Любовь моя, цвет зелёный

Маленькая повесть, написанная только для одного читателя.

    
Знаешь, душа моя соткана (или связана на спицах) из длинных и таких неярких нитей русской провинции. Из её белого воздуха, её звуков… Я бы очень хотел, чтобы слова мои, как золотые пчёлы плавали в воздухе вокруг тебя, освещая лицо твоё и плечи. И немного смешили.

В ТВОИХ ГЛАЗАХ
Смех, золото и ветер
Ф. Г. Лорка   «На ушко девушке»       
Ты смеялась. Говорила, что я совсем не то вижу в твоих глазах, что на этом, например, снимке нет никакой любви во взгляде, а просто игра. Называла глупышкой. "Как же ты можешь меня любить, если ты совсем меня не понимаешь?.."
Да, понимаю, здесь, может быть, нет любви к человеку с фотоаппаратом... Это другая любовь, которую ты и сама не осознаешь. Доверие и любовь к миру вообще... к неведомому тебе Богу... к одному человеку, казалось бы, давно забытому, но не забытому ни капельки... Радость (и грусть), что он где-то есть, существует. Я ясно вижу это все в твоих глазах. И счастье бабьего лета, и замирание перед обстающей тебя тайной мира, и предчувствие, что тайна эта прекрасна...
Может быть, я знаю тебя лучше, чем ты сама?

МОЯ ИРИНА 
Любовь – я забыл её.
Ф. Г. Лорка  «Ночная песня андалузских моряков»
Чрезмерно стройная женщина с нарисованными бровями сказала мне как-то:
- Я поняла - ты никого никогда не любил! Может быть, только свою Ирину.
Она была абсолютно права... А жизнь я испортил и ей и Ирине... Разница в том, что Ирина может мне простить и это. Как и я ей. Я знаю. Знаю, хотя не видел ее почти 30 лет... Она всегда мне все прощала.

ПЕРВАЯ СТРОФА
Забытое мной найди –
Отыщешь сердце моё.
Ф. Г. Лорка   «Ночная песня андалузских моряков»
Когда-то, очень давно, я написал одно наивное стихотворение о любви и вот теперь, спустя много лет, говорю в телефонную трубку:
- Знаешь, было одно стихотворение о нашем с тобой расставании, послушай... Только я забыл первую строфу! Никак не могу вспомнить... - и слышу в трубке твой голос:
- Я знаю начало...
И ты начинаешь читать... Ты одна в целом мире знаешь эти четыре строчки...
 
СОЗДАН, СПЛЕТЁН, СОСТАВЛЕН… 
Весь золотой тот город…
Ф. Г. Лорка   «Небылица о доне Педро и его коне (романс с размытым текстом)»
Я всегда любил с тобой встречаться в этом городе. Кажется,  в детстве я видел его во сне... Белые храмы 18-го века, улочки под уклон к реке, особняки, овраги, аллеи...  Руководил этим строительством - многие века - таинственный, великий архитектор, который - это ясно - думал и обо мне... А воздух этот создан, сплетен, составлен невидимым древним и чудесным врачом  для меня. И ты рождена здесь именно для меня... Какой был необыкновенный план о нас у Господа!

ЭТИ СЛОВА
- Ты слышишь меня?.. А ведь я никому за всю жизнь не сказал слова – «любимая»… Не сказал: «Я тебя люблю». Не мог и всё.
- Я тоже… никому не говорила…

ПЕРВОЕ ЛЕТО
Издалека доносились звуки весёлого марша. В парке играл военный оркестр.
Памела Трэверс «Мэри Поппинс»
Наша институтская практика продолжалась два месяца – июнь и июль, а состояла вот в чём - мы приезжаем в какой-нибудь старинный городок, гуляем по его паркам и улочкам, изучаем окрестности, рисуем и пишем с натуры, вступаем в контакты разного рода с коренным населением, пьём парное молоко, спорим об искусстве и переплываем речки…
Первая практика, конечно же, самая прекрасная. Позже, услышав церковные слова – «благорастворение воздУхов», я понял, что это как раз про то время. Жили мы, можно сказать, над рекой, в небольшом, пустовавшем летом, особняке. На другую сторону ходил паром. Там, в деревне мы с друзьями иногда ночевали в сарае для сена. Пускал дядя Ваня.  Осталось ощущение света, не солнечного, а какого-то другого – радостного и ровного, пронизывающего абсолютно всё… Всего тебя и всю жизнь. И будущую тоже... 

