Чудеса приходят в понедельник

Сказка

Господь кре;пок и силен,
Господь силен в брани.
Псалом 23

Вместо предисловия

Михаил Георгиевич вышел из своей комнаты.
Комната у него небольшая, площадью всего одиннадцать квадратных метров, и находилась на первом этаже пятиэтажного, из красного кирпича здания. В одно окно, которое выходило на запад. Справа от него росла сирень, справа – дикая яблоня.
Первого, кого он увидел из людей,  это спускавшуюся по лестнице женщину. Он знал, что в доме она своего рода старшая. Отношения к ней в доме давно раскололись: одни считали ее придурочной, другие слегка признавали, что для благоустройства дома и его территории она все-таки что-то сделали.
Выглядела она так себе, на троечку: волосы с проседью, некрашеные, стянутые на затылке в пучок. У основания носа справа какой-то прыщик.  Правое веко ниже левого.  Лицо не видало ни крема, ни косметики. Сходила по ступенькам она тоже не прямо, а как-то бочком, держась за перила.
Спускалась она со стороны окна,  и в переливах света Михаил Георгиевич рассмотрел на ее правом плече нечто, небольшое, с аккуратно расчесанными волосами… существо. В его маленьких черных глазах играла смешинка, губки тоже улыбались.
Михаил Георгиевич учтиво поклонился стражу дома.
Женщина приостановилась на ступеньке, удивленно вскинула правую бровь. Сущая баба-яга. Всмотрелась в нового жильца. Накануне собственник помещения сообщил ей, что пустил квартиранта в свою квартиру за оплату коммунальных услуг.  Вечор старшая не поняла, почему  проявлена такая щедрость. И теперь с интересом рассматривала мужчину.
Он старше ее, такой же сухой в кости, хотя и выше. Волосы тоже с проседью, бороденка жидкая, нестриженая. Только на носу его сидели не очки, а перстне. Сегодня подобные окуляры не в моде. Губы ее дрогнули в усмешке: она сама любит подшутить и над модой, и над принятыми в социуме нормами выхода в свет. Обычный, в общем, мужчина.
Вот только что за кот, рыжий, с длинной шерстью, с недовольной мордой, с вдавленным  в переносицу носом, с гордо поднятым хвостом, стоит у его ног слева?
- Здравствуйте, – степенно сказала женщина. – Вы – новый жилец? Насколько я знаю, в этой комнате нет туалета. Вам дали ключ от соседнего блока, где находится туалет? Во-первых. Во-вторых. Пожалуйста, за своим котом следите. Наши коты обычно с новенькими затевают драки. У вашего, смотрю, шерсть длинная. Как бы не повыдирали…
Теперь пришла очередь удивиться мужчине: у его ног не было никакого кота. В реалии.
- Кочетов Михаил Георгиевич, профессор. На пенсии. Не женат, – он счел необходимым представиться.
- Петухова Марфа Петровна, – ответствовала женщина. – Моя комната находится на втором этаже. Если по нумерации, то коммунальная квартира первая, комната вторая. А за своим котом присмотрите: как бы не обидели ненароком.
На том и разошлись. Эта странная женщина пошла налево, спустилась по трем  ступенькам и направилась в сторону правой стороны дома. Мужчина… «тоже пошел налево», – промелькнуло в голове Михаила Георгиевича.

