Ай, да Лёшка!

                Надеюсь на улыбку               
               
               
               
  Как-то возвращались мы домой из какого-то дальнего путешествия. На условленном месте нас терпеливо поджидал наш постоянный, неизменный, замечательный, удивительный водитель Лёшка. Наш любимый Лёшка – чебурашка со своими оттопыренными ушами-локаторами, маленькими острыми как у сокола глазками, со своим неизменным грузовичком – старичком и чайником горячего чая.


  Скинули быстренько рюкзачки, достали кружки, сахарок. У Лёшки припасена и таджикская лепёшка – отличное дополнение к чаю. Дорога-то не ближняя, через Анзобский перевал. Лёшка уже торопит. Допили чаёк, кружки в рюкзаки, рюкзаки в машину, уселись на рюкзаках и между ними. Уф! Поехали!


   Все развалились. Гудящие от усталости ноги вытянули. Блаженство! Правда, солнышко начало сильно припекать и тент особенно не защищает. Но, всё равно хорошо. Разомлели. Даже ничего из такого трудного путешествия не вспоминается, как обычно. Кто-то уже задремал. В том числе и мой Сергей. Он умеет спать
 сидя, стоя и даже на ходу. В театре на цыганском хоре и на учёном совете.

   Дорога всё ближе и ближе к перевалу. Всё реже и реже встречаются поселения.
   Вдруг, у маленького поселения из одного или двух дворов, Лёшка останавливает машину.
  - Лёш! Чо случилось? – спрашивает кто-то лениво, заведомо зная, что у Лёшки никогда и ничего не случается.

  - Передых! Мужики! А ну-ка, загляните во двор, спросите  «худжАина», не продаст ли черешни. Сергей, Славка, не ленитесь. Эдик вон, молодец, уже стучится. Идите, помогите ему.

  Сергей и Славка неохотно поплелись к плетню. Там уже Эдик говорил с хозяином на международном языке жестов и различных звуков, понятных только говорящим.
  - Всё. Договорился по рубчику за кг. Только собирать самим. Пошли, берём тару: кастрюли, майки, миски и… на дерево.

  - Слушай, Эдик, ты правильно цену понял? Пусть Лёшка уточнит – это же в четыре раза дешевле, чем на базаре!   
  - Да всё так. Мы же сами собирать будем! Давайте быстрее!
   Тут заохали женщины.

  - Мы тоже хотим! Мы тоже!
  - Да, девчонки, мы же всем соберём, мы же поделим потом.
  - Нет, - заявила Галка. – Как хотите, я тоже полезу.
  - И я, - робко вставила Томка.

  - Ну, девчонки! Во-первых, тары нет; во вторых, как акаджон и его домочадцы прореагируют на таких странных апушек. (апа, ака – типа сестра, брат, при обращении)

  Однако, хозяин оказался в меру цивильным, даже несколько слов мог к месту сказать. Он принёс вёдра, раздал всем и просил лазить аккуратно, чтоб ветки не сломать. Хорошо, что черешневое дерево было старое, мощное.
 
   Каждому хватило по толстенному суку. Томке и Галке он сам предложил ветки, чтоб легко было залезть. Работа закипела. Меньше чем через час наши добытчики стали возвращаться с вёдрами, полными ароматной спелой черешни. Вернулся и наш папа. У него только один чайник. Большую кастрюлю он кому-то отдал.

   С него за этот чайник хозяин даже денег не взял, хотя смотрел на него как-то подозрительно. Может, спрятал куда? Все соберут, взвесят, сбегают к машине, высыплют, и снова – на дерево. А он сидел, не слезая.

   Мы с мальчишками, конечно, расстроились, что у нас так мало черешни на такое большое семейство. Хоть раз вдоволь наесться бы. А Сергей довольный!
   - Я, - говорит, - хозяина надул. Смотрите, какой живот! Уф! Ну, наелся - от пуза.
  Мы сначала покатились со смеху. Потом стали соображать. Значит, так. Папка наш сам наелся, а на жену, на детей наплевать. У Сашеньки чуть слёзки не брызнули. Бедный  шестилетка! Так мужественно прошёл  весь маршрут, и… на тебе. Смотри, как тётки уплетают черешню.