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
                Павлу Илышеву
- … Пошли!
- Куда? – спросил Винни-Пух.
- Куда-нибудь, - сказал Кристофер Робин.
А. А. Милн     «Винни Пух и все-все-все».
Вечерами мы с моим приятелем Пашей иногда выходили на прогулку, чтобы ближе познакомиться с местными девушками. Причём был уговор – сегодня ты выбираешь, а завтра я - девушки тоже обычно гуляли парами… В тот день, как выяснилось, ты сдала экзамен по математике за десятый класс и вы с подругой решили пойти погулять, пофотографироваться… На календаре было 18-е июня. На этот раз выбирал я.
Зачастил слепой дождик, и все мы оказались под общим навесом. Не помню - кто сказал первое слово, и какое оно было. Потом шли по старинному, густо-зелёному  парку, присаживались на скамейки и разговаривали, хотя договориться не удавалось.
Уже готовясь расстаться, я сказал:
- А ведь ты совсем ещё ребёнок...
Ты повернула лицо:
- А что, другие бы сразу с вами пошли?
- Ну, может не сразу, но…
- Но завтра я не могу!
-  Давай послезавтра?

ГОВОРИТЕ, ГОВОРИТЕ…
- Да, да, я люблю тебя, - услышал он. – Моя вина, что ты этого не знал. Да это и не важно.
А. де Сент Экзюпери «Маленький принц».
Осень шла с лимонною звездой…
Ф. Г. Лорка   «Люди шли»
Деревня под Петербургом. Я иду по улочке и говорю с тобой по телефону…  Вокруг – тёмная ночь, тёмные деревья, тёмные силуэты - людей, собак, кошек. Филинов. Ближнего леса. Облака подсвечены снизу тусклым золотом. Огромные берёзы – как огромные серые парусники, проплывают мимо… 
Я говорю и говорю…  Обрушиваю на тебя водопады  слов. Это через столько-то лет! Сам не знаю - откуда они взялись. Как будто  прорвалось что-то в груди. Время от времени только спрашиваю тебя: «Ты понимаешь?» Ты говоришь оттуда-то издалека: «Понимаю…»  Я увлекаюсь, почти кричу (собаки за калитками ворчат). Меня и самого, кажется, удивляет то, что я говорю. И снова… -  «Ты понимаешь?» – «Понимаю…».
И так каждый день по часу, а то и по полтора.  Тебе странно – люди за полжизни столько не говорят, сколько мы с тобой за эти четыре месяца!.. Потом уже, у себя дома, ты поставишь мне песню Дольского:
Говорите, говорите, - я молчу.
Много доброго и злого
Мне приносит ваше слово,
Только кажется мне снова
Что  я дорого за это заплачу…
 
ПОКА…
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
С. А. Есенин
Идем по городу. Снова, после стольких лет… Все волнует как прежде. Волнует необыкновенно…
- Это воздух так приятно пахнет, или твои духи?
Ты улыбаешься:
- Мои духи.
Беру тебя под локоть:
- Ёкает сердце?
- Пока ёкает!
- Пока?
- Ну, я же не знаю - что будет потом! И ты не можешь знать - что будет. Я могу ведь говорить только о том, что сейчас происходит. Вот поэтому я и говорю – пока!
Так ты всегда морочила мне голову.
 