Рассказ первый
Он подошел к железной двери, которая отгораживала несколько комнат от общего коридора на первом этаже и фойе, превратив данную группу жилых помещений в отдельную коммунальную квартиру.
Михаил Георгиевич с некоторыми жильцами познакомился еще вчера, как только заехал в свое временное новое жилище. В комнатку не проведена вода, а ту, что он захватил с собою, выпил, и пришлось идти к соседям.
Милейшие молодые люди. Они сидели на кухне. Вдоль стены стояло несколько буфетов старого дизайна. Тенета над ними под потолком. Стекла на окне грязные, заляпанные, рамы и потолок давно не видели краски. У правой стены стояла четырехкомфорочная электроплита, тоже заляпанная пятнами во время приготовления пищи. Справа от нее три раковины с ржавыми подтеками и остатками продуктов, слева – стол, на котором стояли четыре пустые бутылки пива, пепельница с окурками. За столом сидели три парня, о чем-то сговариваясь меж собою.
На стук в дверь и ее открытие они прекратили разговор и дружно посмотрели на дверь.
Перед ними стоял какой-то сутулый сухарь со старомодным перстне на носу. Как из «12 стульев».
- Тебе чего, дед?
- Ты из какой комнаты?
- С нами пиво будешь? Или вино? Водку?
- Куришь?
- Деньги-то есть?
- А бабёнка?
- Чего ты забыл в нашем доме?
-… Или нашел?
Мальчишки засыпали вопросами вошедшего старика, которые как-то незаметно перешли в хохот. Михаил Георгиевич стоял и смущенно улыбался. Как нашкодивший пацан переминался с ноги на ногу у порога.
Долго ли продолжалась эта сцена, если бы какая-то женщина, входя на кухню, больно задела его в бок. Войдя, громко спросила: «Себе нового собутыльника нашли?»
Михаил Георгиевич счел нужным представиться:
- Простите, сударыня, что невольно встал на вашей дороге. Я снял комнату по соседству с вашей квартирой. Зовут меня Михаил Георгиевич, профессор, на пенсии. Зашел за водой. В комнате ее нет. Позвольте взять воды.
Парни вновь загоготали, женщина на триаду только дернула плечом.
Михаил Георгиевич поставил пятилитровую кастрюлю в раковину и открыл воду. По мере того, как кастрюля заполнялась водою, воздух на кухне менялся. Стойкая смесь из запахов пива, курева, вина, пригоревшей пищи сменились на простой чистый воздух. Кастрюля заполнилась, и профессор, попрощавшись, покинул приветливых хозяев.
И сейчас он в эту квартиру тоже шел за водой.
На кухне никого не было. Грязи добавилось. Профессор вздохнул, покачал головою. Подумал, что у хозяина  комнаты надо поинтересоваться о возможности проведения воды в помещение…
Мужчина стал наливать воду в свою кастрюлю. Какой-то легкий ветерок полетел слева направо по кухне, превращаясь  в небольшой тайфун. Несколько минут – ветерок успокоился, исчез. Как раз в этот момент на кухню пришла вчерашняя женщина. Застыла на пороге,  в дверях и с порога спросила:
- Это кто, Витёк или Алка, тут цветочки посадили? У меня аллергия на них!
Михаил Георгиевич смущенно спросил:
- На кого?
- На цветы, милейший, – в ее голосе послышалась издевка.
- На какой вид?
- На все! Мало мне чокнутой старшей, которая под окнами цветов насадила. Была раньше трава. Скосили – всё. Кому нужны эти цветочки…
- Извините… извините, – замямлил Михаил Георгиевич.
Женщина меж тем подошла к одному из буфетов (скорее всего ее собственному) и замерла.
- Димка мой, что ли, тут всё вымыл, прибрался… Девка моя здесь не хотела мыть… а тут пацан, – она огляделась: – и раковины чистые, и плита…
- Вы давно здесь живете, сударыня? – Михаил Георгиевич осторожно начал разговор с жиличкой.
- Давно. С основания. Детей здесь вырастила.
- Тридцать лет с хвостиком? Дочь, наверное, отдельно живет?
- Да, ей повезло. Парня нашла с квартирой. Выехала из этой трущобы…
- Счастлива, надеюсь…
- Счастлива? Пустое слово! Деньги есть – вот и счастье.
- М-да… «В сей час… В сие мгновенье…» - он начал читать стих.
- Рифмоплет, что ли? – перебила его слова женщина.
- Нет, сударыня, просто люблю средневековую поэзию…
- Профессор, что ли? Смотри, мужик, с нашими парнями осторожнее будь: они в морду бьют без предупреждения. Сначала кулаки – потом разговор.
- Благодарю, сударыня, благодарю.
С этими словами Михаил Георгиевич с полной кастрюлей воды покинул помещение.
В комнате его ждал гость: домовой, который некогда сидел на плече Марфы Петровны. На импровизированном столе, накрытом желтой скатертью, стояла тарелка с пирогами, большой  чайник, с которого исходил дух травяного чая.
