Наташка

   Дверь Татьяне открыл свекор, отъехал на своей инвалидной коляске, пропуская её в квартиру.
-  Здорово, сноха.
- Привет, - ответила Татьяна, заходя в прихожую, тускло подсвеченную из кухни.   
- Отработала? Есть хочешь? –  крутя ладонями колеса, Петр Иванович  задом въехал в кухню. Безногий колясочник, он был в семье  за домохозяйку – кашеварил, блюл порядок  и домашний уклад в многосемейной трешке. 
- Ага, - снимая сапоги, устало улыбнулась сноха.
- Айда за стол, - гремя  посудой, позвал свекор. – Я картохи нажарил. С балкона там помидоры захвати.  Сам тоже еще не евши, скучно одному за столом.
Татьяна прошла в комнату, где жили они с мужем. Алексей  должен был появиться через полтора часа, стрелки часов показывали половину двенадцатого вечера. Она переоделась, вышла на  узкую застекленную лоджию, что служила кладовой, и взяла с  полки банку соленых помидор.
Ужинали вдвоем. Свекровь ушла дежурить на сутки. Деверь Саня уехал к родителям жены в деревню. Картошку жарить Петр Иванович  умел. Почти прозрачные ломтики, с хрустящей корочкой и мягкие внутри, да   сдобренные  мелко нарезанным укропом и чесноком  - пальчики оближешь! А какие помидоры солила свекровь! Татьяна иной  раз  втихомолку радовалась тому, какие ей достались родственники. И, слушая сетования  замужних подруг на  мегер-свекровей, только помалкивала, чтобы  не сглазить своих «мамку» и «папку». Жили кучно, жили скудно, но дружно и с пониманием.
Звонок в дверь выметнул  Татьяну из-за стола.
- Лешка пришел!
- Чегой-то рановато, - обеспокоился свекор. – Как бы  опять чего не отчебучил.
Переживал он за сына не зря. Был тот любитель  залить за ворот. Даже и не любитель, а вполне себе профессионал. И не раз по этой гадкой причине был выгоняем с очередной работы.  Но вид подшофе имел самый смирный и покорный, полностью раскаиваясь и осознавая. Частенько после трехдневной  смены  отдавался  Лешка более стойкими приятелями в крепкие женины руки и, хоть не раз был несильно бит мягким тапком, любил супругу самозабвенно.
Но за дверью был не Лешка. Прислонившись к электрощитку и скособочась, в подъезде стояла  его двоюродная сестра Наташка – деревенская оторва четырнадцати лет.
- Наталья? – изумилась Татьяна.
- Привет, - ответила  та. – Можно к вам?
Татьяна отступила, пропуская девчонку в квартиру.
- Ты чего  в городе делаешь? Мать знает, где ты? – закрывая дверь, оглянулась неодобрительно  Татьяна на гостью. До Покровки, где Наташка жила с матерью и старшим братом, было сорок километров. Последний автобус уходил туда в восемь часов  вечера, а первый отправлялся в семь утра.
- Да мне пофигу, знает она или нет, - ответило светловолосое  создание, съезжая по стене на коврик  у порога. На обоях остался темный след от мокрой куртки.
Из кухни выкатил свекор.
- Наташка! Ах ты, паразитка! Ты чего на ночь глядя приперлась-то? Вот я щас  Зойке-то позвоню. Вертихвостка мокрозадая!
Наташка подняла мутный  и тоскливый, как у бассета,  взгляд на дядьку.
- Дядь Петь, не звони ей, а?
Свекор наклонился к ней, принюхался.
- Да она ж пьяная…. Едят её мухи с комарами! 
И Петр Иваныч, объехав девчонку, направился к трюмо, где стоял телефон.
 - Та-ань, - протянула Наташка, заваливаясь набок, -  чегой-то  мне худо.
- Еще бы не худо, - проворчала Татьяна, - так нажираться в твоем возрасте.
Она нагнулась к девчонке, расстегнула пуговицы на  мокрой насквозь куртке – «В луже валялась, что ли?». И вдруг заметила то, чего не увидела  раньше. Край рукава был перепачкан в крови. Татьяна подняла Наташкину руку. На холодную ладошку вытекла  красная капелька. За ней еще. Она рывком сорвала с девчонки куртку, и увидела, что рукава розового, вязаного крупной вязкой свитера, были по локоть в крови.
