Шаг. Часть третья

Начало здесь: http://www.proza.ru/2016/01/15/848

==========================

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

1.


Утреннее солнышко жмурило сонные глаза, словно решая — стоит ли выходить из-за горизонта, либо еще пять минок подремать на розоватых облачных перинах.

Тропка, что вела в сумрак леса, бойко бежала впереди, как рыжеватый хвост лисенка: там деревце оббежит, тут на пригорочек вывернет, да и замрет махонькой полянкой, словно принюхиваясь к ветру. А после и вовсе, подернулась по краям маревой дымкой, словно в туннельку нырнула.

- Дуня, - домовой юркой крыской выскользнул из котомки, устроился на плече, запустив в него острые коготки.
- Чаво? – Авдотья шла по утоптанной тропке, вертя головой в стороны.
- Да не «чавокай» ты. По речи-то всякий в тебе пришлую опознает.
- И чаво? – улыбнулась Авдотья. - Дорога-то всё одно - к дому поворачивает.

Домовенок вздохнул как-то по-особенному светло, словно ответил на улыбку Авдотьину. Да только крыски-то не мастера мордочку в стороны растягивать.

- Ты вот скажи мне, - крыска шмыгнула подвижным носом. - Ты почему улыбаешься вечно и зла не держишь?
- Ты об чем? – повернула лицо Авдотья.
- Да про Лиску я, - насупился домовенок.

Авдотья сорвала круглый листочек с низкого кустика, размяла в пальцах, вдохнула травяной дух.

- И мне Лиску жалко, - подняла глаза к небу. - Молодая еще. Жить бы да жить…

Крыска недовольно взъерошила шерстку:
- Как есть, дура-баба! Чего ее жалеть-то? Она же предала доверие твое. В рабство сбыть хотела!

- Глупости, - Авдотья катала в руках влажный катышек. - Нету слова такого – предательство.

Крыска скатилась по руке, встала на тропку и мгновенно превратилась в махонького мужичка в яркой клетчатой рубашонке, полосатых штанах и с бороденкой, грозно нацеленной во все стороны разом.
- Как это – нету!? – топнул ножкой, - коли она хитростью тебя заманила!

Авдотья присела, тронула алый воротничок рубахи и тихо произнесла:
- Дык, она меня для энтого и приглядела. Это я – глупая, поверила. А должна была думать оперёд, а потом уже голову в петлю сувать… Сама виновата. Глупая потому что. Пошли, что ли?

- Можешь меня Скрыпом звать, - проворчал домовой. – Давай уж перекус, что ли, устроим, всё одно – стоим.
- Так нету же ничого, - пожала плечами Авдотья.
- Дура и есть. Кокша укладывал. Неужто, тяжести не чуешь?
- Неа, - удивилась Авдотья, - так спешила, что и не почула…

Каравай хлеба, кусок жареной рыбы, завернутый в тряпицу, пяток вареных яиц, сыр, пучок лука да бутылочка с водой, подкрашенная винцом. Почти – пир.

- Ай да кокша! – восхитилась Авдотья. - Вот спасибочки ему!

Пока жевали, лес окружающий тропку, полностью проснулся. Тропинка, словно отделенная радужной пленкой от мира остального, чуть размывала контуры. Авдотья тронула преграду, от пальцев побежали круги, словно воды коснулась.

- Не озоруй, - буркнул Скрып, - мало чаво…
- А, - рассмеялась Авдотья, – сам-то «чаво» баешь! Глянь-ка, по ту сторону - словно мир другой. И птичка, смотри, как крылышками медленно машет. Чудно!

- Время тут другое, - вздохнул домовой, - у нас минки, там – мгновеньки…
- Чудно, - повторила Авдотья, - а они нас видют? Как думаешь?

Домовой встал у границы раздела, вгляделся пристально и изрек со вздохом:
- Не знаю, видют ли, а чуют – однозначно. Ни одна мошка об стенку не ударилась… Дунь, - Скрып ковырял носком красненького сапожка земельку, - ежели, я тебя предам – ты, что, даже обиды на меня держать не будешь?

Авдотья складывала пожитки в суму:
- Ежели у тебя планы поменялися, ежели для тебя что-то наиважнейшее стало… Что ж тут поделать-то? Не должон же ты вечно обо мне заботу блюсти.

- А ежели я мысли коварные имею? – не отставал домовой.
- Да кто ж их не имеет-то? – улыбнулась Авдотья. – Это мне решать идтить с тобою дальше, али на другую дорожку свернуть… А коли сердце глупое – то и плати за глупость свою. Что доверилась, не имея на то сведениёв никаких. Я ж токмо за себя ответ держать могу. Не так, скажешь?

- Дура и есть, - вздохнул Скрып, - и как ты до ЛЕтницы добралась? Сколько душегубов да разбойников по дорогам-то ходит! А?
- Дык, люди кругом, - поднялась с земли Авдотья, - всякие. А хороших, всё одно, больше…

Тропка уверенно вела в самую глубь леса. Ели по обеим сторонам давно сменили легкие осинки-березки и теперь качали острыми макушками, наклонившись над тропкой недовольными наблюдателями.

- Слышь, Дунь, - домовой семенил чуть впереди, задрав голову, - словно в трубе какой идем. Глянь, птички с той стороны над головами летают, словно и нет преграды-то.
- Ага, - запрокинула голову Авдотья, - нам таперича и дождик не страшен.

Вильнув, тропка вывела к высоким холмам и уверенно повела вглубь, не видя препятствий.

- Это что же, нам под землю что ли? – остановилась Авдотья. - Я под землю не полезу! Что я, червяк какой? Неужто, другой дороги нету?
- Дунь, ты что? – обомлел домовой. - Боисся?

Авдотья медленно отступала, не сводя глаз с темного провала, ведущего вглубь холма:
- Не пойду… Смертно там. Нечисть. Мертвяки.
- Так тропинка-то заговоренная! – вцепился в подол ее юбки Скрып. – Нам на тропинке-то никто не страшен!

Авдотья остановилась, тронула ладанку, что через одёжу грела, вздохнула тяжко:
- Правду баешь. Да только я всего подземного страсть как боюсь. Ведунья говорила, что тама и со смертию своей встречусь…
- Все там и будем, - хохотнул домовенок, - когда помрем. Всё одно в землю вернемся, что на суше, что в море-окияне, что еще где. Пошли.

Тропка пронзала холм насквозь. Ежели, там, сверху, она была всего лишь тропкой, огибающей деревья, болота и небольшие озера, то нынче не делала никаких витков. Шла ровно, словно игла, проткнувшая вскочивший волдырь от ожога. По бокам радужной пленки свисали корни, по поверхности стекали потоки воды, и едва видимое розоватое свечение, бьющее из стен, дозволяло не остаться в темноте.

- Дунь, - прошептал Скрып и схватился за юбку Авдотьи, - мне кажется, али там кто-сь смотрит?

Авдотья повернула голову и увидела прильнувшее к тонкой пленке лицо. Да только и на лицо-то не похоже, может, и было когда-то им. Пуская тягучую слюну, которую тут же смывал поток падающей сверху воды, и таращась белыми глазами, нечисть молча, пыталась дотянуться до Авдотьи крючковатыми пальцами. Пленка продавливалась под нажимом когтей, грозя лопнуть.

- Скрыпушка, - прошептала, холодея Авдотья, - побёгли.