ЛЮБЛЮ, НАВЕРНО…
Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом.
А. де Сент Экзюпери «Маленький принц»
- Ты ведь был моей первой любовью…
- Ну, что за арифметика? Первая,  вторая,  десятая… Она может быть только одна. Говори – ты любишь меня?
- Люблю… наверно…
- Любишь или нет?
- Люблю!.. Наверно.

ПОЦЕЛУЙ
Ах, под оливой
Была я счастливой!
Ф. Г. Лорка   «Две девушки (Лола)»
Тогда тебе было 17 лет, а на том берегу реки стояли два небольших стога..." Я в весеннем лесу пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал..." - эта песня звучала в голове, и я представлял твое лицо  на фоне золотого сена... Ты вот удивляешься теперь, но не было у меня радикальных намерений. Кроме того было часов семь вечера. Лето, светло... Люди могут пройти.
Ты почему-то не хотела идти через мост. А мост этот очень большой...
- Нет-нет, я туда не пойду!
Я обнимаю за талию:
- Да мы вот до этого столба дойдем  - и обратно.
- Ну все, дальше я не пойду.
- Хорошо. Давай только до того вот столба дойдем, посмотрим что там - и обратно.
Так мы перешли мост... Но стогов не было! Кто-то убрал их накануне... Пришлось идти по какой-то неведомой дорожке. Ты была в светлом, приталенном плаще. Удивительно красивая! Я обнял тебя за талию, притянул к себе и... поцеловал…   Это был твой первый поцелуй, да и я, правду сказать, ничего не умел... Очнулся от сигналов какой-то машины за спиной. Мы стояли на середине дороги. Ты потом сказала, что водитель долго ждал, прежде чем просигналить. Деликатный какой!
Обратно мы шли быстрее и говорили тише. Ты давала мне понять, чтобы я не думал о себе слишком много. Но как-то не очень верилось твоим словам. Я пил воздух лета. Я был счастлив...
 
ЧАСТЬ ИЮНЯ И ВЕСЬ ИЮЛЬ
Кузнечики вечером
Баюкают клевер.
Ф.Г.Лорка    «Китайская песня в Европе»
Воздух густой, воздух теплый. Зелень листвы в самой силе. Хлорофилл - или как там его? - максимальный, если я правильно выражаюсь. Зеленый сок течет, как зеленый огонь. Воздух обнимает руки, лицо... В груди, выше сердца, странное ощущение - тающее, ноющее. Это ты идешь мне навстречу…
 Платье светлое, чуть выше колен. Вокруг тебя я ясно вижу свечение - неяркое охристое свечение – как будто светятся и горят на солнце частички инопланетной пыли... Пахнет землей, нагретой зеленью, влагой серых облаков.  Кроны буйные, роскошные, тяжелые. Тёмно зеленые... Жизнь впереди и она прекрасна.
 
ТАКТИКА ЛЮБВИ
Кролик и Пятачок сидели возле парадной двери Винни пуха и слушали, что говорит Кролик.
А. А. Милн     «Винни Пух и все-все-все»
Я постоянно слышал разговоры старших моих приятелей, лет на 5 – 10 старше меня, и, судя по всему, ужасно опытных. ЖЕНЩИНА – это была одна из любимых тем их разговоров. Меня заинтересовал один прием… Внезапная  хОлодность. Мне было 18 лет. Я решил углубить твои чувства…
И вот мы встретились. День серебряный, влажный. Я пытаюсь быть сдержанным:
- Знаешь, я сегодня не могу. Ты извини, у нас сегодня волейбол. Давай встретимся завтра, хорошо? Ты сможешь? Ну все, пока? Ладно? До завтра!
Помню тебя немного растерянной.
И вот – завтра... Ты почти сразу начинаешь говорить - много, сбивчиво.  А смысл такой, что нам необходимо расстаться, что…  Много, много чего говорила. Дословно помню лишь одну фразу – «я часто шутила над мальчиками, которым я нравлюсь, иногда просто издевалась над ними…  И я боюсь. Боюсь, что мне когда-нибудь отомстят».
Я же ничего не мог понять. Я был совершенно обескуражен. Одно было ясно - мы больше не увидимся. Я еще не понимал, что я люблю тебя…

