С тобой или без тебя. Глава 31. Перед бурей

За несколько очередных дней, проведенных в Риме, Клементина изучила все ходы-выходы внутри дома и все тропинки и дорожки не слишком большого, но изумительного по своей красоте сада. Расположенный с наружной стороны западного крыла дворца, тот террасами спускался к каналу, являющемуся его, сада, южной границей.

Из-за частых наводнений – Тибр регулярно выходил из берегов – значительное пространство, прилегающее к каналу, садовники оставили свободным от посадок, так что оно представляло собой покрытую бархатным травяным ковром лужайку, полого сползающую к воде.
Клементина с удовольствием приходила сюда. Бродила вдоль канала, сидела у воды – благо, погода стояла сухая и жаркая.

Она проводила в саду очень много времени. С утра бродила по дорожкам вместе с Полин и Мари-Франсуазой. После обеда прогуливалась там в одиночестве или в сопровождении кого-то из домашних монсеньора Олива. Чаще всего это был племянник монсеньора – отец Витторе.

Клементине с трудом давалось обычное к нему обращение – патер Витторе. Он был молод, остроумен и необычайно разговорчив, почти болтлив. Церковное облачение, в котором он ежеутренне участвовал в богослужениях, проводимых в домашней капелле, еще как-то удерживало его в привычном для Клементины образе лица духовного. Но когда он появлялся перед ней в припудренном парике, одетый в светскую одежду, она терялась. 

Обращаясь к нему в первый раз, запнулась. А он рассмеялся:
- Зовите меня просто Витторе.

Клементина не стала противиться. Кивнула, соглашаясь. Но продолжала по-прежнему выдавливать из себя «патер Витторе». И все вспоминала самую первую с ним встречу, когда после обильного и необычайно вкусного ужина отец Олива представил ей отца Витторе. Попросил того показать ей, Клементине, дворец. Иезуит согласился с величайшей радостью.
Он водил ее по залам и галереям,  рассказывал что-то, а она никак не могла сосредоточиться на его словах. Наконец, в очередной раз не дождавшись от нее реакции, он остановился. Коснулся ее локтя. Спросил, заглянув в глаза.

- Вы чем-то расстроены? Неужели, это мой дядя обидел вас?
- Ваш дядя?
Он улыбнулся:
- Монсеньор Олива.
Она вспомнила в этот момент – и как это случилось, что он всплыл в ее памяти! - один из скабрезных анекдотов про многочисленных папских «племянников», который часто пересказывал ее отец. И это, по-видимому, отразилось  на ее лице настолько отчетливо, что «патер Витторе» рассмеялся:
- Так вы наслышаны уже о римских нравах? Ну, на этот раз все иначе. Монсеньор Олива мне, действительно, дядя. Правда, в определенном смысле, и я бессовестно пользуюсь своим положением единственного и любимого племянника монсеньора.
Клементина посмотрела на него тогда вопросительно.
Он весело ответил:
- Монсеньор отпускает мне грехи вне очереди.

*

Это были дни упоительного безделья. С самого утра к ней в комнату приносили чашку горячего шоколада и свежую выпечку.
После – приходила Полин. Приносила Мари-Франсуазу. Пока девочка возилась в неприбранной постели, Полин помогала Клементине одеться. Причесывала ее, рассказывала последние новости – главным образом сплетни, подслушанные на кухне.
К этому времени дом пробуждался окончательно. Оживал. Наполнялся шагами, шуршанием одежд, приглушенными голосами.
По коридорам его принимались сновать слуги. В приемной группами теснились иезуиты в черных сутанах, мальчики-посыльные, секретари – со свитками и папками. Появлялись и более высокие гости – кардиналы в алых мантиях, послы и посланники. Эти чаще остальных были полны нетерпения. Однако и им, как и всем прочим, в большинстве случаев приходилось дожидаться, когда их примут.

Клементина старалась не появляться в эти часы в центральной части дворца. 
Почувствовав свободу, – на «Хироне» ей так не хватало пространства для жизни – она при всякой возможности отправлялась на прогулку.