Они успели проскользнуть между вспучившимися с обеих сторон стенками, которые продавливали новые твари.

- А коли прорвутся?! – холодея, прокричала на бегу Авдотья.
- Не прорвутся, - выдохнул домовенок, но припустил шустрее.

За спиной хлестнул кнутом отчаянный стон, рычание и скрежет. Будто десятки портних, наточив свои ножницы, пытались резать заговоренную ткань.

- Ой, - взвизгнула Авдотья, увидев, что земля внезапно кончилась.

Они висели в воздухе между сводом большой пещеры и подземным озером, отливающим внизу темной зеркальной водой. Пленка под ногами ощутимо продавливалась и, сделав маленький шаг, Авдотья остановилась.

- Боязно мне, Скрыпушка. А как в озеро упаду да там и сгину.
- А ты не боись, - подмигнул домовой, - делай, как я.

Распластавшись на невидимом полу и, упираясь локтями и коленями, он юрко пополз вперед. Авдотья опустилась на колени, потом легла. Матовая поверхность под щекой была теплой и шероховатой. Авдотья внезапно поняла, что смертельно хочет спать. Вот так бы и лежать, глядя в неподвижную черную воду. Тепло. Покойно.

- Здравствуй, Авдотья. Вот и встретились, - юная девица с глазами старухи держала в руках букетик незнакомых цветов. Сами беленькие, лепесточки по краям тоненькие, а в центре – словно вазочка желтая. А уж пахнут так, как фиалки да ландыши не пахнут.

- Не ведомы тебе эти цветы, Авдотья? - улыбнулась приветливо.
- Не ведомы…
- А эти?
В руках стоявшей напротив девицы - уже маки красные. Словно живые, головки тянут, ворсинками шепчутся.

- Ведомы, - прошептала Авдотья да голову выше подняла.

- А я кто, уразумела? – серебристым колокольчиком разнесся смех по пещере.
- Уразумела, - вздохнула Авдотья, на руки оперлась, села. – За мной, значит пришла…

Девица подошла ближе, наклонилась, в глаза глянув:
- Не за тобой. А к тебе. Обещала встречу через ведунью, вот и встретились.

Боялась Авдотья в глаза эти старые смотреть. Всё казалось - посмотришь и назад не вернёшься. Вот и упёрлась взглядом в вышитый простым узором ворот серого платья:
- Зачем я тебе?

Девушка внезапно выпрямилась, топнула ножкой:
- Смотри на меня. Да ничего не бойся. Не заберу я тебя. Срок ещё не пришел. Долг у меня. Вот и отдаю!

Авдотья вскинула глаза, от удивления рот приоткрыла:
- У тебя? Долг? Кому же?!

- Тебе об том знать не надобно. Так вот, - Смертушка расправила складки своего платья, - соглашайся на третий посул ЛЕтницы. Не спеши. Только на третий, запомнила?
- Запомнила, - кивнула Авдотья.

И очнулась, словно из сна выпала. Домовой впереди подошвами сапожек мелькает, да сопит сердито. Словно мгновенька одна и прошла. Моргнула – и нет мига…

- Поспешай, - кинул через плечо Скрып, - не нравится мне, как вода под нами круги выводит…

2.
Так и проползли над колышущейся темной водой. Лишь раз Авдотья углядела то ли плавник, то ли тело массивное. А как на тот берег выбрались, так и застыла Авдотья, рот приоткрыв. Ажурные мостики, навесы, вырезанные то ли из хрусталиков, то ли из чего другого рождали на своей поверхности яркие искорки. Множество темных окон, вырезанных в теле камня, закрыты теми же ажурными решётками.

- Словно город какой, - прошептал Скрып, - смотри окошек сколько. Ставенками ажурными забраны.
- Чудно, - откликнулась Авдотья, - а я думала, под землей только нечисть и обитает.

- А может и тут – нечисть, - взъерошился домовенок.
- Нет, - уверенно прошептала Авдотья. – Не может нечисть красоту такую сотворить…

- Отдай, - громогласный рык пронесся по пещере, словно ветряной вихрь. - Отдай!

И тут же сквозь узоры резные полилась река юрких сороконожек, а сверху, с карниза, что в темноте прятался, пальнул огнем массивный горный дракон.

- Падай, Дуня! – крикнул домовенок как раз в тот момент, когда пламя выросло вокруг сплошной стеной. Жар нарастал и, чувствуя, как начинают потрескивать волосы, Авдотья схватилась руками за ладанку. Вмиг невидимая стена, отгораживающая один мир от другого, лопнула. Рассыпавшиеся искры начали гасить сами себя, оборотив собственную силу в противоядие.

- Отдай! – шипел змей, - спалю!

- Пытались уже, - Авдотья встала во весь рост. – И горный, и морской. Да зубы обломали! – страх затапливал разум, и лишь отчаянное чувство несправедливости толкало Авдотью в спину, заставляя дерзко задирать голову, - возьми! Ежели сможешь!

А за спиной – ни Волчича, ни Летницы, ни мужиков с обоза, ни Грома. Одна. Да лишь махонький домовенок в юбку вцепившийся да прижавшийся к ноге, словно котенок.

- Не боишься, значит, - дракон блеснул глазами, а вокруг уже сороконожек, не счесть! Окружили живым ковром, замерли.
- Не боюсь, - глаза в глаза, все силы на то, чтобы подбородок не дрожал.

- Зачем он тебе? – узкий язык скользнул за зубами, - мелкий, болтливый, да и ненадежный. Отдай его мне…
- Кого? – не сразу поняла Авдотья. – Ты об чем?
- О мелком, который за юбкой твоей прячется…

Ко всему была готова Авдотья, да только не к этому. Опустив глаза, она столкнулась с молящим взглядом Скрыпа.

- Так тебе домовенок нужон? – выдохнула удивленно. – Он, что ли?
- Он, - шипела качающаяся перед глазами пасть. – Мне завалить чертоги подземные – лишь глазом моргнуть… Отдай. И иди с Богом…

- Скрып, - прошептала Авдотья, - зачем ты ему надобен-то? Али ты скрываешь что? Али на погибель меня сюды привел?

Домовенок одернул рубашонку, пригладил волосики на голове, метнул на Авдотью виноватый взгляд, да и вышел вперед, опустив голову.

- Вот он я, Герибль. Только девку отпусти. Отвечу за всё.
- А как иначе? – дохнул дымом дракон, - али думал, не учую тебя? Душегуб!

- Не душегуб я! – взметнулся Скрып. - Не душегуб! Кто ж знал, что так всё сложится?
- Триста душ, Скрып! – взвыл ящер. - Триста душ, из-за тебя загублены!

Авдотья, опешив от новостей подобных, не могла оторвать взгляда от махонького домовенка. И вот этот коротышка загубил триста душ? Да быть такого не может!

- Погодь, Герибль, - она сделала шаг в сторону дракона. - Я, вроде как, не разумею ничого, да токмо ты глянь на него: неужто, он за душегуба сойти может? Да еще триста человек порешить?
- А кто говорил про людей, - усмехнулся ящер, сверкнув красным глазом. - Ты глаза-то открой, селянка…, - и выпустил тоненькую струйку огня, направив ее куда-то вверх.

