Нити нераспутанных последствий. 30 глава

2 декабря. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. День. « Кто сказал эту верную фразу, что находясь в царстве сна светящийся шарик, получает ответы на разные вопросы? Кто начал утверждать, что сон - это состояние, в котором отдыхает лишь физическая оболочка, а душа прибывает в иных просторах  реальности? Разумеется, все это верно! Но разбив сон на три разные группы, можно окунуться в одну из них. Ведь когда ответы получены, тело придается утешению, то можно ли и приписать это запутавшейся в сомнениях душе? Нет, потому что сон души это совсем иное, и он не длится пять минут, как обыкновенное пребывание в Царстве Морфея, он течет плавно, и в нем есть все те, кого не требует сердце, кого зовет память. Пространство в нем всегда цветное, нелепое, например, в пустыне может литься водопад ручьем, а на стеклянный пол могут пробить стебли колосьев, и непременно устремить свои головы к мутному небу. Есть ли в таком сне рамки? Нет, в летном пространстве их создает сам тот, кто и управляет тем, чтобы быть, чтобы говорить. Тело вовсе может и не спать, оно лишь на половину мается между реальности и дорогой ко сну, но что-то мешает ему перейти эту грань, или напротив такого желание расслабленной души. И что она только творит, когда надоедает до безумия во всем согласовывать свои желания с требованиями главного механизма! Она буквально возвышается над сердцем, а то начинается менять свой ритм в короткие секунды, и разум, разум больше не соединяет мысли, они перемешиваются, как мягкий пластилин в кривую линию, и та, прогибаясь, касается озарившегося сознания. Путь открыт, путь в ту фазу сна, где явно слышатся голоса, где память изредка восстанавливает прошлое жизни, а главное это пропускает невидимые лица в реальности. Здесь, правда, нет каких-либо запретов, здесь то, что желанно. А желания в подобных снах исполняются всегда, или их исполняют те, кто и призвали в эту дремоту».- этот день не был исключением, когда после практически всех занятий, Лешка пропускал твою лекцию по твоему же требованию. Ты, конечно, жалела нашего юношу, но ничего, как и все мы не делала, для того, что бы разбить кулаком настойчивые бессонницы. Ты лишь отмечала в своей тетради его присутствие на занятие, в то время, как Арина сидела за деревянном столом одна, тонула в печали, и казалось, ей вовсе не интересно то, от чего раньше вспыхивал в сознание огонь.
И вот пока, черноволосая девушка открывала плотную исписанную тетрадь, Лешка входил в свою комнату, задевал ладонью угол стола, другой рукой проводил по лицу, и буквально валился на неразобранную кровать в нераскрытой глаженой рубашке. Та становилась мятой в доли секунды, и вовсе было неудобно, но ему было хорошо от того, какой легкий воздух проносится над его сонными глазами, от того, что рядом нет никого, даже ее. Он с трудом признавался себе в том, что совершенно не разобрался в том, что любил ли Аринку, эту взволнованную девушка, никогда не оставляющею его не на единую ночь. Но, когда девушка целовала его в треснутые губы, и тот опускал сухие кисти рук, он все-таки улетал туда, где нет холодных вещиц, где нет никого, кроме нее. И это мучало его уже, какой день, но стоило ей появиться в дверях, насыщенно улыбнуться, он в последнее время стал немного нервничать. Но собранная в Аринке нежность быстро успокаивало голубизну в его глазах, так же, как воздух успокаивал его сознания. И все же он любил ее?
