сотрудник. – Я Алла Петрович. А кто вы такие? Террористы, небось?
– Разве ты не мужчина? – Оторопел Виктор.
– В полиции нет мужчин. – Ответил Алла Петрович и улыбнулся. – Видишь ли, в школе меня унижали одноклассники. А теперь единственное место, где я могу отыграться на людях – это полиция. Да и скажи, разве похож я на защитника честных граждан? Нет, я больше похож на разбойника, на вооружённого грабителя-сектанта, а в такой-то форме – на свинопаса. То ли дело, за рубежом…
– Зачем вы бьёте ребёнка, свинопасы? – Стал допрашивать Виктор.
Мальчик лет так шести лежал на льду весь залитый кровью и уже не дышал, а в это время первый сотрудник освобождал его карманы от денег.
– Он напал на сотрудника. Катился с горы и угодил под ноги к Алле. – Объяснил полицейский.
– Ясно. – Сухо ответил Виктор и посмотрел на Владимира. Тот кивнул ему в ответ и они, словно по сговору, быстро и молча вытолкнули сотрудников на проезжую часть, где как раз на бешенной скорости пролетала фура.
Не успев вскрикнуть, полицейские превратились в фарш, а фура, забрызганная кровью, гнала себе дальше. Водитель не хотел отвечать перед законом, и делал вид, что ничего не произошло.
Откашливаясь и отплёвываясь от газа, запахов разложившегося мяса, наши друзья поспешили косыми переулками прочь от мульти–фабрики, прочь от лишних глаз и ушей.
– Где же нам поговорить? Кругом в городе отродья да камеры, а в бараках любая стена – слуховой аппарат Бо. – Пожаловался Владимир.
– Поговорим на старом стадионе. – Развеял сомнения Виктор. – Не всё ж нам трястись от страха. Там камер точно нет.
Да и где ж им там быть то? Стадион, про который говорил Виктор, был давно разрушен и никакие спортсмены вот уже десяток лет там не тренировались. Стадионы для всех желающих, причём совершенно бесплатные, в Старой Орочьей Хижине стали под запретом. Хочешь заниматься – плати. Ну а не хватает – так и не рыпайся. Всё равно здоровья не хватит на спорт ещё зарабатывать!
 В переулках, примыкающих к стадиону, не было ни фонарей, ни людей – только если пьяные до беспамятства и лишённые сил бодрствовать от адской работы – те, кто не успел дойти до дома и уснул возле замёрзших дверей.
Сам стадион стал свалкой, и люди из окрестности ежедневно сносили сюда свой мусор.
– Надо спасти Хорька. Это из-за нас он попал в тюрьму. – Заявил Владимир, когда они очутились возле стадиона.
– Это лишь из-за меня и моего умения. – Оспорил Виктор. – Но Хорьку уже не помочь. За это время его уже успели замучить и изнасиловать – сам ведь слышал, что Короед сказал. Значит, Хорёк признался в том, чего не совершал и уже казнён.
– Так быстро? – Не поверил Володя.
– Только это власть и умеет быстро делать – расправляться с людьми. – Объяснил Виктор. – Но уж мы не забудем ни одной жертвы власти Бо и его перевёрнутого мира. И когда режим падёт – Бо ответит за каждого!
– Как же нам удастся поднять людей фабрики, когда всем так плевать на себя? Посмотри хоть на этот стадион. Могли же они своими силами облагородить этот стадион, и водить сюда своих детей? Нет, они устроили здесь свалку!
– Может, рабам и плевать на себя, но фабрика собрала многих на своей каторге – и там они объединены одним горем. Мы станем движущей силой революции. Мы будем разрушать «Людоед» изнутри, а заодно и наталкивать людей на необходимость данного разрушения. – Сказал Виктор.
– Ты видел, что творится с людьми там – они нам не помощь. – Протестовал Володя. – На словах они могут многое, а на деле предадут тебя в первый же миг. Нельзя полагаться на тех, кем правит страх. Мы должны всё сделать только собственными руками.
– Ты хочешь сказать, что революция невозможна?
– Да. Будет лучше, если останемся диверсантами, своими среди чужих. Вскроем это осиное гнездо, добравшись до самых истоков зла. 
Виктор какое-то время стоял молча.
– Будь по-твоему, доверять слепой и зомбированной массе – себе дороже. Но что же дальше?
– Всё по плану. Разрушаем адское колесо изнутри, вынимая один винтик за другим.
Не успел Владимир договорить, как на свалке послышался хруст, и из кучи стылого мусора вылезла помойная курица-мутант. Она манерно подошла к работникам на своих шпильках и в облезлой дублёнке, с накрашенным утиным клювиком и закрывающими глаза накладными ресницами. Пудра осыпалась с куриного лица как побелка, а на жирных крылышках красовалась миниатюрная собачка.
– Нищеброды, вы чего здесь забыли? Нормальные мужчины ездят на авто! – Стала кудахтать она. – А не пешком шатаются.
– Но мы только мимо проходили. – Удивился Владимир.
– Достойные парни дарят украшения из золота, а не полевые цветы! – Продолжала обвинения курица. – Настоящий мужчина готов ради своей дамы в огонь и воду пойти!
– Простите, гражданочка, мы-то тут причём? Я верю, за вами кто-нибудь обязательно пойдёт в огонь. – Решил успокоить куру Владимир.
Но та горланила пуще прежнего.
– Настоящий мужчина должен уступать женщине. Должен не прекословить ей. Готовить должен, стирать, убирать, ухаживать, платить за неё, носить её на руках! Обеспечивать, холить, лелеять, слушаться свою госпожу!
– Госпожа курица, успокойтесь! – Остановил даму Виктор, нарисовав на земле полоску. – Смотрите сюда! – Добавил он.
Курица уткнулась в незатейливый рисунок и замолчала, а наши друзья поспешили уйти прочь.
– Что ты с ней сделал? – Немного погодя, спросил у друга Володя.
– Да так, – произнёс Виктор, – Отключил остатки её сознания на время. Надеюсь, ты-то курицу оправдывать не станешь?
– Она не просто курица. – Сделал замечание Владимир. – Она курица-гриль! Такой загар делают только в солярии.

 
*                *                * 

Поздно ночью, когда вурдалак лыка не вяжет, почтенный оркус Гавриил Исаакович нёсся в своём бентли по тёмным и разбитым, будто после войны, трассам Старой Орочьей Хижины. Пожилой пузанчик вдоволь поразвлёкся на корпоративе «Людоеда» и теперь держал путь в своё имение – Хрюшкины Сосцы. Хорошенько напившись, Гавриил и его водитель-охранник довольно петляли по трассе, а блатные номера позволяли беспрепятственно проезжать мимо инспекторских постов, манерно сбивая людей, как кегли.
Бентли пронёсся по мосту над городским кладбищем, отвалами бедных горных пород, атомными станциями, карьерами и шахтами, полуразвалившимся кварталом ветеранов Великой Рабской Мясорубки и выехал на Мочегонный проспект. Впереди, в тёмном болоте, на дороге к имению расположился посёлок Перегарный – там всегда стояла дымка из спирта вкупе с тяжёлыми химическими элементами, а население посёлка было подчистую обращено в алкогольных зомби. Пьяницы, способные работать на винокурне, ещё кое-как трудились, остальные валялись по проулкам в лужицах мочи или странными ломаными движениями бродили по улицам, падали в колодцы, сползали в трясины, тянулись к земле головой или тонули в спиртохранилище. Любой уважающий себя селянин причащался хмельным питьём по выходным и не только. И вообще, непьющий мужик – «не мужик что ль» и вас «не уважает».
