Фрося. Глава 26

Глава 26

     Степан закурил очередную папиросу, всмотрелся в лица внимательных слушателей, поправил повязку на глазу и продолжил:
     – Мы сидели возле какого-то штаба и вдыхали запах свободы и солдатской кухни, ведь мы последние дня два почти ничего не ели и говорили между собой, что скоро нас определят кого в госпиталь, а кого на передовую. И так станет хорошо, не надо будет скрываться и искать врага, он будет перед тобой, бей его, гада, и гони назад в неметчину. А нам даже не дали поесть, а сразу потащили на допрос.

     По кабинету взад и вперёд прохаживался капитан. Вы даже представить себе не можете, что у него был за взгляд. Он смотрел на нас сразу, как на преступников. Наверное, минут десять так ходил и буравил нас подозрительно поочерёдно, а мне и сидеть-то было трудно, болела раненая нога, гноился выбитый глаз, страшно хотелось пить и кушать.
     А тут капитан резко выдернул пистолет из кобуры и как заорёт:
     – Лазутчики, предатели, немецкие выкормыши!.. – и каждому из нас тычет этим пистолетом в лицо.
     И тогда наш третий уцелевший, которого мы толком и не  знали, вдруг быстро заговорил:
     – Товарищ капитан, этот, – он кивнул в мою сторону, – точно из партизан, а этот, – он глянул в сторону Алеся, – был переводчиком у немцев, сам лично это видел. А я из крестьян, помогал партизанам, чем только мог.
     А капитан так ехидно:
     – Помогал партизанам, говоришь, разберёмся, кому ты помогал, поищем свидетелей, вы, западники, все одним миром мазаны, немецкие прихлебатели...
     Ну, а ты, великий партизан, как туда попал, из-под бабьей юбки или окруженец? – и уставился на меня, как на лютого врага…

     – А я, как происходило, так и излагаю… что, мол, был в окружении. Нас захватили в плен. Потом какое-то время находился в лагере для военнопленных. Нас посылали на работу восстанавливать мост. Оттуда я бежал вместе с другими ребятами. Пробирался в родные места, наткнулся на партизан и остался в этом отряде, где и провоевал до тех пор, пока меня не захватили эсэсовцы во время карательного рейда.
     Рассказываю ему, как мы тогда с небольшой группой партизан отвлекали фашистов от основного отряда. А он на меня опять как закричит:
     – Трус поганый, когда другие жизни отдавали за Родину, он в плен сдавался, шкуру спасал! Ещё выясним, может, ты немцами был завербован и к нам подослан, ничего, расколем и тебя.

     А потом он резко повернулся к Алесю:
     – Ну, а ты вражеская морда, что скажешь, почему не воевал в рядах Красной армии, дезертир? Почему на фашистов служил, сытой жизни хотел? Почему сюда припёрся, скрыться захотел или подослан?
     А Алесь так спокойно ему в ответ:
      – Я не мог вступить в ряды Красной армии, потому что в Поставы прибыл из Польши, ведь на Родине не был с тридцать девятого года, а у немцев пришлось служить по заданию местного подполья...
     И тут капитан со всей силы ударил его пистолетом по лицу так, что кровь брызнула во все стороны...
     – Сволочь, мразь! Фашистский выродок, кому здесь туфту вправляешь!.. – и опять пистолетом по лицу. Алесь и упал на пол, потеряв сознание от этого страшного удара...

     Фрося вскрикнула и закусила кулак. Лицо ксёндза побледнело до мелового оттенка. Степан вновь закурил и продолжил:
      – Я понимаю, каково вам это слушать, а я это всё видел, как капитан ещё несколько раз ударил ногой лежащего без сознания Алеся. Потом он вызвал солдата, и тот облил его холодной водой, привёл в сознание и усадил на стул.
Мне было больно смотреть, как текла кровь на рубаху… И тут я уже не выдержал и говорю нашему палачу, ведь он и взаправду был подпольщиком, это же можно выяснить в Поставах. И это факт, что мы были спасены им из застенков гестапо... Вот, товарищ подтвердит это, – и кивнул в сторону того крестьянина, что сидел рядом со мной, с которым мы делили все тяготы плена и дороги на пути к соединению со своими.
     Как я только успел это ещё сказать… Капитан кинулся ко мне, схватил за грудки и давай трясти, и так, что все раны открылись, а их на теле у меня было немало после зубов и когтей немецких собак и пыток гестаповцев.
     Потом он приказал нас увести, и вот тогда мы в последний раз встретились глазами с Алесем. Ох, сколько в них было боли, печали и обречённости. И ещё чего-то, что он не мог мне в этот миг сказать… – возможно, это и то, чтобы я при встрече рассказал вам нашу тяжёлую историю.

     Фрося плакала, уткнувшись в колени. Вытирал слёзы со своих дряблых щёк старый Вальдемар, а Степан продолжал:
     – Больше после того я Алеся не видел. Говорят, таких отправляют в застенки НКВД и там проводят полное расследование, затем судят и кого расстреливают, а кого отправляют в Сибирь в лагеря. Но про его судьбу я больше ничего не слышал, хотя пытался выяснить у заключённых, с которыми вместе потом два года отсидел в одном из таких лагерей, куда меня отправили после госпиталя, где слегка подлатали.
     Вот и весь мой рассказ, работник с меня уже никакой, да и вины, кроме того, что сдался в плен, на мне не обнаружилось, и вот комиссовали и отпустили домой «защитничка Родины», так меня назвали перед освобождением...
     Степан горько усмехнулся, вывернул остатки содержимого из бутылки в кружку и долго с причмоком тянул водку, пока не допил до дна.
Вытер рукавом губы, подышал часто, понюхал хлеб, кинул кусочек в рот и, поднявшись, заплетающимся языком произнёс:
     – Пойду я уже, с сыном повидаюсь в другой раз, а вы сильно не горюйте, может, ещё где живой ваш Алесь.


Глава 27 по ссылке: http://www.proza.ru/2016/03/13/1892