История из старого блокнота

ИСТОРИЯ ИЗ СТАРОГО БЛОКНОТА


Светлой памяти
Сергея Кузенкова
посвящается.




-1-
Собираясь рассказать о странных событиях той осени, я должен для начала сделать небольшое  предисловие. Тому есть несколько причин. Во первых, сам рассказ об этом был написан достаточно давно, в большой мере — конспективно, менять я его не хочу и не могу, и некоторые пояснения  дать просто необходимо. Во-вторых, читатели, которые по молодости своей те времена помнить не могут — должны войти в курс дела. В третьих, в жизни моей с тех пор произошли значительные перемены, и, поскольку точка зрения моя на описанные события и на то время стала другой — я и пишу эту главу.

…Лето 91-го года стало для меня очень важным. Я закончил 2-й курс политеха, который по общему мнению и студентов и преподавателей был самым сложным. На этом курсе среди преподавателей было наибольшее количество «фильтров»1, и поэтому больше половины студентов нашего факультета автоматики и вычислительной техники пошли таки в армию. Впрочем, и это еще один плюс того лета, я уже не учился на ФАВТе2. Нашу группу выделили в отдельный ма-а-аленький такой факультетик, называвшийся НУКИПУ. Неказистая, смешная и корявая аббревиатура, тем не менее расшифровывалась довольно-таки важно: «Научно-учебный комплекс информатики и процессов управления». Преподаватели в нашей группе были самые «остепенённые», на потоке мы практически не занимались, и как убеждал декан Натан Иосифович, которого мы за глаза называли просто Натаном, являлись элитой политеха. Нас уже на первом курсе загрузили «выше крыши» спецурой3, а на втором некоторые из нас могли вполне сносно написать компьютерные программки для нашего ВЦ4. В общем, закончив  2-й курс, я считал себя настоящим асом, освоился окончательно в учебном процессе, и как говаривал мой папа, познал главный студенческий закон, который гласил, что «от сессии до сессии живут студенты весело».  Тем не менее летнюю сессию я сдал легко, и поэтому заслуженные каникулы продолжительностью чуть менее двух месяцев казались мне по-настоящему выстраданной наградой.
Но главной достопримечательностью этого лета была моя практика. Несмотря на то, что учился-то я программированию, практику тем не менее проходил в сталелитейном цехе. Устроил меня туда папа, пообещав, что в отчете по практике «будет написано так, как тебе надо».  Этому я был несказанно рад. За прошедший год компьютеры мне  изрядно поднадоели (кто знает, какими они тогда были - тот меня поймет). Кроме того, работа в три смены в самом большом цехе завода  поднимала мой статус в моих же глазах — мне это казалось настоящей романтикой. А зарплата, которую мне пообещал папа, вообще поднимала мое настроение до заоблачных высот. Впрочем, хоть он и работал в стальцехе замначальника, никто мне лишнего платить не собирался, и мастер смены термообрубного участка куда я был устроен, по фамилии Кочубей, закрывал мне наряды ровно так же, как и другим.
И пусть, как и вся страна, завод переживал не лучшие времена, в моей жизни на тот момент все складывалось просто замечательно, и я всем был доволен. Взять хотя бы мое новое место работы -  стальцех! Этот огромный цех, без преувеличения, являлся сердцем завода. Папа работал там с самого начала, варил первую плавку, о чем свидетельствовала старенькая черно-белая фотография в заводском музее. И я, начиная с 3-го класса, периодически бывал на его рабочем месте. Это, скажу вам, было нечто! Круглосуточно грохочущий, дымящий, пышущий жаром цех, в сердце которого на плавильном участке — мой папа. Электродуговая сталеплавильная печь ДСП - 12 — эти слова я запомнил уже тогда. Она всегда напоминала мне космический корабль, каким я его себе тогда представлял - размером до небес, с раскаленным до гигантских температур нутром, с огромным энергетическим потенциалом - агрегат, ведОмый отважными и сильными людьми. Особую романтику для меня представлял тот факт, что трое людей, работавших на этой печи - сталевар и двое подручных, назывались настоящим мужским словом - ЭКИПАЖ.
С этой печью связано мое самое сильное впечатление об отце. Работая на участке тентов для автоприцепов на нашем же заводе после 8-го класса, я частенько после своей смены заходил в стальцех. Именно тогда я впервые был допущен к пульту управления печью. Шесть рубильников управления электродами печи — по три на автоматический и ручной режимы - будто бы рулили двигателями космического корабля. Нажав на кнопку сирены, я с упоением подавал высокое напряжение на печь, затем тремя рубильниками включал автоматику. И вот, в очередной раз проделав нехитрую, в общем-то процедуру, отхлёбывая крепчайший черный чай из алюминиевой кружки в компании ЭКИПАЖА, внезапно был отодвинут в сторону.
А произошло следующее. В кабину забежал дядя Миша, первый подручный в экипаже, и громко сказал,  улыбаясь - «Сидим?! А вторая фаза в металле!». И все завертелось! Как мне потом объяснил отец, часть толстенного графитового электрода отломилась и упала в расплав, что грозило перенасыщением стали углеродом, а стало быть браком и - увы - элементарной потерей в зарплате.
Дядя Миша, почти лёжа на пульте, взял управление печью на себя. И вот, крыша печи с двумя оставшимися электродами и маленьким огрызком третьего сдвигается в сторону, сверху мостовой кран подает трос с петлей, а на край пышущего адским жаром котла лезет мой отец,  и руками заводит его под графитового  «поросенка» длиной метра в полтора и диаметром сантиметров в сорок... При этом я до сих пор в свои годы с трудом могу представить весь ужас висения над извергающим  первородную огненную злобу расплавленным металлом, который так и хочет тебя сожрать в любую минуту, но... есть эти храбрейшие люди, от которых зависит благосостояние страны...
В общем, стальцех был для меня в то лето чем-то вроде второй семьи. Я по-настоящему влился в мужской коллектив, работа мне нравилась, и, как я уже упоминал, был доволен собой со всех сторон.
Наверное, и поэтому тоже, события, потрясшие страну 19 августа, для меня прошли во многом незамеченными. Помню только, что забежав в цех мастер Кочубей собрал всех со вверенного ему участка термообрубки, сообщил что «в стране путч, но работу никто не отменял!». И вообще - это событие сильно уступало своей актуальностью тому факту, что на нулевом уровне встал дробомёт5, и наша смена могла из-за этого простоя лишиться премии. Но самым  причудливым образом именно путч  через короткое время все-таки достал меня своим «флэшбэком».
...В начале сентября мы сидели в аудитории своей военной кафедры, удивляясь тому, что преподавателя, майора, фамилию которого я уже не помню, но которого все звали Блёй (это было его любимое словцо, и он вставлял его буквально в каждой фразе), долго не было. В отличие от гражданских, наши военные преподаватели не позволяли себе опаздывать на лекции. И вот, наконец, в аудиторию забежал красный от злости Бля, а за ним быстрым шагом... Натан! Все опешили — так дико было видеть декана, сугубо штатского человека, на военке. «Взво-о-од, смирна-а!» - заорал было дежурный, но Бля махнул нервно рукой и сказал с досадой: «Садитесь уже, бля!» А Натан, протерев трясущимися руками свои очки, заводя сам себя, начал:
- Все вы знаете, что путч провалился! Мракобесию и авторитаризму пришел конец! Теперь вся страна заживет полнокровной новой жизнью! И мы как интеллигенция должны начать с себя!! В этом году на полях края созрел небывалый урожай зерновых! Мы должны помочь стране его сохранить!!... В общем так, - понизив голос неожиданно скучно  промямлил Натан. - Звонили наши подшефные, из Лахты. Первокурсников не хватает, им нужно еще двадцать пять человек. Девушек просили не присылать. - и после небольшой паузы еще более тихим голосом спросил - Кто желает добровольно?
- Ну-у, так нечестно, опять, все ж только после первого курса, а мы? - загудел народ.
Дело в том, что уже несколько лет в «колхоз» студенты политеха ездили только после первого курса.
-Так! Спрашиваю по списку! - в голосе Натана прорезался металл.
В каждой из групп, присутствоваших в аудитории, нашлось по два-три человека, пожелавших ехать в колхоз. В нашей - ни одного. Во многом потому, что прошлогодние стычки с местными отбили охоту ездить в Лахту навсегда.
 Подумав с полминуты, черкнув  что-то в журнале, Натан объявил:
-Все пожелавшие - завтра на междугородный автовокзал к 9-ти утра! А вместе с ними - группа АУ-59 в полном составе!
Абзац! Надо ли говорить что 59-я была моя группа. Никто не посмел даже пикнуть. В гробовой тишине Бля и Натан вышли... В общем, в обед на следующий день мы уже были в Лахте. И, как часто в то время случалось, оказались никому не нужны. Что-то не срослось у руководства политеха с районной администрацией. Какое-то непонимание, или просто счетовод циферкой ошибся - теперь уже было неважно. Через несколько дней большая часть рекрутов, сделав фальшивые справки в медпункте, уехали обратно, и в скором времени нас осталось всего четверо. Две недели мы ровным счетом ничем не были заняты, и слонялись целыми днями, предоставленные сами себе.  Вот так, благодаря послепутчевой неразберихе и началась эта история. 


-2-

    Ситя-а-а!! Где ситя-а-а!! - истошным бабьим голосом кричал начальник зернотока, брызгая слюной в небритое чумазое лицо механика. Мы стояли чуть поодаль, в тени старой зерносушилки и пытались скрыть приступы гомерического хохота за постными лицами. Получалось плохо. Самое смешное в этой ситуации было то, что она всех устраивала.
Механика устраивала потому, что он уже третий или четвертый день ходил по зернотоку навеселе, периодически заходя к нам в барак и обещая что «ребятушки, на днях за работу, за работу!». Связав исчезнувшие с зерносушилки «ситя» и густой многодневный перегар механика, нетрудно было догадаться, что расплывчатое «на днях» плавно перетекало в заоблачные дали.
 Ивана Григорьевича, начальника зернотока, ситуация тоже, впрочем, вполне устраивала. Сортовое зерно пойдет с полей только через пару недель, и с него благодаря механику теперь была снята ответственность за наше трудоустойство.
 Нас ситуация, впрочем, устраивала больше всех. Мы уже и так две недели откровенно шалберничали, слоняясь по зернотоку, наблюдая за работающими первокурсниками, и проедая вполне приличную для студентов зарплату, половину которой нам почему-то решили выдать авансом.
 «Это же второй курс! Опытные ребята! С какими глазами я им метлы в руки дам?!» Ввернув для убедительности несколько крепких выражений в адрес механика, Иван Григорьевич развернулся, топнул в сердцах так что вокруг его видавших виды сапог поднялось облачко пыли и быстрым шагом направился в сторону конторы. Механик, глядя на нас, виновато пожал плечами, бочком сделал несколько неуверенных движений, шумно втянул носом воздух и, юркнув в дверной проем (дверь, как и «ситя», на зерносушилке отсутствовала), растворился в недрах вверенного ему сооружения.
Ну а мы как «опытные ребята» опустившись задами на кучу теплого горящего6 зерна, принялись упражняться в остроумии, заодно строя догадки — кому же все-таки и для каких целей могли понадобиться несчастные «ситя» и почему они так ценятся в извечной деревенской валюте - самогонке.
- Наверняка они через эти «ситя-а-а!» у себя на дворе зерно и просеивают, чтоб из него потом самогон гнать. - передразнивая Ивана Григорьевича выдал версию Сашка Панцер. В стране был дефицит всего, в том числе и спиртного, и в вопросах самогоноварения сведущими себя считали многие. Версия после короткого обсуждения была отвергнута - зерно все деревенские несли домой с зернотока, уже просеянное и просушенное, и надобность в «ситях» отпадала сама собой.
- Думаю, что через них удобно орех кедровый просеивать, - двинул  теорию я. Из всех нас я один залетел в колхоз в прошлом году, после первого курса, не понаслышке был осведомлен о деревенских технологиях, и в нашей компании слыл консультантом по этой части. Кроме того, мой папа неоднократно орешничал в осенней тайге, и как-то раз весь таёжный скарб из тайги с неделю лежал на балконе нашей квартиры. Надо сказать, что сита, которые в прошлую свою колхозную эпопею я пару раз мельком видел на видавшей лучшие свои дни совхозной зерносушилке, живо напомнили мне отцовское сито для просеивания ореха и размером и всем своим внешним видом. У меня тогда даже возникли смутные подозрения, что оба эти предмета явно имеют общие корни.
 Обсуждение постепенно сошло на нет. Какая разница, кому и для чего загнал «по спекулятивной цене» эти злосчастные сита вечно пьяный механик Алексеич? Все равно на единственной угольной сушилке зернотока (в отличие от других, работающих на соляре) кормовое зерно сушить не будут, и две недели относительной «безработицы» нам и так были обеспечены, так как сортовое пойдет с полей позже.
-Может, покурим? - спросил в никуда Марк.
-Давай! - ответил кто-то из нас, и по рукам пошла пачка «Магны», которой Марк всегда охотно делился. Он вообще никогда не был замечен в жадности. Закурив, мы некоторое время вяло обсуждали, куда лучше пойти на обед - в кафе, где мы имели наглость иногда появляться в последнее время, или сэкономить и пойти в рабочую столовую. Впрочем, готовили там вполне пристойно, продукты были сплошь деревенские, и разница была только в ассортименте. Ну и в ценах, понятно. Решив большинством пойти в кафе, которое открывалось в десять утра, и, стало быть, не было привязано к нашему рабочему распорядку, мы сменили тему на «как пораньше слинять с зернотока».
Но планы наши были жестоко разбиты появившимся вдалеке, на пороге конторы, Иваном Григорьевичем, который махая руками в нашу сторону, что-то объяснял бригадиру. Притопнув, видимо для убедительности, ногой, Иван Григорьевич опять нырнул внутрь, а в нашу сторону не торопясь направился бригадир.
-Курите? - издалека начал он, подойдя к нам.
-Угощайтесь! - открыто улыбнувшись ответил ему Марк.
-Да не-е, я такие не курю,- протянул бригадир, и вытащив из кармана кисет свернул самокрутку. Надо сказать, что все мы, сугубо городские парни, попав «в колхоз», были поражены количеством деревенских мужиков,   любому другому куреву предпочитавших самосад, который, соответственно они сами и выращивали, хвастаясь друг перед другом сортами, рецептами сушки и другими нюансами технологии. От заботливо поднесенной Марком зажигалки он, впрочем, отказываться не стал, и, закурив, нудным голосом сказал:
-Тут, эт-та, ребятки, начальство велит вам метлы выдать, да и участок определить... Для ежедневного поддержания порядку! - добавил он, для убедительности подняв в небо прокуренный указательный палец с заскорузлым коричневым ногтем.
 Выпустив в окружающее пространство облачко и вправду довольно ароматного дымка, он не глядя на нас буркнул: «Пааа-шли!» и направился на склад. Мы - что делать? - потянулись за ним.


