От Источника до Источника. Ч. 6

На фото: переход через речку Олха.

Часть шестая.  Переход через Альпы.

Александр сворачивал пленку у своего балаганчика. Мы пришли на пять минут раньше назначенного срока.
- Не торопитесь, отдохнем перед дорогой, - сказал он. Мы поставили рюкзаки. Затем он спрятал пленку в кусты. Вернувшись, повторил, что будет идти медленно – все-таки после операции еще не ходил с таким грузом. Набрал он, по его словам, ведра полтора – сказал, что ему да жене много не надо. Посидели перед дорогой. Не торопясь, выдвинулись по тропке. Вскоре тропка исчезла, но Александр заверил, что настоящая тропа справа. Да, неподалеку, вдоль лощины шла хорошо утоптанная тропа. Это говорило о том, что некогда сюда ходило много людей – видимо, хорошие места, ягодные. Силы были, но Александр отставал, потом сказал, что надо остановиться – будем сворачивать с тропы. Мы с Анатолием поставили рюкзаки. Странно, что Александр решил отойти от тропы. Зачем? За взгорком тропа исчезала вниз – там чувствовалась долина реки Олха. (Опережая события, скажу, что именно эта тропа является правильной – идет до перехода через Олху с островком). Моя радость, что наконец-то нашелся человек, знающий тропу, несколько стушевалась. Подождав его, я сказал, что тропа ведет к Олхе – это понятно. Вдоль речки идет тропа, по ней выходим, дойдем до переправы и дальше к Источнику. По ней я еще не ходил, но иначе представить не мог. Александр возразил, что он постоянно ходил здесь – махнул рукой на горку справа. Куда идет тропа, он не знает – никогда по ней дальше не ходил. Вот-те на! Разделяться не хотелось. Если бы со мной не было нагрузки – Ромы, то без всяких сомнений пошел бы по тропе. Анатолий уже сейчас поддержал меня. Я заметил, что пространственное воображение у него работает. С другой стороны, я же подрядился идти с Александром, как с опытным человеком – не хотелось бросать его. Уже было ясно, что быстро идти он не может. Несмотря на мою уверенность, что тропа обязательно выведет к переправе, у меня еще оставалось доверие к этому человеку, хотя и знакомому всего два дня. После Матонина можно было довериться любому человеку. Уже в этот момент я спросил Анатолия: «Ну что, будем проверять его версию или пойдем по тропе?». Поразмышляв, решили довериться Александру. Он ходит сюда, с его слов, лет пятнадцать, знает места. Беседа с отставным офицером доставляла удовольствие. Я задаю окончательный вопрос:
- Ну, что решили, идем тропой или с Александром?
- Разговорчики в строю!
Ответ понятен: идем с Александром. Не будем менять коней на переправе.
Когда-то здесь не было леса – взгорье состояло из мелких деревьев – березок и сосенок, поэтому хорошо виднелся ориентир – большая сосна, на которую указал Александр. Местами попадалось много брусники – людей здесь в этом году явно не было. Я кидал в рот понемножку ягод, потом выплевывая пережеванную массу. Ноша за спиной была тяжелая, больше тридцати килограммов. В такой теплый день с потом выйдет много воды, а пить было нечего. Но сильной усталости или жажды я не чувствовал. Сосновый лес, теплый осенний день, полный смолистых ароматов – здесь даже больной человек наберется сил. Мы были в движении, хотя приходилось останавливаться, поджидая Александра. Дошли до ориентира. Александр в движении стал заваливаться все правее, уходя от нас, однако Анатолий уже принял мою мысль: ходить надо по хребту, это самый короткий путь. С хребта можно свернуть в любую сторону, ведь сверху можно идти прямо в назначенную точку. Но идти по прямой в пересеченной местности – невероятно трудно, для этого надо иметь компас, карту, отметки. Это уже – спортивное ориентирование. У нас за спинами находился солидный вес, поэтому экспериментировать, испытывать свою прочность не было смысла. Мы вышли на хребет, отвечая на удаляющиеся вскрики Александра. В этой точке я не был, здесь находились остатки давнего человеческого обитания в виде кострища и проржавленных банок, но хребет показался мне удивительно знакомым – по очертаниям окрестности. Александр звал к себе. Зачем? Он был в низине и кричал, что нужно идти в том направлении. Анатолий поддержал мое решение идти по хребту. Пройдя метров сто, я окончательно утвердился во мнении, что это – тот самый хребет, где находится «зимовье гномиков». По левую руку расположилась обширная долина речки Олха, точнее, Правой Олхи, местами выглядывающей из болотных зарослей. По правую руку был ровный склон, поросший редкими кедрами и соснами. Увидев впереди поперечный хребет, завершающий этот склон, я воскликнул: «А теперь мы идем вниз и попадаем прямо в зимовье!». Прежде чем спуститься, мы с Анатолием оглядели окрестности. Вдали за долиной Олхи тянулись хребты, а на самом высоком темнела продолговатая точка.
