Семь нот

       Семью нотами можно записать любую музыку. Из семи цветов радуги рождается живопись. Но что делает музыку – русской? Чем отличается живопись Василия Сурикова и Михаила Нестерова от живописи Эдварда Мунка или, допустим, Сальвадора Дали? Мы же сразу понимаем – здесь русская живопись, а там – другая!
 
       А поэзия? Предполагаю, что она, поэзия, произошла из той первоначальной песни, которую мать поёт ребёнку, укачивая его, и «вдыхая» в него - на границе яви и сна, - душу и свою любовь: «и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2, 7).

      Живая душа человека всегда творит. Но ЧТО превращает душу творца в душу сугубо национальную -  русскую, английскую, немецкую, еврейскую, финскую, китайскую?  Мне думается, превращает – ЗВУК и ЦВЕТ, те переливы гласных, вибрации согласных, зелень травы или жёлтый песок, синь неба или полярная ночь, белые берёзы или охряные пальмы…
 
      Музыка материнской речи и логосы, вдунутые ею в душу своего чада, присутствуют в человеке мелодией национальной до конца дней, как генетический код; ну, если, конечно, не сменит он ещё в детстве страну проживания, окружение и язык общения. Сменивший будет узнавать и отличать своё изначально национальное, но душа не встрепенётся, и глаз не увлажнится слезой.

      На родине же вострепещет она откликом у русского человека, услышавшего музыку Свиридова к «Метели» Пушкина, возликует при чтении стихов Есенина и Рубцова – откликнется она, душа, на изначальную, заложенную мамой, мелодию РОДА и РОДИНЫ.

      Композитор запишет мелодию при помощи семи нот, поэт - 33-мя буквами русского алфавита, а художник смешает семь красок, которые звучат в нём русской симфонией цвета, и тогда переживём мы, слушатели, зрители, читатели, тот очистительный катарсис, без которого искусство теряет смысл…

      Но бывает нынче и по-другому - зрителю в поисках смысла приходится долго учиться в университете, потом в аспирантуре, чтобы понять, а что хотел поведать ему иной «творец».  Посилен такой путь не каждому, - единицам, но поняв в конце концов смысл, обнаружит себя такая единица вдруг на краю бездны.

      Только думается мне, что  очереди на выставку картин Василия Сурикова или Михаила Нестерова, если такие организовать наподобие выставки Валентина Серова, выстроились бы не меньшие, ибо не ослабевает у людей, а особенно у русских после безуспешных попыток переформатировать нацию, потребность понять, услышать, увидеть и прочесть СВОЁ.

 
    К.С.Петров-Водкин. Мать и дитя. 1927г.