-3-
 
… -Это же  пи...ц какой-то! - в сердцах крикнул Панцер и швырнул метлу в сторону. Сколько мы не старались, а ехавшие одна за другой машины все сыпали и сыпали зерно из своих щелястых кузовов на вверенный нам участок сразу же после того, как мы его подмели. 131-е ЗИЛы, ведомые небритыми «партизанами» (водителями, призванными на время уборочной военкоматами так же, как мы - сосланные нашим руководством), огромные «Уралы» и «КРАЗы», и даже невесть откуда взявшаяся самая настоящая «полуторка» из какого-то дальнего совхоза - все понемногу загаживали выметенный двор комьями грязи с колес, шелухой с полей, пучками соломы, и просто круглосуточно стоявшая столбом, вполне осязаемая глазами, носом и всем телом едкая колючая пыль толстым слоем прямо на глазах оседала на выщербленный старый асфальт. Неравный бой было решено закончить досрочно. Мы тоже побросали метлы и очередная пачка «Магны» закончила свой земной путь в темном дверном  проеме подлой зерносушилки.
-Если так каждый день будет продолжаться, мы за неделю в дворников превратимся, метлы к рукам прирастут! - с жизнерадостной улыбкой, затягиваясь голубоватым дымком изрек Сергей Кузнецов по прозвищу «Куся». Все, кто слышал его прозвище в первый раз удивлялись - почему «Куся», а не «Кузя»? Я был свидетелем рождения этого «погоняла», да и все мы знали эту несложную историю, но со временем объяснять надоело, и пожимая плечами и сам Куся и все мы говорили - «Да так, просто...». На самом деле все было не очень просто, и первое время после поступления в политех Куся, понятное дело, был Кузей. Мы были абитурентами «первого призыва» в нашем крае на специальность «Программное обеспечение» и с логикой у всех было в порядке. А вот потом Саша Панцер как-то назвал Кузю Кусей, и продолжал его так величать. Он просто оказался упрямее всех, и чтобы между нами не было разночтений, мы понемногу все перешли на «Кусю». Со временем я, вспоминая первые месяцы после поступления в политех, удивлялся как можно было звать Сергея «Кузей». Прозвище «Куся» так шло этому смуглому, с раскосыми азиатским глазами парню, что другого мы себе и представить потом не могли.
- Я предлагаю сегодня вечером выжрать! - все так же улыбаясь продолжил свою короткую, но весьма емкую речь Куся. Мы шумно согласились.

...После очередного тоста стало понятно, что портвейна больше нет и что неплохо бы и добавить. И тут возникло одно «но». В отличие от краевого центра, где уже в то время в изобилии появились самого разного пошиба ларьки и «хаты» и купить паленую выпивку ночью не представляло никаких проблем, в Лахте, находившейся всего в ста пятидесяти километрах южнее, никаких подобных нововведений не наблюдалось. Кафе работало до восьми, магазины тем более были закрыты. Ни с кем из местных мы знакомств пока еще не свели, а просить взаймы у первокурсников было «не комильфо». И тут сама собой возникла из ниоткуда идея - разведать обстановку на той самой зерносушилке и в случае, если повезет, облегчить запасы Алексеича на необходимый нам объем. Попутно было решено наведаться на ближайшее подворье путем перелезания через забор и, как выразился Куся, «экспроприировать у зажиточных крестьян» пригоршню листьев смородины, для облагораживания вкуса грузинского байхового чая. Идти, тем не менее, никому не хотелось, и было решено сыграть по быстрому партейку в «дурака» пара на пару. Надо сказать, что в таких количествах как в Лахте, я в карты до этого играл только в пионерлагере, был к ним равнодушен и знатоком не слыл ни в одной компании. В общем, мы с Марком проиграли. Он укоризненно посмотрел на меня, надел свою спортивную куртку, я джинсовку, и мы под смешки и подначки Куси с Панцером вышли из барака на свежий воздух.
Надо сказать, с жильем нам крупно повезло. Бараком его, по большому счету, назвать было нельзя. Небольшое двухэтажное здание, метров этак шесть на шесть, стояло на территории зернотока. Перед входом, напоминая об ушедших в небытие временах, стояли задом к зернотоку, а передом к оврагу, поросшему чертополохом и полынью, три гипсовых статуи комсомольцев, салютуя неизвестно кому. А главное, поскольку вход на зерноток худо-бедно охранялся, мы были лишены общения с лахтинской молодежью, чему оставались несказанно рады. Всего неделю назад двое из наших сокурсников, волею судеб распределенных на соседний зерноток, который все почему-то называли «колхозным» (в отличие от нашего, «государственного») отправились домой с проломленными головами, и при этом все - и мы, и местные - считали, что им еще повезло. Но нас чаша сия благополучно миновала, и мы зауважали молодого препода Сверчкова (привёзшего нас в Лахту в качестве сопровождающего) который настоял на нашем размещении именно в этом здании. Его родной брат, Юрка, был, в общем-то, из нашей компании, но целиком наших интересов не разделял, и много времени с нами не проводил, хотя и считался всегда «своим». На первом этаже жили командировочные и «партизаны», а нам, молодым, отдали второй. Вход у нас был отдельный, и друг другу мы не мешали, лишь изредка сталкиваясь на крыльце. Мужики держали у себя в комнате несколько фляг с брагой на зерне, периодически увозя то по одной, то по две на перегонку к деревенским, и только один раз выменяли у нас литр портвейна на бутылку самогонки «чтоб вкуса не забыть». Вот таким образом в нашем распоряжении оказалась просторная по тем меркам комната на 4-х человек, минимум беспокойств и даже старенький черно-белый  телевизор «Рассвет», заботливо предоставленный нам Иваном Григорьевичем на второй день нашего здесь пребывания.
Выйдя из нашей обители на свежий воздух, мы с Марком закурили, теперь уже скромный «Дымок» без фильтра, так как «Магны» остался один блок и было решено ее экономить.
-Ну, куда сначала? - спросил я.
-Да мне без разницы,- ответил Марк, и поскольку поход на сушилку казался мне менее опасным, чем путешествие в ночи за пределы охраняемого зернотока, я предложил:
-Может, на сушилку?
-Пошли,- равнодушно ответил Марк.
Стараясь держаться в тени от сооружений зернотока, казавшихся в свете прожекторов гигантскими монстрами, делая вид, что просто прогуливаемся перед сном, мы добрались до нашей сушилки и ежась то ли от страха, то ли от наползающего с Чулыма7 тумана, сделали первый шаг   в неизвестность.
-Ты как думаешь, он здесь самогон спрятал, или наверху? - спросил меня Марк, чиркая спичками и неуверенно оглядываясь по сторонам. Почти весь первый этаж занимала просторная кочегарка, кое-где валялся разный мусор, но в принципе, прятать самое ценное Алексеичу было особо негде, если не считать печи -  большой, с двумя топками. Представив, какими «красавцами» мы вернемся, если полезем искать самогон в печь, я высказал свою версию.
- Вообще-то вроде в саже он не пачкался... Кроме того, он ведь механик, а механизмы-то все наверху... Наверх?
- Наверх! - быстро согласился Марк.
Поднявшись по шатающейся металлической лестнице на второй этаж, мы приуныли. Нагромождение всяческих механизмов, транспортерных лент, цепей, центробежных насосов и тому подобных малопонятных нам железяк не оставляли шансов на поимку желанной бутылки. Мы разбрелись. И тут Марк присвистнул:
- Миха, иди сюда!
 Я, осторожно ступая, приблизился к приборному шкафу, наискосок освещаемому через оконный проем оранжевым светом прожекторов (надо ли говорить, что стекла в проеме не было, и наверняка уже не первый год).
Подергав за дверцу шкафа, Марк убедился, что он закрыт.
-Ладно, давай завтра зайдем, утро вечера мудренее,-сказал приунывший было Марк. Но мне хотелось «догнаться», кроме того терпеть насмешки выигравшей пары желания особого не было, а главное - такие шкафы я уже видел у отца в стальцехе. Весь секрет был в том, что замок как таковой отсутствовал, а задвижка приводилась в действие обычной металлической г-образной ручкой, здесь отломанной.
-Подожди децл, - шепнул я, достал из кармана свой видавший виды складной ножик за шестьдесят копеек, и зажав с помощью его лезвия и трехкопеечной монеты квадратный штырь замка, повернул его по часовой стрелке. Дверь открылась, и мы замерли. Марк крякнул и тихонько засмеялся. Перед нами на верхней полке, там где теоретически должны были быть какие-нибудь древние рубильники или реле, тускло поблескивая стоял ряд полных бутылок.
- Давай сразу две возьмем, - зашептал Марк, -он уже небось так нахрюкался, что с утра и не вспомнит, сколько выпил.
- Давай, - поддержал я, - все равно потом второй раз идти...
Марк взял одну, я вторую бутылку. И он, и я засунули их во внутренние карманы своих курток. Закрыв тем же нехитрым способом приборный шкаф, мы двинулись было к лестнице, как снаружи
послышались нетвердые шаги и пьяный бубнеж - то ли попытка что-то петь, то ли разговор человека с самим собой.
- Алексеич! - прошептал Марк. - Давай через окно!
  Окно! Я с детства панически боюсь высоты, и хотя здесь было-то всего метра три, испытание мне предстояло не из легких. Сердце бешено заколотилось, руки покрылись липким потом, и в голове промелькнула мысль: «А может, спрятаться?!». Оглянувшись назад, я увидел Марка, стоявшего в полуприседе в оконном проеме. Его плотная, крепко скроенная фигура была четко видна в электрическом свете. Он обернулся ко мне и прошептал: «Миха, давай за мной!». «По имени назвал» - вяло подумал я, - «А вдруг Алексеич запомнит...» Тут Марк спрыгнул. Я, еле передвигая ноги, подошел к окну. Выглянул вниз, и уже никого не увидел. «Быстрый!» - с завистью подумал я - «И смелый...» Но времени на раздумья уже не оставалось. Алексеич заканчивал свое трудное восхождение по лестнице, и мне показалось даже, что я уже чувствую его дыхание, насквозь пропитанное алкогольными парами. Я взгромоздился на подоконник, и глубоко вдохнув, прыгнул вниз...


