Творцы, Глава 10

               

    Убенс прошёл первым и включил свет. Остальные за ним друг за другом. И начали тут же вздыхать и сопеть, снимая обувь. Все знакомые знали, что полы у хозяина были всегда чистые. Во всяком случае в обуви у него находиться считалось неприлично. "Надо уметь хорошо петь, а не просто так ходить!" - как говорил один из наставников хорового пения местной филармонии. И он, почему-то, это сказал не певцам хора, а очереди, которая стояла к кассе за билетами на концерт. Те  потупились: чего не умеем, того не умеем, и промолчали. Он всех сердито окинул взглядом и ушёл. Так сказанное им и осталось загадкой, то ли в хоре кто-то слабину дал, то ли в самом деле — ходи и пой. В городе подумали о хорошем. То есть  всякий человек должен быть постоянно при каком-нибудь деле. А потому сейчас, каждый принимал расслабленную вольную позу, и неважно, руки свободно болтаются вдоль тела или сложены на груди, и с видом знатока шёл рассматривать картины.  Сначала разглядывание проходило молча и тихо. Но затем слышалось: "Ага! О! Эта конечно да … Красивые цветы!" И тогда хозяин всех приглашал к столу. Попить чаю и поговорить о творчестве. Иногда появлялось что-нибудь покрепче.
   Убенс и гости расселись под кроватью за стол покрытый скатертью с узорами и начали рассуждать о свободе, выражении, желании, возможности, деспотизме и красоте. Сидят боги на небе, попы порохом подпалины. Всё наши детки, детки наши. А что сделаешь — природа. Звери жрут друг друга. А это кто? Люди. Люди? Они так поняли своё предначертание своей разумности в освоении огромного мира. Нет, оно вроде как-то и идёт своим чередом, но стреляют порой так, что получается — огромная масса людей не нужна человечеству. Погибли только дураки. Кто знает? И самих причин, чтоб погибли эти дураки, как оказывается - довольно много. Возьмите какую-нибудь развитую передовую страну, что делает прекрасные качественные вещи. Она хочет их продавать. Везде. А тут появляется рядом ещё одна развитая передовая страна с прекрасными качественными вещами. И тоже желает их продавать. Чтоб их умные трудолюбивые люди замечательно жили. Что тут плохого: хорошо работают — хорошо живут. Они качественные вещи старательно делают, но те уже не нужны. От них отказываются. С обоих сторон свою роль играют деньги. И как теперь в развитой, свободной стране, работая, стать богатым? Вроде бы люди разных стран начинают договариваться: кому, сколько и чего продать. Но не всегда получается. К этой причине, ещё много разных причин лепится. Всё, дураки убиты. Ходите собирайте, хороните. Так что, все дураки?! Ну почему. Кто знает, может и умные все. А некоторые ещё своей головой и руками не дошли до предначертания своей разумности в освоении огромного мира. Они ещё об этом не знают. Заняты чем-то другим: хотя бы как-то прожить, как та собака или кот. Не тужись душа трупа, может вы что-то и сделали для освоения и развития. Кто и чему тебя учит в твою единственную жизнь?
    Но мы же художники. Мы не автомобили собираем, не телефоны делаем. У нас основа, первобытная профессия. Всё рухнет, а я приду рисовать твою голову. Когда в экономике государства назревает крах, то первым исчезает, валится производство высоких технологий. И оставшиеся ни с чем люди начинают разбредаться по первобытным профессиям. Вот она — торговля, мен. Прохиндеи рядом. Нужно ещё самку добыть и занять лучшее место возле костра с большим жаренным куском мяса в руке. И  от туда уже можно цивилизованно рассуждать о культуре и высоком искусстве. Правда в речах людей культуры и искусства теперь устойчиво ужились такие слова, как: пахан, фармазон, шестёрка, воровские понятия. Но главное, что сейчас появились деньги. И вот на такие деньги страна начинает поднимать спорт, искусство, образование, культуру. И они, порой тайные, волеизъявители и часто руководители свободной, теневой экономики всегда об этом знают, и в случае чего, могут напомнить. На чьи деньги подросли вы, умные основатели и исследователи. Большинство культурных развитых стран такого даже не замечают. Для их обустроенной жизни, всё естественно и нормально.
