Прощеное воскресенье

Прости! Такой сегодня день.
И у других проси прощенья,
И ближе к Богу на ступень
Ты станешь в это воскресенье!

Забудь обиды, ссоры, зло,
Дари сердечное участье,
Со всеми раздели тепло
Надежды, радости и счастья.

И — обязательно, — душой
Мы станем лучше и богаче.
Прекрасней будет мир большой!
Всех благ земных тебе, удачи!
©

У меня есть друг, Толик Беляков, мы с ним вместе учились в московской аспирантуре и жили в одной комнате в общежитии, он у нас был старостой комнаты. Был он из Ташкента, «целевик» это называлось: его институт направил его в Москву с целью, что он там наберется ума, и вернется в свою alma mater готовеньким доцентом.

Он написал: «Завтра Прощенное воскресенье - прости за все! Пока». Я христианин, как говорится, штрихпунктирный, и совсем забыл об этом дне, с которого начинается Великий пост, а друг, поди ты, не забыл, напомнил. И я ему безмерно благодарен.

Кстати, «прощеное» или «прошенное»? С одной «н» или с двумя? Скорее, все же, с одной: воскресенье ни в чем не провинилось, и его нечего прощать. Прощают в этот день люди людей.

Ответил, а сам стал вспоминать, чем же он меня или я его когда-то обидел? Почему на Прощеное воскресенье на слова человека «Прости меня!» принято отвечать «Бог простит!»?

На слова эти люди православные искренне и от всего сердца отвечают «Бог простит и я прощаю», свидетельствуя, что и Господь простил причиненную ему обиду, и человек на другого человека зла не держит. И стал я по крупицам восстанавливать нашу с любимым другом совместную жизнь тогда, пытаясь понять, где мы могли вольно или невольно причинить друг другу хотя бы неудобство?

Первый раз я увидел Толика на вступительном экзамене по истории КПСС, вроде, - спецпредметы у нас были разные, язык у него тоже был не немецкий как у меня, а английский. Тогда я единственное что отметил для себя, это то, что он очень спокойный и уравновешенный. Да и вообще, из них из всех я был единственным, кому место в аспирантуре гарантировано не было. Нет, я им не завидовал, я хотел его, место это, взять с бою. Пан или пропал, или грудь в крестах, или голова в кустах. Силы в себе чувствовал неимоверные, и, казалось, нет таких крепостей на свете…

Наивный я тогда был, верил в Бабу Ягу, - купил «Справочник для поступающих в Высшие учебные заведения СССР», кажется, так он назывался, а там на последних страницах объявления о приеме в аспирантуру, - выбрал самый знаменитый ВУЗ, и нарисовался там в отделе аспирантуры. На меня, естественно, круглые глаза: «Кто Вас направил?», а я гордо так, никто, мол, я сам, по своей инициативе.

У этой истории была весьма неприятная предыстория. Дело в том, что я напрочь не знал страны, в которой мне выпало родиться. Родившемуся евреем хотя бы родители объясняли, что Бабы Яги не существует, и если ты еврей, то тебе по жизни зубами пробиваться нужно, - мне же «посчастливилось» родиться русским, а у русских романтика всегда зашкаливала, да и законы у нас всегда делились на три категории: писаные, неписанные и секретные.

Первые еще как-никак нам на уроках Конституции СССР объяснили, а дома добавили, а вот последние на то и секретные, чтобы их знали только те, кому полагалось знать, и даже если у тебя любимый дядя из таких, то он все равно не мог тебе сказать, если не хотел отправиться на прогулку на Колыму.

А по очень секретной инструкции дети пропавших без вести на войне, что тогда уже 13 лет как закончилась, приниматься на учебу в институты с военной кафедрой не могли.

Я этого, естественно, не знал, и на голубом глазу, памятуя золотые слова тов.Сталина, что «нам открыты все шири, все дали», после весьма неплохого окончания школы подал документы в Ивановский энергоинститут.

Туда меня, естественно, не взяли, даже не допустили к приемным экзаменам, сказали, что «с Вашей биографией только работать». А что, сейчас я им даже несколько благодарен, ведь могли бы просто сделать оценочки ниже порога конкурса. А они проявили коммунистический гуманизм, - зачем ножом в спину, когда можно топором по голове?

В общем, вместо студента стал я учеником слесаря-сборщика на заводе «Ивтекмаш», за что опять-таки благодарен судьбе. А что, парню, который стоял впереди меня на бирже труда, достался мясокомбинат, а я до сих пор даже вошь убить не могу без содрогания.

Встав на трудовую вахту в честь строительства коммунизма к 1980 году, я поступил на вечерние курсы по поступлению в институт, на этот раз текстильный, куда и поступил еще через год на вечерний же факультет, от греха подальше. При поступлении на курсы КГБ документы не шмонало, а в случае поступления в институт они просто перекладывались с одной полки на другую. По этому своеобразному «Балканскому маршруту» в советскую Высшую школу мог спокойно прошмыгнуть даже сын (прости Господи) заклятого врага народа.

Учиться на вечернем, конечно, было не сахар, уходил из дому в 5 утра, а приходил в 11 вечера. Хорошо тогда столовки были, и я обедал в цеховой столовой, а ужинал в институтской, за полчаса перед лекциями. При нынешних ценах на такое способен только олигарх.

Потом я буквально влюбился в текстильное отделочное оборудование, и перешел на должность чертежника в СКБ КОО, где к диплому дорос до вед. конструктора. Золотое было время, - когда я закончил институт, у меня уже в активе были куча машин и линий и несколько штук авторских свидетельств на изобретения. Я был уже широко известным в узких кругах.