- Прошу, к столу, гость, – широким поклоном домовой пригласил жильца. – Меня зовут дядюшка Панфутий. А Вас, высокопочтимый профессор, я знаю. Наслышан от своих коллег. Земля слухом полнится да живет. Очень рад, что Вы посетили нас с Марфой Петровной. Это наше Вам угощение. Вкушайте на здоровье. Угощайте своих гостей. Мы им тоже рады. Заходите к нам в гости.
Дядюшка Панфутий исчез, оставив после себя аромат теплого хлеба.
«Интересно начался понедельник», – подумал Михаил Георгиевич и опустился в кресло, которое ему с почтением подставило существо, с головы до пят закрытое тонким шелком персикового цвета, на котором был нанесен рисунок из геометрических фигур.
Михаил Георгиевич в компании приступил к трапезе.  А закончить ее в тишине и покое не удалось: кто-то загромыхал в дверь.
Мужчина пошел открывать: вдруг, кто умер или полиция пришла.
Но его ждал сюрприз: с тарелкой оладий и пакетом сметаны в руке, слегка покачиваясь из стороны в сторону, у дверей стояла вполне симпатичная женщина. Невысокого роста, пухленькая, светловолосая.
- Вы к кому, сударыня?
- К тебе. Дай я войду.
Бесцеремонно оттолкнув мужчину, она по-хозяйски перешагнула через порог. Окинула взглядом комнату.
Почти никакой мебели. Кресло, стол с остатками обеда… и полки с книгами от пола до потолка.
- Это все твои? – кивнула она на переплеты. – Дай что-нибудь мне почитать. Я люблю читать. Особенно стихи.
Приняв позу чтеца, она  громко, с выражением стала декламировать «Зою» Маргариты Алигер. Прочитала, правда, небольшой отрывок поэмы. Но читала вдохновенно, с пафосом.
- А какую поэзию ты любишь?
- Лирическую.
- А я еще люблю песни про любовь. Знаю несколько аккордов на гитаре. А ты умеешь играть на гитаре?
- Немного умею.
- Ну, я тогда пойду, принесу гитару, и мы споем, – с этими словами она, покачиваясь, подошла к двери. Открыла ее, вышла.
- Что ж, мы тоже пойдем, прогуляемся, – сказал профессор, взял шляпу и вышел из комнаты.
В фойе единственным предметом мебели было пианино черного цвета. Оно стояло в правом углу, точнее – переднем. Люди обошлись с ним чудовищно: сломали клавиши и педали, ободрали корпус, а главное – лишили инструмент голоса. На нем было много пыли. Вместо партитуры на его корпусе в хаосе лежала корреспонденция.
Профессор покачал головою. Он шел на улицу: хотел поразмыслить над той ситуацией, в которую попал в силу своего служебного положения. Короче – СССП.
Через дорогу от дома  находился парк. За ним влево, под горку, был пруд, направо – лес, который стал своего рода границей между городом и сельским поселением.
…Михаил Георгиевич шел по аллеи. Степенно, то и дело останавливался, присматриваясь то к цветку, то к коре ствола лиственницы, клена, рябины. Понаблюдал за прыгающими белками. Заметил ящерку на камне, которая грелась на солнышке. Спустился к пруду. И долго-долго что-то высматривал в его воде. Но желаемого, видимо, не нашел; глубоко вздохнув, стал возвращаться. Но не по прямой. А зашел в кафе, стоявшее на возвышенности при спуске на пляж. Заказал себе легкий ужин, мороженое, чай.
Солнце шло на закат.
Домой возвращался иной Михаил Георгиевич. Высокий, статный мужчина, выправка боевого офицера. Некогда висевший на его плечах светлый плащ  облегал мускулистую фигуру. На носу вместо старенького перстне находились очки в золотой оправе.
Мужчина подошел к домофонной железной двери серого цвета, поцарапанной, помятой, с проплешинами остатков объявлений. Твердой рукой взял за ручку и открыл дверь. Вошел. При виде его потерявшее голос пианино издало приветственную мелодию. Человек отдал ему честь.
Когда Михаил Георгиевич вошел в свою комнату, пересек гардероб, умывальню и вошел в приемную кабинета, он увидел там нескольких не то ходатаев, не то просителей, не то жалобщиков. Они выглядели все одинаково. В простонародье их называют привидениями.
Жилец зашел в кабинет, сел в свое любимое кресло-качалку, разрешил войти посетителей по одному. Но они вошли гурьбой.
- Вы все из этого дома?
Они кивнули.
- И что вас здесь держит?
Они молчали, опустив головы.
- Стыдно? Мне тоже было бы стыдно, если я б я так жил. Но уходить-то вам надо. Вам в другом месте надо быть… Что делать? Пили, курили, плевали, хамили, кого-то избивали, соседям жить не давали, дом ломали; а один из них – и самоубийца. Согласны отработать? Согласны с миром уйти?
Нежить активно закивала головами. Или тем, что было у них вместо биологических голов.
Перед квартирантом из воздуха возник аналой, на котором лежала объемистая книга. Он открыл и стал читать. Читал вслух. Не только слова, но даже звуки не были похожи ни на один земной язык.
Привидения смиренно выслушивали свой приговор. Им тоже хотелось жить. Жить красиво, на широкую ногу, с уважением.
За окном начался рассвет…