-4-

Бывало с вами во сне, будто вы падаете в бесконечной глубины   пропасть, мучительно ожидая столкновения — нет, не с землей, а с тем, что там внизу может быть? У меня такое было в детстве, в те моменты болезни, когда отступала температура и начиналось выздоровление. Чувство долгого падения при этом заканчивалось не столкновением, а тем, что я просыпался. При этом не было ни страха, ни неприятных ощущений - только чувство, что болезнь отступает.
Вот и сейчас я с удивлением испытал нечто подобное - с той только разницей, что падение было недолгим, но гамма испытанных эмоций живо напомнила мне описанный сон с такой точностью, что я тотчас припомнил детство, еще не так и далеко отступившее, нежные мамины руки и запах лекарств. Но в следующий миг все переменилось. Дикая боль пронзила копчик, запах лекарств сменился тошнотворным запахом помойки, и оранжевый свет прожекторов зернотока куда-то исчез. Реальность так разительно отличалась от ожидаемой, что я невольно зажмурился на пару секунд, думая, что открыв глаза вернусь распластанным на старый щербатый асфальт с рассыпанным повсюду зерном, окурками и шумами работающих круглосуточно агрегатов и большегрузных автомобилей. Вместо этого я услышал тихий голос Марка.
- Миха!
Я молчал.
- Миха! Ты тут?
Открыв глаза, я ответил:
- Тут. Сейчас блевану... - и пара крепких слов сама собой вырвалась у меня изо рта.
- Слышь, что происходит?
- Понятия не имею. Х..ня какая то. Пацаны что - ли прикалываются? Я бы...
Тут до наших ушей донеслась приглушенная речь, я невольно замолчал, и с удивлением понял, что говорят на английском. Следом раскрылась со скрипом где-то недалеко дверь, мы услышали звуки ритмичной музыки, на фоне которой различался звон посуды, человеческая речь и чей-то приглушенный смех. Басовитый прокуренный голос громко и со злостью произнес «Fuckihg sheet!», послышался звук падающего тела и тот же голос добавил: «Засранец американский!» Потом, судя по всему, упомянутого американского засранца пару раз пнули, после чего дверь с шумом захлопнулась. Мы
даже позабыли на миг о вони и ушибах.
- Для таких приколов кишка у них тонка.... - проворчал Марк.
- Вылезаем!
Собственно, надо было просто встать. Мы обнаружили себя стоящими по грудь в мусорном контейнере, к счастью, лишь частично заполненном, справа и слева от нас стояли такие же. Над нами нависал пролет пожарной металической лестницы, смонтированной на стене дома, а в десятке метров впереди возвышалась стена пятиэтажки, на первом этаже которой мы увидели ту самую дверь. В паре шагов от нее лежал человек, и бессвязно что-то бормотал. Явно на английском. Мы вылезли из контейнера,  отряхнулись и поглядели друг на друга. И только теперь изумление уступило место дикому страху. Звуковая атмосфера Большого Города окружала нас. Солоноватый морской воздух, гудки клаксонов, вой далеких сирен (таких раньше я не слышал), шум двигающегося транспорта - та характерная атмосфера большого города, которая известна большинству ныне живущих людей. Но и эти звуки, и запахи, (помимо помойной вони), которыми была пропитана атмосфера, и непривычного вида уличный фонарь, висевший над дверью, и только что разыгравшаяся перед нами сценка — все давало понять, что мы за границей.
Люди, воспитанные при социализме, могут себе представить, что мы испытали. Настоящий, неподдельный и парализующий страх. Страх нового места, чужой идеологии, страх ВСЕГО. Но над всем этим висел самый большой страх. Как мы сюда попали? Что произошло? А главное - как нам вернуться?! У меня тут же появилось желание забраться назад в мусорный контейнер. И удержало от этого только присутствие Марка.
- Что делать-то будем? - спросил я. Честно говоря, у меня подгибались коленки от слабости, и хотя благодаря выбросу адреналина от хмеля не осталось и следа, я чувствовал себя отупевшим.
- Не парься, и здесь люди живут.
Я вспомнил, что Марка, отец и мать которого были партийными шишками, не раз вывозили в Европу, и даже один раз в какую-то капстрану. Наверное, поэтому он так быстро овладел собой.
- Пойдем для начала из переулка выглянем, - услышал я.
Мы потихонечку - полегонечку переставляя ноги прошли несколько десятков шагов вдоль мрачных стен и остановились на углу. Мда-а. У нас в полном расцвете была эпоха видеосалонов, и картина перед нашим взором живо напомнила мне какой-нибудь видеофильм. Я и теперь помню то странное ощущение, будто я попал в видео. Яркие огни рекламы, незнакомого вида автомобили, не по-нашему одетые люди - в общем, мечта туриста.  Мне тогда казалось, что гнусавый голос за кадром вот-вот должен для полноты картины произнести: «Да иди ты к такой-то матери!». Сколько мы так простояли, я не помню. Но через какое-то время переведя взгляд направо и наверх, я через голову Марка увидел на стене дома табличку с надписью «2854 Brighton 4th St”.
- Так мы в Нью-Йорке! - сам себе не веря произнес я. Марк тоже глянул туда.
- А может, еще где-нибудь улицы нумеруют?
- Не знаю.
Мы помолчали, и, не сговариваясь, повернулись к двери. Она казалась как-то роднее улицы чужого города. Наверное, так утята запоминают маму-утку — они воспринимают первый увиденный ими объект за маму, и если первым увидят, например, человека - то будут считать матерью именно его. Мы подошли к двери. «Американский засранец» оказался негром, и я тогда подумал, насколько несуразно выглядит черный, как вакса, человек в луже белой блевотины. Кстати, исключая Яшу, полурусского - полуэфиопа, который работал на нашем «студенческом» третьем автобусном маршруте, и служил чуть ли не талисманом всего студгородка, это был первый настоящий негр, которого я видел. Так и  стоя у двери и наблюдая краем глаза за мычащим что-то пьяницей, мы принялись обсуждать план действий.
Склонный к «системному подходу», который нам с первого же занятия стал прививать начальник кафедры МОДУС8 Майгуров, я изложил свой план.
- Я думаю, что это портал какой-нибудь. Время, скорее всего, наше, а вот место - нет. Раз оба попали сюда прыгнув сверху, то и назад можно попытаться также сигануть.
Мы молча посмотрели на лестничный пролет, под которым стояли те самые мусорные баки.
- А если не назад, а еще куда-нибудь попадем?
- Например, в этот же бак! - съязвил я. И приуныл было, но Марк сказал.
- Прыгнуть всегда успеем, давай лучше сначала сюда зайдём! Это всяко кабак, хоть посмотрим!
Я, признаться, питейные заведения до того посещал лишь пару раз, да и то нехотя и с опаской. Но любопытство взяло верх.
- Ладно, давай, только ненадолго!
Открыв дверь, мы крадучись вошли. В небольшом тамбуре, на табуретке напротив двери, опершись спиной на стену, похрапывая спал большой мужик в старых джинсах и заляпанной майке, с волосатой грудью и толстым животом. Рядом с ним стояла батарея жестяных банок, на которых красовалась надпись «Bud». Несмотря на то, что хоть спящий и был явно  пьян, банки стояли в ровном, как по ниточке, строю. На цыпочках пройдя мимо него, мы попали в темный коридорчик, в конце которого через стенной проем был виден сам бар. По правую руку от нас остался клозет, по запаху ничем не отличавшийся от наших. Помедлив немного, мы вошли.
Ритмичная, бьющая в грудь басами музыка, хмельной и накуренный воздух, который, казалось, можно было настругать ломтями, столики, за которыми пили, ругались, курили и что-то ели посетители — все это было настолько для меня непривычно, что я опешил. Но Марк дернул меня за рукав куртки, и сказал: «Пошли!». Мы направились к стойке, стоявшей слева от нашего коридорчика, и уселись с краю на два высоких вертящихся табурета. К нам тут же направился бармен - коренастый плотный человек в джинсовом костюме, с обширной проседью в когда-то черных волосах, чем-то напоминающий Марка,. Я лихорадочно начал вспоминать английские фразы – sorry, excuse me, just a minute и тому подобные - деньги у нас были только советские, да и те остались в Лахте.
-Вам чо, молодые? - рявкнул мужик, и по голосу я узнал персонаж из сценки перед дверью.
-Да водички попить. - не теряясь ответил Марк.
-А х..ли вы через черный ход претесь, как тараканы? Чарли спит, что ли?
 Очевидно, Чарли был человек, сидевший у черного хода. Мы дружно кивнули.
-Вот засранец! - видимо, это словечко было любимым ругательством мужика. - Все-таки нажрался опять!
После этих слов он откуда-то из под стойки извлек два стакана, напоминающих обычный наш граненый, за шесть копеек, только поменьше, рядом поставил две маленьких зеленых бутылочки с надписью «Evian» и хотел было что-то сказать нам, но тут его позвали с другого конца стойки.
- Дима, мать твою, виски!
Там сидели двое мужчин, с виду прилично одетых, в дорогих костюмах, но уже изрядно накачанных алкоголем. Впрочем, сидел только один, второй, скорее, лежал на барной стойке. Дима резво подскочил к ним, убрал пустую посуду, смахнул полотенцем со стойки, и в мгновение ока материализовал две рюмки с желтоватой жидкостью.
- Прошу вас, Владимир Игнатьевич! - вежливо молвил Дима.
- Вот помню я раньше - самогон жрали и счастливы были, а теперь и вискарь не радует... Эх, где мои семнадцать лет! - выразил сожаление пьяным голосом тот из двоих, что сидел ближе к нам — выходит, Владимир Игнатьевич. После этого он, не дожидаясь собутыльника одним движением замахнул содержимое рюмки в рот и поморщившись цыкнул в сторону Димы
- Повтори!
И тут Марк слез с табурета, и, переместившись к середине стойки, оперся на нее локтями. Подняв голову вверх, скучным голосом он сказал  в никуда:
- А мне вот самогон надоел.
В тот момент, когда он это говорил, музыка закончилась, и весь бар услышал окончание фразы «...самогон надоел». Все замолчали. Владимир медленно повернулся в сторону Марка.
- Сядь рядом! И ты тоже подь сюды! - это уже предназначалось мне.
Я с опаской  повторил маневр Марка.
- Ну и где же вы самогонку жрете, товарищи? - Владимир Игнатьевич прищурясь смотрел на нас. Тут пауза в музыкальном сопровождении закончилась, разговор опять стал приватным, и люди за столиками вернулись к своим делам.
- Да хотя бы и здесь! - с вызовом брякнул Марк.
- Ну, Димас, что скажешь? - взгляд Владимира стал тяжелым и липким. Бармен заегозил.
- Уважаемый, нет у меня, а  их я ва-аще первый раз вижу!
Вместо продолжения дискуссии Марк вытащил из кармана куртки пузырь Алексеича, поставил на стол и добавил:
- По сибирскому рецепту!
Наступила пауза. Первым ее нарушил Владимир.
- Наливай!
- У нас со своим нельзя... - заикнулся было Дима, но взгляд Владимира Игнатьевича остановил его на полуслове.
Марк взялся было вытащить из бутылки пробку в виде свернутого рулончиком тетрадного листа, но Владимир жестом остановил его, и Дима быстро сам откупорил бутылку и до краев  наполнил рюмку содержимым бутылки.
Принюхавшись предварительно, Владимир отправил самогон внутрь организма. Выждав несколько секунд и потом почмокав губами, он сказал:
- За..ись! Хороша, чертовка! Сколько хочешь за пузырь? - и посмотрел на  Марка.
- Сто!
Владимир Игнатьевич громко засмеялся, щелкнул пальцами, и тотчас из-за ближайшего к нам столика встали два шкафообразных человека. Вытащив из кармана пиджака несколько скомканных бумажек, он швырнул их на стойку, встал и нетвердой походкой направился к выходу, который находился как раз напротив коридорчика, из которого мы появились. А те двое подхватили под руки его собутыльника и потащили следом. Дождавшись, пока процессия удалится, Дима с нескрываемым ужасом произнес:
- Бляха, пацаны, вы что, только приехали?! Вы хоть знаете, кто это?!
- А кто? - с интересом спросил я, проигнорировав первую часть вопроса.
- Да это ж Вова! Он весь район держит! - с уважением ответил Дима.
- Рэкетир что-ли? - спросил Марк.
- Не, ну вас, зеленых, по базару сразу выкупить можно! - засмеялся Дима. - Здесь, в пиндосии, рэкета нету! Здесь бизнес! Кстати, это ваша доля! - и Дима подвинул одну из бумажек со стойки в сторону Марка. Марк аккуратно разгладил сотню долларов и с достоинством отправил себе в нагрудный карман. Это действие преисполнило Диму уважением. И он продолжил:
- Если у вас еще есть самогоний, куплю! Раз уж Владимиру Игнатьичу понравилось, то сотню-то с бутылки я всяко подниму! По рукам?
Марк открыл было рот, но тут мне пришла в голову мысль, и я ткнул его кулаком в бок. Прошептав ему на ухо несколько слов, я дождался, пока он кивком головы согласится со мной, и сказал.
- Есть еще пузырь, но только пятьдесят и плюс бутылка виски!
- Идет, пацаны! - Дима заулыбался, и достал из кассы пятьдесят долларов, присовокупив к ним бутылку виски «White Horse» со стойки. Я в обмен на свой самогон забрал и то, и другое, и мы вышли через тот же темный коридорчик. По пути Марк прихватил обе бутылочки воды.