И здесь, и в городе рабу давали расслабляться после тяжёлого рабочего дня следующим образом: выпить хмельного питья, пойти в клуб и подёргаться, подраться, поглумиться над человеком, если тот не может ответить, заиметь половой контакт с кем-либо или с самим собой.
Женщины посёлка, способные хоть чем-то удивить, шли зарабатывать проституцией и выстраивались вдоль по Мочегонному. Там же жили кикиморы и орки, тролли, разнородные и безродные метисы. В Перегарном даже чудом выжили ванильные гремлинши. Но, так или иначе, половина женских особей посёлка совокуплялась за деньги или еду.
Конечно, эти дамы не интересовали почтенного в бентли, и его охранник с усмешкой давил на газ, обрызгивая женщин придорожной талой жижей.
Обычно, когда орк мог выбрать, кого совокуплять – человекоподобную особь или же мелкий рогатый скот – орк всегда выбирал второе. Гавриила Исааковича в имении как раз ждала Копытная Леди – так он называл свою любимую чёрную козочку, подвыпив чачи и скушав шашлыка.   
– Иуда, а ну сбей вон ту старуху! – Приказал оркус.
– С удовольствием, господин! – Усмехнулся водитель и полетел на обочину.
Бабка оказалась грудой мусора в пакетах и беленький бентли изрядно замарался.
– Ах, сволочи! Кто этим холопам дал право мусор на обочины ставить?! – Возмутился Гавриил Исаакович.
Машина въехала в Перегарный, а значит и в густой спиртовой туман. По обочинам громоздился жёлтый зассанный снег, мёрзлые пьяницы в ватниках и ушанках спотыкались на дорогах, а в землянках мерцал свет от телевизоров, согревая жителей стабильностью и подъёмом с колен.
– Не нравится мне тут. – Заявил оркус. – Надо снести этот посёлок, чтоб не мешал на пути.
– А как же прибыль, господин? – Удивился Иуда. – Эти зомби пропивают всё имущество, работают за спирт, спаивают своих детей, ещё и в кредиты пожизненные влезают. По мне, так истинные патриоты!
– Да знаю я, знаю. – Лениво ответил Гавриил, наблюдая, как под большим слоем снега рушится одна из землянок. – Это всё от беспокойства.
Водитель непонятливо покосился на почтенного.
– За прошлый месяц на мульти-фабрике загадочным образом померло много высокодолжностных лиц. – Пояснил оркус. – Педри Ла Гомес начал расследование, но пока всё тщетно.
– Неужели прям на фабрике и помирали? – Спросил Иуда.
– Некоторые да, но в основном были убиты за её стенами.
– И камеры великого Бо ничего не видели?
– Мы бы уже знали. – Недовольно ответил оркус.
– Может быть, рабы совсем озверели? – Предположил водитель. – Вдруг всё это из-за зарплат? Ведь вы приказали задерживать зарплаты рабам на два-три месяца.
Дело в том, что зарплаты на фабрике рабы получали очень долго и изнурительно. Во-первых, её выдавали возле туалетного сектора мульти-фабрики. Во-вторых, чтобы свою родную честно заработанную денежку хоть как–то, но дали – нужно было бегать за чёрными бухгалтерами, слёзно упрашивать начальство, ползая на коленях. Сжалившись над убогими и послушными, высокие особы бросали своим батракам денежную ветошь, а те, в свою очередь, ползали перед ними на брюхе как собаки, и клялись вечно служить и угождать до скончания времён. Некоторым рабам удавалось даже полизать господам их зады – а это считалось благоприятным знаком и сулило продвижение по карьерной лестнице. Естественно, ни о каких пенсионных накоплениях речи не шло, ведь формально рабы вообще трудились на добровольной и безвозмездной основе. А если кто-то и надеялся на пенсию, тому надо было дожить до пенсионного возраста – сто двадцать пять лет.
– Они всегда терпели! – Взвизгнул почтенный, пригладив наслюнявленной рукой свои редкие волосы к затылку. – И были довольны тем, что есть! А кто начинал роптать, того сразу прижимали!
Как и заявлял оркус, в накалённой обстановке в городе, при народном ропоте Комитет Безопасности Гомосексуалистов начинал взрывать жилые дома и автобусы под предлогом терроризма, а синдикат Бо и прочие рептилии – развязывать надуманные войны, вводить экономические санкции и приглашать беженцев-орков, чтобы замещать коренное население. Террористы, конечно же, были сказочными, но население охотно верило власти, впрочем, как и с вирусами свиных и хомячковых гриппов. Манипуляции были разными: вот нужно контроль за рабами усилить или просто в жертву Бо принести сотку-другую жизней – тут тебе и террористы, и пятая колонна. А если опыты на рабах хочется провести, то можно и болезнь смертельную выдумать, а потом заставить колоть прививки с неизвестным содержимым.
– Давно ж войны не было. – Рассудил водитель.
– Вот же. Надо бойню устроить. – Согласился Гавриил Исаакович. – Вот если бы Бо согласился, то и демографические проблемы бы решили, и денег отмыли, и недовольных стало бы меньше. 
Неожиданно машину тряхнуло и повело на приличной скорости в зассанный сугроб.
– Придурок, ты куда едешь?! – Побледнел почтенный.
– Я не виноват! Нам колёса прокололи!
В следующий момент бентли влетел в сугроб и от резкого удара внутри машины сработали подушки безопасности.
– Гнида! – Сплёвывая сукровицу из прикушенного языка, заорал Гавриил Исаакович. – Я тебя уволю!
Они стали выбираться из машины – почтенному оркусу, правда, очень мешали жирогабариты – и он вывалился в жёлтый снег на своё пружинистое пузцо. Отхаркиваясь от талой мочи, Гавриил Исаакович стал подниматься, и увидел, как его водитель достаёт пистолет.
– Посмотрите, господин, это была лента с шипами против колёс! На нас охотятся! – Заявил Иуда.
Почтенный оркус позеленел, затрясся и принялся выуживать из штанов свой изящный подарочный револьвер.
– Спрячьтесь! – Приказал Иуда, но тут из темноты переулка раздался выстрел, и водитель бентли упал с простреленной головой.
– Господи! – Заплакал Гавриил Исаакович и срыгнул. – Милые ребята, не убивайте! У меня много денег, я всё отдам!
– Конечно, отдашь! – Донёсся голос из темноты. Там, в переулке, показалась фигура парня с пистолетом. Почтенный решил отгородиться от смертоносного силуэта машиной, и перебежал к другой её стороне, нацелив свой револьвер.
– Ты… Ты же работаешь на фабрике! – Ещё больше ужаснулся оркус, разглядев лицо преступника.
Этим преступником был Владимир, но болтать с оркусом не входило в его планы – он выстрелил и уклонился от возможного ответа врага.
Гавриил Исаакович почувствовал жжение в правом плече – оттуда потекла дурнопахнущая кровь.
– Сдаюсь! – Крикнул почтенный, пытаясь снова прицелиться в преступника, передвигающегося по тени. Но тут за спиной у оркуса захрустел снег, и почтенный запоздало оглянулся. Сильнейший удар по руке раздробил кисть – новый незнакомец нанёс удар палкой, чтобы выбить револьвер.
– Господин, вы мне руку раздробили! – Сдержанно, почти без эмоций, констатировал Гавриил. Следом, он часто заморгал, и даже с издёвкой усмехнулся: – Да вы, батюшка, гипнотезёр!
Вторым нападавшим оказался Виктор – как он и предполагал, на рептилий и близких к ним созданий его дар почти не действовал.