***
Что я тогда чувствовал? Не знаю... Прошло несколько дней, может быть неделя. И вот, кричит кто-то из ребят:
- Славик, Славик! К тебе девушка пришла!
- Где она?
- Во дворе!.. Только что здесь была.
Выскочил за ворота, бегу, окликаю - не она… Знакомое лицо…  Это твоя подружка Ирина.
- Ирина?..
- Да.  Слава, ты знаешь…  Иринка очень переживает, говорит: «Я не то хотела сказать! Я не так хотела сказать!» А я же ее подруга… Она не в курсе, что я сюда, к тебе, пошла. Ты ей не говори!  Но как быть я не знаю…
- А давай скажем, что ты случайно меня в городе увидела. И я предложил ей встретиться… послезавтра (а сам хотел прямо сейчас) – ну… в 7 часов.
- Она не любит поздно…
Я обнаглел:
- А я не люблю рано.
Вид у меня был независимый (возможно), но в душе я пел, летал и свистал соловьем… Слава Богу, я не потерял тебя!.. Не потерял…
А любовную тактику старших товарищей с той поры я оставил совершенно. Может быть зря. 

 НАРАВНЕ С ТРОЛЛЕЙБУСОМ
… твоя походка позовёт меня, точно музыка…
А. де Сент Экзюпери «Маленький принц». 
Послезавтра у нас был день рождения преподавателя живописи, и я рисовал стенгазету-подарок от нас, студентов. Рисовал город и нас всех. Вокруг стояли несколько ребят, и все мы умирали со смеху. Стонали. Газета получалась. Я вдруг спросил у кого-то:
- А сколько времени?
- Без пятнадцати семь.
- Что?! Убегаю! Меня девушка ждет!
Удерживали, возмущались – ты с ума сошёл? Должна быть одна рука! Девушка у него!.. Но я рванул, как северный олень. Выскакиваю на улицу – а мой троллейбус, чуть пригнув большую голову и длинные стальные рога, проходит мимо. За рулём приличная женщина лет сорока. Пробежал пол-остановки наравне с ним и сел в него же на следующей…
- Здравствуйте! – задыхаюсь. – Спасибо за все!
И все-таки опоздал минут на 15… Вот и ты. Прогуливаешься… В песочно-кофейного цвета платье. Попеняла мне чуть-чуть. Я извинялся... Опять это неяркое сияние!..  Аллеи… А там  уже ждут - липы, каштаны, дубы, тополя. Густые, роскошные кроны…  Я трогаю их руками… Ты смущаешься, очень мягко отстраняешься – хочешь, чтобы я больше говорил… 
День рождения профессора праздновали на том берегу реки  допоздна. Художники в те времена иначе не могли. Радостно лечу, как молодой, наивный, позитивно настроенный филин,  над сумрачными холмами со стаканом в руке (велели захватить!) навстречу диковатому  празднеству. Художники иначе не могли…
А ты пошла к оранжевой настольной лампе и тетрадкам. К печенью и сладкому чаю. Десятиклассница.

МГНОВЕНИЕ
Когда я сижу у окна троллейбуса и еду через город, через лето - через время! - я иногда, кажется, вижу тебя.  Аллея. Золотоволосая девушка в лёгком платье. Обернулась... Нет, не ты… И всё-таки… Одно мгновение я видел тебя.
 