Или пробиралась в библиотеку.
Двери в нее в обычное время запирались. Однако отец Витторе, проводивший для Клементины очередную экскурсию по дому, заметив, как загорелись ее глаза при виде заполненных книгами полок, улыбнулся. Протянул ей ключ.
Заметив, что она собралась протестовать, продолжил настойчиво:
- Монсеньор будет только рад, если вы станете пользоваться его библиотекой всякий раз, когда вам этого захочется. И я буду рад. По крайней мере, так я смогу быть уверен, что вы не скучаете.

И Клементина, в самом деле, не скучала. Да и как можно было даже думать о подобном, когда в ее распоряжении были книги, когда слуги, кажется, состязались друг с другом в стремлении удовлетворить всякое ее желание, когда отец Витторе и монсеньор Олива при каждой с ней встрече проявляли чудеса гостеприимства и общительности.

Только Мориньер стал бывать с ней меньше обычного. Нет, он непременно каждый день самолично сопровождал ее в столовую к обеду и ужину. Он приходил к ней каждый вечер и оставался в ее постели до утра. Но не было больше так радовавших ее с некоторых пор утренних разговоров, не было совместных прогулок.
Он часто отсутствовал. А еще чаще проводил время в кабинете отца Олива. И Клементина, которую все эти дни мучила неизвестность, едва удерживалась от того, чтобы не наброситься на него с вопросами и упреками – и того, и другого на пятый день их пребывания в Риме в ней скопилось предостаточно.
Но она терпела. Все ждала, когда сам он подойдет к ней и объяснит ей, наконец, все про их планы и перспективы.

*

Она ждала бы еще, если бы однажды – неделя уже подходила к концу – Полин не сообщила ей тоном неуверенным:
- Сегодня с утра часть багажа господина была отправлена на корабль.

*

Солнце садилось. Жара, весь день мешавшая дышать, начала спадать. Аллеи, по которым они прогуливались, снова наполнились светом – на этот раз ласковым, вечерним.
Они спустились к каналу. И отец Витторе, выслушав восторг Клементины относительно  ярчайшей синевы вод Тибра, улыбнулся. Сказал:
- Теперь Тибр спокоен. Но знали бы вы, каким стремительным, бурным каким он может быть. В период дождей или в паводок он мчится, размывая топкие берега. И воды его становятся цвета горчицы. Впрочем, я надеюсь, вы все это еще успеете увидеть. И Тибр, и соборы с фонтанами, и всю эту древнюю, вечно живую красоту. Мне хочется думать, что вы полюбите Рим так, как люблю его я.

Клементина как раз собиралась возразить, что не планирует задерживаться здесь так надолго, когда Полин, до этих пор не прислушивающаяся, казалось, к их разговору, вдруг подняла голову. Проговорила тихо, подойдя ближе:
- Я слышала, что сегодня с утра часть багажа господина была отправлена на корабль.

Клементина так и застыла, с раскрытым ртом. Она забыла про отца Витторе. Обернувшись к Полин, прошептала:
- Что? Что ты сказала?
- Я услышала это, когда заходила на кухню за водой для Мари-Франсуазы.
Полин испугало выражение лица госпожи.
- Я подумала, что это, должно быть, ошибка. Но после… после я сама видела, как господин распоряжался погрузкой сундуков в экипаж.
- И ты сказала это мне только теперь?

Отец Витторе коснулся ее запястья, произнес что-то – она не расслышала, отдернула руку.
- Где мой муж сейчас? – спросила у Полин.
Та совсем стушевалась.
 - Я не знаю, мадам. Он отправился в том же экипаже. И, кажется, еще не возвращался.

И снова отец Витторе попытался привлечь к себе ее внимание. Проговорил что-то успокоительное, но Клементина не слышала его.
Она могла в этот момент думать только о том, что ей непременно, прямо сию минуту нужно что-то сделать, проявить себя, обозначить, наконец, свою волю.
Иначе, – думала она, – может быть поздно.

