Метод свиданий, или работа над ошибками, 41 глава

Глава сорок первая. – Будьте, как дети…
* * * * *
Говорят, все младенцы и маленькие дети – прекрасны. Жизнь в очередной раз заставила меня усомниться в категоричности любого высказывания или обобщения, претендующего на роль абсолютной истины. Конечно, большинство детей, от недавно появившихся на свет и до почти пятилетних малышей, вызывают умиление, когда смотришь на них, на их чистые незапятнанные злом мордашки, когда видишь, как они неуклюже, но искренно постигают законы этого мира, как взрослеют или хотят, чтобы их воспринимали не как детей. Но во всяком правиле бывают исключения и я, когда переступил порог собственного дома уже с крошечной дочуркой на руках вместе с моей любимой женой Урсулой, то почти сразу же убедился в непреложности этого постулата.
Моя благоверная так плотно закутала нашу дочь, что мне до дома совершенно не удалось разглядеть, как же выглядит наша малышка. И оказавшись под сенью нашего жилища, я изъявил желание полюбоваться ребенком.
-О, Ник, она чудесна и прекрасна! – ответила мне с восхищением моя жена. – Ты взглянешь на нее и влюбишься с первого взгляда. Такого красивого и замечательного ребенка я еще не видела.
Когда Урсула наконец развернула дитя, высвободив его из под слоя пеленок, то вопросительно посмотрела на меня.
-Ну, как тебе наша дочь? – ее глаза светились чистой и святой радостью.
Я перевел свой взгляд на младенца и в первый момент испугался: передо мной лежал маленький телесный комочек буровато-красного цвета кожи, с черными волосиками на голове, с совершенно отсутствующим выражением лица, весь скукошенный и хныкающий по любому поводу. «Боже мой, где же она увидела здесь красоту, когда здесь больше кошмара!? – с ужасом подумал я. - Понятное дело, что для любой матери, ее ребенок есть самый красивый во всем мире, но где же объективность?».
Урсула все еще ждала от меня ответа. Глядя на нее, я понял очень остро в тот самый миг, что если я сейчас не совру и скажу правду, что я думаю о нашей дочери, то заработаю себе врага на всю оставшуюся жизнь. Я подавил в себе чувство брезгливости по отношению к своему чаду и, стараясь привлечь к себе ее внимание, притворно воскликнул:
-Такая забавная! Ничего подобного я еще не видел.
-Правда!? Она понравилась тебе? – Урсула в порыве нежности прижалась щекой к моему плечу.
-Разумеется, я в восторге от нее, - подтвердил вяло я.
-Смотри, какие у нее маленькие ручки, какие крохотные ноготки, а носик! – моя жена осторожно прикасалась к ребенку, гладя его и разговаривая с ним.
Урсула взяла малышку на руки и приложила ее к своей груди. Дочурка усиленно заработала маленькими губками, добывая себе пропитание, и вскоре, наевшись, мирно заснула. Жена уложила ее в манеж, а сама прилегла отдохнуть, чтобы немного набраться сил. Как только она уснула, я тут же подсел к манежу и стал пристально разглядывать дочурку. «Должен же я полюбить хоть как-то собственного ребенка, иначе я возненавижу его! – размышлял я. – Нашла же Урсула что-то прекрасное в дочурке, а почему я тоже не смогу найти в ней что-то, за что бы я стал относиться к ней с большей нежностью и заботой?».
За размышлениями над новорожденным чадом я и не заметил, как девочка проснулась и зашевелила своими ручками и ножками, но она была завернута в пеленку и, естественно, не могла вырваться из пут, сковывающих ее. Ее голубые глаза заскользили по окружающему ее пространству комнаты, ни на чем не задерживаясь. Вдруг ее взгляд остановился на мне и…о, чудо! – она улыбнулась мне!!! Я был готов подтвердить это даже под судебной присягой: она конкретно улыбнулась мне, как будто знала, кто я такой для нее.
-Узнала своего отца! – восхищенно прошептал я вслух. – Она поняла, что я ее папа!