Под самым потолком вспыхнул огонь. И мгновенно, по спирали стали загораться тысячи лампадок, сбегая вниз яркой дорожкой. Пещера озарилась светом, словно днем. Зеленоватое пламя напоминало болотный газ, радужные переливы наводили на мысль о колдовстве. Ажурные мостики, вырезанные в камне домишки, резные окошки, наличники, разноцветные камушки под ногами, собранные в длинное полотно. Искорками загорались вмурованные в камень самоцветы, а в глубине, ближе к отливающему смарагдом дракону, стояла то ли тумба, то ли жертвенник.

- Красота-то какая! – ахнула Авдотья. - Это кто же такое сделать сумел? Что за люд?

Голова ящера под самым пологом качнулась:
- Темные пятна на стене видишь? Как думаешь, сколько их?

Тут только Авдотья различила, что на противоположной стене, почти отбеленной, словно глиной, темнеют пятна то ли сажи, то ли еще чего. Сделав несколько шагов по направлению к стене, Авдотья коснулась пальцами пятна, и тут же побледнела, обернувшись к дракону:
- За что ты их? Ведь это же ты? Скрып на такое не способен. Нет у него умений таких! Ты зачем их пожег, нечисть!

- Триста душ, Авдотья, - невесело усмехнулся Герибль. – Они его нашли. К жизни вернули. Выходили. А он, прежде чем удрать, украл драконий глаз. Просто взял и украл! Ведь так, Скрып?! – прогремел в вышине рык дракона.

И тут только Авдотья разглядела, что ящер-то как есть одноглазый. Всё время к ней одним боком повернут.

- Я не знал! – прокричал домовой. – Я не знал, что это твой глаз! Я вообще не ведал, что ты есть! Как и все они! – он махнул рукой на жирные пятна. – Кто же знал, что ты спишь? Что ты вообще, есть!

Дракон опустил голову так низко, что коснулся подбородком дна пещеры:
- Они знали. Вот потому и сгинули. И всё из-за тебя, коротышка! Где мой глаз?!

Скрып отступил на шаг, громко сглотнул:
- Я могу принести.

- Иди, - тут же согласился змей, - только подружку свою в залог оставишь, да и одного тебя не пущу, - хмыкнул Герибль, выпуская облачко дыма. - Мало ли кто в пути друга моего обидеть надумает?
- Я быстро, - кивнул домовенок Авдотье. - К вечеру обернусь, обещаю. Ты не думай плохого-то. Отдохни покамест…

- Ступай, Скрып. От тебя зависит. Быстрее уйдешь, быстрее придешь. А подружку твою, - дракон дохнул в лицо Авдотье жаром, - найду, чем развлечь. Но только до вечера. Пшол, я сказал! – прогрохотал Герибль.

Скрып сорвался с места и тут же большая часть сороконожек устремилась за ним, словно тень, повторяя каждое его движение, растекаясь по стенам и следуя по пятам за домовым.

- Я быстро, Дунь! – донеслось из-за поворота.

Авдотья стояла столбом, не отрывая глаз от жирных черных пятен. Триста душ. Почти что наша деревня. Вот так сразу. Дохнул дракон в гневе своем, и не стало трехсот искорок божьих. Ни деток, ни стариков, ни мужиков, ни баб. И дела нет ему, поганому, об чем они думали, мечту лелеяли, чого у провидения вымаливали…

- Оторвись, девка, от художества моего, - Герибль устроился на дне пещеры: сложил кожистые крылья, упрятал стрельчатый хвост под брюхо, улегся, заняв собой всю пещеру, уместил голову на каменный пол, уставившись на Авдотью единственным красным глазом. – Спрашивай. Чую, что тебя аж разрывает изнутри. Все бабы одинаковы. Коли не пугаются, конечно…

- Черный ты, - прошептала Авдотья, - одно слово – нежить. Смерть несешь, а сам других за грехи свои караешь…
- Ты об чем? – зевнул дракон, выставив на обозрение огромные клыки. – Али никак виноватить меня решила?

Авдотья перевела взгляд на Герибля, с трудом оторвавшись от пятен на стене.
- Тебе же токмо повод дай. А коли не дать, так ты всё равно его найдешь. Али сам нарисуешь, - ноги уже не держали и, тихо выдохнув, Авдотья уселась на холодный камень. – Триста душ, Герибль. Триста душ. Душегуб ты. Самый мерзкий, какого я знаю…

- Ты, это, - дракон приподнял голову, - говори, да не заговаривайся. Больно нужно мне болтовню бабскую слушать! Не были эти триста душ людами! Не были! Йош, поди! Живо! – выкрикнул змей, скосив глаз в сторону.

Из-за большого камня, что стоял чуть поодаль, послышалось шелестение и, повернув голову на звук, Авдотья поднялась, готовая встретить подземного жителя. Шорох оборвался.
- Давай, Йош, не трусь. Не съест она тебя, - ухмыльнулся дракон.

Сначала из-за камня показалась пара тоненьких усов. Затем суставная ножка. И вот уже перед изумленной Авдотьей стоит большой, отливающий черным блеском, жук.

- Только не говори, что он на таракана похож, - хохотнул Герибль, - обидится.

- Приветствую тебя, житель подземный, - проговорила Авдотья и поклонилась в пояс жуку. Тот, видать, испугавшись, сделал шаг в сторону большого камня.

- Речи он людской не обучен, - грустно выдохнул Герибль. – Да и вообще молчун, как вся мошкара. Как видишь, не всех спалил. Да и на людов он никак не схож.

- Да какая разница-то, - метнула гневный взгляд на змея Авдотья, - люд, домовой, оборотень, волшебник. У всех души! У каждого – свои думки, и болит душа у всех одинаково…
- Да что ты говоришь? – прищурил глаз дракон.
- Только по поводу разному, - закончила Авдотья. – И что, он тут совсем один?

- Пока, да, – моргнул змей. – А коли зверушка твоя ручная рубин принесет, может, и возобновлю племя прежнее.

Йош чуть склонил плоскую голову, шевельнул усами и, пятясь, быстро юркнул за камень, выставив наружу кончики усов.

- Любопытный, - усмехнулся змей. – Значит, виноватишь меня. Душегуб я, значит. Так, девка?
- Так.

Герибль приподнял голову, прикрыл глаз, словно прислушивался к чему-то.

- Спи, давай. Йош, принеси ей, чем укрыться, да под себя подложить, - дракон внимательно наблюдал, как Авдотья укладывается на жестком камне.

- Благодарствую, - прошептала та, кутаясь в теплую невесомую, словно сотканную из паутинок, шальку. Вытащила из котомки свою, ВеснИцей подаренную, и не удивилась, что они схожи.

- Спи, - дохнул жаром дракон и, увидев, как налились сонной истомой глаза Авдотьины, усмехнулся: - Надо же, душегуб. Ишь ты, козявка бесстрашная, – и, опустив голову на камень, прикрыл глаз.

3.

- Дуня, - тряс за плечо Скрып, - просыпайся! Пора нам!

Авдотья разлепила сонные глаза и в сумраке пещеры увидала склоненное над ней лицо домовенка.

- Ты никак пришел уже? – удивилась.
- Пришел, - кивнул Скрып.

Авдотья села, разглядывая уснувшую пещеру: фитильки погасли, дракон исчез, лишь под самым сводом едва мерцали несколько огоньков.

- А Герибль где?
Скрып широко улыбнулся:
- Нет теперича на мне долга. Всё возвернул. Пока ты в снах купалась…

- Как же так? – растерялась Авдотья, всматриваясь в сумерки. – Просто так: отдал камень и всё?