      Мы о чём разговариваем? Мы же художники! А у нас политика на языке. Творчество должно быть свободным. Мы люди искусства: должны заниматься своим делом. А политики занимаются политикой. Но часто оборачивается так, что политика и жизнь для многих, в том числе и для нас, оказываются тождественны. И бывает такое, когда мы, знаменитые художники, начинаем рассуждать со страниц журнала или с телеэкрана, о жизни. А вот что мы говорим … Всякое. Часто, почти, как и те презираемые политики. Просто время презрения придёт не завтра, а через двадцать-тридцать лет.
     За окнами стояла ночь. А мы сидели и пили чай. Но как всегда бывает, чего-то да не хватило. И меня стали посылать во мрак купить что-нибудь существенного: пирога вкусного, фрукты. Дмитрий за всё платил и пошёл вместе со мной. Я отказываться не стал, быстро собрался и с сумкой Убенса мы ушли. Ночные магазины изнутри выглядят по-особому. Сразу же из тихой темноты, где слышатся звуки только собственной обуви, попадаем в новый залитый светом мир. Где блестит, сверкает стекло и огромное количество разноцветной бумажной и пластиковой упаковки. И кажется всё нарядно, да празднично. И сейчас, здесь только мы одни да продавец. Больше никого. Да беззвучная всё та же тишина. Где звуки наших  голосов слышатся  более чётко и понятно, как-то значительнее, чем днём. От нас единственных в помещении. В пустой улице.
     Я положил в сумку продукты, а Дмитрий Веников расплатился: "Сегодня я плачу за этих необузданных гениев". Как-то в городе начались волнения по поводу установки памятников самим себе, в основном при жизни. И ко всем более-менее значительным скульпторам города стояли длинные очереди. Рассуждали они просто: я нормальный хороший человек со своим достойным трудом, и почему бы мне при жизни не иметь себе интересный, красивый памятник. На самом деле, такое не запрещается, пожалуйста. Но скульпторы бы до конца жизни не успели всем слепить да высечь их головы и торсы. И стоили они довольно дорого. Поэтому на совете в мэрии решили в Центральном парке установить огромную многокольцевую, увеличивающуюся по диаметру скульптуру, на которой и будут поставлены памятники всех желающих славных и уже знаменитых людей города. С почтительными надписями. Такая конструкция обошлась дешевле, но выглядела величественнее и монументальнее. Но самое главное, она не была закончена. Продолжать расширять её диаметр новыми кольцами, ещё можно будет довольно долго. И возле памятников разные люди уже начали назначать друг другу встречи, свидания.. Возле фрезеровщика, отца шестерых детей, Александра Петровича Курочкина, часто назначали себе свидания влюблённые. А рядом с егерем Игорем Семёновичем Поливайковым встречались охотники, грибники, и резчики по дереву. Не оставляли без внимания и Аркадия Дмитриевича Криватова, большого любителя и специалиста алкогольного пития. Здесь собирались поклонники винной и ликёро-водочной продукции, чтоб организовать себе интересную нескучную встречу, возможно с интеллектуальными дебатами. Которые впоследствии сказывались на стиле управления в мэрии. Каждый день между кольцами бродили люди, застывая и вглядываясь в заинтересовавшую скульптуру. Приводили экскурсии из других городов и зарубежья. В общем, кольца собирались наращивать.
     Я взял сумку и пошёл, а рядом пристроился Веников, рассуждая о ночных трапезах, и сбережении себя в духовной чистоте. Тогда придёт, сохранится целостность любви к ближним и природе. С задумчивым и серьёзным лицом, шёл немного поотстав от меня, но очень близко, чуть ли не задевая моей ноги. Время перевалило далеко за полночь и безлюдность улиц, пустое пространство давало свободу и гордость за себя. Все спят, а мы заняты круглые сутки. И вот сейчас тихо, люди отдыхают, а мы идём. Там-там-там-там — приглушённо, осторожно постукивают наши шаги по тротуарным плиткам, иногда шоркают.