А чтобы отвлечься от этого настырного вопроса, сомкнув глаза, он погрузился в полусон. Старые люди называют это состояние дремотой, но не всем нравится это древнее, сладкое слово. И что же здесь? Его представление, право, создало это все само. Он все такой же, но почему-то в синей рубашке, чьи рукава отдернуты выше локтей. А под ногами, если бы можно было видеть  иным лицам эту несочетающуюся картину! Под ногами растет пшеницы, это похоже на коротенькое поле. И тут же возникает вопрос, за какую такую землю были зацеплены корни травы, если стебли их прорывались все выше и выше через стеклянный ледяной пол, а над ними к открытому потолку поднимался мутный воздух. Туман появлялся, словно из макушек низкой, после высокой пшеницы. Ей заросло абсолютно все пространство этого странного квадрата, в котором стоял Лешка, соединив ладони друг с другом за спиной. Хотя стоит сказать, что все росло поочерёдно, будто правильной лестницей, и когда пшеничные отростки достали и до его носа, начали щекотать лицо, он попытался отодвинуть их от себя, прошел внутрь. Видел, как его ноги в черных ботинках явно шли по постороннему стеклянному, но почему-то нескользящему полу. И главное, колосья стояли, именно стояли, и когда случайно наступал на них, то  они не падали перед ним, не мялись, наоборот оттопыривались, несильно били его по щекам. Но куда он шел? Его желанием, скорее всего, было лишь выбраться из этих пшеничных зарослей, и чтобы стеклянная дорога кончилась. Он остановился внезапно, поднял голову к верху, увидел, как серое облако пара режет блестящий серебряный луч, серебряный. Дальше идти он не мог, какое зрелище околдовало его сон! Разве можно предположить, что он сам, его сознание, построило этакое зрелище? Луч продолжал  расти, становился все шире и шире, между тем пар стал оседать вниз, сталкивался с воздухом. Попадая на волосы Лешки, он сделал их прямыми, забирался в рот, и юноша начал кашлять. В одну случайную секунду он заметил, что небо, небо чистое, но это было не совсем небо, на стеклянном потолке было, как будто специально приклеено разрисованное гуашью полотно. Ресницы тут же высохли, и, прикрыв их ладонью, Лешка услышал шелест пшеничных колосьев впереди себя. Чей-то силуэт непременно приближался к нему, от этого подул слабый ветерок, юноша обнял локти рук, сделал шаг вперед. Смотря на пол, он увидел незнакомую босую ножку, спустя мгновенье подол платья их нежно-розового кружева. А дальше, дальше было прекрасное, тихое лицо, лицо Тишеньки.
Да, она пришла, она была создательницей неких несходств с обычным состоянием сна. Наверняка, это была именно ее идея, посадить высокие колосья, чтобы никто не смог увидеть этой запрещённой встречи, когда Свидетельница многого представляется на глаза главному герою. Окончательно выйдя из колосьев в некий круг, она улыбнулась алыми губками, волосы убрала за плечи. Лешка немедленно вспомнил фигуру с нарисованного им портрета, она являлась такой же, с теми же играющими глазами, которые пытались перебороть серьезность, но кажется, хотели смеяться. Она неспешна, подошла чуть ближе, он же отстранился, ждал от нее каких-то слов.
- Не у что ль не узнал ты девушку с портрета, с посланьем дивного привета? Испуга глаз не бойся, во сне под мягкостью полей не скройся. Давай так просто, тихо, тихо, чтоб слышно было лишь чужое эхо. Я вот пришла, а ласку привела. От нее в восторг не приходи, ты лучше что-нибудь скажи, и взглядом покажи, как сам туман зрачками режешь без крохотного острия. Я видела тебя тогда, не видел ты, а может, слышал? На что гаданья все, они сплошное расставанье, когда нельзя так долго говорить, и молчаливость всю опередить? Так, что же ты молчишь, разбей неистовую тишь…- договорив, она протянула левую руку вперед, в знак, будто, очередного примирения.
- Узнал, и испугался больно, не так уж птицы все летают вольно. Ты, верно, так похожа на нее, кого не знаю точно, но с ропотностью нежности я отдаюсь. Скажи, но почему вон там, за рамками чудного сна, и на поверхности льняного полотна, не вижу я тебя так ясно, и время трачу я напрасно? Ну, появись ты там хоть раз, и все польется новой краской, убьет наверно синеву, и приведет голубизну. Твои глаза, они ведь море, и рыбы в нем поют, как в хоре. А если честно, я все понял, и не разбилась та вещица, которую вот здесь сто раз ронял. Уж на яву - ты всем видна, и только от меня так близко спрятана.- в этот раз у человеческой оболочки голос был совсем иной, но в душе он был один и тот же слегка неуверенный, заплутавший где-то между, и ждущей лучшего. Лешка остановился говорить, расцепил руки, и коснулся кончиков пальцев Тишеньки. Те были ледяными, и тут же без всяких слов забрались за ткань платья ниже аккуратного воротничка.
- Я главное, сегодня, не забыла, в груди у шеи сохранила! Ну не дай Бог, кто вдруг найдет, в неравны цели приплетет! Пусть все же будет у тебя, мне так спокойней в свете дня…- последние слова она проговорила уже более приглушенно, протянула сложенный два раза пополам листок со своим изображением, - Захочешь там его найти, найдешь, но прежде что-нибудь прочти!- к чему была нужна эта фраза, она отчетливо понимала. Наверно ей хотелось посмотреть, к каким строкам в этой жизни тянет ее любимого светящегося шарика.