В таком случае, Виктор просто треснул оркуса кулаком в колышущиеся подбородки. Гавриил Исаакович тонко вскрикнул и повалился в сугроб, а в это время Владимир уже подбежал к месту происшествий.
– Пора уходить! – Сказал он. – Застрелим его, и дело с концом! Сколько он людской крови попил!
– Подожди. Пусть скажет, как нам выйти на Бо и его приближённых. – Оспорил Виктор.
– И вовсе не пил я кровь. – Решил оправдаться Гавриил Исаакович. – Так вы оба на фабрике работаете? И начальников, значит, вы убиваете?
Виктор снова одарил оркуса ударом в подбородок.
– Прекрати трепаться и скажи нам лучше, как выйти на главарей мульти-фабрики, а лучше и на самого Бо.
– Господа, я, кажется, обгадился. – Стал вновь плакать почтенный. – А на Бо вам никак не выйти: это такая бесконечная иерархия! Я ведь и сам до сих пор ни разу его не видел! Но если кто и знает, куда ведёт весь этот длинный путь – так это Педри Ла Гомес.
– Врёшь, сукин сын! Педри – начальник отдела кадров! – Не сдержался Владимир.
– Прекрасный господин, это всё для прикрытия. – Услужливо произнёс оркус. – Кадрами заведует его метис Люцик, а сам Педри – один из офицеров службы безопасности!
– Ну, а ты-то сам чем заведуешь? За что отвечаешь? – Решил узнать Виктор.
– Я, братцы, заведую оборудованием фабрики, но, по сути, ни за что не отвечаю. Отвечают за всё мои заместители. Я так же вправе оценивать качество продукции и качество работы рабов, но, как вы сами прекрасно понимаете, не несу ответственности ни за продукцию, ни за жизнь рабов. Да ведь любой раб, умерший на фабрике, признаётся умершим по неосторожности, из-за бытовой травмы или по собственному желанию. Часто всё обстоит так, будто этот раб даже и не работал в «Людоеде», а умер где–то на улице, а на самом деле он просто сварился в труповарне. – Рассмеялся под конец Гавриил Исаакович.
– Что мы с ним делать то будем? – Глядя на безобразно жирного смердящего оркуса, спросил Владимир.
– Гаврюша, скажи, ты бы как умереть хотел: быстро и безболезненно, или долго и мучительно? Вот прям как раб в труповарне? – Вместо ответа другу, Виктор предоставил оркусу определиться самому.
– Ребятки, милые, не убивайте! – Взмолился почтенный. – Вы думаете, я не раб что ли?! Я тоже ведь раб, только титулованный! У меня с вами много общего! Знаете, как хотел бы я совершить революцию во благо людей! Но чем выше я поднимался, тем сильнее система вязала меня по рукам и ногам. Да, что далеко ходить – не будь я на этой чёртовой вечеринке, меня бы сразу убили! Вся моя гнусная жизнь чётко расписана!
– Наконец что-то дельное говорить начал. – Вздохнул Виктор, озираясь по сторонам. – Кто расписывает тебе жизнь, кто стоит над тобой, кто твой начальник, говори! 
– Мой начальник – оркус Альберт Мымрик, но это ничего не значит. – Стал объяснять Гавриил Исаакович. – И у меня и у него один куратор. Мы отчитываемся перед ним. Возможно, он и расписывает нам инструкции, а может, лишь изъявляет волю вышестоящих отродий. Кураторы контролируют и генерального директора «Людоеда». В любом случае, они являются каким–то звеном на дороге к Бо.
– Говори, как звать твоего куратора! – Потребовал Владимир.
Но вместо ответа почтенный лишь усмехнулся, а за спинами у преступников раздался голос:
– Стоять на месте! Полиция! Оружие на землю! Лицом вниз!
– В таком месте и в такое время? – Оторопел Владимир. – Откуда ж?
Орк–полицейский был один, но тем не менее настроен был агрессивно.
– Я сказал бросить оружие, иначе я открываю огонь! Вы что, быдло, разве не слышали?!
Несостоявшиеся заговорщики стали класть пистолеты на землю, и Виктор всё ещё надеялся на свой гипнотический дар. А Гавриил Исаакович стал манерно жаловаться:
– Слава Бо! Не оставил меня, грешного! Вяжите их, господин полицейский! Они мне плечо прострелили! Мне бы скорую помощь, но не такую как батракам – я раб элитный, и многие рабы меня зовут не иначе как господин.
– Сейчас всё в лучшем виде сделаю. – Ответил полицейский. – Только этих вот повяжу. А вы, быдло, ну-ка лицом в жёлтый снег! Быстро! Что за хрень… Мальчик, ты откуда тут взялся?
Виктор обернулся, чтобы определить, что за странности происходят за спиной, и увидел легко одетого мальчика дошкольного возраста, который по странному стечению обстоятельств находился на месте событий.
Мальчик подошёл к оторопевшему полицейскому и аккуратно взял из его рук пистолет. Тут-то у всех глаза на лоб и полезли. Далее мальчик указал полицейскому направление к городу и тот странной медленной походкой, молча направился туда. Когда мальчик обернулся к остальной троице, почтенный оркус потерял сознание.
– Тоже мне, революционеры! – Вздохнул мальчик, подходя к работникам мульти-фабрики. – Что уставились? Поднимите своё оружие и шагайте к себе домой.
– Постой, ты кто такой вообще? – Растерялся Виктор. – Как у тебя это получилось? Зачем ты помог нам? Объясни, а то сейчас голова лопнет!
Мальчик посмотрел на двоицу с лёгкой усмешкой.
– Меня зовут Вячеслав. Но мама всегда называла Слава. – Представился он. – Я, скажем так, дитя индиго. Вы что-нибудь слышали об этом? Ну и ладно. Есть у меня кое-какие способности. И за вами, ребята, я какое-то время уже присматриваю.
– Говоришь ты как взрослый. – Удивился Владимир.
– Выбросьте эти предрассудки из головы – дети, взрослые. – Махнул рукой Слава. – Уж кто из нас действует как дети, так это вы! Разве своими убийствами и взрывами вы поломаете эту отлаженную систему отродий? На место одного убитого злодея приходит другой, а вы с каждым шагом приближаете свою мучительную смерть. Так до Бо вы не доберётесь. А разве люди, находящиеся в рабстве, начинают от ваших действий смотреть на мир иначе? Вовсе нет. Они веруют в терроризм и ставят вас на одно место с ними.
– Неужели ты знаешь путь лучше? – Спросил Виктор.
– Конечно, знаю, иначе и не смог бы вас спасти. Я многое могу рассказать. Но вот готовы ли вы слушать?
– Валяй. – Смирился Виктор, и, кивнув на спящего Гаврюшу, добавил: – Но только с этим что делать?
Мальчик улыбнулся.
– Он ничего не вспомнит, когда очнётся. Оставьте его – он всего лишь деталь чудовищного механизма, изготавливающего весь этот инфернальный бред. Пойдёмте со мной.

*                *                * 

Если рассвет всё-таки застиг гражданина на улице, то по «пацанско-тёлочьему кодексу» он был обязан прятаться от солнечных лучей с помощью таких средств, как тонированные стёкла, тональный крем, очки, капюшон, шапка на глаза.
Рассвет застал троицу на вершине стылого холма к северу от Старой Орочьей Хижины. Они свободно, не следуя кодексу, разожгли костерок – при всём желании полиция города никого б не увидела, ведь городской смог скрывал почти весь холм. Здесь, сверху, этот смог выглядел, как атмосфера Сатурна – буро-коричневые завихрения газа и пыли вращались по городу, заставляя людей безудержно кашлять, и чихать.
