О чем молчит сосновый бор. гл. 6 Гибель Евги

Поднявшийся внезапно сильный ветер гнал по дороге клубы пыли, поднимая с земли мелкие камешки, которые, кружась в вихре вместе с сорванными с деревьев ветками, ударялись о плетни, о стены домов, больно били людей, не успевших найти укрытие.
   Под стрехами изб заметались ласточки, в стайках раскудахтались и притихли в испуге куры.
   Вслед за бурей, откуда-то из-за бора, медленно наползали темно-серые тучи, цепляясь рваными краями за верхушки сосен. Несмело выглянувшее из-за них солнце на мгновение замерло и снова спряталось.
   Молния ослепила испуганных людей, разорвав налитую тяжестью тучу, нависшую над деревней. По всей округе оглушительно загрохотало.
   Снова ослепительно резанула молния, и земля беспомощно распласталась под сплошным потоком дождя и града.
   Черная страшная туча уходила в сторону, высвобождая место солнечным лучам, по очереди выныривающим из-за нее.
   Гроза наконец ушла далеко, и раскаты грома стали еле слышны. Глазам людей предстала земля, покрытая сплошь толстым ковром из белых крупных градин. На плетнях жалкими осколками болтались расколоченные глиняные горшки. Когда град растаял и земля впитала в себя последние капли влаги, стало понятно, что бОльшая часть урожая погибла. Все посадки перемесило, сравняло с землей: картошку, огурцы, капусту… Люди растерянно поглядывали друг на друга, не в силах что-либо исправить.
   Многие семьи на Кукуе  выращивали  для продажи лук, который родился тут на редкость крупным и сочным. Особенно ценились огороды на капустянке, где земля давала такие богатые урожаи, что иные за вырученные от продажи лука деньги могли купить корову или поставить дом.  Кто-то надеялся на заработанные летом деньги сыграть по осени свадьбу.
   Прошедшая гроза не только разрушила надежды многих семей поправить свои дела, но и вселила страх перед предстоящей зимой, с приходом которой мог наступить голод.
   И опять пополз от двора ко двору, нагнетая страх, слух, что, де, беды все – от «ведьминой дочки из черного племени». Бабы, встречаясь, вели разговоры о том, что пока живет в деревне ведьма, не быть добру, избавляться надо от нечистой силы.

   - Мы давеча приехали на свое поле, а там – заломы по всему краю, не иначе, Евга порчу навела. Вот, без хлебушка остались… - говорила Пелагея Куренкова.
   - Так ить и ихнее поле побило, - возразила было Полина Паршина.
   - У их закрома полны, не оголодают, чай, а нам куды деваться, на новину уся надежа была… - зашумели бабы.
   - А у меня цыплят градом побило, всех изничтожило! – потрясая старческими сухими кулаками, сыпала проклятия Василиса Петренко. – Я уж и избу, и двор маком обсыпала, а не помогло, такая сила, видать, у ведьмы этой!
   - У моей коровки ишо по весне молоко увела, чуть не насмерть задоила сердешную, - шепотом, оглядываясь, рассказывала Глафира Колодина.
    Над головой Евги сгущались тучи, не менее черные, чем те, что ушли в грозу.

   Яков с Игнатом собрались в бор, на дальние покосы.
   - Обыденкой тут не поспеть, - сказал Яков. – Поедем с ночевой.  Собери-ка нам, мать, с собой чего…

    Проводив мужа, Евга взялась за стирку. Настояв на осиновой золе щелок, она залила кипятком в деревянном корыте белье. После обеда окликнула Марфу:
   - Марфуня, принеси-ка мне валек, пойду на озеро белье мыть. А ты в избе прибери.
   
   Евга подошла к озеру и остановилась, засмотревшись на мальков, резвившихся в прозрачной воде у самого берега. Крошечные рыбки стайкой, как по команде, носились то в одну, то в другую сторону. Улыбнувшись, молодая женщина разложила на песке белье, намазала его белой глиной и начала колотить вальком, изредка поглядывая на другой берег, где двое парнишек, заводя бредешок, ловили рыбу.