Слезы умиления навернулись на мои глаза и я сжал кулаки, находясь в сильном душевном волнении. Одной улыбки ребенка было достаточно, чтобы я уже совершенно по-другому смотрел на собственную дочь. Поистине, Господь велик, что может вот так пустяком изменить что-то в человеческой душе, наполняя ее любовью к существу, получившему рождение от тебя и принесшему частичку тебя в другом качестве в этом безумном и суетном мире.
С тех пор я, как только появлялся у себя дома, то ни на шаг не отходил от своей маленькой доченьки, то помогая пеленать ее, то купать вдвоем с Урсулой в небольшой пластмассовой ванночке, куда жена предварительно добавляла отвары из чебреца и еще каких-то полезных для ребенка трав. Временами приходилось чуть ли не часами носить дочь на руках, прежде чем она засыпала, и когда это происходило я тут же валился рядом с ней, словно подкошенный сноп пшеницы.
Иногда среди ночи малышка будила нас своим плачем и приходилось качать манеж, пытаясь напевать нечто вроде колыбельной песенки насколько позволяли мои музыкальные таланты. Мы старались делать это с Урсулой по очереди, потому что только в этом случае кто-то один мог отдохнуть, а потом другой подменял его, пока тот отдыхал. Ребенок отнимал практически все свободное время и я иногда горестно вздыхал, думая, что поскорее бы он подрос и мог хоть как-то развлечь сам себя или позаботиться о себе, а не быть беспомощным поленом в детской кроватке.
Странно, но когда мы вырастаем и становимся взрослыми, то умеем и знаем так много, что трудно поверить в тот факт, что в этот мир мы родились абсолютно беспомощными и любая букашка была сильнее и проворнее нас, и если бы не наши родители, которые заботились о нас, то нам бы грозили смертельные опасности со всех сторон. Но больше всего меня угнетало не это, а то что мы с Урсулой никак целый месяц не могли назвать ребенка. За этот период меня уже конкретно подрывало то, что, говоря о нашей дочери, мы употребляли такие местоимения и существительные, как «крошка», «она», «солнышко», «зайка» и так далее.
-Так дальше продолжаться не может, Урса! – однажды с жаром заявил я. – Мы скоро в книгу рекордов Гиннеса попадем: дочери месяц, а у нее до сих пор нет имени.
-Хорошо, как ты предлагаешь ее назвать? – жена вопросительно посмотрела на меня.
-Мне нравятся имена Карина, Кристина, Римма, Агата… - начал было перечислять я, но Урсула ехидно перебила меня: - Ага, Агата Кристи, еще скажи! Нет, мне не нравятся все эти имена. Они не подходят для нашей дочери!
-И что же ты предлагаешь? – я потихоньку закипал, потому что не получалось по моему.
-Давай назовем ее Сашенькой или Наташей, - предложила супруга.
-Александра!? – я поморщился. – Фу, какое-то мужицкое имя! И Наташа тоже не пойдет. Пошло, банально и напоминает анекдоты про Наташу Ростову.
-Ну, тебе не угодишь, Ник! – от обиды Урсула надула свои бледные щеки. – Тогда предлагай еще что-нибудь!
-Екатерина или Елизавета, - я брякнул первое, что пришло на ум.
-Что это тебя на царские кровя потянуло!? – усмехнулась моя жена. – Катя, от слова «катать», а Лиза, Лизонька, от слова «лизать». Мне не нравится!
-Ну, почему? – возмутился я. – Прекрасные русские имена, и не нужно ничего катать или лизать. Что за глупости приходят тебе в голову? Так можно опошлить все имена!
Дать имя ребенку оказалось не таким пустяковым делом, как нам с Урсулой показалось с самого начала. Мы взяли энциклопедию имен и принялись по алфавиту, начиная с буквы «А», обсуждать всевозможные варианты. Но не тут-то было! Те имена, которые нравились мне, Урсула отвергала напрочь, а которые предлагала она сама, я из противности высмеивал злыми словами.