   - Ты бы сначала хоть кастрюлю набрал, а уж потом ел, - говорю я ему.
   - Я не смог. Я как взял в рот, остановиться не мог. Кину несколько штук в чайник, и…снова в рот.

   Ну, что делать? Мужчина до старости – ребёнок. Тем более, человек северный. Никогда не видел, как растёт черешня.  Съели по горсточке, да горсточку решили бабушке оставить, порадовать. А женщины решили, что Серёжка слишком скромный, постеснялся много рвать, да и не во что было: кастрюлю пожертвовал другим. А потому, как только машина тронулась,  стали угощать Андрея с Сашей.

   Андрей потихоньку давал мне: он по-другому не может. А Сашка перебрался ближе к женщинам, и только и слышно: спасибо, спасибо. Так что Сашка замечательно наелся вкусной черешни.

   О! Теперь, совсем дорога не в тягость. Многие ещё смакуют черешню. Все восторгаются: такую – ни разу на базаре не покупали. Чудо – а не черешня. Ещё не улеглись восторги от черешни, как Лёшка опять тормозит.
  - Лёшь, а теперь чего?

  - Так, Эдик, Славка и Серёга. Вот вам авоська. Это – для меня! А вот ещё две – это вам даю в аренду. Видите, на холмике, меж камней кибитку побелённую. Это – местная пекарня. Хлеб! Вы такого сроду не ели. Быстро дуйте туда и принесите нам высокогорного хлеба.

  - Да, ну тебя, Лёшка! Все сыты. Домой хотим. Давай быстрее домой.
  - Ну, как хотите. Я пойду пару буханок себе куплю. Ждите.
   Лёшка – главнокомандующий, придётся ждать. Идёт назад. Несёт три буханки хлеба. Огромные такие буханки, как шесть кирпичей. Аромат свежего хлеба защекотал в горле.

  Лёшка налил себе водички, достал соль, разломил хлеб, присолил и стал есть. Как только он разломил хлеб, так Галя не выдержала.
  - Лёша, дай кусочек корочки. Пожалуйста.

Лёшка деловито отломил кусок, дал Гале. Галя хрумкнула корочкой. Всё, нервы у остальных не выдержали. Стали от Галкиного куска отламывать. Тишина! Только слышно причмокивание.
  - Что? Может ещё кусочек дать?

  - Дай, дай, -  заговорили сразу несколько голосов.
  - Может, купите на свои деньги, а не будете есть чужой хлеб?- весело начал иронизировать Лёшка, отламывая ещё кусок.
   - А ты подождёшь? – виновато спросил Эдик.

   - Да, куда ж мне от вас деться? Идите, уж. Не торопитесь, они как раз вот-вот должны очередную партию из печи вынимать. Но вы возьмите и тот, что чудок поостыл. Там две буханки у них остались.

   Лёшка выложил свой хлеб и отдал ещё и эту авоську, потому что всем захотелось привезти такого хлеба домой. Так что заказывали по две и три буханки. Мужчины запротестовали: « Нам столько не донести!»
«Мы поможем»,- заявили женщины и стали искать, во что бы положить буханки.

  - Нет, нет, - запротестовал Лёшка. - Женщинам туда ходить запрещается. Сидите и ждите.
  Ну, после таких слов, женщин уже не удержать.
  - Это, почему же нам нельзя?
  - Потому, что у них своеобразная технология приготовления теста. Женщины этого не должны видеть.

   Но, раззадоренных женщин не остановить. Взяли по полотенцу и полезли к пекарне. Ребята стояли у распахнутого окна и мирно беседовали с местными пекарями. То и дело раздавался дружный смех.