-5-

 Вернулись мы так, как и предполагали. То ли помогли юношеский оптимизм и вера в то, что ничего плохого с нами не случится, то ли «портал» был «твердо устоявшимся»,  но, спрыгнув с упомянутого пролета металлической лестницы, мы попали под окно зерносушилки. Приземление прошло вполне благополучно, и через несколько минут мы уже были в своей комнате.
Надо ли говорить, что наше появление с бутылкой виски и заграничной водой произвело фурор. Мы с Марком, не сговариваясь, умолчали о настоящей истории появления сего артефакта, упомянув только, что взяли его там, где и хотели. До тех пор, пока диковинное содержимое не распределилось по нашим желудкам, мы еще могли умалчивать нашу удивительную историю, но теперь алкоголь помог нам расслабиться, шок постепенно отпускал, и переглянувшись, Марк, а за ним и я,  перебивая друг друга изложили произошедшее.
Нетрудно представить, какое впечатление произвел наш рассказ на Кусю и Панцера. Против ожидания, они не стали говорить по примеру Станиславского «не верю», не стали шутить и издеваться. Куся, наоборот, процитировал своего любимого Швейка, что, мол «что-то было, ведь никогда так не было, чтобы ничего не было», но вот что было - это вопрос. После долгого обсуждения и систематизации наших версий оставлено было три из них:
Мы с Марком врем.
У нас с ним был одинаковый глюк.
Портал действительно существует.
При этом факт наличия иностранных бутылок оставался объясним в любом случае - от их наличия на сушилке (во что верилось с трудом), вплоть до того,что их привез с собой кто-то из нас двоих.  Время между тем было позднее, и решено было ложится спать, а завтра ночью повторить вылазку. Легко сказать «спать»! Я в ту ночь так и не смог заснуть, все вспоминал наше приключение, и лишь под утро в полудреме решил, что, пожалуй, больше прыгать не буду. А вдруг портал закроется?
В общем, встал я не выспавшимся и разбитым. Кроме того, Иван Григорьевич сегодня был настроен еще более решительно, и уж до обеда мы точно мётлы из рук не выпускали. Правда, после обеда он куда-то уехал на своем видавшем виды УАЗике, а бригадиру было не до нас. По этой причине в начале пятого мы уже были в своей комнате и готовились к вечернему мероприятию. Решено было, что сегодня идут Марк с Кусей, несмотря на шумные протесты Панцера. Во первых, Марка уже знали в баре, а во вторых, двое должны были наблюдать и хронометрировать прыжок со стороны - и для прикрытия, и для чистоты эксперимента. Кроме того, Марк настаивал на продолжении коммерции, и нас это тоже устраивало. А поскольку Алексеич не возражал по причине продолжавшегося запоя и был невменяем, то мы еще днем взяли там же на сушилке две бутылки «взаймы».
Итак, в начале одиннадцатого мы сверили часы и выдвинулись на позиции. Я с Панцером устроился на куче зерна, находившейся вблизи от места действия, между сушилкой и забором. В случае чего можно было, скрываясь в тени, незамеченными проникнуть в сушилку, а все кто подходил были как на ладони. Через пару минут мы увидели в окне Марка. Недолго думая, он прыгнул вниз. Воздух под ним будто заволновался, и не долетев до земли, он исчез в легком мареве. То же самое произошло и с Кусей. Все это со стороны выглядело примерно как фокус с монтажом кинопленки, когда в момент прыжка кинокамеру ставят на паузу, а включают вновь уже после того, как артист удалился из кадра. Мы помолчали, и Панцер произнес:
- Вот это круть! Никогда бы не поверил! Дай свою мужественную руку!
Он в возбуждении стал жать мою руку, что-то болтал без умолку, а я с опаской ждал, когда опять откроется портал. И откроется ли? Через некоторое время Панцер выдохся, и мы уже молча, по очереди наблюдая за сушилкой через вершину кучи зерна, курили одну за одной горькие сигареты «Дымок», складывая бычки в спичечный коробок для профилактики пожара.
Их не было больше часа, и мы с Сашкой уже стали гадать, что могло случиться, как он тихонько тронул меня за руку. Я выполз на вершину кучи и увидел Кусю, стоящего на четвереньках. Через миг рядом на ноги приземлился Марк. Пригнувшись, они перебежали к нам, и скоро уже все четверо мы сидели в закрытой комнате.
Рассказ сегодняшних путешественников был уже более связным и подробным. Кусе удалось поговорить с Димой, и выяснить следующее:
Нас он принимает за недавно приехавших в США эмигрантов из Союза
 Дата и время здесь и там совпадают, правда, странным образом - из географии следует, что когда у нас ночь, там должен быть день, а там была ночь тех же суток, что и у нас.
 В баре (он, кстати, назывался «Gastronom») появляются в основном русские, и вообще он находится на Брайтоне, а это «почти как дома», т.е. «много русских и мало копов». Теперь было понятно, почему Дима не смущаясь выкинул из бара того негра.
  Самогон понравился не только Владимиру Игнатьевичу, но и многим посетителям, ностальгирующим по своей исторической родине, вследствие чего между нами и Димой заключено соглашение о поставках самогона в обмен на доллары и все, что можно за них купить в его баре.

Кроме того, Куся с Марком прогулялись по улицам, и ничего страшного не произошло. Принесли они нынче с собой две бутылки  такого же виски, пару пачек Camel, жвачку и журнал с голыми красотками. Одну из «Белых лошадок» Куся настоял вернуть Алексеичу, и после нашего согласия сходил и на сушилке водрузил её вместо четырех стыренных пузырей самогона, предложив затем посмотреть на реакцию Алексеича. Вторую мы тут же распили, попутно договариваясь, как выгоднее устроить «ченч», и где в Лахте можно достать самогон, как выразился Куся «в промышленных масштабах». Одно из прозвучавших предложений Панцера было шумно одобрено - поговорить по поводу самогона с мужиками с первого этажа. Таким образом, план на завтра был составлен, и мы улеглись спать.
Утром встали пораньше, чтобы не пропустить приход Алексеича на работу. Так как проходная была как раз под нашими окнами, это было не трудно. И вот, уже в начале восьмого мы увидели семенящего торопливой походкой механика. Небритый, бледный, в кургузом пиджачке, в ответ на приветствие охранника он лишь махнул трясущейся рукой и прямиком направился к сушилке. Мы тут же выкатились из комнаты, спустились по лестнице и похватав метлы, сложенные кучкой под крыльцом, пошагали за ним, чем привели стража ворот в немалое удивление — ведь для нас было еще рано. Предстоящая сцена нас интриговала, и было решено всем вместе по-тихому забраться на лестницу, и по возможности не спугнув Алексеича насладиться увиденным представлением.
И вот, на цыпочках вскарабкавшись на второй пролет, не поднимаясь нескольких ступенек до второго этажа сушилки мы, толкая друг друга, вытянули шеи, предвкушая зрелище. Алексеич, бормоча «Куда она делась, мать ее» шарил рукой под транспортерной лентой, и через несколько секунд вытащил из под неё ручку от приборного шкафа. Очевидно, он считал, что подобной предосторожности вполне достаточно для обеспечения сохранности его запасов. С трудом воткнув ручку на место, он открыл дверцу и протянул было за бутылкой руку, но она остановилась на полпути. Выражение его лица было непередаваемым. Сначала это был страх. Он даже отдернул руку, а затем протер глаза кулаками. Потом примешалось горе, и он заговорил сам с собой: «Это што ж, допился, что-ли? Мама моя, это што ж такое-то, а?! Это ж откуда?!» - и после этого прозвучала длиннющая нецензурная тирада, постепенно затихшая. Страх и горе уступили место интересу, кроме того, похмелье, видимо, было сильным. Алексеич красноречиво махнул рукой, мол, была не была, схватил бутылку виски, открутил пробку и припал к горлышку, запрокинув голову. Ходил ходуном кадык на его грязной шее, катились слезы по щетинистым щекам, и постепенно содержимое бутылки перемещалось в организм механика. Наконец, он оторвался, крякнул, отдышался, и рыгнув, с сожалением посмотрел на сосуд. Осталось меньше половины. Тяжело вздохнув и передёрнув плечами, он навинтил пробку назад, поместил виски во внутренний карман пиджака и стал закрывать шкаф.  А мы, давясь от смеха, кубарем скатились вниз и направились к конторе.

-6-

Инициатива наказуема. Эта циничная фраза раз за разом подтверждает в нашей жизни право на существование. Вот и теперь, дождавшись вечера, мы откомандировали Панцера, как предложившего разговор с мужиками, на первый этаж нашей хибары на «собеседование». Впрочем, вернулся он довольно быстро. Мужики были общительными, с юмором восприняли его вопросы, и он  узнал, что брагу на перегонку они увозят к одной из лахтинских знаменитостей, тёте Шуре, и даже сказали как её найти. Поскольку я был в Лахте в прошлом году и ориентировался здесь получше пацанов, то и пошел вместе с Панцером к ней. Идти было недалеко, и буквально через пять минут мы уже стояли, опираясь локтями на невысокий забор и наблюдая за рослой дородной женщиной лет пятидесяти, которая сновала в хозяйственных заботах по своему двору, не обращая на нас никакого внимания. Несколько раз вяло тявкнул пес, бегавший на цепи вдоль забора. Не решаясь заговорить, Панцер сунул два пальца в рот и свистнул. Тётя Шура, исподлобья глянув на нас,вытерла руки о передник, подошла поближе, цыкнула на пса, и, подбоченясь, с вызовом сказала:
-На свист только сучки окликаются, а я вам кто?!
Мы стушевались было, Панцер не нашелся что ответить, и мне пришлось брать ответственность на себя.
- Извините, тётя Шура, мы к вам по делу!
- Все вы по одному делу, племяннички... Ну заходите, коли пришли! - ответила она и увела собаку на другой конец двора.
Мы открыли калитку и зашли. Проведя нас в сени добротного, по-сибирски основательного, рубленного из толстенных лиственных бревен дома, она сначала не торопясь напилась воды, зачерпнув её эмалированным ковшиком из оцинкованной бадейки, стоявшей на табуретке, а потом вопросительно посмотрела на нас. Мы сбивчиво стали объяснять ей, что нужно много самогона, что это не для нас, что мы мол его не пьем, что хотим увезти его в город, но она нас перебила:
- Чем платить будете?
Я не долго думая вытащил из кармана сто долларов и протянул ей. Тётя Шура долго вертела деньги в руках, разглядывая диковинку.
- Это что ж, и есть доллары, что-ли?
Я кивнул. Она молча развернулась и ушла в дом. Вернулась хозяйка  с трудом неся в руках огромную бутыль с коньячного цвета жидкостью. Поставив её на скамейку, стоявшую вдоль стены, она сказала:
  -  Вот. Здесь больше десяти литров. Для крестной, на свадьбу готовила, на кедровых орешках. По мужнину рецепту. - тут она вздохнула, и выражение лица её приняло печальный вид. Видимо, мужа у неё больше не было.
  - Если еще надо будет, заранее предупредите, такие дела за день не делаются!
Тётя Шура обернула бутыль старым, проеденным молью тулупом, и проводила нас до калитки.
   - Только тару верните! - услышали мы вслед сквозь собачий лай.
Без труда пронеся через проходную бесформенный, непритязательного вида куль, мы столкнулись с проблемой: как с бутылью прыгать? Разбить сосуд было проще простого, да и таскаться с ним через портал было бы неудобно — кроме того, тару ведь надо было вернуть. Куся предложил купить в хозмаге полиэтиленовую канистру для воды, и со смехом был выпровожен реализовывать идею. Таким образом, еще до семи вечера у нас все было готово к сделке века. Название это придумал я, и оно всем понравилось, решено было наш проект отныне так и называть. Вообще-то все происходившее мне было не по душе, и я высказал сомнение в затее. Не то чтобы я трусил. Дело в том, что с раннего детства любые шалости, в которых я участвовал, раскрывались, что называется, по горячим следам, и позже, будучи подростком, я не раз убеждался, что ни в каких незаконных делишках мне лучше не светиться — просто не везло. Закономерность была «железная». Но тут нам корячилось по пятьсот баксов на брата, и мне пришлось смириться. Сегодня мы прыгали вчетвером.