Второпях отдав ему листок, что тот чуть не упал на Землю, она отвернулась, была готова уйти. Она пришла, чтобы отдать то, что взяла Привязанность, и для того, чтобы тот увидел ее, увидел впервые за все годы. Сделав три шага, она ощутила, как колотиться ее сердце, разбрасывая кровь по всем стенкам холодного тела. Посмотрев вниз так, что волосы упали со спины на грудь, она увидела, что на концах ее платья, вновь серебряные крупинки, появляющиеся столь редко. Раньше они были всегда, когда я только начала знакомиться с ней, а после пропали потому, что счастья в ней сам стало меньше. А что произошло сейчас? Они стали медленно падать на колосья, как снежные хлопья на дождливый асфальт.
- Тиша…- не совсем внятно проговорил Лешка, через секунду решительно коснулся ее правого плеча. Лист бумаги спрятал в карман серых брюк.
Тишине не оставалось ничего, кроме как обернуться, и столкнуться с голубыми глазами, похожими на ее.  В голове вдруг прояснилось то, что все годы и прошлого века она ждала, ждала от этой души этого слова, произнесенного четко своего имени. Но она то видела его написанном спешащим подчерком, то в виде изображения собственного лица. Так по-настоящему, его сказали только что, его сказал он, ее герой в теле молодого юноши. Сказал во сне. Но многим ли сон отличается от того, что происходит в настоящем? Конечно, нет. А кто так считает верным обратное, непременно ошибается, ошибался и в тот неведомый миг. Тишенька стояла напротив его лица ласково проводила взглядом по светлым волосам, а после произнесла:
- Любила тогда, люблю и сейчас. И на что мне «тогда», когда нечестны с нами года? Но разве нет короткой уловки, их обмануть, и все, как лист перевернуть?
Она сказала это шёпотом, тем шёпотом, которым говорила в исключительные случаи. И нельзя сказать, что она перестала бояться, что их кто-то увидит, но доверившись разуму Лешки. Разумеется, ей нравилось его молчание, то молчание, которое было всегда, только на десятки лет исчезло, впиталась, скорее всего, в ее память, которая жила, раскрывая конверты. Но сейчас все конверты словно раскрылись сами, образовав бумажный букет. Как так чудно они выстроились внутри ее души, потом распахнули дверь иного зала, где увидели тянувшиеся головки цветов, цветные головки! Позабыв обо всем, обо всех законах, о том, что нельзя врываться в чужие, но такие родные сны, она придалась соблазну. Нет, не старому соблазну, ее руки в районе локтей уже практически зажили, и Лешка еще не успел заметить красную полосу, образовавшуюся от неровного и очень низкого введения иглы под кожу. Проникнув в его согласный взгляд, ей надоело чего-то ждать, ждать, как принято Свидетельнице многого, и наблюдать, и кажется, ей действительно было полностью все равно на то, что сзади в колосьях на низеньком пенечке, выпрямив спину, сидя, смотрел в профиль Ветер.  Он не мог допустить оставить ее одну в каком-то сновидении, правда, позже он пожалеет о том, что увидит.
Обаятельная Тишенька опустив руки вниз, коснулась его сухих губ своими бледно розовыми. Этого она ждала, ждала больше сорока лет? Может быть и этого, и успокаивала она себя тем, что все это происходило во сне. И только через пять секунд поцелуя, она сориентировалась в том, что ее герой вовсе не оттолкнул ее, не прислонил указательный палец к очаровательному носику, а согласился, согласился разделить эту прелесть. Когда, медленно они отстранились друг от друга, и Тиша, ощутив порыв неиссякаемого морского воздуха, повернулась в правую сторону, к чему-то прислушалась. Лешка по чистой случайности разглядел эту правду, правду Заступницы израненных сердец. В мгновенье побледнев, он слегка приоткрыл рот, и испугался тому, кто она, кто? Не просто Свидетельница многого, не та, кто лишь любит, она кто-то больше, и была ей уже давно. Отвлекшись, она снова столкнулась с ним взглядом, резко вырвала руку, спрятав за спину:
- Так, кто же, наконец? А ведь совсем не важно, и в море стало на суровость хладно. Смотрю и вижу, будто знал, и строки милые прилежно выбирал. А так вот отойдешь и не увидишь, того, что делаешь с собой! А мне Арина говорила, приветствие твое ловила, что делаю с собой, не вижу никакой я строй. Но понял я лишь в данный миг, услышав чей-то крик, и видеть надо все со стороны, равнины облетая, в сознанье ясность призывая…
Он бы добавил что-нибудь еще, если бы не зашевелилась искусственно пшеница, и из нее бы не показался силуэт серьёзно надстроенного Свиделся многого. Тишина помрачнела, заслонила собой Лешку, вытянув открытую шею. Первый раз она была не особо рада видеть Ветра, давнего приятеля, которого когда-то истинно любила. Но теперь из этого не выйдет ничего хорошего, он непременно расскажет все Распорядительнице жизней, а та, та рассмеется, по мнению Тишеньки.