- А вот там что? - показал Анатолий.
- Не реперная ли это вышка? – ответил я вопросом на вопрос. Ее ставили раньше на самом высоком месте окрестности. Как-то с братом мы залезали на такую вышку у Подкаменной – вся южная чаша Байкала была перед глазами.
- Да, похоже, – ответил Анатолий. – Похоже на триангуляционный пункт.
Я слышал это название. Когда-то в институте, на военной кафедре, мы изучали топографию - ориентирование на местности, но с тех времен прошло больше тридцати лет. Хоть карты я понимал, но практической работы с ними не было.
- Кажется, их называют тригонометрический пункт, - сказал я.
- Я привык к этому названию, оставить разговоры - последовал ответ.
Я невольно улыбнулся. Такой стиль общения мне был по душе. В любом случае, не было ни тени скрытности, какой-то уклончивости в словах – все было просто и понятно. Мы начали спуск. Рома молча следовал за нами, Александр затих где-то внизу. Я шел в стороне от Анатолия, заворачивая правее, пытаясь выйти на тропку, ведущую от туалета к зимовью.

Зимовье гномиков.
Весь этот склон был заросший мхом, в котором увязали ноги. Это было интересно тем, что влаги здесь не чувствовалось, видимо, поверхность подпитывалась подземным источником. Надо сказать, сам мох имеет свойство накапливать влагу, однако твердые и сухие основания он не любит. Меня интересовало опрокинутое дерево, корневище которого должно быть видно издалека. Такой туалет организовали гномики. Несмотря на открытое пространство, так и не увидел его, но попал на тропку, чересчур похожую на ту, туалетную. Оглянувшись, тоже не увидел корневища. Пошел по тропке, и вот что-то мелькнуло из-за кустов багульника. У меня екнуло сердце. Еще три шага. Вот оно - впереди! Я крикнул: «Идите все на мой голос, здесь – зимовье!». Зимовье было между нами. Плоское, с невысокой крышей, оно незаметно со стороны. Я оказался первым на его территории. Для меня оно было спасительным в прошлый поход с Матониным. Все было таким же, как и в прошлый раз. Тут же, как бывалый постояльщик, я нырнул вовнутрь, приподняв занавес, намокший снизу. Бутылки с водкой «Шумак», а я в прошлый раз оставил половину, на столике не было. Радиоприемник «Альпинист» стоял на месте, батарейки лежали рядом. Вставив их, включил радио и поставил на зимовьё. Когда Анатолий и Рома подошли, уже играла музыка. Встречал их с восторгом. Я оказался прав, следовательно, пространственное воображение и память меня не подвели.
Мы сняли свою поклажу. Телу стало необычайно легко, а туловище тянулось вперед. Я крикнул Александра. Он оказался неподалеку, в прямой видимости. Александр завяз во мху и не мог подняться. Я пошел к нему. Накинув рюкзак с ягодой, неожиданно показавшийся тяжелым, на одно плечо, донес до зимовья. Налегке Александр смог самостоятельно выйти. Выпили водички. Подойдя к кострищу, я увидел остатки печеной картошки, забытой мной два месяца назад. Когда уходишь, что-то всегда остается. Гномикам она не понадобилась, а для местных зверьков такая пища не по нраву. У Александра оказалась карта местности. Мы с Анатолием стали ее рассматривать. Карта оказалась достаточно подробной. Быстро нашли точку, в которой находились. Ориентироваться было несложно, так как был солнечный день.
- Вот этот триангуляционный пункт, - воскликнул Анатолий, указывая на отметку в карте. – В советское время официально была налажена сеть этих пунктов, называлась государственная геодезическая сеть, за ней следили, содержали большой штат работников, улучшали или делали ремонт пунктов, тогда она играла большую роль в поддержании ориентиров по всей территории. Сейчас это все заброшено, насколько я знаю.
- Карта хорошая, - добавил я. – Как-то я был в Саянах, наша группа заблудилась – пришлось выходить по карте. Карта отличалась от местности на несколько километров, не менее километра, это факт. Оценивал я, конечно, приблизительно, находясь на сосне, но видимость была хорошая. Здесь же все реально, изгибы хребтов, все направления.
Карта была конца 90-х годов. Это было постперестроечное время, секреты от народа уже не так скрывали. Главный маразм советского времени был в том, что карты для народа делались одни, приблизительные, а для войск, спецслужб – другие, точные. Кстати, за рубежом продавались точные карты СССР, а сами советские жители их не видели.
Мы провели в воздухе условную линию, отметив положение солнца и времени дня. Она точно указала на направление реперной вышки. Я привык за много лет называть ее реперной вышкой. Видимо, это было неправильным названием, взятым неизвестно откуда. Быть рядом со строевым офицером, который каждым движением доказывал свою подготовку и выучку, да еще где-то вдали от населенной местности, давало нам определенную гарантию на будущее.