… Очистившись от очисток, как говаривал кот Матроскин, и переждав шок, возникший у Панцера, который прыгал впервые, мы, потоптавшись от стеснения, решили, что сегодня зайти надо со стороны улицы, а Марк с канистрой подождет здесь, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания посетителей. Обойдя торец дома, мы вертя по сторонам головами друг за другом зашли в «Gastronom», над которым висела яркая неоновая вывеска с соответствующим названием. Дима улыбнулся нам как старым знакомым и выйдя из-за стойки, поманил нас пальцем. Мы пошли за ним в дальний конец зала, где он указал нам на столик в самом темном углу.
- Вы понимаете, пацаны, у меня большие сомнения, что вам уже есть двадцать один год, так-что если копы зайдут, я их отвлеку, а вы через черный ход слиняете, лады? - потоптавшись пару секунд, он спросил тихим голосом: - Ну как, принесли?
- Принесли, там в тупике Марк с товаром — ответил Куся.
Дима засеменил к черному ходу. Видимо, «сделка века» заключена была в недрах заведения, потому что через десяток минут Марк зашел уже без канистры. Присев за столик, он кивнул головой и оттопырил вверх большой палец на правой руке.
Дима принес нам бутылку «Смирновской» водки, четыре рюмки и нехитрую закуску - как теперь бы её назвали «мясное ассорти». На голодный желудок нас «заусило», мы «поплыли» и понеслась-завертелась  пьянка. Затем ели что-то еще, пили, а Марк периодически расплачивался. Нас даже угораздило впервые в жизни увидеть самый настоящий стриптиз, который в «Гастрономе» показывали после полуночи. Стриптизерша была некрасивая, но женские прелести, обнажаемые прилюдно, надолго выбили нашу компанию из колеи. Мы сидели с красными ушами, скрывая друг от друга возбуждение.
В общем, окончание вечера я помню смутно. Через некоторое время в зал все-таки зашли два копа, и нам пришлось, придерживая друг друга, удалилиться быстрым шагом через черный ход, пока Дима что-то растолковывал стражам порядка. Возвращение домой прошло как положено, было уже скорее рано, чем поздно, и мы, зайдя в комнату, попадали на кровати и заснули.


-7-

Головная боль, тошнота, бледные лица, слабость - вот что ждало нас в течение следующего дня. Метлы были сущим наказанием, и до вечера мы дожили с трудом. Денег у Марка осталось тысяча семьсот баксов, и было решено разделить их поровну, сотку оставив на закуп. Все-таки, четыреста долларов - по тем временам была достаточно солидная сумма, и после ужина, лениво перекидываясь в картишки, мы обсуждали, каким образом можно скрасить свое время. В ходе обсуждения постепенно все пришли к мысли, что надо расширить свои познания о Нью-Йорке, прогуляться подальше, походить по улицам и т. д. Делать это было решено днем, из соображений безопасности. Все- таки в дневное время вероятность попасть в передрягу в чужой стране была меньше. Пока двое метут и прикрывают — двое путешествуют, и наоборот. Поскольку после обеда нас редко кто спрашивал, то старт был намечен на двенадцать дня - в это время все работяги уже толклись в очереди около столовой, и рядом с сушилкой нас мало кто мог увидеть. Завтра прыгали мы с Кусей, как более сведущие в английском.

 И вот, на следующий день, дождавшись обеда, мы  взгромоздившись по очереди на подоконник сушилки, сиганули вниз. Сам «полет» по ощущениям не отличался от предыдущих, а вот приземление... Против ожидания, вместо мусорного бака я упал в мягкую душистую траву. Свежий воздух, пение птиц, крона раскидистого дуба над головой... Я почему-то сразу вспомнил «Войну и мир» Толстого,  Андрея Болконского и дуб, с которым «они были согласны» из школьного курса литературы. Теперь мне пришло на ум, что эта очень точная фраза Льва Николаевича как нельзя лучше подходила к моменту. Все-таки, я не хотел в штаты. А здесь было так хорошо. Каким-то чутьем я знал, что Куся рядом, но не хотелось ни говорить, ни даже повернуть головы, чтобы в этом убедиться. Нас окружал лиственный лес, в отличие от нашей сибирской тайги светлый и просторный. Зеленая травка, простенькие цветочки, бабочки и другие насекомые — все было яркое, красочное, веселое. Пережив момент и помолчав так некоторое время, я сказал:
- Ну, пошли?
- Пошли,- отозвался справа из-за спины Куся, - только отметку на дереве оставить надо.
Я вытащил из кармана свой ножик, с трудом процарапал на коре дерева крест на уровне своих глаз, и мы двинулись. Неудивительно, что в паре десятков шагов от дуба вилась достаточно натоптанная тропинка, чего-то подобного я и ожидал. Пройдя по ней с покилометра, мы вдалеке услышали чей-то неспешный разговор. Юркнув в кусты слева от тропинки, мы стали всматриваться и вслушиваться.
К нам приближалось двое мужчин, вид которых, а затем и речь повергли нас в изумление, которое было не меньше, чем во время первой телепортации. Один из них, повыше ростом, худощавый, со светло-русыми волосами и аккуратной «ленинской» бородкой, был одет в длиннополый то ли кафтан, то ли сюртук сиреневого цвета, белые штаны в мелкую черную полоску, до блеска начищенные сапоги и белый картуз с высоким околышем. На шее у него хитрым образом был повязан платок. Второй был пониже, плотный, черноволосый, кряжистый, с красным лицом и пышными бакенбардами. Костюм его был менее оригинален - льняные, похоже, штаны и куртка светло-серого цвета, застегнутая до самого верха, сапоги и серый же картуз. Оба шли не торопясь, прогулочным шагом, заложив руки за спину. Вот что я запомнил из их беседы, пока мы еще могли их слышать.

- Позвольте заметить, Демьян Лукич, мне сдается, Вы лишку хватили с этим своим театром. Ну, насчет школы воскресной - еще куда ни шло, грамоте детишек учить занятие, можно сказать, даже благородное, но театр... - после этих слов тот, который пониже, крякнул и усмехнулся.
- А вот Вы, Савва Кузьмич, в воскресенье после службы приходите и сами посмОтрите. - ответил высокий. Помолчав немного, он добавил: - Да нет, я же понимаю, мужичков то мне не убедить... А вот детишки - самый что ни на есть благодарный народ. Другое дело, что мужик он каждый день работать должен, а тут вместо чем по часу, детишки у меня по три в неделю пропадают. А ведь среди них уже и вполне себе взрослые есть, лет по двенадцать.
- Вот и я о том же! - горячо откликнулся Савва Кузьмич, взмахнув руками. - Ныне ведь понятно уже, что грамоте ученый человек полезнее в работе, мужик и сам гордится, и вес в обществе имеет больше. А в театр Вы и сил вложите, и время потеряете, да мужики-то ведь взропщут - бесовство, скажут!
- Да господь с Вами, Савва Кузьмич! Я касательства к этому почти и не имею, так, баловство одно... А в Марии Михайловне все как один души не чают. Одно только, что лекарю она за всех как за себя платит, и то уж, наверное, простят многое ей. А образованность любая значение имеет. - Демьян Лукич сделал ударение на слове «любая». - Так что вы не упрямьтесь, батенька, а давайте-ка в воскресенье к нам, на месте все и увидите.
- И то верно, Демьян Лукич, что-то взъелся я... А с Марией Михайловной с удовольствием с Вами втроем поговорю. Замечательная у Вас супруга, и красивостью и умом...
Собеседники не спеша удалялись от нас, речь их и фигуры постепенно терялись среди деревьев. Шок! Жесть! Услышанное и увиденное заставило нас еще больше притаиться и призадуматься. Получается, что мы попали в прошлое. А значит, слоняться здесь в нашей одежде - прямой риск. Если в чужой стране, но в наше время, еще можно было сойти за своих, то здесь такой фокус не прошел бы. В общем, мы решили не рисковать, вернулись к своему дубу, и с трудом забравшись на нижнюю его раскидистую ветвь, с высоты пары метров отправились восвояси.
Встретили нас с удивлением.
- Вы чего так быстро? Случилось что? - начал Марк.
- Случилось, - пробормотал Куся.
- Ну что там, давай, рассказывай! - заторопил Панцер.
Он рассказал.
- Подожди, а почему так?! - заволновался Марк. - Теперь в штаты никак, что-ли?
- Не знаю. Надо будет еще пробовать. Сегодня вечером туда-обратно прыгнуть и проверить, - ответил Куся.
- Ну тогда уже мы будем, - тоном, не терпящим возражений подытожил Панцер.
Мы с Кусей согласились. И ведь получилось-то так, что вечерний прыжок прошел как обычно - пацаны вернулись через пару часов, и подтвердили возникшее у меня еще ранее предположение. Видимо, время и место, куда мы попадали, зависело от нашего времени суток. То есть, прыгаешь ночью - попадаешь в штаты, прыгаешь днем - попадаешь в Россию девятнадцатого века. И вот тут-то у Куси в глазах появился характерный для него прищур. Видимо, он что-то задумал.
Я не стал его торопить, и наутро, отозвав меня в сторонку во время перекура, он спросил меня:
- Миха, ты же в США путешествовать не хочешь?
- Ты же сам знаешь!
Помолчав немного, он выпалил:
- Давай на несколько дней рванем в дневной прыжок! Ведь возможность уникальная! В штаты и так при желании можно попасть, а тут прошлый век!
Я, как обычно, начал осторожничать.
- Ну да, а как мы тут отмажемся? Выходных-то в уборочную нет! А вдруг портал закроется? А вдруг...
- Не бзди! - перебил меня Куся, - пока ни разу еще не закрывался. А насчет отмазки — нам же положены три дня на побывку дома, вот и оформим законным порядком. Я уже все продумал. Одеждой у местных разживемся, у той же тети Шуры — пуговицы отпорем и вперед! А там обменяем мелочевку всякую на одежду и за местных сойдем!
- А чем заниматься - то будем?
- Да в школу крестьянскую направимся, к барину тому! Слышал же - по воскресеньям! Мы с нашими знаниями быстро в доверие войдём! Вот  в субботу и рванем, плюс воскресенье - выходные, плюс еще день отгул - только во вторник можно возвращаться!
Я согласился. Предложение было заманчивым, мне и самому захотелось воспользоваться возможностью, что называется, «на полную катушку». Мы поделились своими планами со Марком и Панцером. Они, в свою очередь, решили прыгнуть на три дня в штаты. На том и порешили.


