Адмирал

Уж три года прошло, как Алексея Михайловича с почётом на пенсию проводили, но не таков он человек, чтоб без дела сидеть. Нет, не таков! Почитай сразу  работать устроился, сторожем на стоянку катеров. Так сказать на свежий воздух. А то ведь всю жизнь у прокатного стана только жаром-паром, да окалиной и дышал. А на новой-то работе прямо благодать – вроде как и в городе, а кругом зелень, от речки прохладой веет, да от близкого моря солоноватый ветерок достает, чистейший воздух хоть ложкой ешь.

Да вот только название должности не нравилось Алексею Михайловичу. Сторож - что-то собачье в этом слове  слышалось. И маленько мозгой подраскинув  придумал для своей службы новой термин – боцман гавани маломерного флота. Во как! Солидно звучит, да и, по сути дела, так оно и было. К работе своей он со всей душой подходил, не только уход-приход отмечал, но и по пирсу прогуливаясь, порядок наводил. Да-с! Как увидит, что у какого не то судёнышка фал ослаб, так сей момент и подтянет, да не просто подтянет, а чтоб катерок строго перпендикулярно пирсу стоял. Иль заметит досочку подгнившую, то  в выходные обязательно подходящую найдёт и заменит. А уж чистота в его дежурство была, не у каждой хозяйки кухня так содержалась.

Ну а раз должность у него морская то и одевался Алексей Михайлович соответственно.  Достал китель офицерский, тельник, фуражку “с капустой” и в таком бравом, военно-морском, виде шастал по вверенной ему территории, за что, от владельцев катеров, и получил прозвище – Адмирал.

Правда, не сразу он до Адмирала дорос, поначалу-то обидно обзывали. То за худосочность натуры Бухенвальдом, то за абсолютную лысость черепа Ибикусом, но потом оценив его рвение к службе, зауважали. А уж услыхав как, своим визглявым голосом, без мегафона за полкилометра причаливающему катеру команды отдает и стали называть Адмиралом. И не обидно называть, а с полным уважением.

Ну а раз к нему с уважением, то и Алексей Михайлович с той же обраткой. Собираясь на дежурство, сутки через трое, не только “тормозок” супругой собранный прихватывал, но и по дороге килограмма два-три картошки подкупал, да с пяток луковичек. Катерники-то нет-нет, да захаживали к нему в каптёрку, бутылочку другую распить, а у Алексея Михайловича для этого дела и картошка отварена, и лучок порезан–пожалте, закусывайте! Ну и ему, за труды, за гостеприимство, завсегда полтинничек плескали.

Любил, ценил, свою работу Алесей Михайлович и со временем, стало ему казаться, что на самом деле он к морской службе причастен. И уверовав в это начал своим собутыльникам рассказывать, как всю жизнь на флоте служил. Те конечно перемигиваясь, в душе посмеивались, но слушали не перебивая, а Алексей Михайлович, раз от раза в раж входил. Услышит от кого-нибудь морскую байку, аль прочтёт что-то, и сей момент на себя спроецирует, а потом от первого лица  за чистую монету и выдаст.

Вообщем, на старости лет, Алексей Михайлович жизнью своей был очень доволен. И пенсия есть, и кой какая, пусть и небольшая, копейка за службу идёт, и уважают, ценят его. А то, что супруга иной раз и выкажет недовольство, по поводу послесменного перегара, так то мелочи, на которые и внимание обращать-то грех.
И казалось ему, что не будет конца края этой благодати, да только ” человек предполагает, а …”

За пару дней до открытия навигации, в субботнее утро, подкатил на стоянку грузовик с катером, за ним автокран, а пока рабочие спускали катер на воду и хозяин подоспел. На серебристом кроссовере прикатил и вышел из него весь такой огромный, под полтора центнера весом, с шеей и ушами профессионального борца, улыбающийся молодой мужик.  Всё кто на пирсе находился прям таки растерялись, не зная, куда и глядеть-то – на красавец катер, с красивыми, стремительными обводами, с красующейся на борту непонятной надписью “ Kallis Irma” *,или на хозяина, от фигуры которого  исходила умиротворяюще добродушная аура. А когда тот, знакомясь, аккуратно пожимая руки, представился “Вовася” даже почудилось, что запахло свежезаваренным чаем и домашними пирогами.

