XX Глава
Это из-за меня. Я не досмотрел — был бы рядом, ничего бы не случилось. В этот момент я начинаю ненавидеть сам себя. Из головы никак не уходит её бледное бессильное тело, распростёртое на кафельном полу, в луже собственной крови. Невольно вспоминаю всё, что меня с ней связывает: её глаза, такие колдовские и глубокие; её лицо, такое красивое и невинное; её волосы, окутывавшие её медной пеленой; её запах, от которого кружится голова.
А если она умрёт? Что, если я не успел? Я никогда не смогу себе этого простить. Она заботилась обо мне, ждала меня, а я так отплатил ей за это? Бросил одну в своих покоях и даже зайти туда хоть раз в день не посчитал нужным. Я эгоист, думал только о себе, шёл на поводу у Джевелс и своего неуёмного желания, забыв про того единственного чистого человека, который мучился в этих стенах.
За дверью слышен шум шагов, но мне всё равно. Погрязший в собственных мыслях, невидящими глазами смотрю на дверь. Я хочу увидеть Ким, узнать, всё ли в порядке с Олей, хочу снова заглянуть в её зелёные глаза и увидеть в них жизнь. Дверь кабинета открывается, внутри меня всё подпрыгивает и стремительно катится вниз, но это не Ким — это отец.
— Что случилось? Каин сказал, что видел тебя в коридоре с Олей на руках.
Он стоит передо мной, а я вперился взглядом в его лицо. Чувствую себя убитым.
— Она перерезала вены.
Глаза отца расширяются от удивления, этого явно никто не ожидал. Он садится рядом со мной на кушетку.
— Почему?
— Это я виноват. Это из-за меня. Не уследил. Если бы я был в покоях, всё было бы нормально.
У меня начинается истерика, впервые в жизни. Обезумевшими глазами смотрю на отца, лихорадочно выпаливая фразы одну за другой. Райан облокачивается спиной об шкаф и садится на кушетке в пол-оборота, лицом ко мне. Как маленького ребёнка он прижимает меня к груди и успокаивающе качает из стороны в сторону. Ладонью гладит меня по голове, но это не успокаивает. Я не могу остановиться, твержу одни и те же фразы подряд, как сумасшедший.
— Успокойся, Рик. Всё будет хорошо, Ким отличный врач, она сделает всё, что нужно. С Олей всё будет нормально. Успокойся.
Замолкаю и ухожу в себя. Отец постоянно говорит мне что-то успокаивающее, но я не слушаю его. Всё моё сознание занимает Оля.
«Не бойся меня, я же обещал, что не обижу тебя…»
Так я сказал ей, когда она впервые появилась в моих покоях. Хорошенько же я выполнил своё обещание. Тяжело дышу; я сгубил её. Защитив её от Кайла, от всех на свете под замком своих покоев, не смог защитить её от себя, навредил ей.
Проходит много времени, мучительно много. Более девяти часов мы с отцом неподвижно сидим на кушетке. Мне нет дела ни до чего, а отец периодически разминает затёкшие части тела.
Когда в кабинет входит Ким, я словно оживаю. Вскакиваю и подбегаю к ней. Смотрю на неё умоляющими глазами и жду всего пары слов.
— Ким, пожалуйста, скажи, что с ней всё нормально.
Она смотрит на меня холодными, жестокими глазами и даже не думает отвечать на мою мольбу. Неужели всё кончено? Нет, только не это.
— Ким, не молчи.
Мой голос более твёрдый, а врач всё так же сверлит меня взглядом.
— Ким, скажи мне хоть что-нибудь!
Я кричу, сил сдерживать в себе эмоции больше нет, это грань.
— Не кричи на меня. Не успокоишься сам — вколю тебе успокоительное. Оля жива, — рычит она.
Поднимаю лицо вверх и облегчённо втягиваю воздух в лёгкие. Она жива… Значит, я успел вовремя. Оля, моя зеленоглазая малышка, она жива. Сажусь на кушетку. Слава Богу, она жива.
— Это правда, что за последнюю неделю ты ни разу не был в своих покоях?
Ким знает… Но откуда? Прячу взгляд в сторону. Мне нечего сказать, это действительно так и я знаю свою вину.
— Да.
— Рик, разве так можно? Ты совсем с ума сошёл? Она вообще-то живая, и ей, как всем нормальным людям, нужно общение и внимание! Это не игрушка, это живой человек! Если она тебе не нужна — вышли её, ей выделят отдельные покои, но зачем делать так по-свински? А если тебя запереть на неделю в четырёх стенах одного? Тебе понравится? Да ты взвоешь! Почему ты не думаешь о других?