Наверху наши герои отдышались как следует, у них долго кружилась голова после дымовой завесы городской низины. Здесь снег был белый, а воздух – не в пример чище. И лишь вершина «Людоеда» иногда выныривала из серой дымки – до тех пор, пока собственный чад не скрывал её снова.
Рядом с городом в этот момент шестой раз за зиму упал пассажирский авиалайнер – но всем было плевать, и люди как обычно продолжали покупать билеты на старые прогнившие самолёты прошлых веков. Зато новенькие самолёты класса премиум для отродий не падали никогда – но разве об этом кто-то задумывался?
– Скажи нам, кто есть Бо, и как до него добраться? – Не стал ходить вокруг да около Виктор.
– Бо – это несколько паразитических высокоразвитых сущностей, преследующих общие цели. Это пока всё, что я знаю. И пытаться как-то выйти на Бо не имеет смысла. – Начал Слава. – Всё дело в том, что вырваться из цепкой паутины инфернального мироустройства очень сложно. В одночасье мир не восстанет, чтобы свергнуть рабовладельческое иго. Ведь именно подобное мироустройство обрекает людей на вращение в порочном круге. Выйти из этого круга – такой же болезненный, а то и смертельный акт.
– Вот мы и подбираемся к первоистокам всей этой паутины. Мы боремся с ней. – Вставил Владимир.
– А вот и нет. – Покачал головой мальчик. – Борьба с паутиной при помощи открытого насилия – тупик. Бороться с ней надо иначе – избавляя себя от зависимостей. Каждый человек должен осознать необходимость этого избавления. Но как же он осознает это, когда вынужден работать до седьмого пота, а затем расслаблять свои измученные нервы с помощью выпивки и наркотиков? Правильно – никак. Всё это – взаимозависимые стороны порочного круга. И первое, с чем должен бороться человек – начать битву с самим собой, со своими слабостями и страхами. Первая, и главная задача по выходу из системы – заставить людей начать осмысленное существование, заставить людей сомневаться. А чтобы они могли начать развиваться и мыслить трезво – нужно вывести их из скотского состояния. Нужно отбить у людей желание одурманивать себя пойлом и наркотиками.
– Это невозможно! – Возмутился Владимир. – Люди наплевали на себя в большинстве своём! Наплевали друг на друга и ненавидят всех, а больше всего – себя самих.
– Смотри шире! – Воскликнул Слава. – Вся эта ненависть – от бессилия превозмочь произвол и собственный страх. Они топят крик своей души в пойле. В разврате, в виртуальной реальности, в пустых мимолётных развлечениях. Мы должны отучить людей бояться и бежать от своих проблем. Если они смогли наплевать на своё достоинство, пусть сначала плюнут и на свой страх!
– Почти неосуществимо. – Сказал Виктор. – Мы очень хорошо познали свой социум.
– Тем не менее, хвост этого змеиного клубка начинается здесь. – Гнул своё Слава. – Людям нужно избавиться от зависимостей. Обществу требуется искоренить всякое пьянство и взглянуть в ужасное лицо проблем, не пытаясь увильнуть в беспамятство – за ним начнёт исчезать безразличие к своему существованию. Каждый, отдельно взятый индивид должен признать бесполезность и негативное воздействие работы, данной рабовладельцами. Каждый должен отказаться от работы, так как и она, и пьянство из-за страха и безразличия убивают в человеке все стремительные начала. Человек захочет анализировать происходящее, развиваться, разбираться, стараться. Пытливые умы станут искать суть вещей, возможности для достойных свершений или же для гнусных деяний. В любом случае, каждый определиться, на чьей он стороне – добра или зла.
– Отказ от работы и пьянства? Ты многого ждёшь, Вячеслав. – Усмехнулся Владимир. – А как же налоги? За неуплату налогов людей будут убивать! Или люди должны перестать бояться мучений и смертей?
– Да, страх – это сильная штука. Как же вы справились с ним? – Изумился Слава.
– «Ничто не имеет значения». – Заявил Виктор. – Эта формула преодолевает любой страх.
– Именно! В этом аду ничто не имеет значения – людям захочется прожить жизнь по-своему! Ведь родились они вовсе не для того, чтобы отдавать силы и разум на благо сильных мира сего! – Задорно засмеялся Вячеслав. – Нам требуется дать людям знать об этом. Страх, пьянство, работа, налоги – от всего этого надо отказаться.
– Ты слишком просто смотришь на вещи, индиго. – Поджал губы Виктор. – Один девиз не в состоянии победить страх. Нам в этом помогла железная воля и упорство, а многие люди лишены и того и другого. При первых же угрозах наши экспериментаторы вновь побегут работать и платить дань, а затем станут рыдать о несбывшихся надеждах.
– Обладая хорошей актёрской игрой, мы умело внедрились в градообразующее предприятие Хижины, чтобы развалить её изнутри. Мы знаем людей. Страх держит многих. – Поддержал Владимир. – У нас есть успех. А что предлагаешь нам ты? Бесполезные усилия, уход от борьбы.
– Я скажу, с чем вы боретесь – с многоглавой гидрой. На месте отрубленной головы, у неё вырастает новая. – Не терял оптимизма Слава. – Всё что вам нужно – поразить гидру в сердце, обездвижить её по рукам и ногам. Вы ещё продолжаете способствовать системе, остаётесь частью её механизма – работаете изо дня в день, отдаёте жизненную силу. Вы истребляете злодеев  – ну и что? Мало ли смертей происходит на фабрике? «Людоед» не остановился, люди не перестали работать, общество не перестало разлагаться, порочный круг не остановился. И где полезный коэффициент ваших действий, революционеры?
На этот раз спорить с мальчиком никто не стал.
– Ты ещё мал и наивен. Твой план так же бесполезен. – Попытался ответить обвинением Владимир. – Иначе ты и сам бы водворил его в жизнь.
– Испробуйте его в деле. – Как ни в чём не бывало, произнёс Слава. – Просвещайте людей, не привлекая к себе нежелательного внимания. Вы ведь актёры, у вас это получится. Я не останусь в стороне.
– Даже если мы согласимся, что будет дальше? Когда люди взглянут на мир трезво, когда не выйдут на работу, когда пересилят страх. У них не останется возможностей для существования – эта свобода превратится в голод и холод. Что тогда? – Сомневался Владимир.
– Ты слишком зациклен. – Заметил Слава. – Многие люди думают, что ничего не стоят сами по себе. А ведь они могут производить блага и ценности без посредничества паразитов, торговать, обмениваться, изучать. Мы можем трудиться на благо свободного общества без оглядки на контролирующие органы – так, будто их уже давно нет. Так, будто паразитической власти не существует вовсе.
– Думаешь, власть смирится с этим? Какие шаги для борьбы ты предложишь дальше? – Стал рассуждать Виктор.
– Неподчинение через безразличие к власти, игнорирование требований властей – вот что грядёт после. – Таинственно вымолвил Вячеслав. – Люди решат – нужно ли им существовать в этих бараках и жить в этом городе, или пусть же он рухнет. Принадлежит ли их жизнь фирмам, банкам, авторитетам, государству. Могут ли они жить ближе к природе и в ладу с ней. Рабовладельцы захотят рвать и метать: их агрессия станет последней возможностью возродить страх в былых рабах. Всё это свершиться, если мы добьёмся успеха в первых шагах – тогда начнём распутывать клубок дальше.  Для этого, ребята, ваше сознание должно расшириться, а способности психики – увеличиться.
Виктор и Владимир переглянулись.
– И ты научишь нас?
– Я просто обязан. – Развёл руками Вячеслав.