(Справка из Википедии:
Тригонометрический пункт - (триангуляционный пункт), геодезический пункт, координаты которого получены триангуляцией; положение на местности обозначается деревянным или металлическим сооружением в виде пирамиды.
Тригонометрический пункт, пункт триангуляции, геодезический пункт, положение которого на земной поверхности определено методом триангуляции. Точное положение Тригонометрического пункта на местности фиксируется путём закладки в земле специальных сооружения — центра геодезического, и определяется координатами в выбранной системе геодезических координат. Горизонтальные координаты Тригонометрического пункта вычисляются из триангуляции, а его высота над уровнем моря определяется методами тригонометрического или геометрического нивелирования. Тригонометрический пункт, так же как и полигонометрические пункты, составляют опорную геодезическую сеть, используемую при топографической съёмке и различных геодезических измерениях на местности).

Командирский голос.
Времени оставалось все меньше. Мы еще не дошли до переправы через Олху, от которой до Источника было около восьми километров. Но теперь у меня появилась уверенность в местонахождении. От переправы до этого зимовья мы с Матониным дошли минут за двадцать, максимум за полчаса – он успел за это время заблудиться. Надо было проделать обратный путь. Об этом я сказал Анатолию. Тот согласился. Александр тут же сказал, что пойдет вниз – своим путем, мотивируя тем, что в гору не поднимется.  Я возразил, что донесу его рюкзак наверх – проблем нет. Александр продолжал настаивать на своем. Я сказал Анатолию, что нежелательно его бросать одного - в таком состоянии, как мы себя будем ощущать? Александр копался с рюкзаком, готовясь его надеть, поэтому не слышал.
Все-таки чем хороша командирская закалка? Главное, это голос, басистый, уверенный, достаточно громкий, который не просто слышно, но и поневоле прислушиваешься к смыслу коротких и понятных слов. Леша, мой добрый и верный товарищ, часто подсмеивался над моим голосом, совсем не командирским. Мы были с ним в «партизанах», так тогда называли резервистов, служили месяца два в одном полку, расположившемся неподалеку от Чистых Ключей, где проживает Анатолий. Я был командиром батареи, в капитанской должности, но еще, будучи в звании старлея. А Леша был в звании ефрейтора. По утрам я должен был выстраивать батарею на перекличку, нужно было громко крикнуть: - Встать в ряд! Подравняться! Равняйсь! Разговорчики в строю! Смирно! Вольно! Так, Иванов! Из ряда должен послышаться ответ: - Я! Продолжаю: - Петров! Где Петров? Ответ: - Я!
 Однако командирского голоса у меня не было, я мог разговаривать спокойно, по-свойски, по имени, зная, что через полтора месяца мы вновь наденем гражданскую одежду, а эти сборы будут вспоминаться как очередное приключение. Поэтому и подчиненные, несмотря на определенную субординацию, могли ответить не «Я!», а «Здесь!». Это был неправильный ответ, но я принимал его нормально. Леша служил три года в московском гарнизоне, во внутренних войсках, сейчас такие подразделения называют спецназом, где строевой подготовке уделялось значительное внимание. Поэтому его коробило такое мое командирство. Надо сказать, что провели мы это время весело и дружно, несмотря на холодные бараки. Я периодически убегал домой, где у меня был годовалый сын-первенец, так как мне казалось, что моя помощь дома просто необходима. За это майор, комполка, прозвал меня дезертиром. Впрочем, отношение его ко мне было нормальным, потому что к офицерам отношение было более мягким, чем к рядовому составу. С Лешей мы дружили и до этих сборов, и после каждый год ездили вначале на марафонские забеги, потом периодически в лес, а в последнее время он занимается только рыбалкой на Ангаре да Байкале, куда я с ним тоже попадал несколько раз. И вот, когда мы оказывались в лесу, особенно с Ваней и друзьями-марафонцами, Леша начинал надо мной подтрунивать: мол, что это за командирский такой тон, ни рявкнуть не может, да кто, мол, тебя услышит, от голоса командира все должны подскакивать. Разумеется, все такие разговоры начинались после стопки водочки, но Леша говорил вполне серьезно, хотя и подсмеивался надо мной. Прямо скажу, что он прав, как и во многом, когда мы с ним были вместе. Командир – это особой понятие. Причем, знаю, что попади я в нормальную, правильную, армию, то такой голос у меня обязательно бы выработался, так как руководить молодыми солдатами можно только басом – тонкий, неказистый, невыразительный или тихий голос они не поймут. Голос должен быть уверенный, это оказывает психологическое воздействие. Любое приказание командира должно выполняться, это закон. Вся эта дедовщина, беспорядки возникают там, где слабое руководство со стороны офицеров. И вот такой голос, по-настоящему командирский, понятный любому человеку, который уже никак не изменишь, даже находясь в отставке, был у Анатолия.