Скрып шмыгнул носом:
- Он еще передать велел, что возродит племя-то. И еще, - домовенок переминался с ноги на ногу, - сказал, чтоб меня и близко не было, а тебя в гости звал.

За большим камнем послышалось знакомое шуршание. Йош, на вывернутых наружу ногах, словно гигантский кузнечик, осторожно приблизился к Авдотье. Долго глядел на нее своими жучьими глазами, словно запоминал.

- Ты чего, Йош? – прошептала Авдотья.

Жук дрогнул усиками, и внезапно, переломив тело, склонился в поклоне. Авдотья отшатнулась:
- Чего это он, Скрып?

- А я откель знаю? – прошептал домовенок.

Авдотья поднялась с земли и так же низко поклонилась Йошу, протягивая шальку:
- Благодарствую, Йош.

Тот выпрямился и засучил лапками, отвергая протянутую паутинку. Затем, тронув щеку Авдотьину усиком, быстро шмыгнул за камень.

- Может, они обратно ничего не берут, - хихикнул Скрып. – Вдруг, ты хворая какая! Пошли, что ли?
- Пошли…

Никто не встретился им. Никто не потревожил, пока Авдотья с домовенком шли по подземным ходам. Лишь однажды заметила Авдотья шевелящуюся тень за спиной: сороконожки беззвучными стражами следовали по пятам.

А как вышли наружу-то, Авдотья и не поняла сразу. Лишь в лицо ветром пахнуло. Сладким, словно медом напитанным. Да звезды над головой снова мигали, как в ночь морозную, что так давно была, словно в жизни иной. К которой возврата уже не будет.

- Вышли, Дунь, - выдохнул домовенок. – Давай передохнем, что ли… Всё одно – тропу потеряли.

Авдотья усмехнулась:
- Скрып, ты что? Ослеп никак? Вон же она, видишь, пузырем радужным в свете лунном играется?

Скрып завертел головой:
- Где?
- Да вон же! Левее смотри!

- Не видать мне, - вздохнул домовенок, - ладанка силу тебе особую даёт…

- Скрып, - Авдотья скинула боты и шагнула в посеребренную ночным светилом траву, - неужто ты у Герибля глаз выкрал? И неужто тараканы энти спасли тебя?

Скрып встал рядом, вздохнул тяжко:
- Дунь, не спрашивай. Лады? Опосля как-нибудь… До сих пор душу крутит…
- И мне жителей подземных жалко, - кивнула Авдотья. – Ничого, Скрыпушка, отпустит. Не буду я неволить тебя байками-то.

Скрып зло покосился на Авдотью. Да смолчал. А Авдотья и виду не подала, что давненько уразумела. Не по жителям домовой всю дорогу вздыхал. Камушек припрятанный, да из рук упущенный, душу Скрыпа сжиматься заставлял. Жадность домовенка давила. Да только молчала Авдотья. Понимала, что ежели мог бы с камнем сбежать, давно бы сбежал, и про нее не вспомнил бы. Знал Герибль натуру-то евонную. Потому и отправил войско своё на караул…

Авдотья вздохнула.

И кто знает, что в голове у домового вертится? И чего он с нею пыль дорожную топчет? Видать, думку свою имеет. Но, пока дороги вровень идут, да пока не мешают они друг другу, так тому и быть. Вот только речь-то нужно, как и прежде, словами деревенскими пересыпать, словно просо с ячменем.

Заметила Авдотья, что не так и давно, меняться стала. Внешне-то давно уж облик сменила, а вот, что с думками делать? Словно колодцы заброшенные открываться начали. Словно еще кроху самую выждать и хлынет в головушку то, что сокрыто было. И пугало это, и волновало. Простая баба деревенская, жизнь в селе прожившая, деток нарожавшая, мужа помощнице подарившая, а вишь как, словно присказка к сказке. А сказка-то вот-вот перед глазами разворачиваться начнет.

Думала Авдотья последнее время. Много думала. И Волчич ее тронуть не смел. И ящер горный выжить позволил. И морской не заглотил. А уж Герибль, так вовсе про ладанку и слова не сказал. Да и Гром – вовремя подвернулся. Скрып опять же. Словно каждый из них - камушек в ручье, наступила, соскочила и на другом берегу оказалася.

- В животе урчит, - тронул Скрып руку Авдотьи, - у тебя там, в суме, есть что в топку-то кинуть?
- Знамо, есть, - улыбнулась Авдотья, мысли прервав. – На вот. Сам хозяйничай, а я посижу пока. Притомилася.
- Счас, сделаем, - обрадовался Скрып, и залез почти с головой в котомку.

Сколько нам топать-то еще? - размышляла Авдотья. - И что третье мне ЛЕтница посулит? Может, ладанку себе оставить позволит? Нет, не будет того. Зачем я ее несла-то тогда? А может, молодость оставит? Еще раз жизнь заново прожить. С мозгами-то прежними. Не, - вздохнула Авдотья, - как без задора-то молодецкого? Без глупостиев? Без слез горючих, от которых смешно потом становится. Над смехом, что над каждой крохой смешливой, вылезать готов. Когда спать от думок не можно, ибо в голове лишь дурь одна. Нет, Авдотья, не выйдет. Сама же себя и застыжу… А ежели и мозги поменять? Чтоб все заново? А? – вскинулась и снова опала, губу закусив. – И в чем прок тогда? Коли себя прежнюю забуду? Словно и не жила раньше-то…

- На вот, - Скрып протягивал ломоть хлеба с куском сыра. – Пожуй, а потом дальше двинемся.
- В ночь-то? – удивилась Авдотья, беря подношение.

- Так ты ж выспалась, - хохотнул с набитым ртом домовенок. – Чем раньше придем, тем быстрее каждый свое получит.

Авдотья замерла, куса до рта не донеся:
- И что же тебе ЛЕтница за меня обещала? – спросила глухо.

Скрып, поняв, что сболтнул лишнее, закашлялся:
- Дурень я, Дуня. Язык, что помело. Сам сказал, а что – не ведаю. Ты ешь, не утруждай мозги свои, – скосил глаза, голову опустил, - не желаю я зла тебе.

- А кто желает, - Авдотья смотрела сурово.
- Не я, - снова прошептал Скрып. – Нам пути наши, судьбой писанные, неведомы. Мое дело – тебя к ЛЕтнице доставить. Твоё – ладанку сберечь. У каждого своя роль. И своя награда…

Звезды лукаво подмигивали с темного покрывала. В траве пела цикадка. Ночной ветер теребил прядку Авдотьиных волос.

- Пошли, что ли, - проглотив последний кусок, Авдотья хлебнула водицы из фляги. Натянула ботики на чуть влажные от вечерней росы ноги, - чего уж там.

…Да только тропка, что под ноги ложилась и радужным пузырем в ночи отсвечивала, словно бы и не та была, что прежде. Всматривалась Авдотья, прислушивалась, а уловить так и не смогла, что же не так. Что изменилось?

- Дунь, ты глянь, вроде в болото идем. Под ногами-то хлюпать начинает, - Скрып шел рядом, высоко поднимая ноги. – Давай я к тебе на плечо, а?
- Ну, давай, - Авдотья подставила руку, и домовой юркой крыской устроился на плече.
- Не нравится мне это место, - домовой дышал в ухо. – Словно заманивает кто. Чую силу, а уловить не могу.
- Вот  и я, Скрыпушко, все глаза проглядела. Крутит душу-то. Даже в пещерке у Герибля твово спокойнее было.