Она кричит, к горлу подкатывает комок, и её голос начинает срываться. Из карих, до этого стойких глаз начинают литься слёзы. Виновато потупляю голову, мне нечем крыть, я действительно виноват как никогда.
— Ким, чего ты раскричалась?
— Потому что мне жалко эту девчонку, Райан! Ты думаешь, почему меня так долго не было? Она пришла в сознание, но молчала! Я разговорила её, и оказывается, что этот красавец вообще дома не появлялся! Как тебе такое?
— Рик, это правда?
— Да. Я знаю, как сильно виноват.
—Да что ты вообще в этой жизни знаешь, О’Хара?
Я впервые вижу Ким такой. В любой ситуации ей удавалось сохранять спокойствие и хладнокровный тон, а сейчас она кричит и, не сдерживая слёз, резкими движениями смахивает их с глаз.
— Прекрати, Ким, иначе сейчас получишь ещё одного невменяемого пациента!
— Пусть знает, что натворил! Детство кончилось, Райан, он взрослый мужчина и должен отвечать за свои поступки!
Молча сижу на кушетке, Ким зла как никогда и говорить что-то в своё оправдание бесполезно. Во-первых, меня даже слушать не станут, а во-вторых, мне нечего сказать.
— Ты оставила девчонку одну в палате?
— Нет, с ней медсёстры. Они проконтролируют её.
Оля в сознании, я должен пойти к ней. Знаю, как сильно виноват, но должен хоть что-то сделать.
— Пусти меня к ней. — Я буквально умоляю Ким, но это, как видно, злит её ещё больше.
— Даже не думай, она не хочет с тобой разговаривать и я тебя не пущу! Ты хочешь усугубить ситуацию?
— Я хочу просто поговорить с ней.
— Обойдёшься, я не буду подвергать её жизнь опасности.
— Ким, если она захочет умереть — мы её не остановим. Она будет пробовать второй, третий, пятый раз, пока не умрёт. Пусти его, пусть поговорят. Он или вразумит её, или ничего не изменит.
Ким закатывает глаза и, топнув ногой то ли от собственного бессилия, то ли переполняющего гнева, сдаётся и собирает всю волю в кулак.
— Хорошо, я схожу туда ненадолго и потом приду за вами.
Ким выходит из кабинета, и я слышу только цоканье каблуков всё дальше от двери. Отец встаёт с кушетки и разминается, а я сижу на месте как вкопанный. Что я скажу рыженькой? Не знаю, что-нибудь, что угодно, лишь бы вернуть её к жизни. Надо будет — буду валяться в ногах, сделаю всё, но не позволю ей повторить попытку самоубийства.
— Спасибо.
— Я делаю это не ради тебя, Рик. Это ради девчонки, мне её действительно жаль.
Проходит немного времени, и в кабинет возвращается Ким. Она берёт несколько шприцов с успокоительным из шкафчика и кладёт их в свою небольшую медицинскую сумку. Мы молча шагаем за ней к палате, она останавливает нас у дверей.
— Она сейчас слаба: и морально и физически — будь осторожнее. Не вздумай на неё давить или кричать. Если я услышу, что ты повысил тон, я тебя лично за шиворот оттуда выкину, и ты больше её вообще не увидишь — я об этом позабочусь. Всё понял?
— Да.
— Иди.
Я открываю дверь и вижу её. Такая потерянная и беззащитная. Она смотрит в стену и даже не поворачивает головы. Совсем не реагирует на шум.
Она сидит на кушетке, сложив ладони на коленях, её ноги стоят на полу. Спутанные, перепачканные кровью волосы покоятся на её плечах и груди. Зелёные, прежде такие живые глаза сейчас пусты, в них нет того озорного огонька, которым они всегда светились. Лицо бледное, но не настолько сильно, как это было в ванной.
Я сажусь на колени возле её ног и вглядываюсь в её лицо в надежде, что она хотя бы посмотрит на меня. Нет. Пусто. Такое впечатление, что передо мной сидит фарфоровая кукла, хрупкая и недвижимая. Она как мираж, прекрасный, но неживой. Меня пугает её поведение. Ольга ушла в себя. Я должен её вернуть. Должен сделать хоть что-то.
— Оля, поговори со мной, пожалуйста.
Она совсем не реагирует, и я пугаюсь ещё больше. Совсем неподвижная, холодная и чужая, такая, какой не была даже в день, когда оказалась у меня впервые. Кладу ладонь на её сцепленные пальцы, они чуть тёплые. Рыженькая изредка моргает, но так же безотрывно смотрит в стену.