 

*                *                * 

Очень понравиться Бо можно было разными путями, но идеальным выбором черни мог стать только поход в часовню или собор. Там для Бо проводили специальные службы: восхваление, причастие к его делам, упрашивание и прочий фетишизм. Люди относили в собор последние деньги, как раз после уплаты налогов, штрафов и сборов – это тоже был ритуал уважения к священному месту и песенным служителям. Основной аудиторией святых (вернее, «тямных») мест становились выжившие в Старой Орочьей Хижине (и выжившие из ума тоже) старушки. Вот и сейчас, под звон гремящих вёдер часовни, они тянулись на Гниющую реку, где стоял костёл, чтобы отстоять там службу. Кроме старух и насильно притянутых детей, там ещё собирались религиозные фанатики, готовые на все муки ради Бо, и прочие клиенты психушек. Объевшись спирта, они со слезами на глазах целовали высохшие трупы, разбросанные по часовне, а потом бежали в отемнённую прорубь и ныряли, чувствуя благодать и обморожение. Туда же они швыряли своих детей, чтобы те получили тяжёлые заболевания и молили Бо избавить от них.
Ещё священники-орки очень любили маленьких мальчиков и девочек – часто уединялись с ними на «исповедь» и насиловали там за «отпущение грехов», пока родители-зомби разбивали свои лбы в поклонах картинам и статуям. 
Виктор знал, что этим невменяемым уже не помочь, видя в окно своего барака тянущиеся на звон в ночной мгле толпы зомби. Помочь можно было тем, кто в такую рань остался дома.
Виктор взял лопату и вышел в тесный коридор, который ничем не освещался. В подъезде как обычно воняло мочой и перегаром, а по лестнице катились мешки с мусором и бутылки из-под спирта. На пролёте стоял запоздалый пьяница по имени Вася – он только открывал свою бутыль, чтобы пригубить зелья – и недовольно пялился в окно на заваленный жёлтым снегом двор, в котором собачьим помётом игрались дети.
– Сволочи! – Роптал он. – Всю зиму плачу властям, а мой двор ни разу не убрали!
– И что же ты решил, Вася? – Спросил Виктор.
– О, здорова! А что тут решишь? Вот выпью сейчас с горя! – Заявил тот.
– И что поменяется? – Последовал вопрос.
– Так… Ничего… – Растерялся Вася.
– Зачем тебе отраву пить, коль жизнь всю можно изменить? – Выдал слоган Виктор.
– А что я могу изменить?
– Применить свой ум и силу с пользой. – Навёл на мысль Виктор. – Вот есть у тебя лопата?
– Ну, есть.
– Тогда пошли со мной.
Васю охватило чувство давно забытого, почти детского энтузиазма, и он быстро сбегал за лопатой, а потом пошёл вслед за Виктором в непроходимый засыпанный двор.
Выйдя на улицу, мужчины очутились по колено в талой жиже. Чуть дальше ледяная каша превращалась в коричневый наст, а потом в двухметровые сугробы, под которыми перегнивали машины. 
– Если нам не нравится такой порядок, почему бы не сделать лучше? Давай-ка расчистим этот двор! – Воскликнул Виктор. – Вместо того чтоб относить деньги куда попало, заплати себе за уборку сам! 
– Поддерживаю! – Согласился Вася, и вместе с Виктором приступил к уборке снега.
Они тяжело и долго раскапывали собственный подъезд, выносили снег, воду и лёд, мусор и пьяниц, делали стоки, расчищали подходы. Люди почти непонимающе смотрели на них из окон, смеялись и подшучивали – мол, зачем это им надо, идиоты, чужую работу зачем-то делают. Однако единицы из них начинали задумываться: а что, если именно так, самим и нужно браться за дело, и что кроме тебя никто не сделает тебе лучше?
Вскоре к ним вышли пара мальчишек с лопатами и стали помогать чистить двор. Следом подтянулся один старик и какой-то испуганный подросток.
Через три часа половина двора была расчищена, и сборище остановилось перевести дух.
– Что, граждане, приятно ведь самим? – Спросил окружающих Виктор. – Мы можем сами убирать улицы и дворы, следить за подъездами и ремонтировать их, нежели платить налог отродьям, халатно исполняющим дело, или вовсе не исполняющим его, экономящим на нас и грабящим народ.
– Я ничего не понял! – Заявил подросток с узким лбом. – Ты слишком сложно говоришь!
– Зачем платить, если можно сделать самому? – Перевёл тому Вася.
– Получается, и смысла нет платить за уборку? – Недопонял старик.
– Верно, дедуля! – Подтвердил Вася. – Так и денег заработаешь больше!
– А когда власть спросит нас, почему мы отказались платить за уборку и ремонт, что мы скажем? – Продолжил Виктор.
– Скажем, что справляемся сами. И не нужно нам их пустых обещаний! – Заявил Вася.
Следом волонтёры продолжили расчистку двора – ко времени, когда все уже отправлялись на работу, двор самого ветхого барака стал самым чистым во всём городе.
Вот только незадача – когда Виктор вернулся в барак, люди грузились в маршрутки и скотовозы, чтобы отправиться на работу.
«Что ж, начало положено. Всего сразу не достичь» – поразмыслил он. Работа – такая вещь, от которой сразу и не избавишься, сразу и не поймёшь, как без неё жить. Куда идти, чем зарабатывать, да в зимнее то время? Голодать что ль?
Зима должна была скоро закончится, а вместе с ней должны были открыться перспективы, которые обещал ребёнок-индиго Вячеслав.
И было бы всё прекрасно, если бы через некоторое время во двор не нагрянули представители власти во фраках и смокингах и не стали бранить «взбеленившихся рабов». Чуть позже сюда поочерёдно заезжали фуры, гружёные мусором со свалки и вываливали отходы (в том числе и радиоактивные) во двор, пока тот не завалило до вторых этажей. Закончив данную миссию, деловые орки перед уходом поставили во дворе табличку: «Никто из жильцов не вправе трогать данный мусор! Никто не вправе расчищать двор! Это чтобы вам жизнь мёдом не казалась!»
Глядя на всё это, Виктор тяжело вздохнул и стал думать над тем, как бороться с этим новым вызовом.

*                *                *
 
В этот раз на стылом холме собралось больше людей, чем когда-либо. Виктор и Владимир долго и упорно проводили поиски новых «просветлённых» – работа с тайной агитацией помогла им обрести новых сторонников. Здесь оказалось много молодых, кому не перевалило за двадцать пять, у кого ещё не пропал мятежный дух, и кто не так укоренился в безысходности.
Наконец собрания наших мятежников превратились в организованную группу, где каждый пытался сообща выкарабкаться из воронки рабства и достичь подлинной свободы.
– Итак. – Начал свою речь Вячеслав, который в силу своих способностей и оказался духовным лидером «банды». – Все вы знаете, как от депрессии уходит среднестатистический гражданин Хижины. Не в пример им, все вы стали избавляться от зависимостей, и прежде всего, от зависимости одурманивать собственное сознание, бежать от проблем и реальности. Однако каждый из вас сталкивался с глубокой депрессией, ведь страна и реальность, в которой мы живём, является самым низшим и ужасным слоем проявления жизни как таковой. С таким восприятием мы вступаем в диссонанс с окружающим нас инферно. Сознание наше погружается в трясину недовольства и негодования – и даже небольшой проблеск света в этой мгле не может доставить нам настоящей радости. Что же делать? Как не попасть в эпицентр ненависти и злобы и не стать заложником беспросветного бытия? Как сбросить стресс, не прибегая к ложному просветлению? А вот как! Давайте-ка все разобьёмся по парам.