Тропа действительно пошла под уклон. Ночная темень не давала возможности рассмотреть окрестности, и потому двигаться приходилось почти на ощупь.

- Я вот что, думаю, Дунь. Здря мы с тобой в ночь двинулись. Надо было с утра пойтить. Кто его знает, как эта тропа ночью работает…
- Так, может здесь и заночуем? Гляди, вроде как вниз тропка торопится. Неужто, к Болотнику в гости?

Крыска жалобно пискнула, метнулась в суму и затихла. Затаилась, вроде как.

- Ты чего это, Скрып? – Авдотья остановилась, сняла с плеча суму и приоткрыла ее, углядев в нутре объемного заплечного мешка посверкивающие бусинки глаз домового.
- Устал я, - проворчала крыска, - спать буду.

Тут и приоткрыла рот Авдотья, мгновенно поймав мысль, что в голове крутилась:
- Неужто ты, Скрып, и Болотнику напакостить успел? Не потому ли в суму как ошпаренный сиганул, а? Ответствуй, кому говорю!

Крыска выползла из сумы, соскочила на землю, враз обернувшись домовым Скрыпом.

- Я у него дочку спортил, - проговорил тихо.
- Чаво? – оторопела Авдотья, - как это? Прямо так взял и спортил? Девичьей чести что ли лишил?
- Ну, вроде того, - шмыгнул носом домовой. – Молодой был, горячий. А девка сама на меня прыгнула! Я уже опосля разглядел, что у нее пальцы перепонками склеены, и ноги, как у лягушки…

Авдотья начала подхихикивать.

- И нечего насмешничать! – насупился Скрып. – Я от нее после дела молодого так сиганул, что порты забыл! А эта квакушка голосить на всё болото стала, обещала папеньке пожалиться. Грозилась, что таперича любое болото для меня – смерть неминучая! Ибо опозорил я не кого-нить, а саму дочку Болотника! А что я делать должон был?! – кипятился Скрып. – Ежели она сама меня сманила! Я-то за рыбкой на зорьке вечерней поглядывал, с удочкой сидел, только-только сумерки пали, а она сзади подобралась и накинулась! И давай губами своими по мне шарить!

Авдотья уже хохотала в голос.

- Смейся, смейся, - ворчал Скрып. И снова вскинулся: - В моей семье все домовые к тому времени уже баб попробовали! Один я, как дурень маялся! Никто глядеть не хотел, бороденка у меня, вишь, не представительная! Растет криво! А я что виноват, что она криво растет?! Виноват?! Вот и издевались, все кому не лень! А тут сама девка на меня прыгает! Ну, кровь во мне и…это…ну, удаль молодецкая и взыграла!

- Не могу больше, - утирала слезы Авдотья, - и что таперича? Жаниться будешь? Ой, не могу!
- На кикиморе той?! – взвился Скрып. – Да ни в жисть! Может она уже и утопла. Так ведь, хрен утопнет! Может, кто её уже выловил. Али забыла вовсе. Лет-то сколько прошло!

- Размечтался, кудрявенький, - голос, с явно слышимыми квакающими интонациями, прервал речь домового. – Давненько я тебя дожидаюсь, яхонтовый мой. Даже тропку ложную сделать пришлось, что б тебя сюда сманить!

Только сейчас заметила Авдотья, что тропки и нет вовсе. Закончилась. А стоит она на высокой болотной кочке. Вокруг вода черным отсвечивает. И рядом ни травинки, ни островочка.
А вокруг кочки целое племя болотных жителей собралось. Глаза желтым светом горят, руки с перепонками к ногам тянутся, рты широкие в ухмылках кривятся.

- Погодьте, - у Авдотьи от страху голос сел, пришлось откашливаться. – Чего вы хотите-то? Дело же сделано. За давностию лет и простить можно…

На край кочки выбралась Болотница. Немолодая уже. Бородавки лицо облепили. Платье из водорослей сплетенное, словно светится в ночи. А тут и другие твари головешки подаставали, по краям кочки воткнули. Светлее стало. Да только свет мертвый. Словно лунный. Неправильный.

- Простить, говоришь? – Болотница не отводила взгляд от Скрыпа, прячущегося за юбку Авдотьину. – А он и прощения не просил. Так за что его прощать-то? Ты нам не нужна. Иди себе, куда шла…

И тут же от кочки гать образовалась, сразу видно, что крепкая, не лукавая, досочки – одна к одной! Смотрит Болотница на Авдотью, растягивает рот в улыбке. Пластинка костяная, что зубы заменяет, в ночи сверкает. Скрып плотнее прижался к Авдотье, аж потряхивает его от страху-то. Ну, как его бросить-то? Завиноватить себя только…

- Не могу я Скрыпа бросить, - поклонилась в пояс Болотнице Авдотья. – Пропаду я без него. Он один дорогу знает. Может, выкуп возьмешь?

Болотница уставилась на Авдотью лунными глазами. Улыбнулась коварно.
- А что посулить можешь?
- А что ты хочешь?
- Да я много чего хочу, да у тебя энтово и нет вовсе… Предлагай, что есть, а я подумаю.

Скрып тронул за руку, шмыгнул носом. Авдотья присела к нему.

- Дунь, не вишь разве, шуткует она. Развлечение строит. Иди, а то и тебя сгубит…
- Не может того быть, - прошептала Авдотья, глядя на Скрыпа. – Меня три дракона заглотить не смогли, в рабство не попала, море-окиян одолела, неужто в болоте сгину. Не боись, Скрып, что-сь придумкаем.

- Хватит шептаться! – шумнула Болотница. – Открывай коробочку свою!

Авдотья поднялась и шагнула к Болотнице, чувствуя, как под ногами загуляла земля.
- Есть у меня для тебя подарунок. Не простой. Самой Хозяйкой за службу пожалованный. Коли не возьмешь – беды не оберешься, ибо прознает Хозяйка, что от ее милости отказываешься – лишит тебя места, обычной лягушкой сделаешься. Так что, бери и владей.

Болотница насупилась:
- А тебе значит, ничого не будет, ежели ты ейный подарунок другому отдашь?
- Мне ничого. Он же пожалованный, значится мой. Бери…

Авдотья достала из сумы шальку. Та в лунном сумраке поблескивала, словно паутинка.

- Красотень-то какая! – задохнулась от восторга Болотница. – И теплая! И даже в воде сухость хранит!
- Так мы пойдем, что ли? – Авдотья бочком продвигалась к гати, таща за собой Скрыпа.
- Идите, идите, - махнула рукой Болотница, не глядя на них.
- А на тропку как выйти не скажешь? – Авдотья уже стояла на теплый досочках гати.
- Как ельник сухой пройдете, так и увидите….

И побежала Авдотья, что было сил. Домовой, не спрашивая, юркнул крыской в суму. Вот уже и ельник сухой по правую руку замелькал, вот уже и темный лес впереди маячит, вот уже и землица сухая показалась.
И тут раздался за спиной Авдотьи такой визг, что уши заложило! Прыгнула Авдотья, упала на руки, вцепилась в землю, а ноги уже в болоте проваливаются. Оглянулась, успев разглядеть, как за ней Болотница во главе войска своего несется, да и вывалилась целиком на пригорочек. Вскочила, в лес кинулась.