Одна только тучка была на моем горизонте:  прямо после защиты диплома меня пригласили в КГБ и обвинили в том, что я якобы готовил переход границы в районе Батуми. Не скрою, я тогда поимел не самые лучшие впечатления, но все обошлось, и я забыл. Потом оказалось, что это только у меня память такая короткая.

Но тогда, в благословенном 1965 году я чувствовал в себе недюжинные силы, и потому отправился покорять Москву. Наверное, я в этом не оригинален, так поступали и до меня ребята из провинции, и, уверен, будут поступать и впредь.

Отдел аспирантуры документы у меня принял и направил на профильную кафедру к доценту Буданову К.Д., который вел предмет «Проектирование текстильного отделочного оборудования». Разговор с ним почти лишил меня иллюзий. Он сказал буквально следующее: «Молодой человек, не надо всё, что пишут, понимать буквально. Объявление и конкурс - этого закон требует, а на самом деле места в аспирантуре давно заняты, есть постоянное число мест для целевиков из родственных ВУЗов, а всё остальное кафедры оставляют для своих выпускников. Ради Вас никто ссориться с коллегами из братских республик не будет, а себя урезать в кадрах и тем более. Вас просто срежут на экзамене».

Я, конечно, дурак молодой был, ответил, что все равно сдам экзамены, а вы уж смотрите. Ну а он свою угрозу выполнил. Мне ведь нужны были только пятерки, и для этого я должен был отвечать как автомат. Ну, КПСС и немецкий я сдал как полагается, на твердые пятерки. Надо сказать, что после того злосчастного 1958 года я так разозлился, что других оценок у меня и не было. А на «спеце» Буданов, шельма, задал вопрос, на который возможны были два варианта ответа. Я сказал тот, который в учебниках, а у них, оказывается, был профессор, который это трактовал с добавлением еще одного слова. А я-то учился не у них, на чем он меня и подловил.

В общем, четверка. В расстроенных чувствах иду в отдел аспирантуры забирать документы, а зав. отделом, она же жена проректора по научной работе, Мария Васильевна Усенко и говорит: «Хотите учиться? На кафедре сопромата открылось место, целевик отказался, но экзамен завтра в 9 утра».

А сопромат, кто знает, - самая сложная дисциплина в технических ВУЗах, и сдать ее без подготовки это высший пилотаж, это тебе не Гейне наизусть читать, пока тебя не остановят. Я в библиотеку, взял учебник Беляева, и всю ночь напролет читал его, сидя под фонарем на железной скамейке в Парке Горького. Сдал, поступил, радости не было предела.

Нас в комнате №58  было трое. Толик, я и Валишка – Валиджон Мирсобитович Миракилов, парень из Душанбе, очень талантливый, кстати. Мы с Толиком его сейчас ищем, но там у них в Душанбе положение сложное, - как развалился СССР, так и пошло всё наперекосяк. Даже есть ли там Интернет у граждан, не уверен.

Толика мы, натурально, в старосты комнаты. И под его чутким руководством прожили все 3 года душа в душу. Днем учились, а вечером зимой ходили на каток в тот же Парк Горького, что был рядом, только проспект перейти, или на концерты в известные залы Консерватории.

Толик в учебе и работе был для нас во всем примером. В жизни тоже. Он всегда был крепким семьянином, и на моей первой свадьбе был свидетелем. На вторую, почти через 5 лет, когда я уже отбыл обязаловку в Херсоне и вернулся в Иваново, а он уже жил в Красноярске, он приехать не смог, но все же приехал после свадьбы, и даже помог мне отремонтировать погреб у тещи.

Когда сволочь гебистская меня все же достала со своим «переходом границы», и ВАК СССР лишил меня степени, многие, кого я числил в друзьях, отшатнулись от меня как от чумного. Из всего Ученого Совета МТИ им. Косыгина, 100% проголосовавшего за присуждение мне ученой степени, НИ ОДИН не возвысил голос против беззакония! А ведь там было много людей авторитетных и дававших отзывы на диссертацию. Только мой научный руководитель проф. С.П.Вострокнутов прислал мне письмо, полное туманных намеков на интриги на кафедре.

Хотел ли я жертвы со стороны Толика или кого-то из тогдашних коллег-аспирантов, многие из которых к тому времени стали директорами институтов? Нет, не было у меня такой эгоистической мысли. Мне бы ни они, ни тем более Толик, не помогли, а сами бы потеряли всё. Мне не нужна была такая жертва. Более того, тогда я отдал бы всё, чтобы защитить друзей от государственной подлости «за компанию».

Ну не за что мне его прощать, не знаю как ему меня. Нет, знаю! Когда он приехал с женой Тамарой ко мне в последний раз, пошли мы все купаться на знаменитое Валдайское озеро, как раз стояли жаркие летние денечки, на которые так скупа среднерусская природа. Тамара сразу в воду побежала, а мы с ним остались вдвоем. Поговорить бы, ведь больше не встретимся! А меня как заклинило, так и не сказал ни слова. Тамара прибежала, защебетала, и всё вроде забылось. Но осадок вот и чувство вины остались.

Много лет потом переписывались, дети у нас росли, мы старели, у него неожиданно рак легких нашли,  курил он, помню, и я с ним за компанию, - теперь уж не до поездок, и мы уже никогда не скажем друг другу того, что не посмели сказать тогда. Прости меня, Толик!

Кстати, я плохой христианин, я не прощаю ублюдков из КГБ и ВАКа, так же, как не простили они тогда меня, слабого в сравнении с ними и беззащитного. Ведь и Господь простил всех, кроме Дьявола.

Валентин Спицин