- Не вовремя, ты милый братец!- успела произнести Свидетельница многого.
- Тебя я спрашивать не стану, и лучше уведу того, кому давно пора вставать, глаза на свет все открывать!- пройдя мимо Тишины, он непредсказуемо с силой взял под руку Алексея и повел за пределы колосьев.
Тишенька будто онемела, видела, как Лешка оборачивался в ее сторону, но, не сопротивляясь, шел к выходу из потрясающего сна. Ее лицо на сей раз осталось внятным внутри него самого, на рисунке глаза надо было сделать чуть больше. И он обязательно его исправит, ведь лист теперь с ним, в кармане, он ни в коем случае не забудет найти его за пределами царства Морфея, в любимой, до жути надоевшей комнате. Засмотревшись на Тишину, он не заметил, как Ветер вывел его из зарослей сухой пшеницы, и та кажется, выгорела под жесткими лучами в случайный миг, когда он свел с нее глаза. Не глядя на Ветра, Лешка обратил внимание на мелкие брызги, что стекали с одной из половин стеклянного квадрата. Но откуда здесь вода, когда сзади, сзади натянутое макетом поле. Сделав пару неуверенных шагов, Алексей остановился, вновь по привычки скрестил руки за спиной, словно держал ими знакомую сумку, но в них по-прежнему не было ничего, и лишь холодные крупинки касались кончиков его белых пальцев. Оказалось, что пространство было резко разорвано, как страницы в его тетрадях. А выдирал он их часто. Не верил собственному подчерку, и уму черноволосой девушки, которая терпеливо диктуя ему текст, после отбирала тетрадь и писала сама. Она краем глаз следила, как бы Лешка не потянулся к искусственной радости, в то время, как его настоящее счастье бережно переписывало корявые строки. Но в ту дулю времени ни тетрадей, ни чего иного не представлялось, главное, не было Аринки, этого человечка, приходившего всегда, когда нужно, и когда он даже не ждал ее. Сейчас бы он спросил у нее, но раз нет, так нет. Он был готов обратиться к Ветру, непрестанно наблюдал за тем, как в черной щели голубеет небо, румянится на подобии щек милой подруги. А внизу, прямо к его ногам выливалась соленая вода Черного, узнаваемого моря. Черные ботинки промокли на сквозь, как Свидетелю многого ничего не стоило толкнуть его вводу. И вот уже промокла на сквозь рубашка, рукава закрыли посиневшие от холода локти, сердце поменяло ритм, приготовившись вернуть разум в жизнь настоящего, в жизнь, которую чувствуют не за некие минуты.
Проснувшись, он оказался лежать в том же положении, в котором и заснул. В комнату проникла пасмурность с улицы, но луч солнца все-таки был, крался к столу. Еще не успев вернуть сознание до конца, Лешка приподнялся с кровати, левой рукой поправляя брюки, кинулся к столу. « Портрет Тиши, портрет!»- вот, что было в его туманной голове. Еще не успев разглядеть свой неряшливый вид в зеркале, он искал книгу, любые строки, которые помогли бы отыскать его рисунок, отданный Тишиной. Наклонившись, Лешка нащупал руками тумбочку Аринки, которая часто улетела в мир литературы, потянул ящик за круглый замочек, не успев прочитать автора на обложке, открыл синий сборник. Он набросился на слова, будто был голоден чтением. Но особо его поразили последние две строки, написанные действительно про нее, про его Тишину: «Милая, нежная, чудная!.. Эх, не влюбиться бы в вас!». Но между тем строки были прочтены, нервно перевернув страницу, он увидел этот самый листок, сложенный мирно листок, прислоненный к титульному листу старого сборника.