- Пап, в скорую звони!!! – фальцетом заорала Татьяна. Свекор, взглянув на племяшку, разлегшуюся на полу, заматерился,  и, промахиваясь пальцами мимо дырок, накрутил на телефонном диске «ноль три».   
-  Чего говорить-то?!
- Скажи – девчонка вены перерезала!
«Скорая»  примчалась через десять минут. Наташку в полувменяемом состоянии Татьяна успела  отвести на диван в зале и стащить с неё  свитер. Кусая  губы и дрожа от страха, она  глядела на  руки  дурной девчонки. До этого Татьяне не приходилось сталкиваться с самоубийцами.
В квартиру   стремительно, как  белый вихрь, ворвались доктор с медсестрой. Свекор примчался на своей коляске с чистым полотенцем и  миской, в которой плескалась вода.   Склонившись  над  Наташкой, доктор омыл ей запястья  и процедил сквозь зубы:
- Дура малолетняя.
Распрямился, спокойно глянул на медсестру.
- Перевязывай.
Потом повернулся к Татьяне и грозно спросил.
- Сколько лет девочке?
- Четырнадцать.
- А вы ей кто?
- Жена двоюродного брата.
- Отец её где? Задницу надрать бы за такое.
- Умер два года назад.
-  Ясно, - смешавшись, вздохнул доктор, и сказал уже мягче. – Ничего страшного. Попугать, видимо, хотела.  Мать-то где?
- В Покровке. Утром позвоним, приедет. 
Медсестра закончила перевязку. На Наташкиных запястьях белели тугие полосы бинтов.
- На всякий случай антибиотики пусть попьет.  Ух, будь ты моей дочерью, я бы тебе всыпал, - погрозил он пациентке кулаком.  Потом кивнул медсестре. – Поехали.
Протрезвевшая Наташка, напуганная строгим доктором, сжалась мышкой в углу дивана. Как только за  врачом  закрылась дверь, она  жалобным голоском  протянула.
- Та-ак е-есть хочется.
- Идем, накормлю, - Татьяна, обняв девочку, повела её на кухню.
Она сидела, подперев щеку ладонью, и смотрела, как Наталья ест. Свекор включил в зале телевизор, и,  втихую  переживая  семейную драму, смотрел  новости. Ценнейшим качеством в нем было то, что Петр Иванович никогда не лез к родственникам с нравоучениями. Сопереживать, помочь – да.  Капать на мозги – нет.
- Тань, а можно, я у вас пока  поживу? – Наташка подняла глаза от тарелки.
Большие, серые глаза, на которые падала длинная светлая челка. Татьяна помнила эту девочку  другой – школьной хорошисткой с двумя толстыми  косичками и белыми бантами, в аккуратном платье и красных  босоножках. А еще помнила её отца – дядю Колю, что свернулся за какие-то четыре месяца от рака. А какой мужик был! Деревенский богатырь, знатный рыбак и хохмач.   И все. Нету дяди Коли. А есть две сироты  -  Наташка и брат её Димка. И тетя Зоя – свекровина сестра, покровская пава, жившая раньше  как за каменной стеной и у Христа за пазухой, а теперь превратившаяся в задерганную бабу с немалым хозяйством и двумя малолетними отморозками на руках. Хотелось ей, чтобы  дети выросли людьми, оттого и рвалась надвое  меж подворьем своим и покровским кирпичным заводом. А дети в эту прореху-то  и сваливались.
- Где ж ты тут поживешь-то? – пожала плечами Татьяна.
- А я там, в прихожей, на коврике, - пошутила Наташка фразой  из мультика.
- У тебя мама есть. Завтра мамка твоя приедет, и домой.
Наташка высосала помидор, бросила кожицу на  тарелку.
- Она меня бьет. Сука страшная.
- Так нельзя про мать, - нахмурилась  Татьяна.
- А детей бить можно? – всхлипнула девочка. – Орать на меня можно?
И заплакала -  маленький ребенок, нуждающийся в жалости и тепле. Татьяна подошла, обняла её, незаметно смахнув слезу с уголка глаза.