— Не молчи, пожалуйста.
Ей всё равно, а мой голос тихий и умоляющий. Впервые в жизни я не знаю, что мне делать. Она не намерена мне отвечать — значит, я не буду ждать ответа, просто скажу всё, что должен сказать.
— Оленька, прости меня, пожалуйста, прости. Я знаю, как виноват, знаю, что вёл себя как последняя скотина. Понимаю, почему ты не хочешь со мной разговаривать, я заслужил. Пожалуйста, хотя бы послушай меня. Я не буду оправдываться, в этом нет смысла. Пойми, когда я увидел тебя там, в ванной, я… Мне не было так страшно и больно ещё никогда. Мы должны разговаривать друг с другом. Только так я буду знать, о чём ты думаешь и что тебя мучает. Ты должна жить…
Внезапно она высвобождает одну руку из-под моих пальцев и ладонью осторожно зажимает мне рот. Я смотрю на неё, довольный тем, что она хотя бы пошевелилась. Её безжизненный взгляд перемещается со стены на моё лицо. Я не сопротивляюсь, послушно стою у её ног на коленях и вглядываюсь в бледное, но такое родное лицо.
— Зачем?
Её голос слабый и тихий, но она заговорила. Это уже маленький плюс. Из её глаз выкатываются тихие слёзы, без всхлипов и рыданий они просто катятся по бледным щекам, прокладывая влажные дорожки, и капают вниз, на мою ладонь.
— Зачем? Если я умру — всем будет легче. Я здесь чужая, только мешаю всем. Я никогда не смогу вернуться домой, навечно останусь здесь, зачем мне это? Лучше умереть и освободиться от всего. Сам посмотри. Я всем мешаю. Мои родители, которые ищут меня, — перестанут искать, потому что будут знать, что я мертва. Они не будут вечно мучатся с поисками, изводить себя мыслью, что я, возможно, погибла — всё подтвердится. Ким больше не понадобится со мной возиться, у неё из-за меня всегда одни проблемы. Джевелс не надо будет переживать из-за того, что в твоих покоях вечно кто-то есть.
Она рыдает, а я не двигаюсь с места, безумно хочу успокоить её, прижать к груди и утереть слёзы, но не могу: я не знаю, как она отреагирует на это.
— И наконец, ты. Тебе не надо будет больше терпеть меня в своих покоях. Я больше не буду путаться под ногами. Не буду мешать. Всем станет легче. Я здесь чужая, никому не нужная, лишняя. Я хочу уйти. Отпусти меня.
Осторожно касаюсь её руки и убираю её от своего лица. Медленно сажусь рядом с ней на кушетку и притягиваю к себе. Её слёзы капают на мою рубашку нескончаемым ручьём, а внутри меня всё падает. Моя бедная маленькая девочка. Сколько всего накипело у неё внутри, что она решилась на такой шаг? Много, очень много.
— Оля, ты никому тут не мешаешь. Я обещаю, как только у меня появится возможность организовать твою депортацию, я её обязательно использую, слышишь? Ты не будешь жить здесь всю жизнь, я сделаю всё возможное. Ким — врач. Это её работа — возиться с пациентами, ты зря думаешь, что ты одна постоянно доставляешь хлопоты, у неё таких пол-Штаба. Джевелс… плевать на неё, я не её собственность, и не ей решать, кто будет в моих покоях, а кто нет. С чего ты взяла, что ты мне мешаешь? Оля, ты мне никогда не мешала, малышка, ну сама посуди: неужели, если бы ты мне мешала, я бы до сих пор держал тебя в своих покоях? Ты никому здесь не мешаешь. Ты — самый безобидный и добрый человек, которого я вообще когда-либо в своей жизни видел, как ты можешь кому-то мешать?
— Хах, — она слабо ухмыляется, — мало ты знаешь о своей любовнице. Всё не так безобидно. Они все хотят, чтобы я умерла. Она, Кайл, все.
— Не все. Мы волновались, Оля. Пока Ким занималась тобой, мы с отцом сидели в её кабинете, мы оба переживали, правда. Чего я не знаю о Джевелс? Расскажи мне всё; чтобы действовать, я должен знать как можно больше. Как я могу защитить тебя, если ничего не знаю?
— В тот день, на соревнованиях, она не просто спросила, как меня зовут.
— Что она тебе сказала?
