С 1 апреля, дорогие подружки!

С начальной школы мы дружили вчетвером, а в конце девятого класса родители одной нашей подружки получили новую квартиру и увезли Ленку на другой конец города. Мы с девчонками остались втроем, да так «на троих» и прообщались до окончания школы.

Обычно дружат по двое, но наше трио прекрасно уживалось вместе, мы не ревновали друг друга, не спорили, кто с кем сядет, и не обижались, если двое шли в кино или в театр, а кто-то третий оставался дома.

Так получилось, что связующим звеном в нашей цепочке чаще всего становилась я. Мои подружки отличались характерами и предпочтениями, и если в детстве они вместе азартно играли в прятки или прыгали через скакалочку, то в десятом классе не всегда могли сообща выбрать одинаково интересное для себя занятие.

Первая, Юлька, была ярко выраженным сангвиником – подвижная, активная, мгновенно реагирующая на все события. Она выросла в семье ученых физиков-математиков. Богатству словарного запаса, подвешенности языка, и неукротимости фантазии шестнадцатилетней девчонки мог позавидовать любой взрослый. Юлька уверенно рассуждала о космосе, параллельных мирах и континуальном восприятии всего материального. Там, где ей не хватало знаний, она начинала вдохновенно сочинять, причем, где кончалась правда и начиналась выдумка, обычно никто не улавливал.

Мы с ней зачитывались фантастикой, особенно Стругацкими, взахлеб обсуждали «Пикник на обочине» и несколько раз пересматривали «Сталкера». Когда в девятом классе у нас начались занятия в УПК (Учебно-Производственный Комбинат), именно Юлька потащила меня записываться на «Оператора АРМ» (Автоматизированное Рабочее Место). Мы, как и все остальные учащиеся, ничего не понимали в Фортране и АЛГОЛе (языки программирования), но при случае (особенно при знакомствах с мальчиками) растопыривали пальцы «веером» и небрежно заявляли, что умеем работать на ЭВМ.

Нас с ней всегда привлекало все новое, всем, что мы узнавали или прочитывали, сразу же спешили поделиться друг с другом. С Юлькой мы часами болтали по телефону на самые разные темы, если шли гулять, то подолгу не могли наболтаться и расстаться, раз десять ходили от подъезда к подъезду, провожая друг друга.

Отправляясь кататься на лыжах, мы сходили с нормальной лыжни, забирались в непролазные дебри и обязательно находили сумасшедшие по высоте горки, съезд с которых, как правило, заканчивался незамерзшим ручьем. С лыжной прогулки мы возвращались обычно затемно, и были похожи на два ледяных кома. Иногда в руках несли сломанные лыжи, согнутые палки или вырванные с корнем крепления.
 
Однажды мы обнаружили огромный девственно-нетронутый сугроб и решили прыгнуть в него с нависшей над ним коряги. Я спрыгнула, а Юлька каким-то образом умудрилась зацепиться одеждой. Пока она пару секунд болталась в воздухе и размахивала руками и ногами, я каталась по снегу и визжала от смеха. В другой раз мы полезли сквозь прутья решетки, и я застряла. Теперь уже хохотала Юлька. Короче, нам с ней, что называется, было прикольно и весело.

Иногда, конечно, подругу слишком «уносило» во время очередного увлечения, тогда мне приходилось ее притормаживать, или, наоборот, придавать ускорения, чтобы она вовремя сдала какое-нибудь сочинение или самостоятельную.

Вторая моя подружка, Оксанка, была Юлькиной противоположностью – всегда неспешна, невозмутима и спокойно настроена. Оксанка воспитывалась в «выездной» семье, но ни «Березки», ни «чеки» не испортили правильную девчонку. Она прилежно училась в обыкновенной и музыкальной школах, а еще помогла работающим родителям по хозяйству. Причем она не просто практически одна воспитывала младшего брата, но и вкалывала летом у бабушки на даче – полола, рыхлила и перекапывала.

Во время Юлькиных восторженных рассказов о том, как космические корабли бороздят просторы Большого театра, Оксанка предпочитала молчать. С ней мы обсуждали другие темы, более приземленные: уроки, подготовительные курсы, помощь маме, выкройку юбки, рецепт пирога. А еще мальчиков, т.к. противоположный пол ярую феминистку Юльку не интересовал… (якобы).

С Оксанкой мы не болтали часами, в кино или в театр ехали, уткнувшись в книжки. Вечером возвращались, говорили друг другу «пока», чмокались в щечки и расходились по домам.

Представить Оксанку, прыгающую в сугроб с двухметровой высоты или ковыляющую в обледеневших зимних ботинках, было невозможно. Всегда аккуратная, подтянутая, она ездила только по лыжне и ходила только по тротуару. Мы с ней хорошо учились, сообща убирали квартиры и делали с ее младшим братом уроки.
В общем, если с Юлькой было прикольно и драйвово, то с не по-детски мудрой Оксанкой – надежно и спокойно.