И до чего было интересно то, что он так небрежно убрал книжку в полку, а портрет в карман серых брюк. А ведь он прочел эти слова, слова, написанные его же душой в той самой забытой жизни, в которой его так безумно полюбила Заступница израненных сердец. Имя, имя Влатирского ничего не говорило ему, не напоминало, а если бы Алексей заострил на этом человеке свое внимание, то обязательно бы его что-нибудь отвлекло. Потому что никто не допустит того, чтобы было вспомнято то, что в памяти Свидетелей осталось на зимние дни.
«Частые гости во снах не всегда являются воображаемыми, чьи лица спрятались на какое-то время в конвертах, а затем появились снова, чтобы сеять разумное, ясное. Но не стоит забывать о различиях всех трех фазах сна. Когда, очнувшись ото сна, в сознание наступает удовлетворение увиденного, тогда совсем забывается то, насколько отдохнуло сердце, и что конкретно было словлено взглядом. А если выйти из дремоты, то тут же покажется, что окружающая реальность напоминает и море, его глубину при возвращении назад. Память не фильтрует после только брызги, что впитались в щеки за короткие мгновенья, только очертанья полюбившихся глаз. Все перенесенное остается, возникает большой интерес, и желание понять, почему брызги, попавшие на запястья кистей рук, так моментально испарились, испарились.»
***
2 декабря. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. День. «« В чем проявляется решительность? И почему порой она так внезапно меняет свое направление к цели высказаться, совершить то, что задумало сознание? Ее действия, она сама, эта черта характера чаще всего появляется в конкретные моменты, и быстро исчезает, успевая лишь махнуть концом темного плаща, схватив не всегда нужный ключ. Кто они ключи? Все начинается с того, что вошедшая в зал души решительность, не обращает, главным образом внимание не на кого, кроме своих мыслей. Ее цель- открыть одну из дверей, и чтобы за ней оказалась подобная, запертая на замок, открыть который может иной человек. Да, остановить действия решительности, ее упорство под силу тому, к кому сам светящийся шарик испытывает настоящую нежность. А что представляют собой двери, куда ведут, так это не слишком сложно, чтобы задерживать около них больше пяти минут. Но решительность не торопится никогда, порой боится клада из представленных слов, который спрятан за замком. И выбора, открыть, коснуться ключа, у нее два. Сознание же строго наблюдает за ней со стороны, не делает ничего кроме, как критикует ее медлительность, и непослушность. Оно кричит на нее, так, что в сердце появляется колкость, но решительность непреклонна, ей нужен тот, о ком и будет принято решение. Без помощи иной души дверь, разумеется, будет открыта подошедшим ключом, и за ней окажется еще одна только более крепкая, из красного камня в виде непробиваемой стены. И как бы не выросло желание черты характера, и как бы он сам не попытался принудить ее, кирпич не будет разбит, пока решение не будет высказано второму человеку, не советчику, а прямой душе, о которой и пойдет речь в приготовленном решении. А на крохотном столике пусть покроется пылью второй ключ, ключ, жаждущий страшно, как и сама решительность того, с кем еще следует заговорить...»- после разговора со мной Аида Михайловна, не предполагавшая ни о чем таком, о чем ее решительность, собиравшая разбросанные, завядшие головы цветов, без уверенности поднималась по лестнице. Одетая в цветное платья, Идочка, заколовшая волосы, все четче и четче вспоминала мои слова, о том, что не один старик виноват в том, что Привязанность так близко подошла к Лешке. Она остановилась внезапно, окончательно поднявшись на наш этаж, по ногам пробежала дрожь. Облокотившись левой рукой на перилла, она глубоко выдохнула, в трех шагах от себя заметила мягкий длинный без спинки бардовый диванчик, стоящий спиной к плотно закрытому окну. Она не спеша подошла к белоснежному окну, встроенному словно намертво в бежевую стену, которая проводила бы ее до комната Архимея Петровича.