   Галка, Тома и скромница Машенька стали пытаться добраться до другого окна. Оно было сравнительно высоко над землёй. Цоколь высокий. Кругом одни камни. Решили карабкаться с левого края, где большой камень. Это давало возможность, встав на него, переступить на цоколь. Ребят о помощи не просили.

   Окно типа раздаточного было отделено от этого второго окна выступом – контрфорсом.   Это необходимо для обеспечения устойчивости здания при землетрясениях и селевых потоках. Сначала, поддерживаемая подружками,  полезла Тома, как самая высокая.
 
  Залезла на цоколь, подвинулась к середине, дала руку Гале, та таким же манером вскарабкалась и дала руку Машеньке. С другой стороны её поддерживала Томка. Ну, всё. Ухватились за решётку, которая очень кстати была на этом окне. Стёкол не было, и как только лица девушек достигли низа окна, на них пахнуло нестерпимым жаром. Они отшатнулись от окна, и чуть было не слетели с цоколя. Потом всё-таки  стали всматриваться вовнутрь помещения.

   После солнца, внутри помещения ничего не было видно. Через минуту глаза немного адаптировались и девчонки, начали различать спины, прикрытые чем-то относительно белым. По влажному, засыпанному мукой  полу, топтались вокруг огромного чана молодые крепко сложённые парни – таджики, усердно вымешивая руками тесто.

   Двое, стоявшие спинами, опускали поочерёдно руки в тесто и одновременно вытаскивали их, чтоб снова вдавливать и вдавливать тесто в дно чана. Двигались они очень синхронно, и в том же темпе двигались мускулистые смуглые ягодицы. Левые - вверх, правые - вниз, вверх-вниз, как хорошо отлаженный механизм. Возле позвоночника играли мышцы.

   Те, что работали с другой стороны чана, были поглощены своим делом, усердно втаптывая в тесто то одну, то другую руку. Лица были опущены. Пот градом струился по их весьма симпатичным лицам, стекал со лба к носу и с носа капал в тесто.

   Девчонки смотрели как завороженные, ещё не совсем понимая, что перед ними совершенно голые парни. Распашонки прикрывают практически только плечи и торс чуть ниже лопаток. И вдруг Машенька первой осознала весь то ли комизм, то ли  трагизм этой ситуации. Смотреть на голых мужчин? Ай-яй-яй! Как не стыдно! А, чтобы не смотреть, надо слезть.

 А как? Машенька – трусишка – первый раз в походе. Камень круглый, гладкий – страшно: можно соскользнуть.
   - Ой! Ой-ё-ёй! - Тихо пропищала она.

  Но, оказалось, что не так уж и тихо. Ребята, стоящие к окну лицом, вскинули глаза и увидели три пары женских глаз, нагло уставившихся, на них.
- Э! Девона! (Дьявол) - воскликнул один из них и что-то сказал, тем, что стояли спинами к окну.
 
   Те вытащили руки, заляпанные по локоть тестом из чана, и, повернувшись к нашим девушкам фасадом, представили на обозрение свои великолепные молодые прелести. Увидев нахальные женские глаза, они заметались, не соображая, чем бы им прикрыть свою срамоту. Руками невозможно: с них начинает сползать тесто.

  - Вай- вай-вай! Дженчин! Давай, ходи! Ходи! Бистро, бистро! Давай, давай, - кричали они.
  А женщины не могут даже жестом показать, что им не слезть: держатся за прут решётки.

  Томка, держась одной рукой, что-то пыталась показать. Один понял и сообразил, как частично прикрыться. Он плюхнулся на зад и на ягодицах попрыгал ко второму окну. Другие последовали его примеру. Было ужасно смешно смотреть на этих голых ребят, прыгающих как кузнечики на своих попах.

  - Эй! Муж! Бери свой жена!
  Тут до Машеньки дошло, что рядом её муж – Эдик.
  - Эдик! Эдик, - закричала она, что есть мочи. – Помоги!