Рассказ второй

Георгий Михайлович завтракал. Стол был застелен розовой скатертью. На ней тарелки со свежими овощами, фруктами, кувшин с молоком. Квартирант кушал медленно, со вкусом.
После завтрака он взял томик стихов. Петрарка, кажется. Листы книги переворачивались по легкому мановению двух пальцев. В зависимости от того, какие чувства вызывало произведение, на потолке возникала симфония красок, которая преобразовывалась то в цветы, то в облака, то в водные простоты, то просто в какие-то феерические фантазии. Георгий Михайлович отдыхал в мечтах.
В дверь грубо постучали. Георгий Михайлович поднялся со своего стула и по-военному подошел к двери. Резко открыл ее. Прислонившись к косяку с бутылкой пива, с пакетом рыбы стояла кругленькая светловолосая женщина. Та, которая приходила вчера с оладьями. От всего тела женщины воняло пивом и сигаретами.
- А я к тебе вчера приходила. А ты мне дверь не открыл. Ты кто такой, чтобы со мной так поступать? Ты знаешь, кто я? Я здесь главная! У меня сегодня  день свободный! Потолкуем! А ну, отойди! Или тут другую бабу держишь? Я ей косьмы-то повыдергиваю! – она оттолкнула мужчину и по-хозяйски вошла в комнату.
Сделав шаг, замерла. Ее нога, занесенная для следующего шага, застыла в воздухе. Это длилось долго. Час. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.  Наконец она встряхнулась, заорала по-чумному, бросила на пол и бутылку, и пакет с рыбой, подняла руки кверху, схватилась ими за голову, выбежала из комнаты и с криком «и-и-и-и-и-и-и!!!»  побежала по коридору  в сторону своей квартиры…
Вечером Георгий Михайлович пошел погулять в парк. Пианино приветствовало его аккордами свежести и энергии.