-Я, как отец, должен сам дать имя ребенку! – настаивал я, горячась изо всех сил.
-А кто его рожал? – возражала Урсула. – Я его мать и именно я должна дать ему имя.
-А если бы не я и не мое семя, ты не смогла бы зачать ребенка! – не сдавался я.
-А ты попробуй родить без меня, без женщины! – моя жена лупила меня тем же самым оружием, что и я ее.
Через час словесных баталий я все больше стал склоняться к мысли, что дочь так и будет жить без имени, и мы будем звать ее как барана или собаку, обращаясь к ней междометиями типа «эй, ты, иди сюда!».    
-Урсула, любимая! – взмолился я. – Мы же с тобой не враги! Ну, давай как-то договоримся между собой. Ребенок тридцать дней без имени. Это же позор! Над нами скоро все друзья и родственники будут смеяться. Мы что контуженные, что не можем назвать дочку?
-Я не знаю, как нам договориться? – Урсула развела руками. – Ты ведь отвергаешь все мои варианты, потому что, как мне кажется, хочешь настоять на своем.
-Давай так, ты предложишь свой один вариант после пятиминутного раздумья, а я свой. Если мы не придем к консенсусу, то кинем жребий! Напишем оба имени на бумажке и которое вытащим из шапки первое, так и будут звать нашу дочь. Такой вариант тебя устраивает? – я все еще пытался развязать наш гордиев узел, не прибегая к крайним мерам.
Она кивнула в знак согласия головой и мы задумались на пять минут, разойдясь в разные комнаты. «Собственно говоря, а какая мне разница, как будут звать нашу дочь? – коротко помолившись Богу, спросил себя я. – От этого она не перестанет быть моей дочерью. Пожалуй, я уступлю Урсуле, она будет довольна этим и я сохраню ее расположение ко мне». Я буквально ликовал от пришедшей мне в голову мысли, но на всякий случай выбрал имя Серафимы. Мне импонировало это имя, потому что предполагалось, что в детстве и вообще по жизни, ребенка бы звали Симой или Симочкой.
Урсула выслушала меня, слегка поморщившись от имени Серафима, но все же воздержавшись от комментариев по поводу моего варианта.
-Я хочу чтобы нашу дочь звали Вероникой, - негромко сказала она и я, притворно вздохнув с огорчением, потому что уже был готов согласиться на любой вариант, стал писать два имени на бумажках.
-Ты вытягиваешь, Урса, только чур я читаю, а то ты можешь и смахлевать, - заметил я, скатав две бумажки в трубочки и вкладывая их в ее меховую шапку, предварительно принесенную из прихожей.
-Разве я тебя когда-нибудь обманывала!? – возмущенно проговорила она. – Это ты убегал в ресторан и там волочился за своей блондинкой!
-Урсула, ну зачем ты выкапываешь мертвеца из могилы, я же попросил у тебя прощения! При чем тут это сейчас? – я тоже вспылил в ответ. – Я же шутки ради сказал, а ты сразу же сделала мне больно.
-Это ты мне сделал больно, обвинив в несуществующем обмане! – возразила она. – Хотя впрочем, умолкаю. Главное – дать имя дочери!
-Тяните, Леди Совершенство! – я сунул ей под нос меховую шапку.
Урсула без лишних слов, зажмурив глаза, вытянула бумажку и, не разворачивая, сунула ее мне.
-На читай, Ник! – коротко произнесла она.
Я развернул бумажку и прочел: «Серафима». «Есть на земле справедливость! – торжествующе подумал я. – Но мне это не нужно! Господи, прости меня за этот невинный обман. Ты же видишь, я делаю это из любви к жене, желая ей угодить!».
-Что там написано? – Урсула пыталась прочесть имя дочери по моим глазам.
-Ты выиграла, Урса, - смущенно произнес я. – Нашу дочь зовут… Вероника!