   Эдик, стоявший у прилавка с ребятами, не сразу понял, в чём дело. И тут они, что-то сообразив, одновременно все выскочили из-за контрфорса с горячим хлебом в раздутых авоськах, подскочили к девчонкам, которые стояли на цоколе так высоко, что их ноги были как раз на уровне Эдиковых плеч.

   Стали искать, куда бы положить авоськи. Ни одного более или менее плоского камня. Однако, как-то удалось их пристроить. После чего, благодаря крепким Эдикоым плечам, были поставлены на землю и женщины.

   - Как  это вас занесло сюда? Зачем вы туда полезли?
   - Эй! Рафикон! (Товарищи) Дэнга давай! Дэнга! Дэнга!
   - Хозер! ( Сейчас ), - хором ответили мужчины.

   Рассчитываясь за хлеб, извиняясь, они постарались объяснить, что женщинам интересно было посмотреть, как пекут такой вкусный (это – тонкий подхалимаж) хлеб, залезли на стену (девор), а поён (вниз) побоялись. Тут Эдик затряс ногами, изображая мандраж.
 
  Ребята загоготали, что-то сказали остальным и гогот, какого не слышали здешние горы, потряс округу. К нему подсоединился и хохот наших друзей. У Томки смех звонкий и широко разлетающийся, очень заразительный. Поэтому долго не могли угомониться ни с той, ни с этой стороны.

  Ну, наконец, тронулись к машине, бурно обсуждая такое занимательное происшествие.
  - А как они запрыгали на ягодицах! Как тараканчики! Ха-ха-ха! – хохочет Томка, и все снова поддерживают её.

  Вот и машина.
  - Лёша, ты чего нас не предупредил? – начала было наседать на Лёшу Томка.
  - А что? Видели что-то интересное? Понравилось? Хороши ребятки?!
  Остававшиеся в машине, сначала ничего не могли понять. Но, потом всё стало проясняться.

 Лёшка продолжал:
  - Думаете, почему этот хлеб неповторимо вкусный? Вода чистая, ледниковая? Нет, мои дорогие. Главное – замес. Вот вы в этот раз видели, как они голые вымешивают тесто Сегодня они месили руками: наверно не такая большая порция была. А вчера, когда я за вами ехал, они месили ногами. Сегодня пот стекал к носу и с носа - в тесто. А вчера пот тёк по груди, по животу, собирался внизу живота и с их сталактитиков капал в тесто, придавая особый вкус и особый аромат.

  - Да, ну тебя, Лёшенька! Весь аппетит испортил. Ну что теперь с этим хлебом делать? Фу, гадость какая!
  - Да, а не ты ли уплетала мой хлеб? Он испечён утром, а замешивался то - вчера.

  И снова все захохотали, да так, что бедный грузовик затрясся, и чуть было не поехал самостоятельно вниз. Ну, всё. Повеселились и будя, как говаривал Лёша, который уже вовсю гнал свой грузовичок домой. Все скучились у кабины.

   Несмотря на ветерок, в кузове грузовичка стоял неимоверно восхитительный запах горячего хлеба. И потихоньку каждый отщипывал с уголка хлеб: кусочек за кусочком.

 Когда подъехали к институту, при разгрузке Лёша язвительно спросил:
  - Ну, что? Вкусный высокогорный хлеб?
  - Да! Закричали, смеясь, все хором.
  - Можно было бы и не спрашивать, глядя на обглоданные углы ваших буханок, - рассмеялся Лёшка.

   Прощаясь, ребята не удержались от вопроса: «как, каким образом он узнал об этой народной жемчужине? Ведь мы по этой трассе – Анзобская дорога – ездили несчётное количество раз».
  - Профессиональная тайна, - гордо изрёк Лёшка.

  До развала Советского Союза он ещё не раз удивлял нас неожиданными открытиями. Слава ему! А после развала Союза, развалились и наши незабываемые поездки.