Чтобы у читателя не сложилось впечатление, что девочки общались исключительно со мной, а без меня никак, скажу, что мы постоянно были втроем: вместе ходили в кино, на дискотеки, друг к другу в гости, вместе сплетничали и хохотали, а еще  катались на лыжах и велосипедах. Именно втроем нам было интереснее всего. К тому же так было проще расшевелить медлительную Оксанку или, наоборот, удержать от приключений импульсивную Юльку.

Вот такая предыстория, а теперь и сама история про первоапрельскую шутку.

Юлька была неиссякаемым источником идей на тему «розыгрыши». Подшучивать надо мной ей было неинтересно. Во-первых, я и сама отличалась острым языком и буйной фантазией, и могла достойно ей ответить. А во-вторых, с какого-то момента я на Юлькины шутки просто перестала реагировать. Поэтому объектом ее внимания чаще становилась доверчивая Оксанка. Так случилось и в тот далекий первоапрельский день.

Первого апреля у нас началась последняя учебная четверть. Последняя – и потому что четвертая, и потому что мы уже учились в десятом классе. В школьном коридоре было многолюдно и шумно, но, к удивлению, своих подружек я не увидела. Буквально за минуту до звонка обе появились. Оксанка шла мрачно-насупленная и раздраженно отмахивалась от семенящей сбоку Юльки. По виноватому виду и заискивающе-робкому хихиканью второй я поняла, что случилось что-то серьезное, и, конечно же, не ошиблась.

Не пошутить 1 апреля Юлька не могла и как только увидела Оксанку, сразу же отправила ее в учительскую, соврав, что Оксанке звонит мама. Это был запрещенный прием. Оксанка знала про коварство подружки, но, тем не менее «повелась» на звонок из дома и направилась в учительскую.

Вошла она туда как раз во время совещания перед началом последней четверти. Учителя младших и старших классов, завучи, директор – на девчонку уставилось тридцать пар глаз, а она робко переминалась с ноги на ногу и что-то мямлила про маму.

Оксанке, конечно, сделали кучу замечаний и выставили из учительской. Хихикающая Юлька уже ждала ее в коридоре. Как Оксанка ее не убила, не знаю, она была очень злая, а разозлить ее до такой степени было сложно. Юлька уже и сама поняла, что «переборщила», поэтому всячески старалась Оксанку умаслить. Та же была непреклонна. Я, возмущенная Юлькиным нечестным поступком, приняла сторону Оксанки.

В течение всего дня с Юлькой мы не разговаривали, а после уроков в раздевалке специально в ее присутствии договорились с Оксанкой, что она не только придет ко мне вечером в гости, но еще и останется ночевать. На тот момент мои родители находились в командировке, у нас жила бабушка, а если точнее, то моя восьмидесятичетырехлетняя прабабушка. Она никогда не возражала против наших девчачьих посиделок, мудро рассуждая так - «пусть лучше хохочут дома, чем в холодной подворотне неизвестно с кем», и разрешала абсолютно все.

Перспектива отведать бабушкиных волшебных пирогов, вдоволь поржать, похулиганить по телефону, а еще и лечь спать далеко за полночь, даже не помаячив толком перед Юлькиным носом, сразу же улетучилась. Этого Юлька пережить не смогла и решила нам отомстить.

Почти в десять вечера, когда мы с Оксанкой, обе в ночных рубашках, при свечах раскладывали карты, гадая на судьбу, и делились любовными секретами, в нашей квартире раздался телефонный звонок. Звонила Юлька.

– Дай трубку Ксюхе, – каким-то встревоженным голосом сбивчиво произнесла она.

– Юль, снова твои шутки? – строго спросила я.

– Натыч, честное слово, это не шутки, дай Ксюху.

И вот тут я, прекрасно знающая Юлькины пристрастия ко всяким каверзам, почему-то «повелась» и передала трубку Оксанке.

Чем дольше она слушала Юльку, тем больше вытягивалось ее лицо. Наконец Оксанка произнесла «какая же ты дура» и положила трубку.

– Нат, знаешь, что натворила эта дурында? – спросила она меня и тут же продолжила, – она позвонила твоему Вовке и что-то там про тебя наплела. Якобы от кого-то ты узнала, что он встречается с другой девочкой. Короче, она ему сказала, что ты бьешься в истерике, тебе очень плохо, и ему обязательно надо приехать. Потом она перезвонила ему, чтобы признаться в том, что это розыгрыш, но было поздно, родители сказали, что он уже выехал. Скоро будет здесь.