Бесновалась Болотница, карами всякими грозилась. Долго голос ее из болотного края раздавался. Да только как зорька утренняя небо окрасила, так и замолкла Дева болотная. Ушла видать.

- Уф, - Авдотья устало опустилась на траву. Оперлась спиной на ствол дерева. – Ну и набегалась я!
- А чаво случилось-то? – Скрып выполз из сумы, оборотившись домовым.

Авдоться глянула на него, да снова зашлась в смехе:
- Это ж каким голодным быть надобно, чтоб на такую бабу позарится? Ты бородавки ейные видел?
- Ладно тебе, - вздохнул Скрып. – Темно тогда было. Да и говорил уже, молодой был. Дурной… Так что случилось-то, Дунь? – заглянул в глаза.

Авдотья достала из сумы кусочек сыру и два ломтика хлеба. Протянула Скрыпу:
- Ешь давай. А полюбовнице твоей я шальку Гериблеву отдала. Не Хозяйкину. Пока она разобралась, мы с тобой и убёгли!

Скрып смотрел на Авдотью во все глаза:
- А я думал, Дунь, что ты ложь плести умения не имеешь… А ты эвон как! Даже я поверил…
- Я много чего умею, - улыбнулась Авдотья. – Тропу-то видишь?
- Пошли, - неторопливо встал Скрып. – К полудню должны быть на месте…

4.

Лес предутренний шумел, будто в другом мире. Том, который с Авдотьей ничего общего не имел. Шумел себе и шумел. И сто лет назад и больше. И потом, когда ни Авдотьи, ни Скрыпа, ни всех, кто нынче небо коптит, не станет вовсе, так же шуметь будет. Пересказывать слухи людские, что ветер носит. И не смолкает шепот этот ни днем, ни ночью. Вот и ведут разговор через ветер, что по миру носится, лес и море. Оба ни минки помолчать не сподобны. Шу-шу-шу, шу-шу-шу…

- Тихо-то как, - прошептал Скрып, - словно одни мы с тобой Авдотья во всем мире этом, что под солнышком утренним нынче притих.
- Так мы и так одни, - усмехнулась Авдотья, - на день ходу, небось, ни одной живой души. Далеко так люды вряд ли захаживают.

- Да не об том я, - вздохнул домовенок. – Обратно-то как добираться будем? Снова по тропе энтой?
- А кто ж знает, Скыпушка, - улыбнулась Авдотья своим мыслям, - а вдруг ЛЕтница нас до дому на ковре, что сам летает, отправит?
- Скажешь то же, - хохотнул домовенок. – Скорее, на драконе полетим.
- Чур, меня, - сделала обережное движение руками Авдотья. – Я ж помру от страху! Нет, коврик – оно веселее! И поспать можно!

- Так они же, говорят, тоже под облаками летают. А как сдует? А? – Скрып явно веселился. – Представь, сдует тебя, красивую такую, а на земле, вместо тебя лепешка кровавая лежать будет. Что ты, что коровкин привет – один образ! Была Авдотья – и нету!
- Так и ты рядом ляжешь-то, - прикрыла рот ладошкой Авдотья. – Я ж тебя сдернуть-то успею. Так и будем вместе под солнышком вылеживаться. Токмо ты-то, махонький такой, что может тебя еще по дороге птицы растащат. Али мураши уже на землице!

Скрып шмыгнул носом:
- Ты не озоруй так. Мало ли чаво…
- Так ты ж начал, - рассмеялась Авдотья. – Ладно, до ЛЕтницы доберемся, попрошу, что б тебя к ковру тому нитками суровыми пришили! Точно не сдует!

Дорога явственно пошла на подъем. Ноги гудеть начали, а значит это, что давненько они уже со Скрыпом по тропе волшебной топают. Совсем рассвело.

- Дунь, - домовенок тронул руку, - а ты чего у ЛЕтницы просить станешь?
Авдотья вздохнула, на мгновение перед взором внутренним Смертушку выпустив:
- Послушаю сперва, что она сама предложит…
- Эвона как, - почесал бороденку Скрып. – Так ты что, даже не знаешь, что за награда тебя поджидает?
- Не ведаю…

Скрып аж остановился, уставившись на Авдотью вытаращенными от удивления глазами:
- Однозначно, дура-девка! Это столько верст отмахать, море-окиян под собой на кораблике пропустить, об горы каменные глаза исколоть… И не знать, чего ради?! Как есть, дура!
- Пусть, - пожала плечами Авдотья, - там видно будет…

Солнышко поднималось всё выше. Ветерок стал теплым. Ладанка на груди наливалась непривычным толкающим в сердце жаром. Дыхание перехватило, словно в водицу студеную окунулась с головою.
Как только светило дневное в зените повисло, оказались Авдотья с домовенком на макушке невысокого холма. Внизу – словно терем из бересты вырезанный. Невесомый, ажурный. Частоколом обнесенный. А над городищем махоньким – стаи птиц порхают. Да всё молчком.

- Пришли, кажись, - прошептал Скрып.

Авдотья сделала шаг, да и вывалилась с тропы заговоренной. Словно из пузыря рыбьего. День встретил запахами, от которых голова закружилась.

- Пойдем, что ли? – Авдотья шагнула к обычной тропке, что в траве обозначилась. – Смотри, цветики-то какие! Я таких и не видывала!

Пройдя несколько шагов, Авдотья наклонилась к ярким, словно радуга после дождя, цветам. Протянула пальцы, чуть касаясь тоненьких лепестков. И в тот же миг, облако быстрокрылых мотыльков сорвалось с травы, окутало Авдотью, словно шалькой подаренной, да и взмыло в небо, спеша укрыться меж деревьями лесными.
- Ишь ты, - восхитился подошедший Скрып. – Живут, видать, тута…

Подошли к частоколу и ворота перед ними открылись тут же, Скрып даже кулаком стукнуть не успел. Одетые в красные рубахи парни распахнули створки, кивнули:
- Ждет вас ЛЕтница. Поторопитесь.

Подворье голосило. Кудахтали куры. Где-то жалобно тянут на одной ноте тоненькое «ме-ме-ме» козленок. Лохматый пес подбежал здороваться да и закрутил хвостом, припадая на задние лапы. Из небольшой беленой хаты выбежала девчушка, стрельнула глазами:
- Ждет! – выкрикнула звонко. – Еще вчера с вечера ждали!

- Дунь, - Скрып осторожно семенил рядом. – А ты мне всё про себя поведала? Ничого не утаила?
- А ты? – рассеянно молвила Авдотья.

Шла она по улочке веником метенной. Запахи ноздрями втягивала. Шла, будто по тонкому льду. Словно шаг один неверный сделаешь и подломится лед непрочный, затянет в омут… А мысли, что те мотыльки, метались и никак вместе собраться не хотели.

- Долго же ты добиралась, Авдотья…

На верхней ступеньке широкой лестницы, что в терем вела, стояла ЛЕтница. Платье красное по телу, словно огонь струилось. Волосы облаком тяжелым вокруг головы вились. Глаза, зеленые, как у ВеснИцы, да только зелень в них густая, что хвоя еловая, сверкали хитро и жестко.

- За мной иди. И ты, домовой, – повернулась и скрылась внутри терема…
Пока Авдотья и Скрып по лестнице крутой карабкались, люд местный к терему со всех сторон стекаться начал.