УЖЕ ВЗРОСЛЫЕ ЛЮДИ
                Евгению Винницкому
Как-то вечером мы с одним моим приятелем решили попробовать покурить. Всё-таки взрослые люди. Закурили прямо в комнате, где два наших старших товарища уже спали. Это были спортсмены, они очень недовольно ворочались во сне. Бессильно бормотали. Издавали жалобные звуки. Что-то вроде – «Э-э… Э-э…». Потом один из них вдруг сказал:
- Эй, ребята!.. - и снова уснул.
А двое уже взрослых людей учились пускать дым колечками... 

ЛЕТАЛИ БЫ СЕМЕНА РАСТЕНИЙ…
- Мать, ну что мы не разберёмся, что ли? Два мужских мозгА!
Протоиерей Василий Ермаков
Если бы у меня в своё время был ум, я бы, наверное, мог прийти к твоему отцу поговорить. Рассказать, что я люблю тебя не меньше, чем он. И даже больше. Может, он бы меня и понял. И мы пошли бы на дачу. Взяли бутылку чего-нибудь плодовоягодного. Стояла бы погода, летали бы семена растений, вётлы бы шевелили своими верхушками, а я бы ему рассказывал про свою любовь… Кто знает, может, я бы ему понравился.
Недавно мы с тобой перебирали малину с дачи, и ты сказала:
- Знаешь, никто из мужчин не стал бы мне помогать перебирать малину. Кроме моего отца.

НИКАКИХ ПРОБЛЕМ!
Ты смотришь на пламя заката,
И глаза твои заблестели…
Ф. Г. Лорка «Старый ящер».
Вспоминаю то время…  Наш преподаватель живописи, профессор, был очень невысокий и очень (очень!) энергичный человек лет семидесяти. Он старался и нас заразить своим темпераментом, привить нам страсть к пленэру (т. е. к работе на открытом воздухе), к живописи а ля прима (с первого раза, однослойной). Внушал нам идеи о высоком предназначении художника.  Мы и сами, конечно, это понимали отчасти, но нельзя всё-таки забывать, что мы были балбесы.
Тёплый, тёмный, томный, романтическо-ароматический вечер… Мы, трое юных студентов возвращаемся из кинотеатра. Смотрели в таком составе французскую комедию «Никаких проблем». Дурь, конечно! Но смешно. У ворот стоит наш профессор и, похоже, как раз в возвышенном настроении. Он проницательно смотрит на нас, густые черные брови всклокочены...
- Где были, анархисты? Архаровцы…
-  В кино, - стесняемся мы.
На лице профессора нарисовалась мысль – а что же могут смотреть эти обалдуи?..  Он достал из кармана сигарету, чиркнул зажигалкой…  Глядит исподлобья сквозь свой запутанный седоватый чуб, улыбается странно. 
- И что за фильм?
- «Никаких проблем». Французский.
Новый принципиальный взгляд…
- И ЧТО – НИКАКИХ ПРОБЛЕМ?.. – все помолчали несколько мгновений, потом профессор отвернулся и  энергично ушел в темноту.
В советские годы вообще было принято так испытующе мудро глядеть сквозь дым сигареты… Меня это всегда раздражало – что это значит? Что он хочет понять? Я художник – вот и смотри на мои работы. Зачем в душу-то пытаться проникнуть? Какая кому разница – какой я человек?
Очень нескоро я понял, что в художнике как раз главное – какой он человек…

ПРОФЕССОР И ФЕДЯ
…Ван Дейка, этого элегичного меланхолика…
П. П. Гнедич «Всемирная история искусств».               
Заразить нас энергией не очень получалось, все оставались самими собой… И даже очень. Вот, был у нас на курсе маленький татарин Федя.  Милый, застенчивый. Талантливый. Большего меланхолика я не встречал. Просыпался он часа в четыре пополудни и не спеша шел полдничать в молочное кафе «Чебурашка», где кормили, надо признаться, отвратительно. Так иногда умели кормить в то время.
Однажды Федя приблизился ко мне заговорщически:
- Слушай, тут вчера профессор позвал меня к себе в комнату – показать работы. Ну ты знаешь как он работает…  Спрашивает: «Ну что скажешь?» А что я скажу? Я так прищурился, посмотрел… и рукой показываю: «…Э-э…  Вот это место ничего так… неплохо так взято…» - Федя очень сдержанно и долго смеется… - Так, знаешь, показываю ему: «…Вот здесь неплохо так… неплохо…».