- Идем спать. Я тебе какую-нибудь историю расскажу.
Она уложила Наташку на их с Лешкой кровать, прилегла рядом. В окно заглядывал фонарь, иногда свет фар проезжающих по двору машин  скользил по стенам спальни.
- Рассказывай, - попросила Наташка.
- Сейчас. Дай вспомнить. Ну, короче так…
Вернувшийся с работы Лешка с удивлением обнаружил на супружеском ложе спящую сестру, свернувшуюся калачиком под боком у его жены.
- О, ночная бабочка к нам залетела.
- Чего еще умного скажешь? – с укором  глянула на него Татьяна, вставая с кровати. – Иди ешь, пусть дитё спит спокойно.
- Я тоже спать хочу. Желательно, в обнимку с тобой, - подмигнул Лешка.
- Перебьешься сегодня, -  хитро прищурилась Татьяна.
- Чего это? – подтянул её к себе муж. – Я сегодня трезвый и резвый.
- Резвиться где будем? В прихожей на коврике? –  тихонько хохотнула Татьяна. – Иди в зал спи. Завтра выходной, вот и нарезвимся. Мы уж тут по-девичьи сами разберемся.
Рано утром их разбудил звонок в дверь. Татьяна, разомкнув глаза и сняв с груди руку   Наташки, услышала из прихожей  гневный  голос тети Зои. Значит, свекор вчера все-таки до неё дозвонился.
- Где эта потаскуха?! Я ей, стервозине, сейчас устрою! Я ей патлы-то  стриженые повыдергаю! Наташка!!! Где ты,  дрянь?!
По квартире простучали каблуки, и Зоя возникла на пороге  комнаты.
- А-а, сучка…. Ты что же….
Наташкина мать рванулась к постели. Татьяна вскочила с кровати.  Наташка кинула в мать подушкой.   
- … хочешь меня в могилу загнать?! – отбросив подушку и не обращая внимания ни на Алексея, ни на Татьяну, ни на свекра, что неодобрительно глядел на этот разбой, Зоя ухватила  дочь за ладонь  и дернула. – Вставай! Поехали домой!
- Теть Зой! – предостерегающе вскрикнула Татьяна.
-Ма-а!!! – заорала Наташка.  На бинте проступило красное пятно. – Ты че, ваще ополоумела?!  Не видишь, у меня руки перевязаны?! Дура!
Зоя только сейчас обратила внимание на бинты.
- Это чего? – опешила она.
Подошел Лешка, встал между ней и Наташкой.
- Тёть Зой, ты успокойся. Наталья немного руки поранила. Все нормально, заживет.
Зоя отстранила его, села на край кровати, испуганно глядя на дочь.
- Ты чего… вены резала? Дочь, ты чего, правда?
Та враждебно смотрел на мать. Внезапно Зойка влепила ей звонкую оплеуху.
- За  отцом собралась? А я с кем останусь, а?  Ты обо мне подумала? 
Наташка оттолкнула мать.
- Я все равно сдохну! Поняла?! К бате уйду!
Свекор подкатился к кровати, осуждающе глядя на свояченицу и сочувственно - на  Наташку.
- Слышь, Наталья Батьковна, ты давай не дури. Тебе на кладбище еще по возрасту не положено.
Наташка вызывающе подняла голову.
- Моего батю  Николаем звали. Так что если чо  -  Николаевна я.
- Собирайся, Николаевна, - приложив ко лбу ладонь, неожиданно тихо сказала Зоя. Повернулась к свояку. – Петь, налей чего-нибудь выпить.
Они ушли на кухню, а Татьяна присела рядом с Наташкой.
- Больно? – спросила, коснувшись её руки.
- А то, - шмыгнула та носом, поникнув. С подбородка  на грудь  закапали текущие по щекам слезы. – Вот она всегда так орет. Надоела уже. Назло ей, сдохну.
Глядя в окно на бредущих по двору Зою с Наташкой, свекор печально размял папиросу и пробормотал:
- Не приведи Господь.
Наташка свое слово сдержала через год. Её нашли в колхозном  сарае, который  покровская  молодежь облюбовала для вечерних посиделок и ночных полежалок. Сама ли она удавилась, или её повесили… Кто знает. Записали как суицид по пьяному делу.