В тот момент мне надо было только вспомнить, от кого исходила информация, и мозги «включились» бы сами. Но вопрос касался святого – первой любви! Юлька (хоть и зараза, но хороший стратег!) все рассчитала правильно. Если бы она стала рассказывать все это мне, я бы раскусила ее в момент, но простушка Оксанка «повелась» не только сама, но и своим растерянным видом внесла сумятицу в мои ряды. Поэтому мне, как и доверчивой Оксанке, осталось только испуганно выдохнуть – Ах!

С минуту мы молчали, а потом загалдели в один голос. Оксанка крыла Юльку последними словами, а я пыталась проанализировать ситуацию.

– Узнав, что со мной что-то случилось, Вовка не мог остаться безучастным и рванул ко мне. Родители у него строгие. Наверняка, они потребовали у семнадцатилетнего сына рассказать, куда это он собрался на ночь глядя. Допустим, он им ничего не рассказал. А если рассказал? Меня они знают прекрасно. Значит, они вот-вот позвонят сюда и спросят, что случилось. Узнав, что все в порядке, они захотят пообщаться с моими родителями. Родителей нет. Что это значит? Это значит, что я осталась дома одна, и меня потянуло на приключения. Сама я позвонить своему парню постеснялась, вызвала его к себе при помощи подружек. Спрашивается, для чего? – уставилась я на Оксанку.

– Для того, чтобы провести вместе ночь, – мрачно резюмировала она.

– Какой ужас! – простонала я (активистка, отличница, комсорг класса), – его родители подумают обо мне черт знает что. Да и он сам сейчас приедет, увидит, что я жива и здорова, и решит, что я ненормальная.

Картина вырисовывалась мерзкая.

– Что будем делать?

– Расскажем всю правду! – убедительно заявила Оксанка, – прямо при Вовке позвоним этой дурынде и потребуем, чтобы она во всем призналась, а еще извинилась. А если сюда позвонят его родители, скажем, чтобы они позвонили родителям Юльки. Пусть ей хорошенько достанется за ее дурацкие шутки.

Мы возбужденно обсуждали ситуацию, время шло.

– Когда она звонила? – бросила я взгляд на часы.

– Почти в десять, – пробормотала Оксанка, тоже глядя на циферблат, – уже половина одиннадцатого. Сколько ему ехать?

– Где-то полчаса, – прикинула я и вздохнула, – сейчас будет.

– Ай, – вскрикнула Оксанка, – мы же в ночнушках.

И мы бросились застилать кровать и переодеваться. А я еще и подкрашивать глаза к приезду любимого.

Без десяти одиннадцать мы, переодетые в джинсы и футболки, сидели на кухне и пили чай. Время шло. Никого не было.

– Вот же закон подлости. Когда надо спать, то не спится, а когда не надо, так и тянет в крова-а-а-ать, – широко зевнула Оксанка.

– И не га-а-а-ва-а-а-а-ари, – зевнула я в ответ.

С легким щелчком минутная стрелка перескочила на цифру «двенадцать», мы переглянулись.

– Одиннадцать ровно, – мрачно резюмировала подружка. – Вовка должен был приехать еще полчаса назад, почему его до сих пор нет?

– Господи, а вдруг с ним по дороге что-нибудь случилось? – испуганно прошептала я. – Вдруг на него напали хулиганы?

– А может он просто понял, что его разыгрывают, и остался дома? – предположила она.

– Но Юлька же сказала, что она перезвонила, а он уже уехал, – возразила я.

– Блин, – ругнулась Оксанка, и мы с ней прилипли носами к оконному стеклу.

На улице было темно и промозгло. Весна еще окончательно не вступила в свои права: сугробы пока не растаяли, только осели и потемнели, сильный ветер бросал в стекло пригоршни ледяных крупинок. В окнах рядом стоящего дома один за другим потихоньку гасили свет.

– Нормальные люди ложатся спать, – вздохнула я.

– Юльку завтра прибью, – со злой решимостью произнесла Оксанка.

– Я тебе помогу, – пробурчала я.

– Девочки, а вы почему еще не спите? – услышали мы испуганный шепот, это в кухню вошла моя прабабушка.

– А-а-а… мы… это… захотели перекусить, – нашлась я и растянула рот в резиновой улыбке.

Оксанка стояла рядом и, так же по-дурацки улыбаясь, размеренно кивала головой, словно китайский болванчик.

Бабушка, как и все бабушки тех лет, пеклась о моем здоровье, а оно, по ее мнению, могло быть крепким только у человека, плотно завтракающего, обедающего и, естественно, ужинающего. Поэтому моя реплика о желании перекусить ее нисколько не насторожила, наоборот, обрадовала.

– Ой, – всплеснула руками она, – птички мои! Да я вас сейчас мигом покормлю. Хотите, борщик разогрею, а хотите, блинчиков пожарю.

Бабушка засуетилась около плиты, загремели кастрюльки и сковородки.