Пауза, выдержанная мною, была в лучших традициях различных ток-шоу. Урсула с радостью бросилась мне на шею. Я незаметно выкинул бумажку обратно в шапку и отодвинул ее в сторону. Итак, наша дочь стала Вероникой. Поздно вечером, в тот же день, когда малышка уснула в своей колыбели, моя жена Урсула подарила мне фантастические мгновения супружеской любви. Я лежал, истощенный физически, обнимая мою жену, но слегка обалдевший от своего счастья. С ней давно такого не бывало, а тут как будто что-то нашло на нее и она выдала все, на что была способна, как любящий меня человек.
-Ник, а ты ведь настоящий аферист! – неожиданно, когда я уже от усталости начинал дремать, сказала на ушко мне она.
-С чего бы? – взбодрился мгновенно я.
-Ты ведь наврал про Веронику мне, я вытащила другую бумажку, правда? – она посмотрела внимательно на меня.
-Ты ошибаешься, милая! – пытался увильнуть от ее взгляда я. – Откуда к тебе пришли такие мысли?
-Я еще тогда поняла по твоим глазам, что ты сыграл со мной в поддавки, но решила тебя не смущать! – заявила она. – А после того, как ты ушел в другую комнату, я на всякий случай проверила бумажки.
-Извини, так получилось: я не смог отказать тебе! – сдался я, поднимая руки вверх.
-А ты думаешь, почему я тебя сегодня так любила!? – она хитро прищурила глаз.
-Мы друг друга стоим! – негромко воскликнул я и затворил сахарные уста моей жены крепким и страстным поцелуем.
Бешеный конвейер обыденности и суеты завертелся с невообразимой скоростью: новый день сменял другой, неделя за неделей пролетали незаметно, а месяцы проходили как сутки. Вероничка подрастала на радость нам, ее родителям, и в скором времени ей исполнилось шесть месяцев. Она уже могла сидеть на своей пятой точке опоры и часами рыться в различных предметах, которые мы с Урсулой подбрасывали ей для того, чтобы она могла познавать этот мир в множестве окружающих ее вещей.
Больше всего Веронику впечатляли старые очки Урсулы и если она находила их, то все остальное меркло в ее глазах и как бы переставало существовать. «Что она в них нашла такого, что не может оторвать взгляда? – размышлял я, внимательно наблюдая за Вероникой. – Они уже и не блестят, так только один вид!». Но дочь была другого мнения об этом чуде оптики и временами пыталась попробовать их на вкус. Я тут же пресекал данное занятие, отбирая очки у ребенка, и пробовал переключить ее внимание на более достойные вещи.
Урсула за последние полгода немного поправилась, но эта прибавка в весе лишь придала ей больше шарма и, глядя на нее, меня не покидало некое ощущение завершенности.
-Слушай, Урсула, а тебе к лицу эти несколько лишних сантиметров на бедрах и в районе груди! – заметил восхищенно я, однажды пока дочь дремала в своей маленькой кроватке.
-Издеваешься? – смущенно переспросила меня она. – Я обязательно похудею, вот только сяду на диету.
-Я тебе дам диету! – я в шутку пригрозил ей кулаком. – Тебе нужно Веронику кормить. А какая из тебя будет кормилица, если ты будешь падать с ног от голодухи.
-Смотрите, какой заботливый папаша! – усмехнулась жена, окидывая меня взглядом своих прелестных глаз с ног до головы. – Не могу понять только, о ком ты больше заботишься: о дочери или обо мне?
-Это вопрос провокационный, потому что вы мне обе дороги.
-Скажи мне, Ник, а ты будешь любить меня, если я стану толстой и безобразной? – вопрос был задан вроде в шутку, но вместе с тем по выражению лица жены я понял, что для нее было не все равно. Но я был бы не я, если бы не поддел ее.
-От толстой и безобразной я ушел бы к молодой и красивой, - насвистывая, ответил я.
-Ну, ты и дурак, Ник! – обиделась она.
-А ты не толстей, следи за собой, - парировал я. – А вообще какой вопрос, такой и ответ.
-Значит, ты не любишь меня! – еще больше надулась она.