Вот что сказал подполковник в отставке.
- Александр, я, конечно, приказывать не могу. Но здесь – лес. Мы вышли вместе, мы должны быть вместе. Я понятно доложил?
Александр тут же согласился идти с нами. Я водрузил на себя его рюкзак: взялся за гуж – не говори, что не дюж. Анатолий продолжил.
- Вы пока оставайтесь, мы отнесем рюкзак и вернемся. Я тоже пойду, - возразил он на мое: «Да я отнесу». Я же сказал Роме:
- Ты побудь здесь, чтобы назад было лучше возвращаться, откликнешься.
Рома промолчал. Значит, ему понятно. Хотя играло радио, но уже потише, так как Анатолий попросил уменьшить громкость, найти зимовье даже бывалому человеку сразу не удается. Этот лес глушит звуки – уже доказано. Само зимовье так спряталось, что идти к нему напрямую невозможно – нет ориентиров. Времени на шатания не оставалось. Мы с Анатолием направились к поперечному хребту, видневшемуся справа. К нему вела чуть заметная с этой стороны тропинка. Но «гномики» берегли это место, не делая особых примет. Возможно, что они здесь редко бывали. Потом я познакомлюсь с хозяином зимовья. Дважды с ним встречался. Его зовут Артем, живет в Иркутске. Я застал его, когда он заходил сюда с сыном и женой. Заядлый охотник, поэтому и появлялся обычно осенью, к началу сезона охоты. Бархатов, мой давний друг, сохраняя балаган возле Старухи, всегда заходил разными путями с просеки, чтобы не создавать утоптанной тропинки. Однако это ему не помогало, так как туристы периодически забредали по азимуту в балаган, испытывая приятное удивление. Отдохнуть лучше в обжитом месте, чем где-то делать костер, искать дрова, доставать котелки. В балагане же или в зимовье все есть для жизни, только доставай хлеб да водку.
 Тем не менее, легкая тропинка к хребту все же виднелась. По ней я вышел к опускающейся ветви хребта – по твердой земле идти гораздо легче, даже вверх. Хребет в верхней точке раздваивался. Анатолий, шедший за мной, тут же запросил рюкзак. Если представить себе большую букву Т, то мы находились на правом ответвлении, поднимаясь к центру. По центру – основной хребет, с основания которого мы пришли. Рюкзак Александра был не менее моего тяжел. Ни состояние здоровья, ни здравый смысл умудренного жизнью человека не подсказали ему при сборе ягоды: «Остановись!». Понятно, что человек любит эту царскую ягодку и пытается собрать на весь год, но надо и силы рассчитывать. Дорога отсюда не простая. Видимо, вспоминая былые годы, полные здоровья, Александр забыл обо всем. Анатолий настойчиво повторил просьбу. Я наметил ориентир – упавшее дерево и сказал, что за ним отдам рюкзак. За деревом Анатолий помог снять рюкзак, который таким же образом был водружен на его спину. Действительно, Александру было бы тяжело здесь подниматься. Пока Анатолий шел с ношей, я добрался до центральной линии, осмотрелся и спустился по левой стороне поперечного хребта. Вначале пришлось пройти сквозь сплошные заросли молодого сосняка, дальше было каменное острие хребта, на котором не цеплялась растительность. Да, надо аккуратно идти, чтобы не споткнуться, но идти здесь – одно удовольствие, тем более, хребет спускался в долину. Таков был мой вывод.
Прислонив рюкзак к сосне, стоявшей в центральной точке необычного хребта, мы стали возвращаться. Спустившись, я крикнул Рому. Рома отозвался не сразу. Прошли еще. Потом я увидел Рому. Направились в его сторону. Рома оказался в стороне от зимовья – собирал бруснику. Вновь стало неловко перед Анатолием – племянник не просто не помогал, но сознательно отказывался выполнять мои предписания. Пока выходили к зимовью, промелькнула картинка в мозгу, как действовал бы сын в этой ситуации. Нам с Анатолием не пришлось вытаскивать на вершину рюкзак Александра, это сделал бы Ваня, причем, его не надо было упрашивать – все он сделал бы сам, без разговоров. Это не выглядело бы услугой, а нормальным поведением крепкого молодого человека в коллективе. Если надо было остаться и помогать в этом, то сын делал бы только это дело. Возможно, моя ошибка заключается в том, что я жду от других людей, близких по возрасту к Ване, подобного поведения. Анатолий промолчал, я объясняться не стал.
