Горсть земли

У многих народов есть старый обычай, о котором мы часто читаем в книгах и который еще и сейчас некоторые блюдут: покидая свой край, брать с собой горсть земли и носить ее в ладанке на груди – или хранить где-нибудь в укромном месте, в дорожном сундучке, в изголовье постели, в особой шкатулке. Говорят, будто эта земля дает человеку силы и помогает не забывать родные края.

Обычай этот всегда казался мне странным, а земля в таких ладанках – мертвой. Какую силу может она дать, если сама давно ничего не родит, тихо преет в зашитой материи и рассыпается в пыль? Все умирает в бездействии и бесполезности – и человек, и земля. Прекрасно и живо лишь то, что находится на своем месте – и выполняет свое предназначение.

У меня тоже есть горсть африканской земли – но я не ношу ее в потной вытертой ладанке и не запираю в шкатулке. Земля моего края, как и сама природа, не терпит пустого сентиментализма.

Каждый день она помогает мне встретить утро.

…Маленький глиняный чайник с коротким округлым носиком, вылепленный на гончарном круге сельским мастером из окрестностей крошечного городка Приют Пилигрима, что в горной провинции Мпумаланга. Глина ничем не окрашена и не облита глазурью – только обожжена; она сохранила тот рыжевато-красный цвет камней и почвы, что с детства знаком и привычен каждому жителю Южной Африки. Бока чайника на ощупь чуть шершавы, кое-где в них видны мелкие камушки и песчинки, будто это и впрямь каменистая почва вельда. Из почвы этой поднимаются деревья, по ней ходят и занимаются своими делами люди, которых мастер изобразил скупыми черными и белыми мазками.

Вот женщины толкут просо в огромной ступе; несут на головах вязанки хвороста, мотыжат поле и нянчатся с детьми; вот старик, опираясь на палку, с достоинством своего возраста идет по деревенской улице – его единственного мастер изобразил белой краской, потому что сквозь облик его уже начинает просвечивать мудрость и тайна мира иного; на другой стороне – мужчины возвращаются с охоты, пробираются сквозь кустарник, устало и гордо неся добычу – тушу большой антилопы. А выше, на крышке чайника, уже вечер; люди пляшут в темноте у большого деревенского костра.

Сценки, которые еще совсем недавно можно было увидеть во многих деревнях Мпумаланги – кое-где они встречаются и сейчас. Может быть, мастер изобразил здесь пору своего детства.

И не потому ли фигурки эти совсем просты, составлены из черточек и кружков, как обычно рисуют дети – и одновременно дышат жизнью и правдой, которые может дать только любовь?

Каждое свое утро в далеком северном городе я начинаю с того, что завариваю чай в маленьком глиняном чайнике, привезенном с гор Мпумаланги.

Не черный чай, нет – для этого чайника он слишком искусственен. В черном чае есть бодрость, решительность – но и бесцеремонность завоевателя. Заваривать его нужно в стекле и фарфоре. А в чайник из рыжей земли моего края я насыпаю красновато-рыжие иглы кустарника ройбос и золотисто-зеленые ломкие стебли лимонной травы. Кладу я туда и зеленый чай, и темные шарики сушеного кипрея, и листья малины и земляники – все это тоже земля, пусть и другая, северная. Все это тоже – настоящее.

Наливаю горячую воду – шершавые бока чайника теплеют, будто согретые далеким южным солнцем, красноватая почва оживает. Я обнимаю ладонью округлый бок – и словно вижу горы Мпумаланги, поросшие акациями, колючим кустарником и алоэ, вижу зеленые плети лиан и серебряные – водопадов, чувствую запах сухой травы на вершинах, слышу шорох ящериц в рыжих камнях и клекот орла в утреннем тумане над пропастью…

Моя земля – всегда со мной.