Согнув ноги, как десятилетняя девочка, она встала на колени на мягкую поверхность, взгляд отдала улице. Первый раз все время по голой, дождливой территории Евпаторского Заведения шли неизвестные ей ученики, практически без курток, в таких же свитерах, какие носила я. По стеклу, на удивление, не попадали крупные капли, какие падали с грохотом, слышным асфальту, на глубокие лужи. О чем она думала? Нет, не совсем о том, что собралась сказать Химу, скорее ей, наконец, пришло в голову то, зачем, зачем ей это нужно. Высказать свое разочарование она могла и внутри себя. Опустившись на диван, она села, положив руки на колени.
-Ти...Тишенька...- чуть слышно произнесла женщина, оборачиваясь по сторонам, искала глазами Свидетельницу многого, одетую в ее скромное платье. Ведь ее лицо без эмоций, но утопающие в секрете глаза, всегда придавали ей уверенность. А сейчас, сейчас она не показалась женщине на глаза.
Только стены в тот час могли увидеть Заступницу израненных сердец, стоящую за аркой в пролете между двумя людьми. В ней, как обычно царила задумчивость, но ее перебил голос Аиды Михайловны. К ней-то Тиша подойти не могла, дать хоть какую подсказку потому, что не она была той душой, о которой соткано решение. Да, и чтобы она ответила ей печальным, резным взглядом? Если быть честным, то Тишенька бы, разумеется, помешала Идочке поговорить с Химом на эту ледяную тему, и пусть бы у нее треснули легкие, она бы все же запретила.
Продолжая сидеть, ждать, кажется, саму себя Аида Михайловна не заметила новый силуэт, спускающийся сдержанно по лестнице. В силуэте была не наигранность, отсутствие мыслей, которые не касались погоды. Эта особа спускалась так же, как кратко, как пленяющий луч, обогнувший радугу с обеих сторон. Он крался от ног женщины к невысоким ступеням, этим подчеркивая свою тягу, тягу к знакомой Судьбы. И тут возникает вопрос о том, как через треснутые секунды прошлого времени пришла радуга, когда дождь, дождь еще кончился, и но и она, Привязанность, имевшая право голоса не спустилась до конца. Однако, что уж тут говорить, когда луч не мог просто так оставить ту, за которой послала наблюдать Распорядительница жизней. Дочь Творца, верно, не упускала возможность, присмотреть за дочерью Черной Подруги. Но с их последней встречи семнадцатилетняя Созерцательница двух чувств чем-то изменила себя, то ли выше стала держать голову, то ли стала более отвлеченной, не больной своим предназначением. И уж больно ей захотелось поговорить, поговорить с этой женщиной, испытывающей интересное чувство к новому герою, к Лешке. Хотела убедиться Привязанность не у что ли это дело рук сочувствия, эгоистичной, двуликой жалости. Но Идочка тот час внушила в нее доверие, написанное на мыслящих без перебоя глазах, в отличие от тебя. Дочь Черной Подруги еще не дав о себе знать, спрятавшейся Тишеньки, заговорила:
- В ненастном настроенье, без радости, и крохотных потех, сложу я кроткий стих. О чем он будет, как сказать, на что ладони повернуть? Ну с Вами я б хотела так заговорить, чтоб двери верному решенью отворить. И что вы скажите мне, Ида, пожалуй, с ледяного дня разбита пирамида, ее не просто взять собрать. И не бывает так, чтоб собиралась вновь, все то, на что пролита чья-то кровь. А кровь, и жалость все одно, лишь я иным представлюсь чувством. И разделю пространственную низменность, на то, что есть, и что покажет истинную честь. Давайте без имен, споем моих стихом. Но я зачем пришла? Запутала вас до конца. Не суждены мне длинны речи, теперь растапливая новы печи. Дрова кидаю в них, и те слова...На что мне отвлекаться, на удивленье ваше слаться? Пришли все Архимею рассказать, и совести кувшин на ясность показать. Как глупо будет чесчур, и позволь тебя оставить мне, чур.
Последнею строчку Привязанность проговорила с обращением на ты, действительно, она обратилась к ней, а не к ее личность, не представляющей собой чего-то особенного. Аида Михайловна приподнялась в ответ, разглядев на шеи незнакомки атласный светлый, голубой, весь вспотевший шарфик. Было, видно, как он натирал шею Созерцательницы двух чувств, но та не обращая на это внимание, серьезно встала перед ней в сером, резном платье. На сей Привязанность распустила волосы, неаккуратные они болтались по ее плечам. И если бы ее мать увидела бы сейчас дочь в подобном виде, она бы тут же сделала ей высокий с петушками хвост, какой обычно завязывала Аринка. Не выдержав паузы, женщина приподнялась, ответила:
- Не знаю, кем представились вы мне, но передаю решенье я луне, не наступившей я еще луне. Увидеть мне того, о ком стремиться развиваться разговор, так в переулке быстренько разделаться с врагом, и Химу не сказать не слова. Увижу юношу, и все спрошу. И больше нету сил терпеть, в полголоса во сне хрипеть. А вы, скажите, и платок мне свой приятно подарите, чтоб знала, чтоб легче думала над вашим следующим ответом.