– Не удивительно, что вы проголодались, – приговаривала она, – совсем ничего не едите. Вон, обе тощие какие. Кто вас, таких худых замуж возьмет? Русские мужики любят женщин в теле… чтобы было за что подержаться… и тут, – бабушка выставила полусогнутые в локтях руки с растопыренными пальцами перед собой, словно поддерживая необъятный бюст, – … и тут, – она отвела руки назад, тем самым наглядно продемонстрировав нам в воздухе, какой на самом деле должен быть объем у бедер.

В другой раз мы с Оксанкой уже покатились бы со смеху, но сейчас только тревожно переглянулись. Бодрствующая бабушка – это была катастрофа!

«Сейчас приедет Вовка, и она с пристрастием начнет допрашивать его, кто он такой, и зачем приехал на ночь глядя к ее внучке» – подумала я и бодро произнесла, – спасибо, бАшка, не надо нас кормить, мы уже поели. Иди ложись, и мы тоже спать пойдем, – для наглядности я широко зевнула.

– А-а-ага-а-а-а, – Оксанке даже не надо было притворяться, ее глаза слипались.

Мы вернулись в мою комнату и присели на диван. На часах было уже двадцать минут двенадцатого.

– Ксюх, не спи, – толкнула я прикорнувшую в уголке дивана подругу, – что делать? Вовкины родители не звонят, значит, он не сказал им, куда поехал. Самого Вовки нет, хотя он должен был приехать уже час назад. Это может означать только одно – с ним что-то случилось. А вдруг его обокрали и избили? А вдруг он сейчас валяется где-нибудь, и ему некому помочь, а? А мы даже не знаем, где он. А вдруг его убили? Что я потом скажу его маме?

В тот момент мне, правда, было очень страшно. Сонливость Оксанки как рукой сняло. Еще какое-то время мы обсуждали, стоит ли звонить Вовкиным родителям или лучше сразу в милицию. Когда было почти двенадцать, я не выдержала и потянулась к телефону.

Услышав в трубке Юлькин сонный голос, я не сдержалась и шепотом заорала, – Дура! Что ты наделала? Зачем ты позвонила моему парню и сказала, чтобы он приехал? Уже двенадцать, а его нет! С ним наверняка что-то случилось!

Оксанка вырвала у меня трубку и зашипела в нее, – дурында, позвони в милицию и во всем признайся! И скажи, чтобы его начали искать! А если с ним что-нибудь случилось, будешь сама у его мамы прощения просить.

В трубке раздалось хрюканье и бульканье – это Юлька давилась от смеха.
– Ой, ну какие же вы дурынды, – произнесла она, – снова всему поверили, – и нахалка бросила трубку.

***

Той ночью мы с Оксанкой почти не спали, мы возмущались Юлькиной выходкой и клялись, что больше не будем с ней дружить. Утром чуть не проспали, в школу пришли сонные и злые.

Юлька, было, сунулась к нам, но ответом ей стало наше ледяное молчание. Фыркнув и тряхнув непослушными рыжими кудрями, она отошла от нас и направилась к другим девчонкам. Целый день она делала вид, что ей все равно, но сама косилась в нашу сторону. После уроков не выдержала и подошла, мы с Оксанкой прошли мимо.

Мы не разговаривали с Юлькой почти десять дней. Равнодушная к нашему молчанию в самом начале, потом она таскалась за нами, как тень, и скулила, вымаливая прощение. К концу второй недели мы ее простили. Как потом Юлька призналась, она очень испугалась, что нашей дружбе пришел конец. Действительно, это была единственная серьезная ссора за все время.

Для всех нас та история стала хорошим уроком. Юлька прекратила каверзничать, а мы с Оксанкой стали более бдительными.

На фото наша троица. Как мы с Оксанкой не старались, но так и не смогли убедить подругу надеть светлую блузку и школьный пиджак. Юлька не поддавалась стандартному форматированию. Хорошо, хоть сняла свой любимый бант из мятого гипюра – обычно он висел у нее над ухом. Мы с Оксанкой по обе стороны, я – та, что повыше.

Мои подружки Юля, Оксана и Лена стали прообразами главных героинь романа «Все плохое уже позади». Правда, там я их немного идеализировала. Вот отрывок про моих девчонок. Внешность описана один в один, да и вообще в романе есть много биографического.
http://www.proza.ru/2015/04/09/2265

Это рассказ про Юльку.
http://www.proza.ru/2015/02/20/2273

А это про Оксанкиного младшего брата.
http://www.proza.ru/2015/01/18/107

Бабушки в романе тоже один в один срисованы с моих настоящих бабушки и прабабушки. Эти отрывки из романа про них.
http://www.proza.ru/2015/10/21/2198
http://www.proza.ru/2015/10/30/2153
http://www.proza.ru/2015/10/30/2176