-А почему я должен заботиться о человеке, который сам себя не любит? Уважающий себя человек не станет опускаться до безобразия, хотя бы даже и внешне.
-А ты не хочешь попросить у меня прощения? – своим следующим вопросом Урсула сразила меня наповал.
-Что!? Ну, это уже супернаглость! Сама заварила кашу, а теперь я еще и виноват. Вот и люби после этого женщин, - я даже подскочил на месте.
-Я ему дочь родила, пожертвовала своей фигурой, личным эгоизмом, а теперь еще и выясняется, что никому это не нужно и что любимый муж собирается меня бросить, - на едином духу выпалила обиженно Урсула.
-Да разве это я имел в виду, когда говорил, что не буду любить тебя толстую и безобразную!? – я просто изумился от ее трактовки моих слов.
-Нужно думать, что и как ты говоришь! Ты ведь с человеком, а не со стенкой имеешь дело! – еще один словесный томагавк полетел в мой адрес.
-Когда я говорил то, что сказал, то хотел сказать этим лишь то, что я не хочу чтобы ты перестала следить за собой и превратилась в зачуханную домохозяйку. Мое желание заключается в том, чтобы ты оставалась всегда красивой и элегантной девушкой, как ты есть сейчас, - пояснил я.
-Девушкой? – с усмешкой переспросила меня она. – Если ты успел заметить, то я уже давно не девушка, особенно после рождения дочери.
-Не придирайся к словам! – воскликнул я, схватив жену обеими руками за плечи. – И вообще перестань быть старухой-ворчухой. Тебе всего лишь двадцать пять лет!
-Зачем ты напоминаешь мне о моем возрасте? – рассердилась она. – Хочешь сказать этим, что я старею?
-Если двадцать пять для тебя это старость, тогда я вообще древний старец, мне почти тридцать два! – расхохотался я.
Сегодня был явно аномальный день. Что бы я ни сказал, Урсула воспринимала в штыки. Иногда мне казалось, что она делала это из чисто спортивного интереса, то есть мне назло. Пришлось убедиться в справедливости народного изречения: «Милые бранятся, только тешатся» на собственном опыте.
-Мне казалось, когда я начал встречаться с тобой, что ты идеальнейшая из женщин, Урса! Но чем больше я тебя узнаю, тем больше понимаю, что как бы мы не любили друг друга в жизни, все равно придется пройти через кучу испытаний и столкнуться с несносным характером, и дурным настроением, и просто какими-нибудь непонятными зихерами. Люди всегда остаются людьми, даже если это и самые достойные представители человеческого рода, - меня потянуло на философские размышления.
-Как жаль, что я огорчила тебя! – моя жена погладила меня по голове. – Представляю твое разочарование. А вот я не питала никаких иллюзий в отношении тебя ни одной минуты. Но я любила тебя таким, как ты есть, хотя видела, что мне временами очень трудно будет с тобой. Но даже если ты и разлюбишь когда-нибудь меня и, возможно захочешь уйти к другой женщине, то я все равно буду любить тебя и ждать твоего возвращения.
-Начали со здравия, а закончили за упокой, - огорченно вздохнул я. – С чего бы это такие рассуждения? Я понимаю, что жизнь для мужчины, особенно по отношению к женщинам, сплошное искушение, потому что видеть рядом с собой прекраснейших из женщин и хотя бы втайне не желать обладать ими, - это утопия, но нельзя жить годы со страхом в душе типа: «Когда же муж наконец стратит и сбудутся худшие из женских опасений?».
-Да нет же, я уверена в тебе, в том плане, что ты действительно любишь меня. Конечно, ты можешь совершить ошибку, но у тебя всегда будет шанс вернуться назад, - заметила моя благоверная.
-Насчет ошибки ты права, Урсула. Одну ошибку я уже совершил некоторое время назад, - я ехидно поглядывал в ее сторону.
-Какую именно!? – она с любопытством посмотрела на меня.
-Когда женился на тебе! – хихикнул в ответ я.