-8-

В пятницу вечером, оформив в конторе отгулы под предлогом «съездить домой за теплыми вещами», мы с Кусей направились к тете Шуре. Сказав, что самогон пацаны купят попозже, Куся как бы невзначай спросил, нет ли у нее в хозяйстве старой одежды, которая сошла бы на рыбалку - чтобы ночью не замерзнуть. Тетя Шура за несколько минут подыскала нам старую одежонку. Подробнейшим образом осмотрев штаны и фуфайки, Куся кивнул довольно, и поблагодарив тетку, мы направились в хозяйственный магазин. После изучения ассортимента было решено приобрести мешок, веревку, несколько кухонных ножей, простых портняжных ножниц и штыковых лопат (без черенков). Подумав, к ним мы добавили пару кос и две пары кирзовых полусапог. А в продуктовом магазине купили соль, сахар и табак, попросив пересыпать все это в бумажные кульки. Вернувшись на зерноток, мы направились в слесарку, и с позволения работяг сточили с изделий на наждаке штампованые ценники и клейма. Оставалось только отпороть пуговицы с тряпья, упаковаться и переночевать. На следующий день, ближе к полудню, расставшись со Марком и Панцером, мы пробрались к сушилке. И как только рабочий люд потянулся к столовой, прыгнули.
Приземлившись под тем самым дубом, переодевшись, подпоясались веревкой, надели сапоги и сделав в кустах схрон с одеждой, двинулись по тропинке вперед. Минут через двадцать тропинка вывела нас из леса, и в паре километров впереди, среди полей, местами паханых, местами покрытых стернёй, мы увидели довольно большое село с торчащими над ним золочеными башенками церкви, снующих вдалеке немногочисленных людей, повозки и услышали еле различимое воронье карканье. Преодолев за полчаса отделявшее нас от села расстояние, мы вступили на территорию неизведанного. На крайнем подворье, состоявшем из избы в  три окна, пары сараюшек и навеса над двором, под ленивый лай беспородного пса, из-за покосившегося  забора на нас внимательно смотрела девчонка лет 12-ти, одетая в шерстяную юбку и холщовую рубаху. Длинная коса, выбивающаяся из-под платка, веснушки на грязноватом лице и шмыгающий нос внушали доверие — такая вряд ли заподозрит в нас визитёров из будущего.
- День добрый, красавица! - картинно поклонившись, произнёс Куся.
Девчонка молчала, не отрывая от нас взгляда.
- Скажи, село ваше как называется?
- П-а-адтёсово! - с вызовом, протягивая букву «а» сказала девчонка.
- А губерния какая? - продолжил Куся.
- С-а-а-марская... - удивилась собеседница. Мы переглянулись.
- Ну а как нам на базар пройти то? - продолжил он.
Тут она прыснула в кулак, и залившись звонким смехом, махнула рукой вдоль улицы. Потом развернулась и побежала к хате, только пятки засверкали. Приняв ее жест за азимут, вертя по сторонам головами, мы направились вглубь села. Вопреки нашим страхам, ничего страшного не происходило. На нас, конечно, пялились, но не как на чудо-юдо, а просто как на незнакомцев. В основном это были старики и дети. Взрослое население, видимо, работало в поле.
Подворья выглядели по разному. Сразу было видно, где живут побогаче, а где победнее. Избы в основном были деревянные, рубленые. Встречались мазанки, и даже несколько кирпичных. Размера небольшого, в три - четыре окна. Крыши были крыты соломой. К избам с одной стороны были пристроены сени — видно было, что сделаны они похуже, и, вероятно, не в одно время с избами. На дворе, как правило, находился навес и пара-тройка сараюшек, где мазаные, а где и рубленые - какие побольше, а какие и совсем маленькие. Всё так же крыто соломой. Строения и дворы отделялись друг от друга посаженными в ряд ивами.
Пройдя мимо церкви и на всякий случай перекрестившись, мы  буквально через сотню метров попали на базар. Базар как базар, два ряда лотков, упиравшихся во внушительное бревенчатое здание, похож на наши - если не принимать во внимание отсутствие людей. Видимо, торговля велась исключительно по воскресеньям. Справедливо приняв здание за лавку, мы вошли внутрь, отворив массивную, окованную железными полосами дверь.
Темноватое помещение с прилавком вдоль противоположной ко входу стены и полками из массивных досок за ним, заставленными всякой всячиной, встретило нас смесью самых разных ароматов, начиная от запахов съестного, продолжая дубленой кожей, лампадным маслом и заканчивая чем-то неизвестным, слегка горелым. В глубине помещения, почти сливаясь с окружающей обстановкой, стоял, глядя на нас, высокий худой мужик, с прямым пробором на голове, в косоворотке и жилетке, запачканной чем-то белым, по-видимому, мукой. Я для себя сразу окрестил его приказчиком - все-таки для купца он был жидковат. Отложив в сторону огромного размера книгу, в которой он что-то писал, приказчик уставился на нас немигающим взглядом. В его бесцветных глазах читалось недоумение. Видимо, не знал, как к нам обратиться. Все-таки, мы по внешнему виду сильно отличались от сельчан - в странной одежде, с короткими прическами и с трехсуточной щетиной на подбородках. Я предпочел не вступать в переговоры первым, а просто скинул мешок со скарбом со спины и водрузил его на прилавок.
Приказчик подошел к нам и стал один за другим извлекать из него предметы. Связка ножей привлекла его внимание первой. Повертев один из них в руках он почесал затылок. Нержавеющей стали здесь еще не видели. Впрочем, не став долго думать он попробовал заточку большим пальцем и отправил связку на полку за своей спиной. Туда же отправились немного погодя ножницы. Косы привлекли его внимание больше. Их вместе с лопатами, пробормотав «аглицкие, видать», он унес внутрь лавки. А достав из мешка бумажные пакеты с солью, сахаром и табаком, попробовал содержимое на вкус, табак понюхал, воровато оглянулся и спрятал под прилавок. Позагибав пальцы на руках и что-то побормотав про себя, вымолвил:
-Ну?
-Одеться, поесть и деньгами! - так же лаконично ответил я.
Подумав некоторое время, мужик опять почесал затылок, окинул нас взглядом, видимо прикидывая размер, и скрылся в недрах лавки. Я воспользовался моментом и сделав несколько шагов в направлении гроссбуха заглянул в записи. Последняя из них гласила: «Сентября 19-го 1879 года выдано Агафонову Петру муки ржаной 2 пуда в счет..». Вернувшись на место я сообщил Кусе дату. Через несколько минут приказчик вынырнул из низенького проема и водрузил на прилавок ворох одежды. Портянки, двое штанов темно серого цвета с завязками вместо ремня, две черных жилетки, два кафтана - темно-зеленый и синий, два черных картуза и две косоворотки с поблекшей вышивкой у ворота. Рядом он поставил корзину. В ней лежали маленький каравай хлеба, несколько яиц, прямоугольная бутылка молока зеленого стекла, заткнутая деревянной пробкой и три монеты в один рубль.
- Сверху больше трех рублей не дам! - с опаской сказал приказчик.
Я просто кивнул в ответ. Насколько я помнил из истории, это были неплохие деньги, а в нашем положении торговаться не пристало. Забрав все с прилавка, мы направились было на улицу, как Куся неожиданно спросил его:
- А Демьяна Лукича нам как найти?
Приказчик оторопело глядя на нас ответил:
- Так у себя они нынче, в Савёлово... а вы... - тут он замолчал, видимо переваривая в уме произошедшее и пытаясь хоть как-то связать нас и местного помещика. Но мы уже вышли.
Переодевшись за пустующими прилавками мы справились у первой встретившейся бабки, как пройти в Савёлово. Оказалось, что наша тропинка туда и ведет. Выйдя из села и дойдя до своего дуба мы перекусили нехитрой снедью, а телогрейки спрятали в схрон. И обсуждая дальнейшие действия, направили свои стопы в сторону Савёлово, надеясь предложить Демьяну Лукичу свои услуги.
- Мне кажется, что мы в этой одежде скорее на крестьян в воскресенье похожи, чем на студентов, - сказал я.
- Так и есть, и это очень даже кстати, - ответил Куся.
- Ну и как мы учителями пристроимся, в таком-то виде? - задал я мучивший меня вопрос.
- Предлагаю отрекомендоваться студентами из кружка какого-нибудь, из Питера. Например, «Судьба народная». А целями нашими обозначить всеобщее процветание и единство народа и интеллигенции, через образование и привнесение света науки в народные массы! - предложил Куся.
- Ну да, конечно! - идея мне понравилась. - Демьян Лукич и сам об этом говорил! И одежда наша вполне объяснима получится!
- Вот только откуда мы в Питере, и где учимся или учились?
- Мне кажется, я знаю что сказать.
И я поведал Кусе историю, как в прошлом году я был с мамой в Питере, где гостил у старинного друга семьи, Игоря Владимировича Куликова. Человек чрезвычайно интересный, кинематографист, знаток Петербурга каких нынче не найти. Но самое главное, родом — потомственный интеллигент, и я знал, что дядя его, Александр Сергеевич, до революции жил на Малой Конюшенной, в большой квартире, и был владельцем огромной библиотеки, которая впоследствии перешла государству. Кроме того, дед Игоря Владимировича, Петр Николаевич, до переезда в Петербург работал начальником Симбирской гимназии, и его преемником на этом месте был отец Ленина - Ульянов. Поскольку Симбирск был сравнительно недалеко от этих мест — губернии-то соседние - то Петр Николаевич Куликов, как видный деятель, наверняка был известен и за пределами Симбирска. Я рассказал об этом Кусе, и мы, немного перекроив действительность, решили отрекомендоваться его внучатыми племянниками и учениками. Легенда выглядела вполне правдоподобной. Вероятность разоблачения была, конечно, но нам она представлялась исчезающе малой. На том и порешили.


-9-

Через непродолжительное время тропинка вывела нас из леса. Впереди открылось широкое поле, и на некотором отдалении - поместье.  Мы постепенно приближались к архитектурному ансамблю - только  так и можно было назвать поразительный для нашего взора и  деревенской местности комплекс зданий. Большой светлый каменный дом (а может быть, правильнее было бы его назвать маленький дворец) стоял в окружении симпатичных соседей, выдержанных в едином стиле. Все постройки были сложены из светлого кирпича или камня. Сзади и слева от дома стоял флигель, очевидно для прислуги, справа - здание попроще. Судя по тому, что рядом с ним конюх возился с повозкой, запряженной лошадью серой масти, это была конюшня. Остальные здания стояли за этими тремя, и если бы мы подходили к поместью спереди, их не было бы видно. Перед домом были разбиты симпатичные клумбы и высажены ряды акаций. Все это великолепие окружал витиеватый кованый забор, с большими воротами по фронту, к которым через поле вела тополиная аллея.  Сбоку же, где наша тропинка и заканчивалась, в заборе была маленькая калитка.
Рядом с калиткой стоял опрятно одетый мужичок и с интересом нас разглядывал. Когда мы приблизились, он распахнул её и сказал:
- Пожалуйте за мной, господа!
Мы переглянулись.
- Ты ничего не путаешь, милейший? - спросил Куся.
- Нет-с — коротко ответил тот.
Встречающий повернулся и степенно пошел в направлении дома. Мы двинулись за ним по дорожке, усаженной акациями, мимо цветника. Подойдя к дому, поднялись по широким ступеням, прошли в большие парадные двери и очутились в просторной светлой прихожей. Налево и направо от нас поднимались полукругом широкие лестницы. Мы же вслед за провожатым прошли вперед, в зал, уставленный по периметру кушетками,  повернули налево и очутились перед дверью темного дерева. Мужичок отворил её, жестом пригласил нас войти, а сам остался стоять снаружи.
Комната оказалась кабинетом и библиотекой. Впереди, у дальней стены стоял массивный стол с зеленым сукном на столешнице и бронзовым письменным прибором. На нем лежал раскрытый посредине солидных размеров фолиант. За столом и вдоль всей правой стены до потолка, к слову довольно высокого, метра в четыре с лишним, стояли книжные полки общим числом около полутора десятков. По левую сторону находились три окна с тяжелыми лиловыми занавесями. В нише среднего из них стоял Демьян Лукич и с интересом нас разглядывал. На некоторой дистанции от него, подобострастно наклонившись шептал что-то тот самый приказчик. Видимо, он обогнал нас в повозке, которую мы заметили во дворе. Настал решающий момент, и я, собравшись с духом, решил начать разговор.
- Позвольте, представиться! Михаил Анатольевич Борисов, внучатый племянник и ученик Петра Николаевича Куликова, бывшего начальника Симбирской гимназии, ныне проживающего в Санкт-Петербурге! - После этих слов я поклонился.
- Сергей Владимирович Кузнецов, также имею честь состоять в дальнем родстве с Петром Николаевичем, и при их личной библиотеке! - Куся в свою очередь отвесил поклон.
Демьян Лукич удивленно посмотрел сначала на приказчика, потом опять на нас и спросил:
- Ну что же, Петр Николаевич человек мне известный и добропорядочный, учености немалой. А мы тут было думали — звать городового или нет? Кстати, мне тут Тимофей Григорьевич сказал, что с час назад он вас одеть изволил, это как понять?
- Видите ли, Демьян Лукич, - начал я - Мы состоим в разрешенном студенческом кружке «Судьба народная», и целью своей ставим всеобщее процветание и единство народа и интеллигенции, через образование и привнесение света науки в народные массы. Но ведь не зная жизни народной невозможным будет достижение столь благородной цели! Отсюда и странное появление наше, и смущение Тимофея...
- Григорьевича, - мягко подсказал Демьян Лукич.
- Григорьевича - повторил я. - А так как разговоры о вашей школе для крестьянских детей и о театре достигли ушей наших, мы, пользуясь вакансией, решились на свой страх и риск представиться вам и предложить свои услуги в качестве учителей.
- И в каких науках у вас достаточное знание есть ? - спросил он.
- Я неплохо осведомлен в физике, - ляпнул я. - А также немного в музыке.
- Я - в философии и математике, - сказал Куся.
- Разговор этот вести основательно нужно... - задумчиво молвил Демьян Лукич. - А кстати, где нынче Петр Николаевич обосновался?
- На Малой Конюшенной, в паре шагов от Его Величества императорского Зимнего Дворца! - с гордостью ответил я.
Демьян Лукич посмотрел в окно, поправил штору и повернулся к приказчику.
Ну что же, я вижу, тревоги Ваши, Тимофей Григорьевич, напрасными оказались. Ступайте, пожалуй, и скажите Марии Михайловне, чтобы к ужину два прибора добавили.

