С тобой или без тебя. Глава 29. По дороге в Рим

Они в самом деле оказались готовы выехать из Чивитавеккьи на рассвете.
И Клементина была этим несказанно удивлена.

Накануне она не восприняла всерьез предупреждение мужа. Полагала почему-то, что говоря «завтра с утра», он имел в виду утро вообще. Первую половину дня.
Однако, солнце еще не взошло, а они уже завтракали в общем зале. И лошади были запряжены в экипажи, а багаж упакован и погружен.

Несмотря на то, что ко времени обеда они планировали быть на месте, люди Мориньера ели плотно – макали в яичницу свежеиспеченный хлеб, закусывали щедрыми ломтями байонской ветчины. Разговаривали привычно громко. Насмешничали и смеялись. 
Сам же Мориньер сидел напротив Клементины, задумчиво жевал поданное ему на отдельной тарелке мясо. Механически подносил к губам чашу с бульоном. Кажется, вовсе не слышал поднятого мужчинами шума.

Клементина долго смотрела на него. Наконец, не выдержала. Наклонилась вперед, произнесла негромко:
- Что-то не так, сударь?
Он раздвинул в улыбке губы, сверкнул зубами.
- Все прекрасно, сердце мое.

Клементина кивнула – значит, показалось.
Опустила взгляд в чашку с горячим шоколадом. Вспомнила, каким чудесным было ее собственное пробуждение.
Она не могла бы определенно сказать, отчего именно она проснулась – от тихих ли шагов Полин, отворившей ставни, от свежего ли ветра, ворвавшегося в спальню, или от легкого прикосновения к коже. Она просто вдруг, в одно мгновение, вернулась в этот мир – полный звуков, ароматов и до краев наполненный нежностью.

Еще не открыв глаза, она знала, что муж ее – рядом. Чувствовала его дыхание, тепло его тела. Понимала: он, должно быть, лежит теперь на боку, опершись на локоть. И смотрит на нее. Она была в этом почти уверена. 
Мориньер кончиками пальцев водил по ее лбу, по носу. Потом повернулся – кровать чуть слышно скрипнула. Навис над ней, коснулся губами ее глаз – одного, потом другого.
- Просыпайтесь, душа моя. Время вставать, – прошептал.

А она еще притворялась, что спит – в надежде продлить эту мимолетную ласку. Впрочем, обман не удался. Мориньер рассмеялся тихо.
- Открывайте глаза, Клементина. Я вижу, что вы проснулись. У вас дрожат веки.
И она, досадливо улыбаясь, повиновалась.
Пробурчала только притворно-недовольно:
- Что вы за человек, в самом деле? Почему бы вам было не сделать вид, что вы ничего этого не заметили?
Он поцеловал ее – жарко, уверенно и одновременно так, что ей сразу стало ясно, что продолжения не будет.

- Ради вашего удовольствия, сердце мое, – сказал, отстраняясь, - я изображал бы слепого глупца до конца своих дней, если бы не одна мелочь: я сам приказал всем быть готовыми на рассвете отправляться в дорогу. И мы не можем заставлять их ждать.
Она тогда обхватила его за шею, прошептала, уткнувшись носом ему в грудь.
- Ну и ладно. Ну и пусть. От одной минуты ничего не изменится. Они и не заметят, что мы задержались.
И он обнял ее. И лежал рядом. А она прижималась к нему всем телом. И ей казалось, что она никогда не была счастливее. 

*


И позже, когда экипажи уже двигались по дороге, она продолжала лелеять внутри себя это ощущение. Виды, мелькавшие за окнами, вполне этому способствовали.
Справа от дороги синело море.
Слева – тянулись бесконечные ряды виноградников. Они убегали вдаль, взбирались на холмы, и наконец тонули в голубоватой утренней дымке.
Лоза была не слишком высока. И с дороги выглядела серой от пыли. Но это не мешало Клементине любоваться ею. В какой-то момент она не выдержала вдруг, повернулась к мужу – тот молча все это время наблюдал за нею. Воскликнула:
- Мы можем остановиться? На минуточку.
Он кивнул. Выглянул в окно. Отдал распоряжение двигавшемуся чуть позади кареты верховому.

Она выскочила из экипажа раньше, чем он успел подать ей руку. Сошла с дороги, шагнула в междурядье, опустилась на колени, приложила ладони к  теплой, рыхлой земле.
Справа от нее, в торце ряда, рос розовый куст. Слева, на расстоянии десятка шагов были высажены низкорослые кусты крыжовника. За ними – возились люди. Проверяли кисти на зрелость, собирали готовую ягоду в корзины.