МОЛОДОЙ ГЁТЕ
Мужчины во фраках
Уходят на север.
 Ф. Г. Лорка    «Китайская песня в Европе» 
Второй преподаватель (по рисунку) был много моложе. Его любили. Высокий, благородный, крупный. Необыкновенно образованный. Молодой Гёте! Или  Шелли. Ворот рубашки расстёгнут – под ним характерный для романтиков шейный платок. Жесты широкие - мысли парадоксальные…
На первый взгляд меланхолик, но, заговаривая о высоком, он увлекался более, чем профессор! Трудно представить, но это так. Он странно жестикулировал, похохатывал, резко оглядывался… а на лице в этот момент играла улыбка… Кто-то мог и испугаться.
Вообще же, в обычное время, он говорил почти спокойно, иногда отрывисто посмеиваясь.
- Если на консервной банке написать «Толик»… вот, видишь, я пишу – «То-ли-к»… надпись будет загибаться, а буквы зрительно уменьшаться… Это и есть перспектива! Ты понимаешь, Толик?
Я хотел познакомить тебя с ним. Чтобы он рассказал тебе обо мне что-нибудь…

РЕБЯТА СЕМИДЕСЯТОЙ ШИРОТЫ
Ведь мы ребята, да-да!
Семидесятой широты!..
Песня семидесятых годов
А где, кстати, проходит эта широта? Возможно по той самой деревне, где мы как-то вечером устроили пикник и где собрались на танцы. Это было ещё ДО ТЕБЯ. А танцы эти выглядели так – под фонарём, на одном из тусклых  холмов танцевали несколько пар, а за ними в полумраке стояла тёмная толпа – вспыхивали огненные сигареты, мотоциклы ворочались и светили фарами…
Я люблю ребят этой широты - простые русские лица, золотые волосы. Когда убегаешь от них, об этом, правда, не думаешь… От первого удара колом по голове я потерял равновесие, но тут же вскочил и понял, что лучше покинуть это народное  увеселение. Покинуть целеустремлённо. Никаких жизненных интересов там не было - значит и воевать не за что. Лежала густая, серая роса, а местность была неровная, и я падал через каждые два  шага. В это время меня успевали задеть – то ногой, то пряжкой солдатского ремня. Над головой пролетал уже знакомый мне кол. Их было человек восемь.
Когда я забежал в наш сарайчик, то сразу не мог остановиться и какое-то время бегал в темноте по двум моим старшим товарищам и одному ровеснику, объясняя им ситуацию вкратце (они были в спальных мешках). Отовсюду слышались крики. Потом раздался выстрел, и люди снаружи сразу исчезли. Словно ветром сдуло. Стрельнул спросонья добрый человек - хозяин сенного сарая дядя Ваня. Всё, хлопцы, танцы закончилися! Пора по домам!
Я вышел на двор подышать перед сном, ощупать лицо и голову… Воротник куртки был порезан - пряжкой ремня… Внутри сарая ругались, укладываясь на ночь, неромантичные люди. Это было ещё ДО ТЕБЯ.
 
ЗОЛОТАЯ АЛЛЕЯ
Любовь моя, цвет зелёный.
Зелёного ветра всплески.
Ф. Г. Лорка   «Сомнамбулический романс»
Почему-то фотографии не передают твоей красоты. Ты прекрасней любой из них  в тысячу раз. И сейчас, через столько лет! Фотографирую тебя на белом мосту, на фоне парка и оврага. Ранняя весна, закат…  Мы идём в Золотую Аллею - когда-то любимое наше, заветное место. Два ряда старых лип и чёрные чугунные скамейки…
- Знаешь, когда приезжают гости, и я вожу их по городу, всегда показываю им Золотую Аллею. Говорю: «Вот под этой липой меня когда-то, 30 лет назад, целовали. Это была моя первая любовь»… Помнишь эту липу?
Мы проходим аллею и вот – последнее дерево. На выходе. Как раз посередине… Мимо не пройти. Кто его посадил? Для нас специально.

