Диалог со смертью

Посвящаю моей доброй и глубоко несчастной
знакомой Меньшиковой Валентине.
Мы очень торопимся в этой жизни.
Нам всегда не
хватает времени на встречу с хорошими друзьями.
Ты не могла приехать – ждала улучшения здоровья.
Я, к своему стыду, вечно занята. О твоем здоровье
узнавала у знакомых в автобусе. В нем же узнала о
твоей смерти. Я не видела твоей могилы, поэтому ты
жива для меня и продолжаешь диалог со своей смертью.
«Кто это? Кто касается моего плеча? Мне больно, я не могу от-
крыть отяжелевшие, крепко сомкнутые веки. Уберите руку, мне
нестерпимо больно. Боль душевная, физическая наполняет все мое
вещество. Говорят у человека шесть органов чувств, а у меня одно –
БОЛЬ. Больше ничего не чувствую. Она заполняет каждую мою кле-
точку, она пронизывает все тело, прошивая во всех направлениях.
Заставляет замирать и приостанавливать и без того слабое дыхание.
Я настолько свыклась с таким состоянием, что, кажется, заигры-
ваю с ней. Вот стало вроде - бы легче, вдруг судорогой свело ноги,
резануло через всю брюшную полость... А в голове мучительный во-
прос – за что, кому это надо терзать, разрывать на кусочки мое тело?
Ну, кто же это? Кто прерывает своим касанием мои мысли?
— Это опять ты – жалкое создание! Сколько можно приходить
и терзать мою душу? Почему ты не заберешь меня, а только явля-
ешься, когда мне особенно тяжело? Неужели и ты меня жалеешь?
Ты мерзкое, полугнилое, полуживое существо с впавшими черными
глазницами. А может это я сама? Нет, трогаю себя за лицо, ощупы-
ваю слабыми руками шею, грудь, чувствую слабое биение сердца.
Я жива, пока еще жива из-за твоей нерадивости, а может по дру-
гой причине. Что молчишь, говори – меня уже ничем не удивишь
и не испугаешь.
– Ты помечена богом, у тебя третий глаз посредине лба.
– Что ты несешь, это просто большое, родимое пятно.
– Для других, неосвященных перстом божьим, это родимое пят-
но. Для нас с тобой это божья печать. Ты явилась в этот мир, пол-
ный веселья и радости, для страданий. Бог ведает о тебе, дает твоей
душе крепость и терпимость. Он ждет тебя и воздаст тебе за все твои
мучения, только срок еще не пришел. Я не могу тебя забрать, пока
он не даст знак.
– Но кому это нужно – рвать и резать мое сердце на кусочки?
Терзать и пытать мою душу?
– Неужели ты не понимаешь – это надо всем. Тебе, чтобы достой-
но выдержать жуткие испытания и не покончить при этом жизнь
самоубийством, не проявить слабость духа. Мужу твоему – наказа-
ние за его злобу. Твои страдания не дадут ему покоя и после твоей
смерти. Твоим детям и родным – проверка на добродетель, гуман-
ность и порядочность.
Врачам – наука, они режут твое тело, кромсают на части и теря-
ют уверенность, что все познаваемо.
– Ты можешь сказать хотя бы, когда это кончится? Когда моя
душа и жалкие остатки измученного тела обретут покой? Качаешь
головой, а мне-то как? Я уже не могу открывать глаза и смотреть на
этот безжалостный мир. Дети устали, муж озлоблен, родственники
и знакомые утомлены, врачи не скрывают своего раздражения и
удивления. Когда меня в очередной раз на «скорой», в глазах своих
врачевателей читаю один и тот же вопрос: «Ты еще жива? Каким
чудом? Как ты надоела!» А больше всего раздражает их банальный
комплимент: «А ты, Валюша, очень даже хорошо выглядишь!» Как
можно кощунствовать, зная, что перед ними не человек, а какая-то
пустая, полуживая оболочка. Ведь из всех внутренностей во мне
остались неизрезанными только сердце и мозг. Это страшно, Страш-
но, когда осознаешь свое безвыходное, ужасное состояние и при
этом остаешься в полном рассудке. Страшно, когда твое сердце го-
тово разорваться от несправедливой, тяжелой судьбы. За что я нака-
зана? За свою первую любовь? Но ведь так не бывает – за любовь не
судят. Он и сейчас любит меня, приходит ко мне в больницу. И, по-
жалуй, только он один на свете надеется и верит, что я буду жить.