— Она потребовала, чтобы я оставила тебя в покое, сказала, что Рик Райан O’Хара принадлежит ей и если я не перестану путаться у неё под ногами, то она найдёт способ меня убить. Я не стала тебе говорить, не хотела портить ваши отношения. А сегодня она пришла в твои покои. Не знаю, как она зашла. Я услышала, как ключ прокручивается в замке, подумала, что ты пришёл. А там она. Сказала: «Видишь, он уже неделю как не приходит, а знаешь почему? Он тебя ненавидит, ты ему мешаешь. Он просто не знает, как от тебя избавиться. Не волнуйся, ещё немного и он выбросит тебя куда подальше», — и ушла. Я поверила ей. Долго думала, как быть, не знала, что делать. Поняла, что никому не нужна, что всем только мешаю, поэтому решила, что это лучший выход. Я взяла нож с кухни, написала тебе записку и пошла в ванную. Я слышала, как входная дверь открылась, и потом потеряла сознание.
Джевелс сука. Она ответит мне за эти слова. Я взбешён и готов сию секунду свернуть ей шею за это. Так вот почему она прибежала ко мне днём — хотела задержать меня. Она знала, как отреагирует Оля и что сделает с собой. Конечно, чему я удивляюсь, она всегда была великолепным психологом. Она вломилась ко мне в кабинет, чтобы я точно не отправился к себе в покои, чтобы я опоздал, но ошиблась. Дрянь, она мне дорого заплатит за Ольгу.
Прижимаю рыженькую крепче к себе. Её всхлипы больно жалят меня изнутри, удивительно, как много я готов отдать за то, чтобы она успокоилась и перестала плакать. Целую её в макушку и глажу ладонью по спине.
— Тише, не плачь, не надо. Это неправда, я никогда такого о тебе не говорил. Если бы я хотел от тебя избавиться — выслал бы тебя из своих покоев, а не бегал бы из них сам. Всё не так.
— А как?
— Тренировки с группой забирали у меня все силы, Оля, Джевелс перехватывала меня, и я шёл к ней. Я не буду врать и оправдываться, в этом нет смысла, я не находил в себе сил добраться до собственных покоев. Знаю, что поступил чертовски отвратительно, знаю, насколько виноват. Прости меня, пожалуйста.
— Что ты почувствовал, когда увидел меня в ванной?
Она отстраняется от меня и внимательно смотрит мне в глаза. В её изумрудах вновь горит тот самый огонёк, слабый, эфемерный, но он вернулся на своё место. В неё по капле возвращается жизнь, она теперь не такая потерянная. Всё зависит от моих слов: я или верну её к жизни, разожгу этот огонь в её глазах, или загашу его окончательно. Что мне ей сказать? Как объяснить своё состояние, если я сам себе не могу его пояснить? Я буду говорить правду, то, что действительно чувствовал.
— Я испугался, Оля. Испугался, что опоздал и что ты умерла. Я возненавидел себя, за то что виноват в этом. Что не уследил, не предотвратил всё это. Почувствовал пустоту, словно что-то в моей жизни рухнуло.
Рыженькая смотрит на меня теми самыми глазами, которые я видел прежде, такими наивными и полными жизненного огня. Слёзы продолжают катиться из её глаз, но уже реже. Я сажаю её на свои колени, как маленького ребёнка, и, высвободив одну ладонь, утираю её слёзы.
— Я тебе верю. Не знаю почему, но я верю.
Несмотря на всё, что я сделал, она продолжает мне верить. Где предел её веры и наивности? Я не хочу этого знать. Мне достаточно того, что я вернул её из пустоты, мою добрую рыжую девочку, ту, которую успел спасти в последние секунды, ту, из-за слёз которой готов задушить Джевелс своими руками без раздумий и сожалений. Она смирно сидит на моих коленях и продолжает вглядываться в моё лицо. Её руки плотно забинтованы, глаза покраснели от слёз.
— Оля, пообещай мне, пожалуйста, кое-что.
— Что?
— Кто бы и что бы тебе ни сказал, чем бы тебе ни угрожали, говори мне об этом. Для того чтобы защитить тебя, мне нужно знать от чего тебя защищать. Не смотри на мои отношения с этими людьми, не бойся их испортить. Говори мне, что тебя тревожит, ладно?
— Хорошо.
— И ещё, пообещай мне, что больше никогда не будешь предпринимать попытки самоубийства. Для меня это очень важно.
— Обещаю. И ты мне пообещай, что больше не будешь исчезать так надолго.
— Обещаю.
Убираю взлохмаченные прядки с её лица и пристально смотрю на неё, словно боюсь, что она исчезнет. Обнимаю и только сейчас понимаю, что всё закончилось, она здесь, живая, у меня на руках.
— Знаешь что, давай, если Ким тебя отпустит, пойдём в покои, что думаешь?