ОБ ОДНОМ ПРОЩАНИИ               
 … чтобы в глухом поречье
век не искать нам встречи.
Ф. Г. Лорка   «Поэма о солеа (встреча)»
Долго я не мог приехать в твой город. ВГИК, пятый курс. Какой-то тёмный смерч закрутил меня по-настоящему – не вырваться, хотя ты и  писала, что нам очень нужно поговорить. Всё было как нарочно – и письма твои, где ты назначала встречу, опаздывали. И много, много всего…
Я не смог сообщить о своем приезде заранее. Пришлось идти к тебе домой. В первый раз.  Дом двухэтажный, с деревянными лестницами… Краем глаза вижу интерьер, зелёную дорожку на полу и родителей. Смотрю в твоё лицо… и говорю о том, что вот, я приехал, давай встретимся, буду ждать тебя через два часа в Сквере Мира, хорошо? Попрощался и вышел.
Ты пришла. Навсегда запомнил я этот твой белый платочек-паутинку и твоё лицо. Март был снежным… Наш с тобой  город - голубым и фиолетовым. Редкие розовые дымки…  Но это всё я потом увидел - с какой-то горы, с  железнодорожной насыпи, а сейчас… только твоё лицо… Но как же больно мне!..
- Мы подали заявление. Нет, уже ничего поделать нельзя… Я тебе писала – надо поговорить, а теперь уже поздно. Я плачу, не обращай внимания... Вон и мама тоже плачет! Она же всё понимает… Она не могла отпустить меня одну…  Прости… Нет, нет, уже поздно! Я же тебе говорю – поздно. Поздно!.. Не надо! Пожалуйста, не надо. Прости…
Возле моего плеча появилась невысокая плотная женщина.
- Ну всё, прощайтесь. Пора.
Я отступаю, глядя на тебя сквозь крупные снежинки:
- Прощай...

 ЭТА КНИГА ПРОПАХЛА ТВОИМ ТАБАКОМ…               
Разбираем альбомы по живописи. Ты ведь за свою жизнь была почти во всех музеях Европы. В отличие от меня. Вот Брейгель «мужицкий». Я его когда-то зачем-то тебе подарил. Видимо, это было тогда у меня самое ценное. Разворачиваем книгу…
- Помнишь, я тебе писала ещё, - она просто пропахла вся табаком! А после уже я услышала песню  Долиной.  Я её потом часто слушала…
Эта книга пропахла твоим табаком,
И таким о тебе говорит языком…
Не жалей ни о чём, дорогая…

«ДЕЛИКАТО»
Но и любовь – мелодия…
А. С. Пушкин «Моцарт и Сальери».
Ясно, уха нет. Орать-то можно!
К. А. Коровин. «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь».
Слышал я, что итальянские преподаватели бельканто запрещали начинающим ученикам форсировать звук. Сила голоса  со временем придет, но если сейчас начать форсировать, то может исчезнуть очень важное - то, что называется - «деликато»!..
 Наши этюды и рисунки того времени были трогательны, внимательны, благоговейны… Наш педагог по композиции говорил – не надо думать, что вы только когда-то потом начнёте создавать что-то настоящее. Может так оказаться что то, что вы делаете сейчас, и будет самое лучшее. Или, во всяком случае, очень-очень ценное… Берегите ваши работы!
Я смотрю сейчас на какой-нибудь простой карандашный рисунок с той первой практики и чувствую его особую тонкость и чистоту. «Деликато»! Он как-то по особенному на меня влияет, он мне даёт очень-очень многое – по сравнению с поздними, более, казалось бы, мастерскими вещами. Как будто я рисовал серебряным карандашом. Какая-то особая мелодия...  Как первая любовь.