- Ну-с-с, не желаете ли, господа студенты, оценить мои скромные начинания? Да и аппетиту нагулять перед трапезой? - сказал Демьян Лукич, когда приказчик, поклонившись, вышел из кабинета. Мы с Кусей тоже поклонились, и молча пошли вслед за хозяином. Выйдя из дома через боковую дверь, Демьян Лукич повернул направо, пройдя между домом и флигелем. Перед нашим взором открылась небольшая площадь, застроенная аккуратными зданиями.
-Вон там, извольте, мельница водяная, - показал он рукой в сторону небольшой речушки, над которой высился аккуратный бревенчатый теремок с большим дощатым колесом. - Там у меня кузницы — махнул он рукой за реку, в направлении, откуда доносился перезвон молотов и наковален. Кстати, молот паровой из Златоуста доставили в прошлом годе... А вот риги каменные. А там далее и гордость моя! - важно продолжил он.
Мы перешли через речку по горбатому мосту с резными перилами и увидели небольшую деревушку. Десяток кирпичных домов, со стенами расширяющимися кверху, черепичные крыши, аккуратные заборчики, стайки, и даже, о чудо, булыжная мостовая вдоль единственной улицы - все это скорее напоминало какой-то уголок Европы, чем русскую глубинку. Контраст с Подтёсово был настолько разительным, что просто не верилось. Оценив нашу реакцию, Демьян Лукич усмехнулся и крякнув, видимо от удовольствия, продолжил:
- Я, господа, решил своим начинанием показать и соседям своим, и мужичкам, что и мы, русские, не лыком шиты. Был я в Европе, и жизнь их европейскую знаю. И такое убеждение имею, что наш русский мужик не хуже, например, немецкого - ему только пример дай и чтобы выгоду он свою в этом увидел.
- Да, но Демьян Лукич, позвольте узнать, а на какие средства это всё построено? - оторопело спросил Куся.
- Так ведь на мои собственные, - ответил тот, и не дойдя до крайнего дома развернулся и быстрыми шагами направился назад, заложив руки за спину. Мы опешили от столь быстрого окончания разговора, не зная, то ли идти за ним, то ли пройти дальше и посмотреть все как следует.
- Что-то ему вопрос не понравился, - пробормотал я.
- Так ведь такие бабки впалил, а в чем выгода непонятно, - ответил Куся.
Мы побродили вдоль домов, и убедились, что жилыми были только три из них - судя по лаю собак. А еще через четверть часа за нами явился немногословный дворецкий, который встречал нас, и опять пригласил за собой. Провел к флигелю, показал нам две комнаты на первом этаже и молча вышел. Мы разошлись. Комнаты были одинаковые, небольшие, но уютные. В углу каждой был выстроен отопительный щиток, выложенный простенькими изразцами, но сама печь находилась где-то в другом помещении. Напротив стоял умывальник с тазом, ведро воды и висело полотенце. Из мебели присутствовали только небольшой шкаф и кровать с пышной подушкой, застеленная опрятным покрывалом. На кровати лежала одежда, являвшая собой нечто среднее между нашими нынешними костюмами и одеянием самого Демьяна Лукича. Я кое-как умылся, оделся, дождался Сергея и мы направились в хозяйский дворец. Здесь нас уже дожидался дворецкий. Пока он вел нас в кабинет, я наконец-то выяснил, что зовут его Василий Филимонович.
Ну а в кабинете нас дожидался Демьян Лукич. Наша размолвка, вероятно, не столь сильно его огорчила, потому что он улыбнулся и пригласил нас к окошку, где ранее разговаривал с приказчиком. На подоконнике стоял графин с темной жидкостью и три бокала.
-Ну-с, господа студенты, давайте время скоротаем перед ужином. Аперитив у меня свой, в Петербургах вы такого чуда не сыщете! - весело проговорил он и наполнил бокалы.
Мы смутились, пробормотав что-то про его здоровье. Хозяин весело подмигнул нам, и мы пригубили напиток. Мда-а, это было нечто! Довольно крепкая, тягучая, сладкая и ароматная субстанция действительно была хороша. Сергей поцокал языком и рассыпался в похвалах. Я присоединился к его дифирамбам.
- Ну и какого мнения Вы о законе сэра Исаака Ньютона, уважаемый Михаил Анатольевич? - вдруг неожиданно спросил хозяин.
«Началась проверочка» - подумал я.
- Но о каком из трех, позвольте спросить, уважаемый Демьян Лукич? - с осторожностью ответил я вопросом на вопрос.
-Да обо всех, пожалуй.
-Я считаю сэра  Ньютона величайшим ученым, и законы механики, им открытые, несомненно являют собой краеугольный камень как современных механизмов, так и движения небесных тел, да и вообще всей жизни нашей! Они же, а в частности, закон о действии и противодействии подтверждаются не только в физических величинах, но и в диалектике, и философии! - с пафосом изрёк я и смутился.
-Ну а Вы, Сергей Владимирович, каких философов предпочитаете, греческих или римских?
-С Вашего позволения, Демьян Лукич, мне ближе восточная философия - в частности, буддизм, индуизм и конфуцианство - ответил Куся.
Демьян Лукич улыбнулся и сказал:
-Извините мне мой столь неприкрытый демарш, господа студенты, но проверить Вас я был обязан, надо же иметь представление о том, кого на работу берёшь. Вы, право, не держите на меня зла.
Мы заверили его в том, что зла не держим, а наоборот, приветствуем его подход к найму, после чего все вместе выпили еще по бокалу. Тут бронзовые часы на столе мелодично пробили шесть вечера, и Василий Филимонович, чопорно поклонившись, пригласил нас откушать.


-10 -

Столовая находилась на втором этаже. В отличие от кабинета, это была относительно небольшая комната. Посередине стоял стол длиной метра три и вокруг него восемь стульев. Мы вошли в столовую одновременно с молодой женщиной лет двадцати пяти, миниатюрной, стройной, русоволосой. Она была одета в светло-зеленое платье простого кроя. На столе стояло четыре прибора.
- Позвольте представить, господа, Мария Михайловна, моя супруга -  сказал Демьян Лукич и следом представил нас, не забыв упомянуть про Куликова и цель нашего здесь появления.
До сих пор на светских трапезах мне бывать не доводилось, и я с благодарностью вспомнил маму, которая с детства приучила меня культурно кушать ножом и вилкой. Я даже был в курсе существования десертных вилок и ложек. Перемену блюд проводил Василий Филимонович. Вскоре стало ясно, что кушанья подавали сплошь простые, «русские народные». На первое - щи суточные. Демьян Лукич долго и обстоятельно объяснял, что без супов жизни своей не представляет, говорил об их пользе и извинялся за столь необычное для вечера меню. Впрочем, щей из русской печи я, да и Сергей еще не едали. Сравнить их со столовскими и даже домашними было невозможно, настолько они были наваристы и вкусны. После мы откушали бефстроганов с капустой и жареной на топленом масле картошечкой, с золотистой корочкой и душистой зеленью. На десерт была подана очередная наливка с бисквитами и печеньем. Кроме того, на столе стояли несколько тарелок с сырами, паштетами и другими закусками.
В течение всего ужина велся неторопливый разговор. Мария Михайловна, видимо, из вежливости не донимала нас расспросами. Мы же предпочитали по большей части помалкивать, кивать головой и мотать на ус. Содержание беседы сводилось, таким образом, к дискуссии между супругами. Хотя несколько лет назад самодержец всея Руси и отменил крепостное право, жизнь в деревнях текла по старинке. Затея Демьяна Лукича с образцовой деревней, чистой и красивой, пока себя не оправдала - мужики наотрез отказались переселяться в непривычное для себя по виду и принципу ведения хозяйства место. Главным условием переселения была постоянная и прилежная работа. Плата за найм с последующим выкупом столь красивого и удобного по тем временам жилья была весьма умеренна. Но, оказывается, народец был «ленив не в меру», и в урожайный год мужики зимой могли пролежать на печи несколько месяцев кряду, жуя и выпивая между сном. Тогда как в неурожайный помимо работы на своих наделах нанимались к кулакам, купцам, самому барину и гнули спины в три погибели. В общем, гром не грянет - мужик не перекрестится. Демьян же Лукич ратовал за  размеренный, распланированный труд на научной основе того времени. И три крестьянских молодых семьи, насмелившихся несмотря на укоризну деревенской общественности перехать в показательную деревню, надежд не оправдали - платежи задерживали, инвентарь не берегли, чистоту не соблюдали. Потом разговор перешел на крестьянский быт. Описывая его подробности, Мария Михайловна раскраснелась, сжимала то и дело маленькие кулачки и особенно негодовала по поводу баб и ребятишек. Некоторые подробности, особенно касаемо знахарства, которые здесь я приводить не буду, повергли меня в немалый шок. Затем она резко перевела рассказ на свою деятельность, о которой мы знали из нечаянно подслушанного разговора, и пригласила нас утром в школу, а затем и в театр на премьеру.
В общем, после ужина в головах наших всё более-менее встало на свои места. Раскланявшись, мы поблагодарили радушных хозяев, удалились в свои комнаты во флигельке и обсудив произошедшее с нами за день, легли спать.

Наутро поднялись около семи. Позавтракав краюхой черного хлеба с молоком, которые нам принес по нашей просьбе Василий Филимонович, мы попросили его проводить нас в помещение школы. Таковой оказалась просторная рубленая изба, стоявшая в торец конюшне, за хозяйским домом.
В ней, в единственной кроме сеней комнате - стало быть, классе - стояли в три ряда столы и лавки, а около окна находилась резная этажерка с книгами. Мы бегло ознакомились с ними. Здесь были несколько азбук, три библии, «Конек-горбунок» Ершова, и даже один томик невесть откуда взявшихся здесь переведенных на русский древнегреческих мифов. На учительском столе рядом с этажеркой лежала рукопись. Мы постеснялись в нее заглядывать, а впрочем, и не успели бы. Из щели между дверью и косяком на нас глядели несколько пар детских глаз.
-Заходите, заходите, дети - стараясь говорить ласково, молвил Куся. Дверь приоткрылась, и через пару минут в классе шумели полтора десятка разновозрастных ребятишек обоего пола. Девочки были в косынках, полотняных юбках и рубашках, пацаны тоже в рубахах и в штанах, все в лаптях. Поглядывая на нас, они не скрывали любопытства, но ни о чём не спрашивали.
Через непродолжительное время в класс зашла Мария Михайловна и звонким голосом представила нас детям. Мы неловко поклонились. Она в свою очередь предложила нам провести первый пробный урок. Куся уселся на лавку в первом ряду, и на его лице расплылась довольная улыбка. Очевидно, он предвкушал мой конфуз. Но я потихонечку, полегонечку вспомнив свой первый урок физики в школе, начал:
- Дети! Есть такая очень важная наука — физика! Название сиё происходит от греческого слова «фюзис», что означает природа...