Убрал приемник на место. Анатолий взялся запаковывать рюкзак, который вновь рассыпался. Экипировка в дальнем походе решает многое. Анатолий пошел впервые в такую дорогу – отсюда проблемы. Зимовье еще раз помогло мне в этом лесу, и я был благодарен неизвестным людям, хозяевам его, названными мною гномиками. Мы вышли на хребет и спустились вниз. Александр, надев массивный рюкзак, шел медленно позади всех. Эта поперечина хребта заканчивалась скальничком, поэтому надо было решить, в какую сторону спускаться. Мы с Матониным поднимались с внутренней стороны, слева. Подошел Анатолий. Я показал ему на несколько балаганчиков внизу, сказав, что где-то здесь проходили с Матониным, а сам переход через Олху находится прямо за выступом скалы. Другого не может быть, потому что мы заходили от речки до вершины хребта не более двадцати минут. Еще минут десять ушло на выход к зимовью. Сняв рюкзак, налегке, я пробежался по крутому спуску вниз. Два балаганчика округлой формы были закутаны пленкой и готовы к употреблению, но людей в этом году здесь явно не было. Третий, такой же вместимостью на одного человека, стоял раздетый, в нем хорошо были видны переплетения прутьев – искусное создание человеческих рук. Так же, видимо, раньше плели корзины из ивы. В крытых балаганчиках находилась одежда и постель. Место удобное для стоянки, вниз направлялась слегка заметная тропинка, явно ведущая к воде. По ней можно было выйти и к переправе, но раньше я тропинки не видел, так как  Матонин вел меня через сплошные заросли, видневшиеся внизу. Пока я поднимался обратно, подошел сверху Александр, Рома шел за ним.
- Давайте решим, как идти дальше, - сказал я. – Вот здесь мы шли с Матониным от переправы через Олху, переправа находится, по моему мнению, прямо по носу хребта – внизу. Надо только обойти скальник. С какой стороны лучше?
- Переправа находится вон там, нет, даже вон там, - показал рукой Александр. Вначале рука указывала направо, перпендикулярно хребту, что, по моему мнению, уже выходило за границы простого расчета  - за двадцать минут такой крюк вокруг скальника мы могли сделать только бегом. Но второй поворот руки указал туда, откуда мы никак с Матониным не могли выйти даже за час. Рука показывала практически назад. Перед нами с высоты была видна противоположная сторона долины Олхи, изрезанная впадающими ручьями еще на три одинаковых поймы. Понять, где может выходить тропа на Источник, было невозможно. Однако логика подсказывала мне только один вариант: идти прямо вниз, обойдя скальник, завершающий, как нос, эту сторону поперечного хребта.
- Ну что, - спросил я Анатолия. – Будем принимать вариант Александра? Мое предложение: спуститься вниз, как он говорит, но там посмотреть, на месте, что да как.
- Пойдем, - сказал Анатолий. Для него ситуация тоже была двоякой. В этой стороне он ни разу не бывал. Зашел с Матониным, доверившись ему, как соседу. Переправы, о которой шла речь, он не видел. Выходить приходится с двумя ведущими, один из которых был здесь второй раз, другой – Александр, бывалый, ходил сюда пару десятков лет. Ошибиться такой человек не может – это подсказывает его житейская мудрость. Опыт решает все. Со мной посложнее. В том, что я не только честен, но имею пространственное воображение, что важно в таких условиях, он убедился. Доверять мне можно. Но ошибиться мне проще, чем Александру. Как говорят о некоторых: без году неделя, а туда же! Действительно, в этом месте я был только раз, причем, когда мы двигались из Источника - вполне мог и напутать. Ошибаться было нежелательно, так как время неумолимо клонилось к вечеру.

 Лист Мебиуса.
Я уже рассказывал подполковнику о некоторых приключениях, когда бывал один в лесу. Лес – это сплошное удовольствие для человека, который его не боится. Когда я был с Матонином на жимолостном месте (самое первое путешествие), на одном взгорке стояла одинокая сосна. Был яркий солнечный день, было много мошки, вьющейся вокруг, но с этой сосны неслась заливистая трель неведомой птицы. От сосны не хотелось уходить. Хорошо, что у меня была с собой фотокамера, позволяющая сделать видеозапись. Чувствовалось, что птаха радовалась жизни, солнцу, чистому воздуху, ласковому ветерку, хотя биологи найдут более прозаические причины. Такую картину не увидишь вблизи жилья, хотя, разумеется, и птицы есть поблизости от дома, и трель можно услышать.