Тишина, вслушиваясь в каждое слово, тревожно отстранилась. услышав про платок. Стало быть, Лешка снова пытался смягчить крик физической оболочки, отходил от ненавистной полки, из рук пытался выбросить дорогую вещицу или черноволосая девушка не давала ему коснуться искусственной радости, которая очень и очень скоро превратиться в потребность, необходимость и будет это уже на днях. В настоящих днях, когда Пристрастие сменит Привязанность, доза потребности увеличиться, и отказаться от нее, будет невозможно, невозможно. А пока, пока остановиться можно, не смотря на то, что по всем биологическим факторам тело привыкло к морфину, и требует большего. Именно тело, а не душа, которую вскоре переубедит настырная физическая оболочка. Но Тиша всегда жалела физические оболочки, особенно сейчас, когда это так ярко отражалось на Созерцательнице двух чувств. Прислонившись щекой к стене, она принялась глядеть на Созерцательницу двух чувств, стараясь так, чтобы Идочка не заметила ее.
Не раздумывая Привязанность, подняла кисти рук, зажмурившись, принялась развязывать тонкий узел на атласном платке. Она морщилась эти две секунды, а стоило ей снять его окончательно, Аида Михайловна обомлела, увидев эти точные, глубокие красные полосы, обхватившие горло дочери Черной Подруги, словно бусы из ядовитого янтаря. Выдохнув, Созерцательница двух чувств, положила платок на руки женщине. Та не сразу заметила, что на нем остались мелкие красные крупинки запекшейся крови. Наверно Идочка впервые поняла настоящую истину искусственной радости, и то, как это отражается на... на чувстве, обыкновенном с виду, но живым чувстве. И тут она прокрутила в голове всю правду, как она скажет об том, что знает все Химу, о том, как он не выдержит, позвонит матери Лешки, или напротив кто-либо еще бросит его людям в белом. И те не позволят ему коснуться наслажденья, тогда Привязанность, девушка с огромными глазами погибнет, погибнет ее тело, а душу, потом не отыщешь. Кружевальской стало холодно, и еще больше холодно, когда она увидел идущего издали коридора Лешку, немного грустно, положившего руки в карманы. Привязанность встрепенулась, отошла от женщины, устремила взгляд на юношу.
Лешка ничуть не изменился с утра, был бодрым, отвлеченным от всех дел, даже от Аринки. Казалось, идя по коридору, он шагал по набережной в Праге, где неровные, старые дороги делают улицу средневековой. Это все было в его неспешащих шагах, в опущенных почему-то виноватых глазах. Но в чем он был виноват? Разве, что в появлении царапин на шеи своей дорогой гости, или может в том, что физическая оболочка с каждым днем считает стеклянные вещицы, уговаривая Лешку открыть еще, еще одну. В те же секунды он не выглядел так, как обычно после принятия этой самой радости, для всех посторонних лиц, был обыкновенным, но не для нее, не для Аиды Михайловны. Женщина настолько загляделась на него, не заметила, как Привязанность оставила ее, остался лишь платок, платок, повязанный на ее запястье. Когда он приблизился к ней, то тут же улыбнулся бледными щеками, опять опустил глаза.
-Леша, я все хочу спросить, сомненья убедить, что надо трусость всю убить, поймая в руки стрелы, и обогнув все скалы... Скажу намного проще, чтоб было слышно четче, но только не вздыхай ты громче, а прямо так скажи, к чему же ждешь, и с этим, словно не живешь, а только иногда так воспоминаешь, воспоминания ко скалам прижимая, и стрелы ровненько ломая. Ты говори мне все, я друг, не чуждый странник, я ведь лук, лук старенькой, растянутой стрелы. Запущена Судьбой давно...- она не успела договорить, как он, потупив взглядом, повертел отрицательно головой, но на слове «Судьба», резко оторвал взгляд от пола.