Рассказ третий

Завтракал Георгий Михайлович вновь один. Стол был покрыт зеленой скатертью, на ней вразброс лежали какие-то заморские фрукты, лепешки. Чай пил из блюдечка, по-купечески.
Сегодня его рекруты должны подогнать для вразумления трех, как бы взрослых мужчин. Вчерашним уроком неразумной квартирант был доволен. Он вспомнил сценку, как нежить предлагала выпить «за упокой» живой еще даме, усмехнулся. Она их всех, пока те были живы, хорошо знала: в одном доме жили, со многими вместе работала… Интересно, что они выкинут в новой ситуации?..
Но мужичонки, которых он ждал, не появились. Дураки они, что ли, к черту в пасть лезть. Они, все-таки, не курица какая-то, не простоволосая баба. Им хорошо в своей квартире. Спокойнее. Пивом они запаслись с вечера, сигарет тоже достаточно. Парни, бабы сами подойдут. Они им уже позвонили. Травку, Маратик сказал, захватит. Веселье обеспечено.
Михаил Георгиевич поудобнее расположился в кресле-качалке, придал ей ускорение. Затем зевнул. Прикрыл глаза. Решил, что за ситуацией в той комнате ему придется понаблюдать.
А там события набирали оборот.
То помещение было по площади раза в три больше того, которое снимал Михаил Георгиевич. Это была самая большая комната из семнадцати в коммунальной квартире. При нем – застекленный балкон. Комната разделена в отношении одна часть к двум. В меньшей, прямо от порога, расположились прихожая и кухня в большей – зало. В его центре стоял большой круглый стол. Вдоль стены два дивана. Обстановка скудная – но жить можно.
Хозяйка помещения Алла была на работе. Ей всего пятьдесят лет, ужасно худая, кости да кожа, на бледном скуластом лице выделялись глаза, а точнее – белки. Была замужем, родила двух сыновей. Муж ее пил и бил. Хотя был отличным, просто гениальным электриком. Когда мальчишки вошли в подростковый  возраст, она набралась сил и выгнала алкоша. Парней решила расти одна. Но было тяжеловато и физически, и материально. Ее, конечно, поддерживали, прежде всего … стопочкой, папиросой. Так и приучили бабу. А за ней потянулись и парни.
Дома только ее старший тридцатилетний сын. С работой ему не везет: только устроится – что-нибудь да не заладится. Так что, если кто-то искал  Олёша, спокойно шел к нему домой. Знали, что он или спит, или курит на балконе, или пиво пьет. И сейчас его приятели заходили без стука. Обменивались традиционными приветствиями, сразу присаживались к столу, брали  свободную бутылку или банку пива, подносили к губам.
Несколько минут сидели молча, затем постепенно их язык развязывался и разговор завязывался. Погогатывая, они обсуждали вчерашнюю историю, происшедшую с известной в доме дамою.
- Чего она поперлась-то туда?
- Ни чего, а кому. Мужик новый, видный из себя…
- Го-го-о-о, «видный из себя»… Конь старый…
- … борозды не испортит… го-го-го-о-о
- Может, сходим в комнату… го-го-о-о… как раньше….
- По маленькому или большому… го-го-о-о-о….
- Надо поучить этого профессора…
- …уму-разуму… го-го-о-о-о
Когда вся компания собралась вместе, засунули в рот травку – все парни в мгновение ока очутились на улице и почему-то их лица были очень близко к земле. Странно было и то, что кого-то то и дело кусали то в бок, то в спину, то в шею, то прямо в нос.
Откуда-то появился буйный пьяный мужик, стал размахивать палкой, какого-то с парней ударил, тот заскулил, как собака, и свора разбежалась в разные стороны. Олёшу тоже попало, по спине и задней ноге. Он поковылял в сторону. Но его какой-то пацан  быстро поймал, накинул петлю и потащил в какой-то подвал. Там посадил на цепь.  Недалеко от Олёша поставил миску с водой. У Олёша болели нога и спина, но жажда мучила больше. Но чашки не достать. Чем больше и сильнее тянулся Олёш к миске, тем сильнее сдавливала петля шею…
Другим  парням тоже досталось. Каждому по-своему. Кого-то сбила машина, когда он перебегал дорогу. Другого мальчишки облили бензином и подожгли. Кого долго держали на цепи. Кого гнали от каждого жилья… Собачья шкура, собачья жизнь…
Алла домой, как всегда, возвратилась в десятом часу вечера. Ни сына, ни его приятелей. Шляются где-то, решила. Из холодильника достала суп, разогрела. Поужинала нормально: парни на столе оставили и пиво, и хлеб, и салаты. Расправила свой диван и легла спать. Утром она проснулась от звуков чьего-то стона. Она включила настольную лампу.
Она  увидела в комнате пятерых парней и двух девок. Лежали они на полу, кто в блевотине, кто обмочился или хуже того. Кто-то качал руку, как дитя, кто-то держался за ногу. У кого-то синяк под глазом,  кто-то с разбитым носом.
- Вас где носило? Что с вами? – Она не то причитала, не то спрашивала: – просила, молила я тебя, чтоб угономился… Не наскакивай на людей, не задирай их… Некоторые только с виду глупыми да чудаками кажутся… Горюшко ты моё…
Придя в себя, вызвала «скорую». Полицию, решила, медики вызовут. Если потребуется.
Молодежь постепенно приходила в себя. Первыми звуками, которые они издавали, больше напоминали щенячий скулёж, чем человеческие стоны…

