Ульянов М. А. Простая история

Случилась эта история в давно, уж не помню в каком году. Несколько лет не виделась со своей школьной подругой. Как отзвенел последний звонок, так и не встречались. Я в архитектуру подалась, она в журналистику. Закрутило каруселью студенческой жизни. Когда случайно столкнулись на улице, не сразу узнали друг друга. Поскользнулись враз на ледовом пятачке тротуара, припорошенного снежком, хлопнулись, толкая одна другую локтями, тут-то и озарило. Ба! Да это Маринка, подружка моя школьная! Пойдем, поболтаем где-нибудь в тепле, расскажешь про свое житье-бытье. В те годы в Иркутске не густо было с кафешками. Вернее, их совсем не было. В Художественном музее проходила выставка — Кустодиев то ли Русского музея, а может быть, Третьяковки. Негде поболтать, пойдем хоть к великому искусству приобщимся по старой дружбе.
Оставили шубейки в гардеробе, прошли в первый зал, приготовились смотреть, благоговеть, получать впечатления. Внезапно наше общение с искусством было нарушено одной из смотрительниц музея. Она влетела в зал, бросилась хватать нас за руки и сдавленным, периодически пропадающим голосом, начала верещать:
— Девочки, девочки! К нам пришел сам… – после душераздирающего «сам» пошли совсем  нечленораздельные звуки. Нам ничего не оставалось делать, как проследовать за ней к дверям и посмотреть кто же там такой «сам».
В холодной перспективе анфилады стоял колоритный мужик в поддевке и кирзовых сапогах. Словно только что с подводы слез и лошадь привязал к забору музея. Согнувшись в пояснице наклонился, руки с широкими ладонями заложил за спину, острым прищуром разглядывал небольшое полотно. Ну и что. Мужик какой-то. Красив, по-деревенски… Седина виски тронула, губы плотно сжаты, стоит прочно, словно не земля его держит, а он землю подпирает. Я повернулась к подружке в тот момент, когда с ее лица начала медленно сползать маска недовольства, обнажая другую, светившуюся каким-то дурным светом. Растянув губы до невероятных широт, подруга плавно всплеснула руками, и в гулком пространстве неожиданно прозвучало:
— Боже мой! Миша Ульянов!!! – Михаил Александрович, а это был он, застыл в своей неудобной позе, ни один мускул не дрогнул под гримом. Толкнув утратившую способность соображать подружку обратно, я длинно прошипела ей о недопустимости такой фамильярности к великому актеру. Нет, я понимаю, что профессия журналиста накладывает определенный отпечаток на привычки и манеру общения. Ну не до такой же степени. В общем, приобщение к живописи Кустодиева уже не могло далее продолжаться по определению. Сознание вышло на совершенно другой виток восприятия действительности.
Потом мы переходили из одного зала в другой. Цветастые кустодиевские матроны иронично улыбались, посмеивались, выпирали из холстов своими пышными формами на пару с медными округлостями самоваров. Иной раз казалось, что это мы преследуем гостя, потом мерещилось, что и он старается не упустить нас из виду. Сошлись у какого-то отдельно стоящего стенда в центральном зале. Он с одной стороны изучал что-то, мы с другой — буравили стенд глазами, поглядывали на его кирзовые сапоги, выглядывающие снизу. Неожиданно к сапогам подошли старенькие, чуть обшарканные аккуратные туфельки:
— Михаил Александрович, мы так рады, что вы к нам пришли. Коллектив музея приглашает вас на чай…
Сапоги сначала стояли твердо, широко. Потом стали медленно покачиваться с носка на пятку и обратно. Туфельки не теряли надежду. Суетливо сделали полукруг и продолжили:
— Как вам понравилась выставка? А наш музей? Примите наше приглашение… чай… тортик… нам очень приятно… не откажите…
Сапоги опять качнулись:
— Мне очень жаль. Но у меня был всего час между съемками. Как видите, я в гриме… Уже пора ехать. Искренне благодарю вас за приглашение.
Туфельки откланялись и печально двинулись прочь. Михаил Александрович шагнул из-за стенда, и мы, наконец, столкнулись нос к носу как три баржи на широком водохранилище, одна большая, две маленьких.
— Ну как? — подруга, похоже, была в ударе.
— Хороший музей. Нравится. Жаль не успел всего посмотреть, — усмехнулся, хитро прищурился, развел руками, оглядел с ног до головы, — ну бывайте, девчата…
Я вспоминаю эту историю с теплым ностальгическим чувством. Сложилась позже у меня ситуация в жизни. Думала вот он, встретила наконец… Ждала, надеялась, верила. Похож он был до чертиков на героя Михаила Александровича в "Простой истории"
Данилова. Также прочно землю держал, а не за нее прихватывался. Только вера моя оказалась сильнее, шире, глубже. Бросила напоследок ему через плечо: "Хороший ты мужик… но не орел…"