В общем, мой первый урок прошел неплохо. Куся после небольшой переменки полчаса учил детей арифметике, и за всем этим наблюдала, кивая довольно головой, Мария Михайловна. Затем слово взяла она, и мы узнали, что же за рукопись лежала на столе. Это была небольшая пьеса, содержание которой сводилось отчасти к нашему вчерашнему разговору за ужином. В течение зимы один мужик не работал, спал, пил и ел, а следующий год вышел неурожайный, и по осени он вынужден был работать на злого купца день и ночь, чтобы прокормить семью. Его антипод работал всю зиму, то занимаясь извозом, то в кузне, то мастеря нехитрый крестьянский инвентарь, и несмотря на неурожай у него всё было пучком. Проще говоря, басня Крылова «Стрекоза и муравей» в вольной интерпретации. Вся пьеска укладывалась в полчаса, и дети неплохо знали текст, с выражением читая его в лицах наизусть и передвигаясь по ходу дела в нужные места импровизированной сцены, коей служило пространство перед доской. На этом учебная программа была исчерпана, Мария Михайловна предупредила артистов, чтобы они не опаздывали к вечернему представлению, и ребятишки с шумом покинули класс, оглядываясь на нас. Не было еще и десяти утра.
- Михаил Анатольевич, Сергей Владимирович, ну как Вы находите учеников? - спросила Мария Михайловна.
Я в ответ пробормотал, что, мол, рано судить по первому уроку.
- Да нет же, дети замечательные! - горячо воскликнула она. - Вот вы еще увидите, насколько они благодарными могут быть!
-Мария Михайловна, а позвольте Вас спросить, кто автор сей пьесы? - поддержал разговор Куся.
Тут она смутилась, покраснела и еле слышно ответила:
- Я...
Мы тут же наперебой принялись расхваливать её опус и попросили показать нам помещение, где планировался показ. Оказывается, всё должно было происходить в том зале особняка, через который мы проходили в кабинет Демьяна Лукича. Балов супруги не давали, а вот небольшие театральные представления были уже несколько раз. Для этого зал оформлялся в соответствии с представлениями Марии Михайловны о театре. Мы втроем прошли в особняк, и, встав посреди «сцены», я обратил внимание на то, что сторона, на которой были расположены окна, была солнечной. Это натолкнуло меня на кое-какие мысли, я рассеянно кивал в ответ на рассказ Марии Михайловны о прошлых премьерах, и идея прочно засела у меня в голове.
Суть её заключалась в следующем. Зал превращался в театральный путем расстановки банкеток, стульев и мысленного деления на две части. Я же предложил моим собеседникам закрыть плотными темными шторами все окна, кроме того, которое освещало «сцену». И по ходу пьесы меняя на нем легкие занавески разного цвета, таким образом дополнить действие световыми эффектами. Куся тут же предложил поработать со звуком, чтобы в нужные моменты барабанным боем, колокольчиками и при помощи рупора добавить пьесе драматизма. А скрыть эти приготовления можно было парой ширм по сторонам сцены. Всё это привело Марию Михайловну в восторг, и она, поблагодарив нас, упорхнула за Василием Филимоновичем, дабы привести в соответствие слово и дело.

...В общем, премьера удалась. В зале были и хозяева, и приглашенный, как мы помнили, Савва Кузьмич, и приказчик Тимофей Григорьевич и еще несколько с виду знатных людей, познакомиться с которыми мы еще не успели, так как были заняты подготовкой «спецэффектов». Большую же часть зрителей составляли принарядившиеся крестьяне, которые с опаской сидели на стульях и банкетках позади первого, «элитного» ряда. Я дергал в нужные моменты за легкие ситцевые шторки, то красные, то желтые, то синие, то подавал малолетним артистам посвечник с зажжённой свечой, а Куся вовсю разошелся с вышеозначенными «музыкальными инструментами», то подвывая в приказщицкий рупор для имитации зимней вьюги, то постукивая колотушкой в барабан для усиления драматизма, то тряся в нужный момент колокольчиком.
После окончания пьесы благодарные зрители аплодировали стоя, и даже на обветренных крестьянских лицах выражение недоверия сменилось постепенно интересом и даже восхищением и гордостью за своих детей. Затем крестьяне степенно покинули залу, а  Василий Филимонович громко произнес сакраментальное «кушать подано». Оставшиеся в зале гости, наперебой расхваливающие Марию Михайловну, потянулись к выходу. Мы тоже было направились за ними, когда дворецкий, попридержав Кусю за рукав, что-то быстро ему шепнул на ухо. Куся посмотрел на меня с изменившимся лицом и мотнул головой. Мы вышли на улицу и он сказал негромко:
- Валим отсюда!
- А что такое? - удивился я. - Вроде же все хорошо получилось!
- Приказчик, сука, настучал-таки городовому, он нас арестовать приехал, до выяснения личностей!
Мы тут же, не заходя во флигель, через боковую калитку покинули усадьбу, через четверть часа быстрым шагом добрались до нашего дуба,  раскопали схрон и переоделись. Уже смеркалось, и оглянувшись печально вокруг, я и Куся по очереди залезли на нижнюю ветку и прыгнули.


-11 -

Вот так неожиданно закончилось наше путешествие. Переночевав в своей комнате, мы весь день не выходили из нее, чтобы не попадаться на глаза начальству. А к следующему вечеру дождались Панцера со Марком. Панцер был навеселе, а Марк в странном состоянии, которое мне еще не приходилось наблюдать. Как оказалось, он удосужился попробовать наркотик, и дотащив его до кровати Панцер рассказал, что денег у Марка не осталось, и что «он все пустил по вене». В общем, их приключение свелось к сплошному кутежу и излишествам. Мы в свою очередь рассказали о нашем походе.
А наутро к нам спозаранку зашел Иван Григорьевич. Закурив ароматный самосад, он пару раз крякнул и сказал:
- Прыгали?
Этот  вопрос поверг нас в шок. Как он узнал?!
- Куда? - делая вид, что ни о чем не догадывается, спросил Куся.
- Вы вот что, ребятки. Мне то не врите. Я, если честно, про сушилку-то знаю!
И он поведал нам, как в далеком 37-м году, когда была построена эта зерносушилка, он, вставляя рамы в оконный проем, случайно выпал, и с ним произошло то же самое, что и с нами. Он тоже попал в 19-й век, и через несколько дней тем же образом, что и мы с Кусей, вернулся обратно. К несчастью, свидетелями его «пропажи» после падения из окна были несколько человек. И после возвращения, без выяснения обстоятельств, он был по известной в то время традиции советских властей осужден и этапирован на Дальний Восток. А вернувшись в родные края, уже после войны, сколько раз пытался - так и не смог повторить свое путешествие. Со временем он прекратил свои попытки, уверовав в их тщетность до вчерашнего вечера, когда он заметил возвращение Марка и Панцера.
-В общем так, ребятки! Ничего путного в этом нет - или пропадете там, или здесь, так что я это прекращу сегодня же — не хватало мне на старости лет за молодых обалдуев отвечать!
А потом, помолчав, грустно улыбнулся,и, наверное, вспомнив былое, добавил:
- Оно, конечно, чудо чудесное, но жить-то своим умом надо - где родился, там и пригодился, и чудеса вам тут не помогут. Так -то!

В этот же день двое рабочих установили на проем массивную стальную решетку, и Иван Григорьевич демонстративно повесив на неё  солидный замок, положил ключ в карман и  многозначительно посмотрел на нас.


Э П И Л О Г

Собственно, на этом мои заметки 91-го года заканчиваются. Перелистывая их по прошествии стольких лет, я долго решал, как закончить свой рассказ - оставить как есть или продолжить. И решил продолжить, тем более что осталось немного. Мы доработали на зернотоке оставшиеся пару недель, после того, как запустили наконец-то нашу сушилку. Кочегарили посменно, и пристальным вниманием Ивана Григорьевича отнюдь не были обделены. Шанса повторить прыжок нам так и не представилось, да и куда было сигать?! В поместье нас ждал с нетерпением городовой, а в Нью-Йорке — пьянка и полицейские. В этой поре всё и подошло к отъезду.
Получив расчёт и вернувшись в город, мы на протяжении всех лет учёбы держались вместе, своей небольшой компанией. После учебы некоторое время мы с Кусей поддерживали отношения, но со временем виделись всё реже и реже - жизнь разводила нас в разные стороны. И только изредка, доставая из ящика письменного стола потемневший царский рубль, вертя его в руках, я снова и снова переживал в душе наши приключения.
Но вот, однажды, идя по улицам города, я столкнулся с Димкой Боркиным, тоже учившимся в нашей группе. Мы разговорились, стали вспоминать студенческие годы. Саша работал по специальности. Марк хватил лиха с вредными привычками, но вроде жизнь его со временем нормализовалась.  Несколько наших одногруппников уехали из страны. Девчонки повыходили замуж. Но самое главное - Димка рассказал, что Куся бесследно пропал. Меня эта новость повергла в изумление, и в смятённых чувствах я вернулся домой. Интернет уже был распространен, и к тому времени я не раз пытался найти в его недрах объяснение произошедшему с нами, хотя и тщетно. Но теперь целью моей был именно Куся. И я нашел упоминание о нем на сайте краевой библиотеки как сдавшего в дар большое количество книг. Дальнейшее было делом техники. В этой библиотеке работала, извините за тавтологию, знакомая моего знакомого, и через пару недель я уже сидел в читальном зале перед стопкой книг, которые в течение последнего года перед исчезновением изучал Куся. Большая часть из них касалась древних ведических знаний, в том числе Бхагават-гита, Шримад Бхагаватам, различные комментарии и толкования. И по загнутым уголкам страниц, а также отмеченным восклицательным знаком абзацам, я восстановил, как мне кажется, ход мыслей Куси. Прочитав про гуны благости, страсти и невежества, я понял, почему в разное время суток мы попадали в разное время и место. Ведь гуна благости действует только рано утром, гуна страсти — до обеда, а гуна невежества  - вечер и всю ночь. Прочитав во многих местах про связь слова и дела, то бишь духовного и материального, я предположил, что сам по себе портал, который несомненно являлся материальной аномалией, открывался только во времена столь же аномальные, тяжелые, смутные - репрессии 37-го года, а так же социальные волнения и ГКЧП - 91-го. Это объясняло тот факт, что Иван Григорьевич в последующие после 37-го годы не смог повторить прыжок. Правда, найти ключ к пониманию механизма работы портала мне не удалось. Но у меня осталось твердое убеждение, что Куся с его пытливым умом разгадал принцип прыжка, и смог повторить. Остается только предположить, куда он попал — ведь я уверен, что прыгал он ранним утром, чтобы открыть ранее неизведанные дали и почерпнуть благости.

Несколько дней после этого промаявшись, я дождался выходных, сел в машину и поехал в Лахту. Так совпало, что был сентябрь. Всё так же шумел зерноток. Всё так же стояли перед входом в наш домик чудом сохранившиеся гипсовые фигуры комсомольцев, покрашенные серебрянкой. Поговорив со скучающим охранником, мотивируя своё желание ностальгией и подкрепив знакомство парой анекдотов, я в его сопровождении  прошел на зерноток, и с бьющимся сердцем хотел было увидеть нашу зерносушилку. Но, как оказалось, её уже и след простыл. Лет пять назад её снесли, и на этом месте построили новый амбар. Ивана Григорьевича охранник не знал, а про Кусю я спрашивать не решился. Вернувшись домой, я залез в папку со старыми бумагами, вытащил на белый свет старый блокнот, перечитал его, но еще несколько лет не  мог себя заставить поделиться с кем нибудь своими записями. Причиной обнародования стали совсем другие события, о которых я пока предпочту не упоминать, но после которых свой негласный уговор молчания я счёл неактуальным. Тем более что Саша Панцер, прочитав эту повесть, выразил своё одобрение.
Вся эта история написана для узкого круга лиц, в основном, для моих родных, и, конечно, для участников повествования, которым ничего доказывать особо не надо. С другой стороны, поскольку теперь наши приключения становятся достоянием гласности, то вполне вероятно найдутся люди, который только покрутят пальцами у виска. Но я буду рад, если другим читателям эта писанина показалась настолько интересной, что они смогли осилить её до конца:-)



Продолжение следует.



Примечания

1 - Преподаватель, ставивший многим студентам двойки на экзамене, после чего следовало отчисление из ВУЗа.
2 - Факультет автоматики и вычислительной техники.
3 - Специальные предметы.
4 - Вычислительный центр.
5 - Дробеструйный агрегат для очистки поверхности отливок
6 - Непросушенное зерно нагревается вследствие гниения, «горит»
7 - река Чулым
8 - Математическое Обеспечение Диалоговых Управляющих Систем