Собравшиеся выполнили требования своего наставника, и тогда Слава продолжил:
– Уже не раз мы собирались, чтобы закалиться в товарищеских боях, но не каждый из вас постиг главную составляющую боя. Бой есть игра и самое серьёзное из возможных действий человека в этом мире одновременно. Обычно тот, кто подходит к бою с холодной головой – выигрывает его. Помимо всего прочего, тот, кто участвует в нём, как бы наблюдая со стороны, отогнав все рассудочные волнения – входит в состояние чистого разума без тревог и забот. Всё происходит здесь и сейчас, и со стороны одновременно. Человек в состоянии боевого духа и холодного разума превращается в беспристрастного творца своей судьбы, повелителя пространства и времени, способного видеть в один миг десятки проявлений будущей реальности.
Увидев, что данная речь утомляет некоторых из учеников, Слава решил не мучить их метафизическими измышлениями.
– Пожалуй, приступим к бою! – Закончил он.
Виктору в качестве напарника достался бывший пьяница Вася – тот рьяно накинулся на Виктора и стал досаждать ему крюковыми ударами. Виктор позволил себе не идти в лобовую контратаку, а перенаправить усилия Васи против себя самого. В итоге Вася, будто буйвол на бойне, со своими ударами проваливался в захваты и подсечки Виктора, пока не выдохся окончательно. Затем он стал получать подзатыльники и оплеухи и ушёл в глухую оборону, из которой его вытащил Слава.
– Довольно. – Сказал он. – Ты поддался панике. Где же твой холодный разум? Будь беспристрастным к победе и проигрышу – оставайся сторонним наблюдателем и бойцом одновременно.
– Я не могу. – Заявил Вася. – Когда я проигрываю, я представляю себе все самые худшие ожидания этого проигрыша.
– Это всё бред! – Ответил Слава. – Твой панический рассудок выбирает худшее развитие вариантов, и именно ему ты подсознательно следуешь! Всё дело в твоей голове.
– Мне сложно. – Расстроился Вася. – Я всё время думаю о плохом.
– Нет, ты просто ленивец и паникёр! – Накричал на него Слава. – Пожалуй, забудь всё, что я сказал и просто дерись, пока твой беспокойный рассудок не устанет.
На этот раз Слава подозвал Владимира и поставил их в пару с Васей, а Виктора отозвал в сторонку.
– Пойдём со мной, ты уже итак достиг состояния чистого разума. – Сказал он. – Есть вещи, понимание которых на данном этапе тебе весьма необходимы.
Виктор и Слава покинули вершину холма, где единомышленники продолжали тренироваться, и спустились к остаткам леса за городом.
– Сейчас я покажу тебе, кто заблудился в трёх соснах. – Сказал Слава Виктору, когда они очутились возле деревьев. Дело в том, что весь этот лес ушёл на туалетную бумагу и спички для населения. Остались только три тощие сосны, куда «нормальные» пацаны иногда приезжали, чтобы выпить спирта и закусить протухшим мясом.
В этих трёх соснах стоял человек с ничего не выражающим лицом.
– Смотри, это Сопревший Боб. – Сказал Вячеслав. – Нам было бы чему у него поучиться, не заблудись он в своих измышлениях.
– Что же пошло не так? – Удивился Виктор.
– Сопревший Боб стал осознавать то же, что и мы. – Ответил ребёнок. – Он даже прошёл несколько дальше – шаг за шагом он пришёл к игнорированию системы отродий. Он перестал работать, перестал платить, перестал реагировать на требования кровопийц, отказался от многих излишеств, которыми так часто наполнена жизнь любого раба от мала до велика. Есть одно большое «но»! Боб зашёл в тупик паразитизма. Он не стал стремиться к положительным тенденциям и отказался от созидания.
– Он зациклился на борьбе? – Не понял Виктор.
– Нет. Освободившись от многих зависимостей, Боб применил против отродий их же методику. Стал паразитировать на паразитах. – Произнёс Слава. – Мы не должны повторить ошибку Боба. Мы должны создавать потенциал для возрождения жизни, ясного сознания и прекрасного будущего.
– А что же будет с самим Бобом? – Спросил Виктор. – Мы так и будем смотреть, как он останется истуканом абсолютного равнодушия?
– Спроси у него самого, чего он хочет. – Развёл руками Слава.
– Эй, Боб! – Крикнул Виктор. – Чего же ты хочешь?
– Я ничего уже не хочу. – Вдруг отозвался тот. – Хотя нет. Я хочу, чтобы вы заткнулись и ушли и не перемывали мне кости так, будто я тут вообще отсутствующий предмет.
– Прости Боб, наверное, мы действительно не очень уважительно отозвались о тебе. – Вступил Слава. – Только мы хотели бы знать, остались ли у тебя действительно какие-то стремительные начала.
– Конечно, остались! – Крикнул Боб. – Я хочу найти выход! Я заблудился!
– Но ты же стоишь в трёх соснах! – Недоумевая, сказал Виктор.
– Чёртов шутник! Я ослеп и ничего не вижу! – Признался Боб. – Но знаешь, как хотел бы прозреть! Раньше я не хотел ничего видеть – и вот получил. Когда вокруг видишь одну мерзость и грязь – ничего не хочется видеть!
– Значит всё дело в мышлении? – Спросил Вячеслав. – А хотел ли ты увидеть что-то лучшее?
– Да, очень хотел! – Вскричал Боб. – Но чёртов антагонизм всё испортил! Это постоянное противопоставление добра и зла, этот вечный дуализм и идеализм измучил меня. А ведь всё, что не идеально белое – чёрное.
– Но ведь мир многогранен, нельзя так примитивно делить его. – Сделал вывод Виктор. – Возможно, его и вовсе не нужно делить. И зацикливаться на чёрном – тоже! Может быть, нужно принять во внимание гармоничность мира и не блуждать в его самых донных участках.
– Ты прав. Кажется, я начинаю прозревать. – Усмехнулся Боб. – И я кое-что понял. Оказывается, Старая Орочья Хижина мне вовсе не нужна. Находиться в ней было заблуждением!
Тут Боб радостно засмеялся и вприпрыжку побежал прочь от города.
Виктор и Слава в недоумении переглянулись.
– И так неплохо. – Прокомментировал Вячеслав. – Жаль только, что другим слепцам от этого не легче.
На этом они решили вернуться к своим единомышленникам и не заставлять их долго ждать.

*                *                * 

Зимой всем людям Старой Орочьей Хижины приходилось питаться только орочьей пищей – мясом, водкой и чёрным хлебом. Мясо было альтернативой овощам и фруктам, орехам, ягодам и сырам, которые стоили баснословные суммы. А мясо было сравнительно дешёвым и производилось на мульти-фабрике или окрестных живодёрнях. Оно вырастало на гормонах в кратчайшие сроки – гипертрофированные туши облезлых и ассиметричных животных даже не двигались с места. Перед быстротечной смертью будущую пищу ощипывали или сдирали шкуру, чтобы милые орки и манерные люди могли одеться в вонючие, но тёплые меха, а синюшные тушки попадали на прилавки магазинов. А чтобы тушки и вырезки долго не портились – их обрабатывали формалином (собственно, как и трупы в морге, чтобы те разлагались медленно). Однако данные мероприятия не спасали трупы животных от личинок паразитов – там активно развивались опарыши, гнилостные и опухолевые процессы, трупный яд набирал крепость.
Трупоеды не обращали на это никакого внимания и, более того, продолжали питаться мясом даже летом.
Мясо в союзе с водкой вымывало последние остатки разума из людей, разнуздывало похоть и агрессию, провоцировало психические отклонения – особенно, когда наступала весна, и самцы с самками принимались беспорядочно совокупляться.