- Вовася – тут же обратился к нему Сашка, владелец видавшей виды “ Сарепты” – а покаж катер.
- Базара нет мужики – тут же согласился Вовася и, скинув с борта на пирс трап, сделал приглашающий жест.

Катер был наишикарнейшим, вызвавшим у некоторых нехорошие чувства. По бортам моторного отсека, стояло по паре кресел и между ними круглые столики. На кормовых леерах были закреплены кронштейны для удочек, а в рубку вели два небольших, в три ступеньки, трапа с обоих бортов и точно такой же вниз, в каюту салон, с крошечной кухонькой, в шесть иллюминаторов. А за салоном, прямо в форпике, находилась небольшая, в два иллюминатора, но уютная, отделанная орехом, спальня.

- Не хило! – подытожил, осмотр Сашка – Только вот “прописочку” надо бы оформить.
- Это дело святое – согласился Вовася и тут же скрылся в спальне, откуда через минуту и вышел с тремя бутылками дорого пойла – Тока мужики на катере пить не будем, а то жонка нам всем секир башка сделает.
- Так к Адмиралу в каптёрку пошли – предложил Петрович, забывший при виде выпивки, что он собрался порыбачить.

Весёлой кампашкой, в пять персон,  завалились в будку к Алексею Михайловичу.
- Давай Адмирал готовь стаканы – скомандовал Сашка – нового флотоводца прописывать будем.

Разлив по стаканам выпивку Вовася с лучезарной, всё примиряющей, улыбкой  сказал:
-Ну, мужики за знакомство значит, чтоб промеж нами никаких тёрок не возникало, да чтоб и рюмаха не последней была.

Выпили. И Вовася  с хрустом закусывая луком, внимательно оглядел Алексея Михайловича.
- Слышь отец, а ты не из флотских будешь?
- Из них самых! – гордо ответил Алексей Петрович.
- А служил где?
- На Черноморском.
- Да ну! – изумился Вовася и тут же уточнил – А где конкретно?
- На судне я ходил.
- На судне … - задумчиво протянул Вовася и озабоченно покрутил пельменевидными ушами– Это на ком же судне?
- На крейсере!
-  На крейсере …  Ой блин уморил – давясь от смеха, сквозь слезы выдавил из себя Вовася – Уморил, вот уморил так уморил … Дебил ты батя. Моряк с печки бряк. Не на судне крейсере ты ходил, а в дурке под себя на суднО.

Алексей Михайлович поначалу опешил, а потом волна ненависти захлестнула его, запеленала глаза.
- Ах ты, гад! Бегемот паршивый! Ты чё падла издеваться надо мной вздумал! – и, схватив со стола нож, полоснул  Вовасе по предплечью – На мразь получай!
Тот, увидав как из раны потекла кровь, с ревом набросился на обидчика и все, не обращая внимания на окаменевшего от ужаса Адмирала, навалились на Вовасю, чтоб тот сгоряча, не прибил его. Однако силы были не равны, Вовася раскидав всех по углам помчался, в залитой кровью рубашке, за выскочившим из каптёрки Адмиралом.
Сашка с перепугу позвонил в полицию  и, на удивление, те приехали довольно таки быстро, чем предотвратили возможное смертоубиство.

Дело на Алексея Михайловича заводить не стали, Вовася отказался писать заяву: « Ещё чего из за царапины сыр-бор разводить”, но составлявшему протокол офицеру,  поведение Алексея Михайловича показалось странным. Тот не говоря ничего по существу, нёс околесицу про Синоп, про Гангут, десант на Змеиный, про каких-то комендоров на Летучем Голландце  … Офицер посоветовался с врачом скорой, перевязывавшем Вовасю и Алексея Михайловича отвезли в дежурную больницу, откуда он через пару дней, с диагнозом шизофрения, перекочевал в психиатрическую.

*Kallis Irma(эст.) – Дорогая Ирма