     Убенс с Ледой нас ждали не одни. Оказывается ночью заняты делом были не только мы, а ещё и архитектор Саша Пришвин, да скульптор Валерий Мошков. Как раз один из тех специалистов, который памятники на кольца и устанавливал. Но сейчас речь об этом не шла. Они с Ледой просто болтали всякую чепуху да хихикали, тайно, как студенты на лекции, прикрывая рты руками. Конечно, хохотать ночью, хохотать в комнате в такое время суток — некрасиво.
     Архитектор и скульптор пришли с бутылкой вина. Мы сегодня на спиртное не рассчитывали, но коли есть, то есть. И все уселись за стол рассуждать дальше, но теперь в основном о жилищах и памятниках. Так как люди здесь собрались творческие, культурные, то орать, чтоб ему сейчас непременно сделали его скульптуру и поставили памятник на кольце, никто не стал. Каждый притихнув, затаённо ждал, как бы кто-нибудь это сказал за него. Саша Пришвин сидел несколько сердитым, сжимая в мученичестве губы. Как он выразился: "День был лучший, а толку никакого!" Леда, молодая женщина, у которой формы тела виделись пропорциональными и достаточными, перед глазами Пришвина стала тонкой и хрупкой. Хотя тот больше ничего не говорил, она удивлённо произнесла:
     - Что ты на меня так смотришь? А я здесь причём? Я ничего не знаю… Может у тебя вообще проблемы не с женщиной, а так, какие-нибудь неприятности.
       - Да... -  почти не разжимая губ, вздохнул он.
       -  Я всё знаю. Тут и женщина и не женщина. Просто у него такой лучший день. Это он так планировал. Понимаете? А как получилось, - вот сидит перед вами результат. - Пояснил скульптор Мошков. - Хочешь я тебе скульптуру, памятник сделаю на кольце?!
       - А… то…. гхм… что? Я ещё не старый, - начал оправдываться архитектор.
       - Причём здесь старый! Все ставят. Независимо от возраста и пола, - продолжал настаивать Мошков.
       -  Ну хорошо. Только много денег я тебе не дам, - наконец он немного расслабил напряжённое лицо. - Когда лучший день проходит не так уж хорошо, а в конце ставят памятник... Так ты что, будешь, как страдальцу мне монумент возводить?
        - Мы же не сегодня ночью будем тебе ставить. По ночам только могилы раскапывают, чтоб у мертвеца драгоценности с пальцев украсть. Как в жизни поставим. Какой ты есть. В течение месяца, двух, - успокоил архитектора скульптор.
          Вино вскорости и закончилось. Мы ещё поели какой-то необыкновенно дорогой колбасы, которую нам на тарелочке принёс Убенс. А потом Пришвин и Мошков пошли глядеть на картины хозяина. Они тихо ходили по студии и кивали. Одна картина их особенно впечатлила. "Утро на озере". Вода — серебро, как живое, плещущеюся: сверкает, переливается. Берег, на котором лодка — отсвечивают утренней тонкой блестяще-белой дымкой. Прозрачный прохладный воздух, что льётся, зависает, светится тонким невесомым серебром и с краю озера стелется белым туманом с холодными искорками.
         А тем временем Леда вскипятила воды в чайнике, чтоб продолжить чаепитие. Веников после вина от чая было хотел отказаться, но подумал и согласился кружечку выпить. Всё шло хорошо, но вода из крана несколько пованивала и имела неприятный вкус. Может быть поэтому гости по нескольку чашек для себя и не расчитывали. А если ещё и учесть, что и из канализационных отверстий шёл едкий неприятный запах, то атмосфера спокойствия и свободы тоже нарушалась. Для горожан такое было не новостью. Неприятный вкус и нехороший запах то пропадал, то снова появлялся. А в последнее время он больше появлялся, чем пропадал. Люди в основном молчали и тихо принимали всё как есть. И когда руководители города поняли, что не могут контролировать экологическую ситуацию в городе, то они начали публично фотографироваться портретами со своими жёнами и утверждать, что любовь сильна.
        Так вот, все сидели и пили чай с пирогами. Пришвин намекнул, что может пора обустроить памятники для всех и он свою очередь может уступить женщине. Леда отказалась, но согласилась постоять в порядке живой очереди. Памятники — это память. А память близка к просмотру прошлого, к его пролистыванию, переживанию, восторгу, обдумыванию,  к философии. И сейчас все притихли над своими чашками, пробуя вкус да нюхая воздух.