То же касалось и человечины, которую рекомендовалось есть всем законопослушным гражданам. Человеческое мясо, в отличие от мяса скота, приходило на живодёрни из концлагерей – так там расправлялись с менее послушными заключёнными.
Но что было делать, если непослушными становились не заключённые, а обычные батраки города? Если они вдруг переставали платить налоги, ходить на работу, пить водку и есть мясо, выбрасывать из бараков телевизоры, начинать всячески развиваться?
Об этом размышлял Владимир, раздумывая, какие ответные меры последуют от отродий. Но, пока не было ни ответных мер, ни толком народных действий. Люди ненадолго загорались личным примером, который подавали Виктор и Вячеслав, а затем снова опускали руки перед абсолютной безысходностью. Телевизоры неуклонно промывали мозг – в голубом ящике спешили сообщить, что в Хижине всё хорошо и стабильно, что жизнь улучшается.
Вот и Владимир пока продолжал ходить на работу, веруя в то, что объединённые общим горем, люди смогут подняться и восстать против режима Бо и Старой Орочьей Хижины в целом.
– Грязнуля! – Обратился Владимир к подчинённому в своей ледяной камере. – Вот скажи, почему ты до сих пор работаешь, если знаешь, что завтра умрёшь?
– Ну как же, господин, мне ещё до завтра дожить как-то надо. И за кредит ещё с того света платить придётся. – Ответил Грязнуля.
– Никакой я тебе не господин! – С отвращением заявил Владимир. – Ответь, почему бы тебе не плюнуть на всё и не отдохнуть в последний день?
– Ладно, Володь. А давай ночью сходим с товарищами в харчевню, выпьем, поговорим? – Дружески предложил Грязнуля. – Я тут неподалёку местечко знаю, «Шлюхина мать» называется, там отличную водку подают!
– Ты чего, Грязнуля, давай в «Козлиную сраку»! Там орочий стриптиз есть! – Отозвался Короед.
– Никаких водок, никаких срак и шлюхиных матерей! – Разгневался Владимир. – Вам что, мозги промыли? Вы что, не понимаете, насколько вы погрязли в рабстве? Что вам дадут эти утехи? Неужели у вас в жизни больше нет ценностей?
– Но сегодня ведь праздник. – Ничего не понимая, заявил Короед. – День защитника Старой Орочьей Хижины.
– Да, я и забыл. – Почесал голову Владимир. – Единственный день, когда рабы мужского пола страдают патриотизмом и гордятся тем, что их насильно принуждают отдавать долг государству отродий. Есть ещё день бабы – это когда вспоминают, что среди рабов много женщин. Остальные дни отнюдь не посвящены ни мужчинам, ни женщинам. Остальные дни  – это дни Бо.
– Воистину! – Поддержал Грязнуля. – Но что же мне делать? Я так и не понял, зачем прожил жизнь, понимаешь, Вова? Какой был в ней смысл? Меня обучили работать, и я стал работать, пока не понял, что умираю. Я понял, что жизнь раба очень скоротечна – понял, когда через день меня не станет.
– Кто предрёк тебе смерть? – Поинтересовался Владимир.
– Сначала кукушка, потом бабка-шептунья. Орки во дворе угрожали мне. – Ответил Грязнуля. – Потом я пошёл в больницу, и врач всё подтвердил. То есть, сначала я не поверил, но он быстренько вколол мне что-то в руку и заявил, что теперь-то я уж точно умру!
– И что же ты сделал с этим мясником? – Спросил Владимир.
– С врачом? Да ничего. Я ж ведь и сам уже готовился к тому, что умру. – Сказал Грязнуля.
– Тьфу ты! – Сплюнул Володя. В этот миг в холодную камеру забежала Свиноматка и подобрала слюну. Затем скрылась за дверью. – Неужели ты так наплевал на свою жизнь?
– Не знаю. – Пожал плечами Грязнуля. – Меня растили безвольным. А теперь я хочу уйти на покой без лишних проблем.
С этими словами Грязнуля кинулся драить полы зубной щёткой.
– Дурак ты, Грязнуля! – Сник Владимир. – Тебя заставили поверить, что ты умрёшь. Но ты-то будешь жить, если сам пожелаешь.
– Нет, нет. Я не хочу. – Признался Грязнуля. – Ну зачем мне это? Снова мучиться? Лучше уж на покой.
Не успел Грязнуля договорить, как в камеру ворвался отряд карателей службы безопасности.
– Всем лежать! – Заявил капитан-ефрейтор Самаэль Петушкевич.
За исключением Владимира, все рабы с грохотом повалились на сырые и липкие полы, моля Бо отвести беду от каждого из них, и водрузить её на ближнего. Именно из-за этого Петушкевич подошёл к бригадиру.
– А это ты? – Удивился он. – Родину не любишь? Вольнодумствуешь? Традиции нарушаешь? Экстремист! Неверующий! Мятежник! Натурал!
– Нет, господин, вы ошибаетесь! – Возразил Владимир.
– Молчать! – Покраснел Петушкевич. – Всё, что ты скажешь – будет перетолковано на выгодный суду лад и использовано против тебя в шестизначном размере! Ты обвиняешься в убийствах высокопоставленных рабов и господ и противной Бо деятельности! – Затем он повернулся к своим лоботрясам. – Избейте его до полусмерти и только потом свяжите и доставьте в Катакомбы Страданий!   

*                *                * 

Владимир очнулся в мрачных серых подвалах – голый и окровавленный, закованный в цепи, с гудящей от боли головой. Его избитое тело поместилось в облезлом кресле под тусклой лампой. Рядом стояли два орка надсмотрщика, а из мрака вдруг показалось лицо главного мучителя – Самаэля Петушкевича.
– Нет, я не главный. – Как бы в ответ на мысли Владимира, отозвался Самаэль, покручивая дубинкой. – Я тоже пешка. Собственно говоря, я даже не знаю, кто главный. – Развел он руками с усмешкой. – Я только знаю, кто стоит надо мной.
– Зачем я вам? – Услышал свой хриплый и разбитый голос Вова. В это время рассудок начинал искать пути возможного выхода из сложившейся ситуации. Попав в лапы репрессивной машины Бо, можно было уже ни на что не надеяться. Только если как можно быстрее покинуть этот мир.
– Что значит «зачем»? – Засмеялся Петушкевич. – Признания твои нам не нужны. И с ними и без них – ты уже виноват и приговорён к бесконечным мукам. И вот здесь самая соль! Нам не интересно тебя уничтожать телесно. Напротив, твой организм представляет ценный ресурс для системы отродий. А вот то, что сидит там у тебя внутри, вот эта вот бунтарская душонка – её–то мы и попытаемся стереть в пыль посредством мук. И чем быстрее мы это сделаем – тем скорее ты вернёшься к нормальной рабской жизни. И даже будешь рад, забыв все эти неприятные приключения с твоим мятежом.
Владимир пролистал свою осознанную жизнь за один миг. Неужели, всё? Из него выбьют всё человеческое? Неужели убьют его разум и оставят тело жить жизнью животного?
Первый удар дубинкой вызвал бурю негодования, отрицания, злости. Хрустнула челюсть, брызнула кровь на пыльный серый пол.
– Вовка, ты расслабься. – Товарищески улыбнулся капитан-ефрейтор. – Не ты первый, не ты последний. Знаешь, сколько тут таких? Я ж ведь и сам ненавидел эту рабскую жизнь. А потом, знаешь, как-то влился, крутиться начал. Нашёл я свою нишу. Понял, что не всем дано счастье знать.