А может он, его желание удерживает меня на этом свете, а не Бог.
– Ну что ты молчишь? Ведь ты знаешь все. Ты всегда стоишь у
моего изголовья, когда мне особенно плохо. А может твоя мерзкая
рожа заставляет меня жить назло?
– Не хочу спорить с тобой, Валентина, твой ум чист, рассудок
здоров, ищи истину сама.
– Это не понять здоровому человеку, но у меня есть маленькая
радость. Не веришь? Но это так. Я рада, что не умерла во время опе-
раций. Одиннадцать раз (!!!) меня разрезали, копались во мне как в
подопытном кролике. Зашивали, махнув на меня рукой. Пытались
тщетно хоть что-то понять. И каждый раз, несмотря на глубокий
наркоз, я чувствовала твое холодное дыхание, содрогалась от при-
косновения твоей ледяной руки. Зачем ты стояла у моего изголовья?
– Чтобы не дать тебя убить. Часто хирурги опережают смерть.
Поэтому, действительно, стоит удивляться, что после стольких опе-
раций ты осталась жива. Я помню их все одиннадцать, и даже луч-
ше чем ты.
Ты иногда от боли впадала в беспамятство, затем наркотики, за-
глушая боль, они мутили твой рассудок. Ты не понимала, что проис-
ходит с тобой в этот момент. Я же всегда была на чеку и, зачастую,
отводила руку этих живодеров, чтобы они не откромсали лишний
кусок твоей плоти. Эти белые халаты… Я бы на них одела такую же
хламиду как на мне и в руки дала косу поострее, чтобы не мучили
людей своими экспериментами. Он не хотят смириться, что на все
воля божья. Десять лет не могут разгадать причину твоей болезни.
Не лечат, а изучают твое истерзанное тело.
В последний раз эти «Цицероны» удалили тебе почти всю
поджелудку
и цинично удивлялись, сколько ты можешь тянуть без инсулина.
«Умывая руки», пытались выяснить, как ты живешь вообще – ведь
твой организм совершенно не воспринимает питательные вещества.
А ты живешь. Живешь,
благодаря Воле Божьей. Он ждет тебя, любит и жалеет. Он хочет
доказать как ничтожен человек, что зря он пытается проникнуть в
тайны природы и нарушить ее законы.
– Валентина, что ты затихла, очнись, используй свое время на
этой грешной Земле.
– Я вспоминаю Киев. Как хотелось увидеть этот исторический
город.
Какие надежды возлагала на чудо – профессоров! Город действи-
тельно замечательный, а профессора … Ждали взятку и откладыва-
ли операцию на несколько месяцев. Пришлось возвращаться домой,
и увозить с собой свои надежды. Я часто задаю себе один и тот же
вопрос – Зачем я согласилась на все эти операции? Роковое число –
одиннадцать, не больше и не меньше.
Надежда на выздоровление? – Нет. Когда боль становилась невы-
носимой, и не помогали наркотики, мысль работала четко – наркоз.
Именно глубокий наркоз спасал меня от боли и мучений. Я на-
деялась – вдруг не проснусь и избавлю всех от такой обузы. Но ты,
стерва проклятая, не давала мне забыться навсегда. А ведь видела,
что к мукам физическим добавлялись муки душевные. Мужу на-
доело играть роль «благородного убийцы» (это он одним ударам в
живот превратил меня в инвалида). Почему же Бог не отвел руку,
не дал мне уклониться от карающего удара? Почему он и сейчас по-
зволяет ему поднимать руку на мое и без того истерзанное тело. Я
не чувствую боли от его ударов – слишком они слабы по сравнению
с внутренней болью. Зато они жестко и хлестко ложатся на мою
душу, и убивают во мне последнюю уверенность в себе.
Ты знаешь, меня осенило – ты очень страшная снаружи, но
добрая внутри. Ты избавляешь людей от мук, даешь им покой и
избавление.
Я – милая снаружи, но пустая, жуткая внутри. Соединим же в
единое целое несоответствующие друг другу части. Я не хочу при-
надлежать себе в таком виде, как есть. Ты согласна?
– Да.
Тихо сползли с груди побелевшие руки, веки так и не открылись.
Кушникова Любовь
Адреналин, или «Охота пуще неволи»
Прошло с тех пор не один десяток лет. И давно я уже не юная
дева, но вспоминаю тот случай с содроганием. Такое событие в ж