Рассказ четвертый

Оранжевая скатерть покрывала стол в комнате Михаила Георгиевича. Он по заведенному порядку завтракал фруктами и чаем с молоком. На столе стоял мед.
Его принес в угощение дядюшка Панфутий.
Марфа Петровна тоже завтракала в своей комнате. Но не одна. На ее любимом кресле восседал большой рыже-золотистый кот, перед ним стояла большая миска деревенской сметаны. Таинственный её гость вкушал  угощение через трубочку. Глаза его были прикрыты от удовольствия, он помуркивал.
- Я так рада, что ты заглянул ко мне.
- Му-у-ур-р-р-р.
- Надолго ли ты здесь?
- Му-у-ур-р-р-р.
- Ладно, поешь да полежи. Я тебе коврик почистила.
- Му-у-ур-р-р-р.
- Я пойду осмотрю дом. Стало значительно чище, ушли неприятные запахи. Где грязь и осталась, так это чердак  и подвал. Но там люди не живут…
- Му-у-ур-р-р-р.
- И им там делать нечего.
- Му-у-ур-р-р-р.
Марфа Петровна вышла из комнаты. Она обходила квартиру за квартирой. Везде одно и то же: бегущие краны. Вода бежит, бежит, бежит. А в подвале стоит счетчик воды. И деньги с водою утекают, утекают, утекают. Нищие, ленивые да нерадивые платят больше.
Она вздохнула, глубоко и с грустью вздохнула.
Что может изменить отношение этих людей к собственной жизни? Забота о них? Чушь. Жёсткость? Чушь.  Что-то должно быть иное, чтобы сам человек захотел что-то поменять в собственной жизни. А начать… начать… начать…
Женщина подходила к фойе.
Увиденные на полу разорванные грязные бумаги, смятые пачки сигарет, окурки, бутылки из-под  пива, пластмассовые одноразовые стаканы нарушили ход ее мыслей. Она достала из кармана  халата, который был на ней, когда она  обходила дом, целлофановый пакет, сложила в него мусор, отнесла его в мусоропровод. Мелочь – но в доме все-таки порядка больше.
И вдруг к ней пришла мысль: «А сможет ли человек, привыкший жить за чужой счет, быть ответственным за свое материальное благополучие? Его, этого материального благополучия, не бывает, если ты не позаботился о материальном благополучии рядом живущих. Соседа, например. Всё связано и взаимосвязано, всё замотано и перемотано, всё скручено и перекручено». И тут же она себя перебила: «На старости лет начиталась о принципах сетевого маркетинга и чокнулась. Бизнес 21-го века! Всего лишь…».
Ее внутренний монолог вновь прервали. На этот раз полиция.
- Что случилось ночью? Семеро пострадавших, – участковый сразу пошел в атаку: ему надо по горячим следам дело закрыть.
- Утром была кровь на лестнице. Я сейчас только что убрала пустые бутылки, окурки из фойе. Выбросила в правый мусоропровод. Но следы поджога стенда вы сами можете заметить. Стена ни в этом месте, ни другом еще не вымыта. А ключи от мусоропровода в управляющей компании. Идите… за ними.
- А кто живет в комнате номер три на первом этаже?
- С этого воскресенья… всего четвертый день…квартирант. Профессор. На пенсии. Одинокий порядочный человек…  А что? Есть жалобы?
- Он сейчас в комнате?
- Не знаю. Но могу проводить, если желаете.
- Да.
Марфа Петровна подвела полицейских к комнате, постучалась.
Дверь открылась.
- Здравствуйте,  Михаил Георгиевич. Полиция Вами интересуется.
- Здравствуйте, Марфа Петровна. Всё в порядке: служба у них такая, – и обратился к искавшим его: – Что случилось, господа?
- Хотели спросить, вы ночью ничего странного не слышали? – сказал участковый.
- Да, ничего особенно: бегали, орали, матерились, курили, пили. Ломились в дверь. Нецензурные слова как из рога изобилия. Нарушение административного закона налицо. Вы будете составлять протокол? Я только шумы слышал, а лиц не видел.
- Спасибо, Михаил Георгиевич, – и полицейские ушли.
- Извините и простите их, Михаил Георгиевич, – склонив голову на бок, сказала женщина. – Подневольные они.
- Но государству такая структура для поддержания порядка необходима.
- Да, необходима, – согласилась женщина. – Хотя есть поверье: в дом, который пришла полиция, порядочные люди не ходят.
- А вы, Марфа Петровна, обижены на них, – хитровато произнес квартирант.
Женщина посмотрела на него в упор. Выражение лица мужчины было архисерьезно, только радужная оболочка глаз переливалась всеми цветами радуги.
- На них – нет. Бог им судья. За дом, Михаил Георгиевич, обидно, – и немного помолчав, продолжила: –  Приходит он как-то ко мне и с таким подковыром говорит.  Мол, на меня жалуются жильцы, для чего деньги дома истратила, для чего старые разбитые гнилые рамы поменяла на пластиковые окна. Два подоконника жильцы через месяц сломали… При чем здесь пластиковые окна, Михаил Георгиевич? Я Вас спрашиваю. Молчите? И я не смогла найти слова, чтобы ответить на такую наглость. Ходит по дому, сплетни собирает, а эти и беснуются. Поддержку чувствуют. Многострадальный дом… Ладно, пойду к себе. Чайку выпью. До свидания, Михаил Георгиевич.
Мужчина смотрел в след женщине. Взгляд жёсткий, твердый. Резон ли всех без их желания из ямы-то вытаскивать?
Женщина пришла в свою комнату. На столе уже стояла чашка ароматного земляничного чая. Марфа Петровна умылась и села за чай. Дядюшка Панфутий сочувствием смотрел на нее.
- Тебе, голубушка, отдохнуть бы надо, – сказал мужичок.
- Надо, – согласилась пожилая дама.
Зазвонил телефон. Приятельница звала Марфу Петровну в компаньонки для поездки на Алтай. Дорога длинная, недели две-три, а то и месяц займет. Марфа Петровна на пенсии. Сложность была только в том, что отъезд запланирован через три часа. Долго ли ей собираться? Документы, мыло-щетку-полотенце, сменная одежда да обувь – весь ее багаж. Фотоаппарат да планшет взять. Главная ее тревога – дом, но его есть на кого оставить, есть, кто о нем позаботится. Она согласилась.
Так что через три часа за Марфой Петровной подъехал джип.
В комнате же Михаила Петровича шло совещание. Дядюшка Панфутий обстоятельно докладывал о состоянии чердака, каждой коммунальной квартиры, подвала. На очереди были сообщения дворового, воздуховода, даже несколько фей, три гнома.  На столе стоял компьютер, который записывал речь, делал условные обозначения на карте дома. Карта  здания постепенно разрисовывалась разными красками. Какова будет карта территории…
Совещание закончилось за полночь. Карты напоминала персидский ковер. А рекруты почему-то сильно потели и явно сдали в объеме.
В эту ночь жильцам дома снились странные сны. Точнее – никаких снов! Пустота! Пустота! И еще раз пустота! Черная глубина пустоты и отсутствия всякого кислорода. Единственно, что чувствовали жильцы, – это скорость. Их тела неслись со сногсшибательной скоростью в пронизывавшей холодной пустоте…