Клементина прикрыла глаза. Грелась под лучами ласкового утреннего солнца, вдыхала истомный дух земли.
Детство. Это оно нагнало ее неожиданно, ударило между лопаток, как при игре в салочки. И она вдруг захлебнулась воспоминаниями, потерялась – прямо тут, среди скрученной, отливающей сине-зеленым лозы.
Клементина зарылась пальцами в землю, сжала ее в кулаке. Потом ссыпала комочки ее обратно – к самым корням виноградного куста. Она не видела, как старик – один их тех, что работал на плантации – подошел к Мориньеру. Услышав бойкую его речь, не обернулась – она все равно не понимала ни слова. Вскинула голову только, когда Мориньер подошел, встал у нее за спиной.
- Вы готовы ехать дальше? – спросил.

Клементина оперлась на предложенную ей руку, поднялась. Он развернул ее кисти ладонями кверху. Достал платок, подозвал движением головы одного из своих людей. Тот подбежал, протянул Мориньеру флягу.
Пока Мориньер, намочив ткань, стирал с ее ладоней землю, она молчала. Потом подняла на мужа взгляд.
- Что он говорил? – спросила.
- Кто?
- Тот старик.
- Интересовался, не нужна ли госпоже помощь, – улыбнулся Мориньер.

Она шла к экипажу молча. Задыхалась от любви ко всему, что ее окружало. И от этой самой любви, которая не помещалась теперь в ней, у нее кружилась голова.

Уже в карете, глядя с улыбкой как, неожиданно озаботившись чистотой рук, она взялась оттирать с ногтей следы своего романтического порыва, он спросил:   
- Вам нравится здесь?
Она кивнула:
- Очень. Если забыть о море, что плещется по ту сторону дороги, то вот это все, – она обвела рукой проем окна, – ужасно напоминает Брассер. Там, за рекой, были ровно такие холмы и такие виноградники. И мы переправлялись на лодках на ту сторону, чтобы поесть ягод. А сторожа гоняли нас…
Он со снисходительной недоверчивостью двинул бровью.
-  Вы ели незрелые ягоды?
- Я была несносным ребенком, – улыбнулась она в ответ.

Мориньер замолчал. Через какое-то время – пауза оказалась довольно долгой –  сказал:
- Я рад, что вам здесь нравится.
 Клементина уже снова смотрела в окно. Но расслышав какие-то новые нотки в голосе мужа, обернулась.
- Почему? – спросила настороженно.
- Потому что мне будет легко думать, что я оставил вас в месте, которое вам приятно.
Она распахнула глаза.
- Я не понимаю.
- Ситуация изменилась, и дальше я отправлюсь один. А вы подождете моего возвращения здесь, в Риме. Точнее, я полагаю…
Она прервала его коротким «нет». Для верности – для того будто, чтобы он точно понял – качнула головой.
Он потянулся к ней.
- Послушайте, Клементина…
- Нет, – Клементина отдернула руку, которой он хотел коснуться. – Я без вас не останусь.
Отвернулась к окну, прижалась к стенке кареты, старалась отодвинуться от него как можно дальше – для того будто, чтобы он не мог дотронуться до нее.
Он и не пытался больше. Откинулся снова назад, прикрыл глаза.

*

В карете повисла напряженная тишина. Клементина смотрела в окно. И почти не шевелилась. Молчал и Мориньер.

Заговорил спустя некоторое время – мягко, спокойно, будто и не слышал недавно резкого протеста жены, будто и не помнил о нем. Взялся рассказывать ей о Риме, об отце Олива.

Она по-прежнему не глядела на него. Когда он обращался к ней – отвечала, но была лаконична и холодна.
За время пути он четырежды услышал «нет», и только один раз «да».

Мориньер, впрочем, обескураженным не выглядел и не проявлял нетерпения. Медленно продвигался в нужном ему направлении. Не настаивал на немедленной реакции. Следил из глубины кареты за выражением ее лица. Был доволен тем, что она не умела скрыть от него свои мысли. Они отпечатывались на ее лице, и ему не приходилось угадывать – вряд ли он понимал бы больше, если бы она произносила все, что думает, вслух.
 Он был убежден, что добьется своего. Надо только сохранять выдержку.