- И стало быть, знакомы с Тишиною, ее вы ловите порою? Как странно, слышать мне, и думая так о Судьбе, ее во всем уже не гневить, а с рвением благодарить. Хотите знать, о чем мечтаю я? Чтоб не кончалось никогда, все то, чем я сейчас живу, и тяжело дышу, но знаю, там, в округе рядом они все ходят попятам. Вот Тишина, Арина вы, и тема общая она, одна, ничуть не странна, не легка. Но что-то есть в ней и такое, что привлекает даже вас, и ,правда, отгоняет мать в один несущий раз. А знаете, как убежала вот тогда она, моя цветущая страна, и детства яркости пора исчезла, растопилась? Ушла, с собою сына не взяла. И больно рад, и больно счастлив, и пусть весь день ненастен, в душе моей свобода, а скажете, не будет хоровода. И не скрываюсь, и не прячусь, я лишь живу, глазами устремляюсь в небо, осколки не собрать, рук светлых ободрать. А двойственное чувство любовь мне подарила, с ума еще так не сводила. Их двое только в раз представьте. Одна из них во сне, другая на яву, но я по разному смотрю, никак не свыкнусь с тем, что время - главная награда. Ее халатно вы не тратьте, и лучше отыщите в прядках ту, которая оставила мечту. А где, а где нежданно гостья, я чувствую, мне больше не легко!?- последние слова он говорил запинаясь. А когда Идочка задумавшись привычке, положила указательный палец между губами, то Лешка разглядел на ее запястье этот странный платок с каплями застывшей крови.
- Подарок от нежданной гости, и пусть она меняет трости... Удивлена, но все я поняла, и никому, никому ты не слышишь не скажу, и радость я не покажу. А между тем поймая дождь, остановлюсь я у него, что каждый день тебя видать, волнение присутствием не утверждать. Мне стал ты очень дорог, и с ночи той, я осознала чётко, и пусть слова мои не будут кротки, я все же задержусь, клянусь молчанию отдамся....И жалость не причем, она меня не привлекала, сама себя сюда звала все двадцать лет в Москве угрюмой проживая, легенду в сердце зажимая. Я знала, будет в ней герой, ну же ты, ступай смелей, твои шаги молитвами хранимы, конечно, ими.
Тишина, уставшая слушать их разговор, с приятственной улыбкой направилась вдоль коридора. Она точно предполагала, чем закончился этот день. А закончится он тем, что Аида Михайловна не скажет то, свидетелем, какой картины она стала. А можно ли найти этому объяснению? Наверно, это слишком сложно для понимания. Ведь по сей день эта тайна наша, той истории, произошедшей в моем воображении в 1977 году, но она с нами, эта вещь, дух того времени и люди. Не случайно Распорядительница жизней выбрала меня, Аринку, как сочувствующую девушку, тихую тебя, боявшуюся разочаровать кого-то, и Аиду Михайловну, познавшую разочарование, которое подарило ей этого юношу, Лешку или того, чью душу не выпускала из сознания Тишенька. А что касается Эльвиры Николаевны, так это, что она-то действительно была лишней в этих закрутившихся вечерах, и может эта совсем не Правда заставила ее уехать. Ведь нет никакой Правды, и Тишины тоже нет, но для нас, и для Идочки они есть, они с нами.
Свидетельница многого все дальше и дальше уходила от своего героя, таинственно улыбаясь тому, что услышала. С каждым новым шагом ее босые стопы теплели, щеки розовели, теперь она знала, почему Алексей в собственном сне был не прочь поцеловать ее, почему колосья не поранили им лица. Он любил ее, Арину? Точного подтверждения не было, но Тиша стала самой счастливой благодаря тому, что он говорил о ней этим развязанным, молодым голосом.
« После того, как слова иной души проникнут в сознание, они непременно долетят до решительности с поникшей головой. Она услышит вынесенное светящимся шариком решение, радостная схватит металлический, нужный ключ со столика, и откроет дверь кладовую, в нее она положит приготовленную, но несостоявшуюся речь, не сказанную пол желанию того, о ком печалится сердце. Несомненно, тогда непостоянная черта характера, такая, как решительность с облегчением уйдет за стеклянные рамы души. И не смотря на то, что она пришла, просто чтобы показать себя, она без сомнений запомнилась характеру. А он обязательно позовет ее еще раз, позовет, когда кто-то другой позовет это чувство, чувство, быстро оставляющее, но надолго запоминающееся».