Рассказ пятый.

Стол Михаила Георгиевича был накрыт голубой скатертью. На столе только виноград. Всех сортов.
Его спутник существо, с ног до головы закрытое шелковым покрывалом персикового цвета, сидел в кресле, напоминающем трон. Оно было изготовлено из цельного куска кристалла, на котором были нанесены какие-то знаки.
- Господарь, – существо обратилось к нынешнему хозяину помещению, – вы уверены, что меры, которые вы намерены принять, принесут результат? Это же Земля! Здесь только учатся. Учатся от ступеньки к ступеньке, что такое быть челом века, отвечать за вечность.
- Я не обольщаюсь. Я просто тружусь, Ваше Светлое Священство.
- Да, господарь. Должен заметить, утро в доме началось экстравагантно.
Михаил Георгиевич хитро усмехнулся. Да, его специальная служба срочной помощи (СССП), можно сказать, удивила. Фантазия у них шикарная… Не ожидал он от них такой прыти. Но что сделано, то сделано.
… Кошмарная ночь для трех четвертей жильцов дома переросла в кошмарное утро.
Что может произойти с человеком, когда утром, спросонья, мужчина выходит из комнаты в тапочках на босу ногу кто-то в спортивных штанах, кто-то в семейных трусах, женщина в халате, а то и в ночной сорочке, а его встречает при полном обмундировании военный. Сопровождает в туалет, если сразу не смог остановить и вручить лист с административным предписанием за нарушение  Президентского закона о введении запрета на курение. Значит, он вручит тогда, когда курильщик выйдет из туалета. Попробует тот каким-либо образом уклониться от разговора, например, начнет выражаться нецензурными словами или просто удрать и спрятаться за дверью комнаты, военный останавливает простым силовым приемом и корректно интересуется:
- Заплатить штраф в каком объеме вы можете деньгами? Остальную сумму отработаете на ремонте дома. Вы кто по профессии?
Но пот и панический ужас вызывали ни бумажка, ни требование незамедлительно и безоговорочно оплатить штраф (где-то там внутри они понимали, что все-таки с законом необходимо считаться), а то, что встречавшие военные как-то отдаленно напоминали… бывших жильцов… умерших. Кто-то из смельчаков даже попытался дотронуться  до руки или тела военного – нормального тепла, тепла человеческого тела они не почувствовали.
На слабых  такая встреча действовала мгновенно. Те, кто посильнее духом, попытались качать свои права.  Мол, кто такие? Какое подразделение? СССП? Почему я о нем не слышал или не слышала? Где решение суда? Холоднокровные без улыбки, на полном серьезе  умникам показывали полный текст постановления и более твердым голосом интересовались внесением штрафа. Угрозы: мол, разберемся, обратимся в полицию, в прокуратуру – не помогали.
Другая группа, которую потревожило СССП, были жильцы, любящие свои силы  и сноровку испытывать на почтовых ящиках, стенах, подоконниках, дверях дома. Ими оказались не только совершеннолетние парни, но, увы, и подростки. К трудовой повинности детей не привлечешь, а родителей… необходимо.  А родителям пусть как раз их недоросли и помогают.
Третья группа оказалась смешанной: квартиранты, проживающие без регистрации, и собственники помещений. Обогащение за чужой, то есть официально проживающих людей, счет. Информация о нарушениях  к десяти часам была в налоговой инспекции. Счета собственников в банках были заблокированы.
В четвертую группу вошли гости, пренебрежительно относившие к чужой собственности. Их можно вполне привлечь на благоустройство территории.
Следующие три недели в доме происходило нечто странное.
Люди прекратили ссориться. Стали здороваться друг с другом.
Если кто-либо заходил в дом, а уж тем более шел по дому, с дымящей сигаретой, к нему неслышным шагом подходил товарищ из СССП, называл свое звание и фамилию, взимал вмененный на данный момент штраф. Начались жалобы. Момент уплаты штрафа пытались неоднократно зафиксировать и видеокамерой, и специальной техникой, которую применяют для поиска паранормальных явлений. Все записи были почти одинаковые. Все просмотры видеозаписей заканчивались одинаково: всеобщим хохотом. Человек, который жаловался на побор, в конце встречи выкидывал или какое-нибудь коленце, или делал какое-то телодвижение, или его лицо выдавало  очень смешную ужимку. Запись спецтехникою были, наоборот, ужасающе пугающими. У кого-то техника высвечивала обугленное месиво вместо легких, у кого-то черви по всему кишечнику, у кого-то самостоятельно шевелившаяся опухоль в желудке, а у женщин  были видны гнойные язвы в грудях. Не смотря человеку в глаза, выдавали копию записи и советовали обратиться побыстрее ко врачу. Доктора ставили  неутешительные диагнозы.
Желающих курить становилось меньше.
Шкала штрафов для любителей пива, водки, сквернословия была своя. И финансовая, и трудовая.
Особенно несладко приходилось тем, кто мусорил в доме, портил стены, пинал двери. Стоило кому-либо бросить бумажку, человек, мал или стар, очень вонько пукал. Их сторонились, над ними смеялись.
В доме откуда-то появились осы. Хотя существует поверье, что эти насекомые могут жить только у добрых людей. Осы и в правду вели себя весьма мирно. От них доставалось только тем, кто садился на подоконники. Жалили всех подряд в самые сокровенные места. Парни, девки визжали, выкрикивали нецензурные слова – и появлялся измотанный сотрудник СССП. И – штраф.
Постепенно приумолкли женщины, назойливо требующих внимание мужчин. Как-то они странно притихли, стали ходить бочком, озирались по сторонам. Боялись даже оставаться одни дома, тем более зайти в туалет. Соседи слышали, что они орали про какую-то змею, которая в них  то заползает, то выползает.
Из числа нарушителей организовали ремонтную бригаду. Все специалисты нашлись, от плотника до газоэлектросварщика. Подсобных рабочих тоже было достаточно.
  Жители сами стали ремонтировать стены, краны, ставить стекла в окнах на коммунальных кухнях вместо разбитых, покрасить двери общей квартиры, даже перила балконов. Сказать, что все добровольно бежали на работу, значит душой покривить. Ох, и ломало! Сквернословия было! Сотрудники СССП не успевали контролировать взимание штрафов и продление трудодней. Даже жильцы заметили, что люди в форме заметно похудели. Но  ремонт дома продолжался!
Прошло двадцать дней, и что-то поменялось в настроении дома. Нечто случилось с собственниками и заключившими социальный найм помещений. Люди смогли договориться; нашлось у них  время, появилось желание не только о жилых помещениях побеспокоиться, но и на балконах повесить кашпо с цветами. Своим чередом шло и благоустройство территории. И ограждение поставили, и покрасили, и детскую площадку обновили, и создание подростковой спортивной спонсор нашелся. Личный автотранспорт территорией не обидели.