Однако необычное может оказаться в другом, например, в геометрии местности. Если на местности нет четких ориентиров, могут происходить метаморфозы, последствия которых могут оказаться печальными, а происхождение ситуации непонятным. Так уже было со мной неоднократно в моменты блуждания по лесу. В лесу смотрят не только глаза, особенно когда находишься там один: ощущаешь всем организмом звуки, тени, блики света, какие-то запахи, но главное, всегда должна быть в мозгу, и не только в мозгу, но и в каждой клеточке направленность на стороны света. Даже я, с моим неважным обонянием, ощущаю лесные запахи. Возможно, звери и птицы ощущают, кроме ароматов, магнитное поле Земли – о себе не могу этого сказать, но каким-то образом пространственная ориентация сохранялась. Тем не менее, случались очень редкие моменты, когда я терял в лесу ощущение сторон света. Бывали со мной  такие случаи. Я часто ходил по лесу один. Причина проста: в удобное для меня время – выходные дни – у меня не было попутчика. Если попадаешь на ягодное место, то собирать ягоду с горбовиком за спиной неудобно, тем более, если он наполовину наполнен. Однажды попалась ягодная горка, усыпанная брусникой. За скальником Старуха есть геодезическая просека север-юг, рядом с которой стоял наш с Бархатовым балаган. В конце просека упирается в болото, а поперек ее идет давнишняя дорога лесозаготовителей, местами превратившаяся в тропу. Эта дорога идет мимо разных горок, на одну из которых я и попал. Сам хребет, у которого я оказался, был ровным и длинным, чуть закругляющимся. Я был внутри этой окружности. Как обычно, поставив горбовик на видное место, я взялся за сбор урожая. Собрав вокруг, решил пройти вдоль хребта – всегда интересно узнать, что там, за последней чертой. Время было к вечеру, и я уже собирался направиться назад, к балагану. Пройдя метров пятьдесят, как показалось, решил подняться на хребет, осмотреться, затем вернуться на прежнюю точку и направиться таким же образом обратно - к горбовику. Выйдя на верхнюю линию хребта, я увидел внизу оставленный мной горбовик. Вначале я решил, что горбовик – чей-то, так как мой остался позади – в пятидесяти метрах отсюда. Спустившись, я увидел поляну, на которой только что собирал ягоду. Закинув горбовик за плечи, поспешил уйти. Ощущение странности меня не покидало долго. Впоследствии дважды я пытался попасть на это место. Заходил с дороги в том же крутом подъемчике, шел в том же заданном направлении, но ни разу не достиг этой точки. Я понял, что местность представляла из себя лист Мебиуса, но достаточно своеобразный, когда незаметно оказываешься в исходной точке. Но пройти такой путь второй раз – вероятность мала. Более того, попасть в это место для меня оказалось невозможным. Надо пройти именно по той линии, единственной,  исходя из единственной точки, куда возвращается линия этого среза листа. Лист Мебиуса сделать просто, достаточно свернуть двумя руками лист бумаги – в противоположных направлениях. Впрочем, не так-то просто.  Когда-то я делал это, но, попробовав сейчас, понял, что не получится. Такой вот загадочный Мебиус.
С того склона, о котором идет речь, видны камни Старухи, самой высокой точки местности, над которой нередко встречают неопознанные летающие объекты. Лично я там ничего необычного не видел, кроме, пожалуй, одного момента. Лес со стороны просеки полностью выгорел. Узнав об этом, мы с Бархатовым решили обследовать местность, чтобы увидеть масштабы происшедшего. Балаган наш сгорел. Мы шли в сторону Старухи по сгоревшему лесу. Верхний слой почвы был полностью выгоревшим, от наших сапог поднималась черная пыль. Деревья помельче частично сгорели, частично лежали, легко ломаясь, когда на них наступала нога. Крупные стояли черными исполинами, как молчаливые свидетели жуткой трагедии. Было тихо, так как не было вечно шелестящей листвы и присутствия птиц. И вот в таком могильном безмолвии, если не учитывать голос моего спутника,  я увидел светло-зеленый холмик, по размерам и виду похожий на большой муравейник, весь поросший яркой и сочной растительностью. Признаки жизни в таком месте мне показались чрезвычайно опасными. Я поспешил удалиться. У растений мне запомнился необычный вид: крепкие стебли и мелкие, но толстые, листочки. Вырасти после пожара – через одну-полторы недели – они никак не могли. На самом холмике не было присутствия даже следа копоти или сажи. Впечатление было, что бушевавшая огненная стихия просто не тронула этот холмик, словно он был закрыт прочным огнеупорным колпаком. Это было удивительно. Я обычно пытался исследовать подобные явления, умозрительно, для себя, такова уж натура, ее сложно переделать. Но в этот раз желания посмотреть поближе, потрогать или взять с собой одно растение даже не возникало. Было желание уйти подальше. Возвращались мы другой дорогой, поэтому больше этот холмик я не видел. Разумеется, потом, когда почва возродится и лес оживет, уникальный холмик ничем не будет выделяться среди другой зелени.