Клементина плохо в этот момент представляла себе, что может значить это самое «поздно». Думала ли она, что Мориньер уедет, не попрощавшись с ней? Что оставит ее, не сказав ей ни слова? Нет. Пожалуй, нет.
Но от одной мысли, что он в очередной раз пренебрег ее мнением, что он утаил от нее, что нашлось судно, готовое взять их… его… на борт, ее зазнобило. Глазам сделалось жарко от вскипевших в них слез.
Она бросилась бежать – по тропинкам, вверх, к боковому входу.
Промчалась мимо небольшого фонтана. Преодолела несколько коротких пролетов выполненных в мраморе ступеней, потом наискосок, через лужайку, кинулась к дому. Войдя вовнутрь, так же быстро взлетела по узкой лестнице на второй этаж, где располагался кабинет монсеньора Олива. И, наконец, пронесшись по соединенным анфиладой комнатам, оказалась у самых дверей, за которыми с утра и до вечера работал хозяин дома.

 К ее счастью в доме было уже совсем мало народа. Основные посетители покинули дворец еще до обеда. Слуги, по большей части, отдыхали. Только у дверей на небольшой кушетке дремал молодой человек – один из личных охранников монсеньора Олива.
При ее появлении он вскочил, но спросонья подвернул ногу, едва не упал. Оттого проворонил момент, когда мог бы задержать ее, не позволить ей войти.
И Клементина, уже отворяя дверь, подумала, что, похоже, по ее вине у него могут быть неприятности.

Шагнувший ей навстречу отец Олива, похоже, подумал то же. Спросил удивленно, позабыв на мгновение о вежливости:
- Что? Неужели Джованни покинул свой пост?
Она покачала головой:
- Нет, монсеньор, но, думаю, и трем Джованни не удалось бы сейчас остановить меня.
Справившись с изумлением, отец Олива рассмеялся. Подошел к ней ближе.
- Вы ищете вашего мужа, дитя мое? – спросил участливо.

В кабинете было довольно сумрачно, оттого она не сразу заметила, что кроме нее и отца Олива в комнате находятся еще двое. Они в этот момент располагались за ее спиной. Стояли у открытого бюро. Держали в руках какие-то бумаги.  Она не видела их и, возбужденная, не чувствовала их присутствия.
- Нет, – качнула головой. – Я хотела видеть вас, монсеньор.
- Что ж, – он улыбнулся тонко. – Тогда вы позволите?..
Олива сделал знак рукой. И только тут Клементина, почувствовав движение за спиной, обернулась.

Заметив мужа, едва заметно смутилась. Человека, стоявшего рядом с Мориньером, она видела в первый раз в жизни. И, надо сказать, в этот момент он ее нимало не интересовал.
А Мориньер… Он стоял неподвижно. Смотрел на нее спокойно и даже бесстрастно. Кажется, он не мог теперь не понимать ее состояния. Но ни словом, ни жестом одним он не выказал ни огорчения этим, ни смущения, ни желания оправдаться.

- Патер Доминик, – обратился Олива к незнакомцу. – Положите бумаги на стол. И идите. Я позову вас позже.
Тот кивнул покорно. Склонил голову. Направился к выходу.
Когда дверь за ним закрылась, Олива повернулся к ней.
 
- Если вы настаиваете на личной беседе, дитя мое… – начал он.
- Нет, – Клементина к этому моменту немного пришла в себя.

Она по-прежнему не была спокойна. Но ярость разрушительная сменилась в ней яростью холодной. Она вдруг почувствовала свои силы. Чтобы удостовериться, что ей это не показалось, она еще раз посмотрела на Мориньера. Встретившись с ним взглядом, усмехнулась.
 
– Нет, монсеньор. Зачем? Присутствие моего мужа сэкономит наши время и силы. Вам не понадобится пересказывать ему наш разговор, а мне – не нужно будет повторяться, если о причинах моего в вашем кабинете появления он спросит меня.