Рассказ шестой

Вновь наступила суббота. На столе у Михаила Георгиевича с переливом. Фиолетовый на лиловый менялся, а то и черным сверкал. От его настроения или мыслей зависело, а, может быть, иная была причина.
Михаил Георгиевич, верный своей привычке, сидел с книгою. Отдыхал.
Он был рад, что существа, задержавшиеся на земле, выполнили урок и освободились от оков. В нем теплилась надежда, что и живые поняли и приняли свой урок ответственности. Хотя и сомневался: у людей слишком короткая память.
Он прикрыл глаза. И подумал… о бале. Для себя. Для своих помощников. В доме такое прекрасное пианино. Еще о том, что почему-то Марфа Петровна с возвращением задерживается.
Она не задерживалась. Ее задержали. Вновь участковый.
Джип, на котором Марфа Петровна возвращалась домой, чтобы подвезти ее к крыльцу, вынужден был объехать весь дом. Дом постепенно открывался со всех сторон. Сначала Марфа Петровна увидела северную часть здания. Балконы, двери выхода на них были выкрашены, более того – застеклены. Кое-где стояли цветы. Восточная  внешняя сторона дома тоже отремонтирована. С южной стороны тоже все балконы выкрашены, застеклены. Вход в дом был с западной стороны. Входная группа дома в идеальном порядке: побелена, дверь покрашена, крыльцо ровное, даже стоящая при крыльце урна выпрямлена, вымыта и покрашена свежей краской. «Ай да гости, ай да молотки, – с радостью подумала Марфа Петровна».
Она вышла из машины. Мужчина, сидевший на месте водителя, в летней спортивной шапке с козырьком, надвинутой на глаза, и черных очках, достал из багажника чемодан.
- Веселенький домик, – с улыбкой сказал мужчина. – И как Вам здесь живется?
- Как везде. А меня, видимо, уже встречают, – кивнула она в сторону одновременно  с ними подъехавшей машине, на которой была надпись «Полиция».
- Интересно, – правая бровь мужчины слегка дугой поднялась вверх, но быстро легла на место. Мужчина встал в пол-оборота к другой машине, явно желая присутствовать при встрече.
Из той машины вышел участковый.
- Вы, Марфа Петровна, видимо, хорошо отдохнули…  Деньги появились…
- А что? Вновь на меня жалобы?
- Есть немного. Здесь Вам говорить удобно?
- Да. Если, конечно, смогу ответить.
- Что это за СССП? Почему они осуществляют поборы? Почему заставляют жильцов ремонтировать квартиры?
- Простите, что такое СССП?
- Я от Вас хочу услышать.
- В состав его входят ваши жильцы. Вот список. На каком основании создана эта группа?
Марфа Петровна взяла листок с фамилиями. Прочитала. Побледнела.
- Господи, спаси наши души, – проговорила – Это же… все…
Она перевела взгляд на дом. На скамейке возлежал большой золотисто-рыжий кот, его хвост свисал до земли, его кончик вяло покачивался из стороны в сторону. Левая передняя лапа кота лежала на скамье. Правой он подпирал голову. Кот беззвучно смеялся. Из его больших глаз то и дело капали слезы, он вытирал их лапою.
- Слава Богу, все живы – проговорила  Марфа Петровна и обратилась к участковому: – Молодой человек, во-первых, давайте без мистики. Во-вторых, на первом же совете дома несколько лет назад нами было принято решение, что жильцы дома сами следят за порядком в доме, ибо надеяться нам не на кого. В-третьих, меня сорок дней не было. В-четвертых, внешний вид дома и территории в порядке. Дом осмотрю позже. Здесь что, во время моего отсутствия кто-то вновь украл в подвале с теплотруб вентиля? Кто-то задохнулся в табачном дыме? Кто-то упал с лестницы в пылу пьяной драки и нанес себе членовредительство? Кто-то насрал (извините, за жаргон) перед дверями квартиры? Кто-то поджог мусоропровод? Кто-то на фоне белой горячки сломал карниз и выломал окно или повесился?
- Нет.
- Так в чем дело? То, что люди наконец-то поняли, что они собственники, подчеркиваю, собственники и привели свою собственность и прилегающую к ней территорию в порядок – это преступление?
- Нет. Но смотря, какими методами?
- Какими? Вы, молодой человек, мне дали список покойников.  Не по адресу обратились, не ко мне надо, а Господу Богу, – голос Марфы Петровны уже гремел.
- А лучше – к врачу, – жестко сказал водитель джипа, снял очки и летнюю спортивную шапочку с козырьком.
Полицейский застыл перед ним по стойке «смирно».
- Вы, Марфа Петровна, идите, мы сами разберемся, – сказал муж ее приятельницы. – О концерте мы с Вами договорились?
- Да. Спасибо. За всё спасибо. Я пойду. Надо там всё проверить. До свидания, – и Марфа Петровна пошла к дому. Подойдя к двери, она оглянулась и еще раз окинула взглядом территорию. Увидела красивых бабочек и фей, перелетавших с цветка на цветок, маленьких человечков, пивших чай в тени дерева. Улыбнулась. Открыла дверь, слегка помедлила и вошла.
У дверей комнаты номер три ее ждал Михаил Георгиевич. Поздоровались друг с другом  поклоном головы. Михаил Петрович жестом пригласил женщину  в комнату.
Марфа Петровна перешагнула порог и замерла.
Шикарный бальный зал. И гости, гости, гости. Марфа Петровна прижала руку к груди: она-то в чем одета? Она бросила взгляд по сторонам. Зеркала! Боже! Как она выглядит?
А выглядела она нормально, как другие дамы на балу. При платье в пол, туфлях на каблучке, перчатках по локоть, диадеме и колье. Навстречу шел… Он.
Официальное приглашение на танец – и бал начался.
Когда часы пробили полночь, скатерть на столе в комнате Михаила Георгиевича поменяла цвет. Она стала красной.

25 ноября-4 декабря 2014 года.