Случай на Лысой горе. В том же месте, рядом с горкой Мебиуса, только с другой стороны бывшей, уже заросшей, дороги находилась Лысая гора, большая часть которой не успела зарасти после давних лесоразработок. Горка удобная тем, что заблудиться на ней сложно. По всей плоскости – ровный спуск; спускаясь, знаешь, что по левую руку – дорога, по которой идет тропа к балагану. На горке – самая красивая брусника растет на пнях, но иногда попадается и ягодное местечко, особенно понизу. Однажды я натолкнулся на такую полянку и понял, что мне нужно не меньше двух часов. Поэтому основательно подготовился к работе. Нашел ориентир: высохшее высокое дерево с ветвями, расположенными в виде креста. Остальной лес – невысокий и редкий, когда-то здесь был лесоповал, поэтому потерять ориентир было невозможно. На это дерево я повесил сумку, в которую собирал грибы, а горбовик поставил под ней. Сумку было видно издали. Два-три раза я наполнял совок и высыпал в горбовик. Собирал ягоду, обходя дерево по часовой стрелке, держа в голове направление и иногда поглядывая на него. Затем увлекся, наполнил очередной совок и поднял голову. Ориентира не было видно. Не помню, чтобы в лесу я вдруг потерял самообладание. Если нервы расшатаны, то в лесу одному делать нечего. Лес полон неожиданностей, хотя обычно с людьми практичными ничего не происходит: у них все продумано на все случаи жизни. Нож у меня был всегда с собой, спички, даже брал фонарик-жучок, пока он не вывалился из заднего кармана где-то здесь, на Лысой горе. Не было у меня на этот раз компаса. Обычно он был в рюкзаке, остававшемся в балагане. Компас в этом случае не пригодился бы, хотя солнца действительно не было. Солнце – основа для ориентирования в незнакомом месте. Поймал себя на мысли, что у меня нет ориентиров в пространстве. Выйти отсюда проблемы не было, здесь нужна только настойчивость. Но найти свои вещи впоследствии на большой, хотя и известной территории, не так-то просто.
 Как только я понял, что потерялся, применил известный маневр. От точки, где нахожусь, делаю десять шагов в одну сторону, затем осматриваюсь. Возвращаюсь в искомую точку, где находятся приметы. Затем делаю то же самое в три направления, получая представление о месте в более широком плане. Если такой прием не дает результата, то перехожу в одну из четырех уже исследованных точек и повторяю маневр. Я сделал все верно: прежде всего не теряя самообладания, выявил все точки, не торопясь, внимательно осматривался. Результата не было. Приметное дерево, которое должно было видно издалека, исчезло. Когда стало ясно, что исчерпаны все возможности, направился к выходу. На это дерево я буквально наткнулся. На нем висела сумка и рядом стоял горбовик. Даже не собираюсь искать причины: мистика это или реальность. Для меня это – факт. Так было. Забыть это невозможно. Но такое может случаться с человеком, если он одинок в местности, не с кем перекликнуться.
В одиночку гулять по лесу можно, но надо быть готовым к сюрпризам. Пришло время, когда мне пришлось прекратить такие путешествия. Сыну было три года, когда он пешком дошел до балагана, а это не менее одиннадцати километров по горным тропам. Сестра его сидела у меня на шее, где ее поддерживал рюкзак. Мы начали практиковать семейные выходы от остановочного пункта Орленок – излюбленного места иркутских туристов. Главное, учитывать расписание электричек. Потом появился транспорт – мотоцикл, затем надежный в лесу автомобиль «Нива», это упростило наши походы.
С марафонцами за Шаманкой мы бывали несколько раз. Марафонцев не бывает много, это понятно. В нашем городе было несколько человек, занимающихся длительным бегом. О молодежи я не говорю: ребят, стремящихся бегать быстрее других, хватает везде. Бег – это универсальное оздоровительное средство, но главное, что он поддерживает сердечно-сосудистую систему. Молодежи свойственно делать ускорения, рывки, потом выясняется, где-нибудь после десятого километра, что длинноногие парни начинают постепенно передвигаться за спины опытных, хотя и пожилых, бегунов. Собственно, таких было у нас: раз, два, и обчелся. Слава Корнилов, как руководитель клуба «Алькор», Геннадий Васильевич Сергиенко, любитель покурить до и после марафона, Леша Самойлов, ставший потом заядлым рыбаком, еще два человека. Кстати, один из них, Сергей, самый молодой из марафонцев, как-то ушел на лыжах в лес и пропал. Нашли его мертвым. Диагноз: отказало сердце. Видимо, перегрузил себя – стало плохо, а помочь было некому. Замерз. Есть понятие: инфаркт спортсмена, когда сердечная мышца надрывается от сверхбольших нагрузок. Во всем должна быть мера. Я всегда разбегался первые три километра, затем скорость наращивалась, после первого десятка становилось легко, и ноги сами летали. Бег – это здорово! Но марафон для меня это слишком круто, я пробежал только один раз всю дистанцию, хотя это был Байкальский марафон, самый тяжелый на планете. По крайней мере, так утверждал один молодой немец, с которым я бежал марафон. Вначале мы бежали вместе и он рассказывал, что участвовал в различных марафонах – Берлине, Лондоне, в США. Потом он стал отставать и, в итоге, добрался до финала уже на автобусе. Крутые байкальские горки непригодны для немцев, оно и понятно: что русскому хорошо, для немца – смерть.