 Второй удар наполнил непреклонностью и намерением к борьбе. Лицо превратилось в кашу. Но Владимир пытался сдержать крик.
– Ты злись, матюкайся! – Потребовал Самаэль. – Так легче, Володя, поверь! Я ж не потому это говорю, что мне тебя жалко. Нам, отродьям, никого в этом мире не жалко. А вот вся твоя энергия – и хорошая, и плохая – в особенности негативная – очень нужна Бо! Понимаешь, Бо хочет, чтобы ты любил его! Но можешь и ненавидеть! Это тоже приятно Бо!
Третий удар заставил ощутить боль так остро, что внутри Владимира возникло желание согласиться на всё и поскорее прекратить эти мучения. Однако, усилия воли сдержали его трусость.
– И сейчас ты находишься здесь, потому что ненавидишь! – Продолжал Самаэль. – А мы помогаем тебе ненавидеть ещё больше! Бо скушает твой негатив. А потом, ты как и многие, будешь любить Бо и работать на каторге. Это резонанс, Володя, и нам всем нужен унисон с системой отродий. Люби или ненавидь – но только не оставайся равнодушным! Ты умный, ты уже почти подошёл к обесцениванию процессов системы вплотную – и вот этого мы не хотим допустить.
Владимир понял, что следующий удар лишит его воли.
– Стойте! – Закричал он. – Остановите это безумие! Остановите этот ад! Я не заказывал себе такого пути! Я не выбирал такого сценария!
Неожиданно в глаза ударил яркий белый свет. Вокруг всё исчезло. Владимир зажмурился. Наступила тишина.
– В чём дело? Что не так? – Спросил кто-то со стороны. – Хочешь выбрать другой сценарий – выбери, только помни: ни один сценарий не включается сиюминутно.
Из ослепительной белизны вышла фигура мальчика и подошла к Владимиру.
– Слава?! – Удивился Володя. – Объясни, что происходит!
– Ты же сказал, что хочешь сменить сценарий. – Смутился Вячеслав. – Я пришёл к тебе на помощь, почувствовал, что тебя настигла беда.
– Как это объяснить? Я не понимаю. – Растерялся Владимир.
– Давай по порядку. – Начал Слава, встав рядом с креслом. – Когда я беседовал с вами на вершине холма, я совсем забыл о главном. В тот момент я ещё и сам до конца не разглядел корень зол этого мира. Борьба с инфернальным мироустройством не должна вестись посредством борьбы как таковой.
– Это я усвоил. – Оправдался Владимир. – Мы и не вели борьбу, а только лишь просвещали людей. Всё безуспешно!
– А может, всё дело в мышлении? Какое бы утверждение ты не выбрал – правда будет на твоей стороне. – Внезапно заявил Слава. – Ты говоришь, что всё безуспешно – и мир вокруг тебя действует так, что всё безуспешно.
– Разве всё это инферно тоже от меня зависит? Я совсем не хотел этого! – Возмутился Владимир.
 – Хотел или не хотел – ты, будто магнит, притягиваешь всё, о чём мыслишь, а значит и выбрал подобный сценарий. – Загадочно сказал Слава. – Не буду тебя путать. Главное в том – что мир в какой-то мере иллюзорен. Реальность – многовариантна. А это значит, что ты сам выбираешь по какому пути идти. То, что ты выбираешь в качестве мыслеобразов – ты, с какой-то задержкой, получаешь от мира. Это вовсе не значит, что Старой Орочьей Хижины не существует. Самое мрачное проявление жизни мы выбрали сами. Мы слишком зациклились на инфернальных мыслеобразах и очутились на самом дне жизни и дне мировосприятия. Мы нашли себе нишу и определили себе действительность. Ты спросишь, что заставило мыслить тебя негативно? Всё это бесконечная провокация системы Бо, которая вынуждает каждого мысленно реагировать – и желательно, негативно, ведь такие чувства, как страх и ненависть проще и разрушительнее для самого человека.
– Всё это так тяжело понимать. – Вздохнул Владимир. – Скажи, что мне делать?
– Выбери себе сценарий. – Просто ответил Слава. – В мире их полно.
– Ладно. Я выберу. – С трудом поверив, согласился Владимир. – А как же люди? Они так и будут жить рабами? Так и будут обращаться в отродий, отдавать силу и жизнь ради Бо?
– Мы должны просветить людей не знанием о свободе и борьбе за неё, а знанием о сценариях, которые они могут выбрать себе. Тогда люди решат, чего же они хотят на деле – каждый отыщет свою реальность. – Сказал Вячеслав.
– Это значит, что Старая Орочья Хижина перестанет существовать? Ведь ради этого всё и было затеяно! – Воскликнул Владимир.
– И нет и да. – Ответил Слава. – Всё зависит от твоего сценария и меняющихся сценариев людей. А теперь выбирай.
Владимир помедлил, озираясь по сторонам. Вокруг был лишь яркий белый свет.
– Выбрал. – Сказал он. – Я исчезну из Катакомб Страданий?
– Не сразу. – Сокрушённо ответил Вячеслав. – Сценарий не изменяется сразу.
Белый свет исчез, и Владимир снова ощутил себя в мрачных подвалах.
На этот раз Самаэль Петушкевич находился в крайней стадии бешенства.
– Сволочь! Что же ты делаешь! Никто ещё не избегал моих пыток! Никто! – Рычал он, колотя Вову дубинкой. Теперь все эти удары даже вовсе не ощущались на теле.
– Шёл бы ты отсюда, Петушкевич! – Усмехнулся Владимир, глядя на безуспешные попытки карателя причинить боль. – Для меня – тебя больше нет. Я так выбрал.
В следующий миг Самаэль превратился в туман, а непробиваемые стены катакомб – в пыль. Владимир проснулся.


*                *                * 

– Молодец, брат! Ты справился! – Воскликнули Виктор и Вячеслав.
Владимир обнаружил себя в светлом просторном помещении, окна которого были наполнены синевой. Здесь, странным образом, собрались и немногие из единомышленников.
– Где же мы? – Спросил Владимир.
– Всё по сценарию, который ты выбрал. – Ответил Вячеслав. – Сам ведь хотел полетать. Это – летающая тарелка. У высших отродий Хижины тоже есть нечто подобное.
– Видимо, наша мисиия была не в том, чтобы разрушать этот донный мирок. – Высказал мнение Виктор. – Однако кое-какой должок перед людьми Старой Орочьей Хижины у нас есть. Мы должны оставить им напоминание о свободе выбора.
– Да, Орочья Хижина никогда не исчезнет. – Произнёс Слава. – Но как было бы хорошо, если бы в её пределах больше не осталось сторонников подобной жизни.
– Ну, тогда к делу! – Обрадовался Владимир. – Каким будет это напоминание?
– Письменным, устным – неважно. Главное – чтобы изготовление инфернального бреда прекратилось в каждой до единого голове.
Не успел Слава договорить, как буквально из воздуха в тарелке стали появляться такие личности, как Педри Ла Гомес, Самаэль Петушкевич, почтенный оркус Гавриил Исаакович и прочие малознакомые высокие лица Хижины.
– Что за дела?! – Крайне удивился Виктор. – Что за чушь! Вас ведь нет в нашем сценарии!
– Ха! – Гнусно усмехнулся Петушкевич. – Зато вы в нашем – есть! А теперь, за свой сценарий, ребятки, вам придётся побороться! Мы вернём вас к рабству, не смотря ни на что!
– А вот и нет! – Выкрикнул Слава, встав в боевую стойку. Виктор и Владимир последовали за ним.
Заиграла музыка из кинофильма «Смертельная битва». Где-то слева голос рефери объявил начало состязания.