Вам когда-нибудь приходилось ощущать на собственной шкуре, что ты переживаешь, когда пантера впивается в твое тело своими когтями? Не знаю, как вы, а я реально ощутил как ногти моей жены выразили ее негодование моим высказыванием в сенситивной форме. Если бы я не боялся разбудить спящего ребенка, то заорал бы дико от боли, но я подавил болезненные ощущения внутри себя и лишь негромко захрипел, как подстреленная на охоте лань.
-Ты что совсем с ума сошла и шутку юмора не понимаешь!? – я повалил ее на спину, держа ее руки своими руками и не давая щипаться и делать другие неприятные для меня вещи.
-Шути шути, но знай меру! – с трудом переводя дыхание, заявила в ответ она.
-Как ты вообще могла подумать такое, мать моих детей, что я жалею о том, что женился на тебе! – в этот момент я подражал одному киношному персонажу, которого играл незабвенный советский актер Фрунзик Мкртчян. – Я такую, как ты, искал долгих тридцать лет. Я ночами просто плакал в подушку от одиночества и тоски, желая полюбить и быть любимым. И когда наступал рассвет моя бедная матушка высушивала на балконе мокрую от слез наволочку.
-Ну ты, Ник, заливаешь по полной программе! Тебе уже можно за мастерство народного артиста Украины давать, - Урсула скептически покачала головой, освобождаясь из моих тесных объятий.
-Но в одном ты не можешь упрекнуть меня: я очень сильно люблю тебя, обожаю нашу маленькую Вероничку и с уважением отношусь к твоим родителям, - я начал перечислять на пальцах.
-Это уже три получается, а ты говоришь одно, - возразила жена.
-Это одно по духу, - заметил я. – Иди я тебя поцелую в подтверждение истинности своих слов, моя козочка.
-Сам ты козленочек! – рассмеялась в ответ Урсула.
Я окончательно понял, что чтобы я сегодня ни сказал, надо мной будут подтрунивать, шутить, высмеивать. «Ладно, найдем время для того, чтобы отплатить тем же, - в шутку подумал я. – Я ведь не злопамятный! Просто отомщу и забуду». В довершение всего, словно в русской пословице «Семь бед – один ответ», к вечеру к нам нагрянула моя не менее горячо любимая теща Алевтина Борисовна.
В принципе, она – женщина замечательная и заботливая, но с рождением внучки у нее открылось дополнительное достоинство, ранее остававшееся неизвестным: теща могла своей заботой довести до умственного расстройства. Ей нужно было сунуть нос куда угодно, во все вникнуть, расспросить, почему это так, а это иначе, и тут же дать свой мудрый совет. Из-за огромного количества советов, которые она выдавала за один визит, мне часто на ум приходил один грузинский анекдот, заканчивавшийся словами: «Эй, внучок, у нас же Страна Советов, а не страна баранов!».
-Как здоровье, зятек? – спросила меня мать Урсулы едва переступила через порог.
-Не дождетесь! – ответил я.
-Что ж стабильность это тоже залог успеха, - вздохнула она и, оставляя мое общество, направилась прямиком в детскую.
Наблюдать, а вернее слушать, как моя жена общалась со своей мамой доставляло мне поистине эстетическое удовольствие. Любую тему эти две женщины разбирали до таких тонкостей, что я часто изумленно качал головой и думал: «Вам бы не бытовухой заниматься здесь у меня дома, а возглавлять какой-нибудь департамент расследований в ФБР! Тут в головах такие залежи знаний и информации лежат, что сервера в Пентагоне просто отдыхают. Снимаю перед вами шляпу, мои милые женщины!».
Определенно, брак, семья и дети оставляют в душе человека неизгладимый след и меняют его до неузнаваемости. От той беззаботной Урсулы, слывшей элегантной, утонченной и светской барышней с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Нет, она не становилась хуже, просто она проходила процесс реинкарнации в иное качество, в иную социальную роль, а это всегда чревато глобальными переменами. При этом, меня больше всего интересовало: неужели и я так резко изменился и моя беззаботная молодость канула безвозвратно в лету?   