Слава бегал много марафонов, а байкальские никогда не пропускал. И вот мы оказались вчетвером за Шаманкой, как обычно, в середине сентября, потому что Леша Самойлов мог ехать на своей «Ниве» только после окончания дачного сезона, а Васильич и Слава были у него пассажирами. Прибыв на место, мы освятили, как положено, его ста граммами и пошли на поиск ягоды. Васильич держался поближе к Леше, а мы поначалу шли рядом со Славой, а потом разошлись в разные стороны. Я пошел проверять свою версию, что дорога вправо дойдет до известного мне места, где ранее бывал. Пройдя по ней больше часа, я понял, что версия ошибочная и стал возвращаться. В какой-то точке я зашел от дороги в лес и попал на ягодное место. Солнце светило ярко, и мне было невдомек, что не мешает оценить ситуацию. Я был недалеко от дороги и в любой момент мог вернуться. Неожиданно небо закрыло сплошной облачностью. Лес оказался дремучим с высокими елями, из-за которых изменение погоды увидеть было непросто. Надо было выйти к дороге, но главный ориентир – солнце – исчез. Стало ясно, что дело темное. Понимая, что нахожусь не так далеко от стана, я не стал метать икру, а поглядывал на небо в ожидании просвета. Низкие тучи неслись сплошной пеленой, а в редкие разрывы виднелись более высокие облака. Солнце было закрыто напрочь. Но я дождался единственного момента, когда солнце блеснуло и угасло, погрузившись в пучину. Теперь я мог идти строго на север. Так я и сделал, и до сих пор помню этот путь и стремление выдержать прямую линию. Я выходил четыре часа, хотя до стана по дороге было не больше трех километров. Уткнувшись в какую-то дорогу, я пошел вправо, так как знал, что та, оставленная мной, дорога, была с этой стороны. Через двадцать минут уже был рядом с Лешей и Васильичем, которые объявили, что пропал Слава. Они рассчитывали, что мы гуляем вместе.
Вот теперь, надеюсь, ясно нетерпеливому читателю, что о марафонцах я говорил неслучайно. Заблудиться – просто. Слава нашелся на следующее утро, когда мы на машинах направились домой. Он переночевал с группой людей у костра и направился пешком домой, так как найти нас не смог бы. Вечером он пробежал свою марафонскую дистанцию до Иркута и обратно – по тропке. Меньше полведра ягоды – такова была моя добыча в тот раз. Ягоды, понятно, вторично.

Ошибка Александра.
Мы стали спускаться. Здесь был более пологий спуск, поросший мохом. Я шел впереди, поэтому сохранял свое направление – вдоль хребта. Впереди стоял балаган, покрытый пленкой. Со входа пленка была открыта. У входа стоял горбовик, наполовину заполненный водой. В балагане лежала одежда, одеяло. Если бы не вода в горбовике, можно было бы представить, что рядом хозяин балагана.
- Немудрено, если рядом окажется труп, - пошутил кто-то из нас. Возможно, что мысль была общей. Мы огляделись: ничего подозрительного. Пошли дальше. Через несколько минут я увидел во мху характерную линию.
- Похоже на тропинку, идите сюда, - позвал я людей. Да, оказалась тропинка. Устойчивая, по которой прошло много ног. Теперь надо было решить вопрос: в какую сторону двигаться?
- Предлагаю идти в эту сторону, здесь через десять минут должен быть переход, - показал налево я. Обычно мое пространственное ощущение не обманывало. В этой точке леса, если смотреть по карте, я был лишь однажды, но именно в данном месте – впервые.
- Нет, надо идти сюда, - показал Александр в противоположную сторону. – Только сюда.
- Что будем делать, - спросил я Анатолия, – проверим его версию?
Я еще не был уверен до конца. Еще бы! Александр поколебал мое мнение. Он ходил по этим тропам пятнадцать лет, не меньше, не доверять ему причины не было. Я был убежден в своем направлении, но рядом были еще двое неопытных людей. У каждого за плечами был солидный груз. Я  ведь тоже мог ошибаться! Рядом стоит опытный человек и утверждает противоположное. Разделяться или бросать кого-то – не в моих правилах. В тайге правило одно: несмотря ни на что все должны быть вместе. Мнений может быть много, но вместе выйдешь из любой ситуации. Пусть позже на день, пусть поволнуются домашние, но главное, что все будут целы. Тем более под ногами у нас была тропинка, которая обязательно куда-то выведет. До железнодорожной линии не менее восьми километров.
Так мы и решили с Анатолием: не бросать Александра, идти за ним.

От Источника до Источника. Ч.7: http://www.proza.ru/2016/04/08/1551