- Не, не похожа…
- А коли она?...
- Вряд ли. Обычная девка…

Шепот за спиной заставлял горбиться. Голову в плечи втягивать. Знали жители местные нечто такое, чего Авдотья никак умишком своим деревенским уразуметь не могла.

- Да не стой на пороге. Заходи уже! – ЛЕтница сидела на высоком стуле с резной спинкой. – Ладанку давай, - протянула руку.
- Сначала награда, - выдохнула, дивясь собственной храбрости, Авдотья. – Мне и Скрыпу.

ЛЕтница притушила густыми ресницами бьющий зеленью взгляд.
- Скрып, говоришь, - усмехнулась криво, - никак он и имя тебе свое сказал?
- Поведал, - кивнула Авдотья.

ЛЕтница перевела взгляд на Скрыпа:
- Наш договор в силе, домовой. Али отказаться хочешь?
Скрып шумно глотнул, одернул рубашонку и сделал шаг вперед:
- Хочу. Отказаться. Коли разрешишь. Другое у меня на уме.
ЛЕтница рассмеялась:
- Осмелел, домовой? Ну ладно, - махнула рукой, сверкнув изумрудным браслетом, - выслушаю.
- Оставь меня с Авдотьей. Куда она, туда и я…

Хозяйка приподняла тонкие брови:
- А ты у Авдотьи спрашивал? Ей-то, что за радость тебя рядом с собой терпеть?
- А я и не буду, - откликнулась Авдотья. – Коли надумает уйти, пусть идет.
- Доволен? – снова взглянула ЛЕтница на Скрыпа. Дождавшись его кивка, вновь махнула рукой: - Ступай. За порогом жди.

Домой тихонько прикрыл за собой дверь.

- Значит, за наградой ты шла? – внимательно глянула ЛЕтница. – Не просто порученье сестрицы моей выполняла?
- Знамо дело, - выпрямила спину Авдотья. – Я ж не дитя неразумное. И мне польза быть должна!

А сердце внутри скакало, что хвост заячий! Это ж надо, с самой Хозяйкой речи такие дерзкие вести!

- И чего же ты хочешь, Авдотья? – прищурилась ЛЕтница. – Может, ладанку себе оставить? А может, еще чего?
- А чем ты наградить можешь? – потупилась Авдотья. – Откель мне знать?
- «Откель», - скривилась ЛЕтница, - деревня и есть…
- Мы словам красивым не обучены. От сохи, - вздернула подбородок Авдотья.

ЛЕтница наблюдала с усмешкой.
- Молодой остаться хочешь? Могу отставить… - впилась глазами в лицо.

Авдотья побледнела:
- Лицом - молодуха, душой – старуха, - прошептала она, загоняя выступившие слезы. – Нет, не хочу.

ЛЕтница встала, обошла Авдотью по кругу и снова села:
- Не желаешь, значит. Может, князю твоему приказать, что б закон о помощницах отменил? К Пашичу своему вернешься…

Да что же она душу-то рвет? Зажмурилась Авдотья, дышать перестала. А в голове стучит: «соглашайся только на третий посул ЛЕтницы. Только на третий…»

- Не мне законы отменять, - проговорила тихо. – Счастлив Пашич с молодой женою. Не в праве я чужое счастие на свое обменивать…

Взметнулась ЛЕтница, в один миг рядом с Авдотьей оказалась, схватила за подбородок, голову Авдотьину вскинула, да в глаза уперлась, словно ведьма разъяренная:
- Может ты, Авдотья, на место моё метишь? – прошипела.
- А ты посули… – прошептала Авдотья побелевшими губами, - а там – видно будет…

И вдруг расхохоталась ЛЕтница. Запрокинула голову, облако волос за спину упало, ожерелье смарагдовое на высокой груди вспыхнуло.
- Долго же я тебя ждала, Авдотья, - глянула, словно ветром летним обняла. – Ветрич, - крикнула зычно, - зайди!

5.

И тут Авдотья вспомнила. Ночь. Уханье филина. Ветер холодный в лицо. Мир скачками прыгающий. А за спиной вой. Волчий. И дерзкий мужской хохот. И жесткие руки. И вот эти глаза. Отливающие в ночи серым. И запах. Смолистый. Тот самый, что среди сосен гуляет. И дыхание на лице. И ладонь надо лбом. И слова: «как увидишь, вспомнишь…». Доски крыльца деревенского. Холод по руке, что из пеленки выпросталась. И скрип двери. И возглас тихий. Женский. И качание на руках. И другие глаза – темные. И еще одни – синие. «Красавица. – Как назовем подарунок-то? – Авдотьей. Как бабку мою…»

Тот, который на Ветрича откликнулся, стоял, плечом массивным к косяку двери прислонившись. Смотрел с пытливым прищуром. Бородка светлая лицо, солнцем тронутое, обнимала. Глаза колючие, серые, словно снег весенний, так и царапали, по Авдотье скользя.

- Вспомнила, по глазам вижу, - в голосе ЛЕтницы сквозила неприкрытая радость. – Так что, Ветрич, проиграл ты зарок свой. Напомни, на что мы с тобой спорили?

Ветрич легким, едва видимым шагом, приблизился к Авдотье:
- Нашла, значит, дорогу. И как тебе жизнь людская?

И закрутилась тут в голове у Авдотьи, словно карусель ярмарочная, вся ее жизнь. От того самого крыльца, на котором кульком орущим в пеленках лежала, до мига нынешнего. И не было в мыслях этих ни гнева, ни страха, ни обиды.

- Кабы не ВеснИца, - молвила, - так бы и жила себе дальше. Когда жизнь в заботах людских – и минки нет, чтоб об зарок на жизни чужие спорить, да развлечения себе искать…
Ветрич усмехнулся:
- Дерзкая, - повернулся к ЛЕтнице: - А спорили мы с тобой на братца нашего младшего. Неужто, запамятовала?

- Ежели бы не Скрып, обошел бы ты меня, братец, - незамеченный ранее человек выступил из сумрака темного угла.

ЛЕтница тихо рассмеялась, подмигнула изумленной Авдотье.

- Гром? – опешила Авдотья. – Ты тут откуда?
- Знамо, откуда, - Скрып протиснулся в узкую щель двери, одернул рубашонку. – Зря я, что ли к ЛЕтнице в слуги набивался.
- Ах ты, паршивец мелкий, - всплеснула руками ЛЕтница и расхохоталась: - Люблю я развязки. А уж в таком исполнении и подавно!

Гром, чуть хромая, вышел на середину комнаты. Ветрич, ухмыляясь, встал напротив.

- Только не поубивайте друг друга, - улыбнулась ЛЕтница. – Авдотья, ты глянь – какие у меня братцы! Ни одна баба не устоит! Тебе-то из них кто больше люб? А?
- Братцы? – прошептала Авдотья, - и Гром?
- И Гром, - снова рассмеялась ЛЕтница и, подойдя к застывшим друг напротив друга мужчинам, уставилась в лицо Грома: - Я же тебе запретила, Волчич, в края мои захаживать. Уговор помнишь?