Отчасти это было так, я уже не мог прежними глазами смотреть на мир, хотя иногда еще допускал прежние поступки. В голове у нас, людей, меняется быстро, эдакая картинка бытия, но до того дорасти, чтобы и начать поступать во всем в совершенстве и ни разу не ошибаться, до этого еще, ой как, далеко! Поэтому мои взгляды на жизнь и мои поступки временами не согласовывались между собой, оставляя во мне какое-то ощущение раздвоенности. Это я потом уже много позже узнал, что человек сначала принимает истину в свой разум и она должна там прочно укорениться. Потом эта истина должна, образно говоря, спуститься вниз из головы в сердце и твердо основаться в нем. И уж только после этого разум и сердце должны вместе воздействовать на волю, чтобы в человеке появилась решимость жить иначе в сравнении с тем, как он жил раньше.
Я внимательно наблюдал за растущей дочерью и на примере ее детской жизни начинал понимать простейшие из духовных принципов жизни. Бывали случаи, когда ей что-то особенно хотелось сделать, а я знал, что это не принесет ей ничего хорошего, но она сильно капризничала по этому поводу, то я с тоской в сердце позволял Веронике сделать это и тогда, совершив какую-нибудь глупость, она уже понимала, что то или иное плохое, к примеру, на вкус и во второй раз это делать не нужно. Так я был свидетелем, в частности, того, что она ухватила в рот кусок мыла и попыталась его жевать. Как я смеялся, видя, ее мордашку полную недоумения, почему такая вкусно пахнущая вещь оказалась такой гадкой на вкус. Правда, если бы я признался Урсуле, что позволил дочери сунуть в рот мыло, мне было не поздоровилось, но из всего происшедшего я понял одну очень важную вещь во взрослой жизни.
Если Бог говорит человеку: «Сынок или дочечка, не делай этого!», то Он делает это совсем не из желания лишить человека чего-то очень приятного, кажущегося тому пределом мечтаний, а просто Он знает в бесконечной мудрости Своей, что финальный итог для любого из людей будет очень горьким и печальным. Не все то, что кажется нам хорошим и привлекательным, на самом деле таково по сути своей, это скорее напоминает смертельный яд, завернутый в блестящую упаковку.
Вероника подрастала и вскоре начала ходить своими ногами. Еще примерно через полгода она заговорила. Она была такой забавной, когда я водил ее сам или вместе с женой на прогулки. Иногда мне казалось, что в реальности она взрослый человек, просто вынуждена временно существовать в детском обличье. Она копировала наши поступки и иногда выдавала такие шедевры, что я в изумлении хватался за голову, узнавая в ней интонации своего голоса или высказывания Урсулы.
И самое главное, что произошло в течение последнего года, это было крещение дочери в церкви примерно в возрасте одного года от ее рождения. Священник, преподававший крещение нашей Веронике в церковной купели, немало удивил меня, задав вопрос нам с Урсулой, верим ли сами в Бога и Иисуса Христа. Мы оба ответили утвердительно.
-А то приходят сами не верующие, а детей хотят крестить! – назидательно сказал он, видя в наших глазах удивление. – Так мало сами не верят, то и в крестных родителей берут безбожников. И толку с такого крещения!?
-Постойте, отец Евгений, так что же получается миллионы людей, крестящие детей, без веры, получается, делают абсолютно ненужную и бесполезную вещь, как крещение, в жизни своих детей? – я вслух высказал личную, страшную в своей религиозности, догадку.
-У детей должны быть родители верующими или хотя бы, как минимум, их духовные воспреемники, то есть крестные родители. Кто-то должен ребенка учить в семье вере в Господа Иисуса Христа. Крестя дитя, они берут на себя ответственность воспитать их богобоязненными, чтущими Бога. А без веры все равно что баранов со стада крестить. Вроде крещеный, а толку никакого! – заключил святой отец и принялся за дело.