   - Молодец, дочка, - похвалила Ульяна Марфу, которая, вымыв полы в избе, подмела голиком у крыльца и теперь вытрясывала во дворе половички.
   Ульяна потерла ноющую  поясницу. С утра она возилась в огороде, пытаясь спасти то, что уцелело после града. Окучивала разбитые стебли картошки, расправляла безжизненные огуречные плети.
   - А ты бы, Марфуня, сбегала на озеро, помогла Евге-то…
   - Счас, мамань, - откликнулась девочка.
   Вернулась она быстро.
   - Мамань, не нашла я Евгу.  Нету ее…
   - А что ж ты ладом-то не поглядела? Куды ей деться? Можа, она на другое место пошла…
   - Да глядела я… И валек наш лежит у озера, тот, что давеча я ей давала…
    Ульяна озадаченно поглядела на дочь, вышла во двор.
    Мимо, возвращаясь с покоса, прошли мужики.
   - Евгу нашу не встренули где? – обратилась к ним Устинья.

   - Нет, не видали, - нехотя ответил  Илья Сахнов.
   - А хочь бы и век не видать ее, ведьмаку, - буркнул Осип Горев.
   - Да что же она тебе исделала-то? – Ульяна с нарастающей тревогой смотрела вслед уходяшим.
   До самых сумерек она  вместе с Марфой искала сноху. Ходили и на поскотину, и в кромку бора. Кричали, звали до хрипоты. Им отвечало только короткое, равнодушное эхо. Евга исчезла.
   Едва долгая бессонная ночь забрезжила спокойным солнечным утром, в окно к Войченко торопливо застучали.

   - Тетенька, бегите скорей, тама ваша Евга… Повязанная, в воде… Мы думали – утопла, страсть как перетрухали… - Сенька Ильин, весь белый, с трясущимися губами, говорил быстро, глотая слова.
   - Да что ты трастишь одно и то ж, говори толком, - бледнея, прикрикнула на него Ульяна.
   - Так я ж и говорю: пошли мы с Мишкой мордушку ставить, на дальнем озере ямка есть глыбкая, под ветлой. Мы давеча ее заприметили. Гольянов в ней – ужасть!  Пришли, а тама Евга ваша… Ей мужики ноги-то повязали и в воде стоять оставили, а руками к дереву прикрутили, ей и не выбраться…
   Ульяна охнула и без сил опустилась на землю.
   - На мне грех… не доглядела… В тяжести Евга-то…

   Евга, лежа на постели, обвела взглядом баб, сидящих на лавке и ожидающих ее смерти. Это был взгляд человека, загнанного в угол, у которого страх сменился равнодушием. Разлепив спекшиеся от жажды губы, позвала:
   - Маманя…
   - Обезножела маманя-то, и тут ты виноватая, - сурово оборвала ее сидящая рядом старуха.
   - Пить…
   Ей протянули ковшик с водой, привязанный к длинной палке.
   - Марфунь… - опять позвала больная.
   Вошедшая с улицы Марфа бросилась было к ее постели, но девчонку перехватило сразу несколько рук, вытолкали за дверь.
   - Пойми, нельзя тебе к ней подходить. Как схватит за руку, так и перейдет к тебе ее сила, что от нечистого. Не возрадуешься тогда… -  убеждали плачущую Марфу бабы.
   Глядя на мечущуюся в беспамятстве Евгу, переговаривались:
   - Не помереть ей этак-то…  Сбрую лошадиную на нее надеть надоть, да матицу снять…
   - Не дозволят Яков-то, слухать не хотит…
 
  Умирала Евга тяжело. Придя в сознание и увидев снова  любопытные, безжалостно-мстительные взгляды, прохрипела:
   - Проклинаю… весь ваш род женский проклинаю… не будет вам счастливой доли на этой земле… 
   Бабы перекрестились. Все знали о  страшной силе предсмертного проклятия. В углу за печкой захлебывалась слезами Марфа…

   Горе раздавило Игната. Казалось, он плохо понимал, что происходит вокруг него. Молча дошел  вслед за гробом жены до окраины погоста, вместе со всеми остановился у открытой могилы.
   Безучастно наблюдая за происходящим, не заметил, как один из молодых мужиков, Гаврила Ляхов, зашел в молодой осинник, затерялся среди синеватых стволов, и вышел из чащи, держа в руках молоденькое деревце. Затесав его с двух сторон, Гаврила спрыгнул в яму, куда уже опустили гроб, и забил кол в землю у покойницы в ногах.
   И тут Игнат, издав какой-то нечеловеческий крик, рванул вперед, но его не пустили, вцепились в него намертво сразу несколько мужиков, оттащили от могилы.
   Бабы крестились:
   - Не в себе он…


        продолжение следует...