Гром перевел взгляд на ЛЕтницу, усмехнулся знакомо:
- Помню. Да только не я облик себе выбирал. Вышло так, сестрица.
- И то, что смертен, помнишь? – прищурилась ЛЕтница.
Гром чуть побледнел, губы в полоску сжал, тряхнул головой и выдохнул устало:
- В твоей я власти, ЛЕтница. Признаю…

- Да что тут происходит-то? – вскричала Авдотья. – Зачем я тут? Помню, что умыкнули меня! Помню, как подкинули! За надобностью-то какой?

ЛЕтница, шелестя платьем огненным, неторопливо подошла к Авдотье. Гром и Ветрич проводили ее взглядами.

- Ты, Авдотья, ключ. Который одни прятали, а другие искали, - тронула легкой рукой тяжелую косу Авдотьину.
- От чего ключ? – нахмурилась Авдотья.

ЛЕтница обернулась на братьев. Ветрич свел брови. Гром смотрел с усмешкой.

- Таким как мы, Авдотья, у которых есть красота, богатство, молодость, бессмертие в понятии людском, лишь одно ценно. Власть. И дабы не потерять это – иной раз лучше так ключ от ларца спрятать, чтоб и забыть про него навеки…
- А почему же ключ в омут не выбросить? – прошептала Авдотья, глаз с Летницы не сводя. – Нет ключа – и думок нет…

ЛЕтница вздохнула с улыбкой, глянула на Авдотью, как на дитя неразумное:
- Потому, милая, что не мы – хозяева тутошние. Пока ключ имеется, спят силы нам неподвластные. Что гирьки на весах. Убери одну и стукнет чаша так, словно кочет над ухом спящего возопит. А как проснутся – так и сказке конец…

- Последняя ты, Авдотья, - Гром встал рядом с ЛЕтницей. – И только ты можешь игру новую начать…
- Какую игру?

- Самый младший в роду нашем, - улыбнулся Гром, - может взять в суженные девицу из второго рода. И стать первым…
- Лжешь, - набычился Ветрич. – Не было уговора такого! Всего-то и нужно было, что за младенцем присмотреть! Выпестовать его! Это ты у Красавы перед тем, как она в мир иной отошла, уговор вымолил!
- Не вымаливал я! – вскинулся Гром. – Она сама мне дитё свое доверила! А ты умыкнул!
- Власти захотел?! – вскипел Ветрич. – Да кабы не роды и не смерть Красавы, век бы тебе в последышах, на волчьих лапах по лесам рыскать!
- Да я!...

- Хватит, - ЛЕтница продолжала смотреть в глаза Авдотьины. – Сами знаете, за Авдотье слово последнее…

Скрып, держась за юбку Авдотьину, громко вздохнул:
- Твое слово, Дуня…

Четыре пары глаз сошлись на ее лице.

- Значит, от меня зависит, как сказка дальше складываться будет? Так? – улыбнулась невесело Авдотья. – Коли я тебе, Гром, деток нарожаю, значит, твоя власть придет. Коли тебе, Ветрич, то твои дети миром этим заправлять будут. Права?

Мужчины кивнули.

- А тебе-то, ЛЕтница, прок какой от всего этого? – повернулась к одной из Хозяек.
- Мне-то? – ответила улыбкой на улыбку ЛЕтница. – А что мне сделается? Я так ЛЕтницей и останусь. Как и все Хозяйки. Это твои детки, Авдотья, над миром стоять будут. За нити волшебные дергать…

- А коли откажусь? – Авдотья обвела взглядом всех троих, - тогда что?
- Твоя воля, - прошептал Гром. – Никто тебя неволить не станет…
- Неужто, просто могу отказаться и всё обратно возвернется?

Гром, тяжело вздохнув, подошел вплотную, заглянул в глаза:
- Не возвернется, Авдотья. Постепенно мир начнет меняться. Уйдет волшба. И мы с ней вместе. Навсегда. Последняя ты из рода, что равновесие держать может. Наш род и твой.
- Что ж плохого в том, что люды к власти придут? – удивилась Авдотья. – Сами все решать будут. Чай, не дети неразумные!
Гром усмехнулся:
- Может, и права.

- А с ладанкой-то как быть? – тянула время Авдотья.
- Не было никакой ладанки, - устало вздохнула ЛЕтница. – Морок один.
- Так отобрать же хотели! – вскрикнула Авдотья.
- Хотели, потому что велели…
- А со мною, что будет?

ЛЕтница подошла близко, заглянула в глаза, обожгла зеленью:
- А как захочешь. Могу и памяти лишить. Вмиг в Грозном Краю окажешься. Словно никуда и не ходила…

За разговорами и день незаметно на убыль пошел. Солнце закатное в окна било. Расцветило заново бревенчатые стены. Налило светом янтарным теплое дерево.

- Решай уже, - проговорил Ветрич. – Лишь слово твое. Как раньше – всё одно не получится.
- Ты али Волчич? – усмехнулась Авдотья.
- Сказка или быль, - вздохнул ответно.
- Никому в обиду не дам, - выдохнул Гром, - ширь необъятная с глазами распахнутыми или клетушка в три шага, жизнь в полвздоха…
- Вызов, Авдотья, или смирение, на страхе замешанное, - скривила губы ЛЕтница.
- Жить или умереть, - прошептал Скрып. – За всех нас решаешь…

Луч закатный глаза слепит.

- Почему же вы сразу меня не призвали, коли всем я нужна так? Почему? – не укладывалась в голове Авдотьиной нить путеводная.

ЛЕтница зло взглянула на Ветрича:
- Глуп наш братец оказался. Вынес тебя из Лесу Родового, да память тебе закупорил. Не подумав, что и сам ее лишился.
- Сглупил, - вздохнул Ветрич. – Лишь бы ты Волчичу не досталась, думал.
- Потому и искали долго. Потому и трудности создавали. Думаешь, ты одна ко мне дорожку торила?

Блестят стекла оконные. Бьется мотылек об стекло. Осыпается с крыльцев пыльца. В свете закатном дымка невесомая пляшет.
Тишина тугая в грудь бьется. Пальцы сжала так, что косточки побелели. Губы сухие душу царапают, тяжелят дыхание.
Шаг один. Всего-то. Вперед. Али назад…

Последний луч касается верхушек деревьев близкого леса.

Делаю шаг.

***

Конец третьей части. Продолжение в планах. Думаю...
==================

Вместо послесловия... Навеяно историей.

Конец истории. Финита. Лишь мне решать – закрыть ли дверь.
Концы связать. Сказать сердито - ну вот и всё. Замучен зверь.
Не взвоет Волчич ночью звездной. И не падет с небес дракон.
Не шмыгнет носом домовенок. Не взглянет Гром за окоем.

Отдать. Проститься. Без привязки. Пусть сами. Не со мной уже.
В других мирах. В похожих сказках. Идите! Прочь! Я лгу себе…
Лишь дверь прикрою. Не захлопну. Не оборву я ветром сень.
Опять, прижав к груди ладошку, окликну их. Другой совсем…

Пусть дни сменяются за днями. Рутины круговерть. Года.
Но знаю, там за облаками, лежат другие города.
И там живут, и ждут, и верят, грустят, смеются и поют
Мои герои. Дальний берег. К нему когда-то я уйду.

Ну, а пока. Пока есть крылья - все двери настежь! И в полет!
Авдотья! Где ты? Прочь унынье! И в облака! Труба зовет!
…Светает. Ранние машины шуршаньем шин скребут асфальт.
Обменен сон на вдохновенье. На мир наброшена вуаль…

стихи автора.
-------------------------------------