— Можно, мне здесь не нравится.
— Посиди тут, а я поговорю с ней.
Поднимаюсь с кушетки и шагаю в сторону двери, надо упросить Ким отпустить её со мной. Я не оставлю её здесь, в свете того что догадываюсь о планах Джевелс — это очень чревато.
Закрываю за собой дверь и окидываю взглядом отца и Ким, они просто светятся. О нет, я надеюсь, они слышали не всё.
— Умница, Рик, мы всё слышали, у тебя получилось! — Врач улыбается.
Удивительные перемены, ведь буквально несколько минут назад она была готова разорвать меня в клочья собственными руками.
— Ким, можно я заберу её в покои?
— Забирай, только тогда тебе придётся самому делать ей перевязки.
— Сделаю.
— И следи за ней внимательнее, я переживаю.
— Рик, посиди с ней в покоях столько, сколько будет необходимо. Когда посчитаешь нужным, тогда и вернёшься к тренировкам с группой. Пока всё не наладится, носа в зал не суй.
— Хорошо.
— Забежишь ко мне завтра утром, я отдам мазь, будешь мазать ей запястья три раза в день. У неё потом даже шрамов не останется. Бинты и прочие медикаменты возьмёшь у меня.
— Ладно.
Возвращаюсь в палату и подхватываю Олю на руки. Она слишком слаба, чтобы преодолеть такой путь, да и разговор её порядком утомил. Устроив голову на моей груди, она засыпает. В покоях я укладываю её в кровать, раздев до нижнего белья. На улице уже темно. Джевелс наверняка ждёт меня у себя, я же обещал, что приду. Пожалуй, это лучший момент, чтобы устроить ей трёпку.
В ванной пятна крови присохли к кафелю, окровавленный нож лежит на краю раковины. Надо избавиться от этого кошмара. Выбрасываю нож в мусор, мочу тряпку и принимаюсь усердно драить пол своей ванной. Когда работа закончена — утираю капли пота со лба и решаю отправиться к Джевелс. Пора расставить все точки над «и».
Оставляю на столе записку для Оли, не хочу, чтобы она волновалась, если проснётся до моего прихода. Иду к покоям Джевелс, по дороге напуская на себя скорбный вид, хочу увидеть её бесстыжее лицо в конце своего маленького спектакля.
— Я уж думала, ты не придёшь. Что-то случилось? У тебя такое лицо.
Ты прекрасно знаешь, что должно было случиться, змея.
— Да. Оля…
— Что с ней?
Синие глаза горят интересом и надеждой, она и впрямь надеется, что Оля мертва. Что ж, продолжим.
— Она перерезала себе вены.
Чёрт подери, да во мне пропадает актёр, она явно верит в мои слова.
— Она умерла?
Я не ожидал такого, Джевелс даже не прячется. За эти слова я готов разорвать её в клочья.
— А ты ведь так хотела это услышать, да?
— О чём ты?
— Хватит ломать комедию, Джевелс, я всё знаю.
В её глазах появляется непередаваемый ужас. Так-то, бойся.
— Что ты знаешь?
— Ты угрожала Оле, а сегодня из-за твоих слов она чуть с собой не покончила! Если бы я не успел, если бы я опоздал хоть на пару минут, она бы погибла! Ты хоть понимаешь, что творишь? Что она тебе сделала?
— Она постоянно шьётся рядом с тобой!
— «Рик Райан О’Хара принадлежит мне…» — твои слова?
— Я такого не говорила.
— Хватит. Ты думаешь, я тебе поверю? Я знаю, как всё было, больше твоя ложь не прокатит.
— Почему ты не веришь мне?
— Потому, что я верю Оле. Я никому не принадлежу, Джевелс, я сам по себе. После того как ты вломилась в мои покои и устроила мне истерику, я дал тебе второй шанс, и, как видно, зря.
— Что ты имеешь в виду?
— Я больше не верю тебе. Больше не приду. И запомни, если не дай Бог ты ещё хоть раз посмеешь тявкнуть в сторону Оли, я тебя в порошок сотру, Смит. Запомни это.
Я взбешён, вылетаю из покоев, хлопнув дверью, но по дороге успокаиваюсь. Оля до сих пор спит в обнимку с подушкой. Сейчас уже поздно, занять себя я ничем не смогу, лучше лечь спать и отдохнуть.
Раздеваюсь, рыженькая спит настолько крепко, что не реагирует на шум. Забираюсь к ней под одеяло и тут же уплываю в сон. Наконец-то этот ужасный день подошёл к концу.
Свидетельство о публикации №216031700051