ПРОСТИ…
Медлила река, звенел ручей...
Ф. Г. Лорка   «Люди шли»
Летают стрекозы, неспешно шевелятся ивы… Ты говоришь, глядя в сторону:
- Когда мама уже умирала, она сказала мне: «Прости, доченька! Может, мы сделали тебя несчастной…»
Я рассматриваю твой затылок, светлые пряди волос, голубые дали… Профиль твой – розово-золотой на вечернем солнце…
- Это она о чём?
- О тебе… О том, что они же вмешались тогда в мою жизнь. А я не могла ослушаться.

ЖЕНЩИНА ИЗ АРГЕНТИНЫ
В этом-то и вопрос, - сказал кролик.
А. А. Милн    «Винни Пух и все-все-все»
У меня есть друг, когда я с ним встречаюсь, мне всегда почему-то кажется, что я попал на курорт... В маленький городок, где живут легко и беззаботно. Ходят по бульварам, смотрят на нежные закаты. И все в каких-то тонких шёлковых рубашках… (Мужчины, разумеется).
Этот друг мой не на шутку увлёкся фотографией, но на его художественных (чёрно-белых) снимках я с удивлением увидел… большие мотки ржавой колючей проволоки, фрагменты странных заводских механизмов, разбитые рамы, сапоги, брошенные в грязи и тому подобное… 
И вот - выставка. Стильные пожилые дамы. Щебетанье. Фуршет… Я отвлёк автора на минуту и начал было ему говорить - осторожно, разумеется, - о том, что  художник создаёт образы, из которых всё-таки мы в итоге и состоим - наш внутренний мир. А вот, например, англичане в эпоху революций состояли из английских сказок и это, как считают, спасло их от всеобщего европейского безумия… Тут к нам присоединился один московский интеллектуал - в круглых роговых очках и бороде, усы по-настоящему изящно подкручены. Шевелюра – львиная, с красивой проседью. Понятно было, что он действительно, как говорил один юноша, – «глубоко сидящий».
Поначалу он мягко, но твёрдо возражал,  причём как… Я говорю:
-  Вот, например, Перов…
Он:
- Василий Григорьевич Перов… Да… Но дело в том, что…
Я волнуюсь:
- Или взять Саврасова… 
Он:
-  Алексей Кондратьевич Саврасов действительно… Но нельзя забывать о том, что…
Такой гнилую конину жрать не будет. Так, кажется, у Булгакова. (Как, кстати, его имя отчество? Михаил  Афанасьевич!) В общем, я почувствовал, что немножечко теряюсь на этой территории и закончил по-другому:
- Мне кажется, что фотография, как и вообще произведение искусства, должна быть такой… Вот, допустим, у вас есть первая любовь. И она живёт теперь, допустим, в Аргентине… Вы присылаете ей фотографию. А она, эта женщина, - одна. Личная жизнь не удалась и так далее…
И вот, ваша фотография должна быть такой, чтобы она просыпалась утром, взгляд её падал на фото, и она сразу понимала, что жизнь это чудо… Что Господь бесконечно милосерден, и он любит её… Что и сама она удивительная! Каждый глаз её – прекрасная планета… Агатово-зелёная… Что в неё до сих пор влюблён  один человек. И будет влюблён всегда. И жизнь её совсем не напрасна. Она имеет смысл глубокий! И всё ещё будет очень хорошо. Очень-очень хорошо…
И так должно быть каждый раз, когда она смотрит на вашу фотографию. И утром и на закате и под луной... И когда с кем-то, и когда одна.
Мой собеседник наклонил было свою серьёзную голову, но вдруг улыбнулся:
- А вы знаете, пожалуй, я соглашусь… Пожалуй, я соглашусь…

   Июль   2014 год