Почему я не стал Генералом! - 4 глава - 21

               
          Глава – 21
 
         «Прошло несколько дней.  Однажды,  открылась,  обитая железом дверь камеры, где сидел я и десятки людей, мне подобных. 
     Надзиратель громко крикнул:
   -  Моисеев - выходи.
  Идем трое,  впереди надзиратель,  потом я,  заложив руки назад,  как положено Зэку,  за мной конвоир с расстегнутой кобурой нагана.
   Ввели меня в дежурную комнату надзирателей,  здесь вначале меня тщательно обыскали,  как видно  «бомбу»  наверно искали в моей рваной одежде,  затем один из них сказал:
   -  Раздевайся и одевай свой костюм,  -  указав при этом на лежащую рядом на табуретке одежду,  я взглянул на нее и узнал свой выходной костюм и свою рубашку.
    «Так, вот почему мне было дано свидание,  это она приносила мои вещи и как видно,   упросила разрешить свидание со мной» - подумал я,  а так это было или нет я никогда не узнал.
  Когда я умылся в их дежурке и переоделся,  меня вывели во двор тюрьмы, где уже стояла закрытая,   тюремная автомашина,  втолкнули меня туда, сразу - же ко мне протянулись чьи –т о руки, усадив меня на лавку.
 
    Молча оглядываю сидящих рядом людей и узнаю, что это все мои сослуживцы и мои начальники и такие же,  как я цеховые руководители.
   Но, все мы молчим,  так как разговаривать строго запрещено.
   Наконец, посадив еще троих к нам в автомашину,  подъехали к воротам тюрьмы,  там еще раз нас пересчитали.
   Сел в отдельную,  как бы  кабину конвоир,  открылись ворота тюрьмы,  и мы поехали по улицам города.
   Чувствовалось,  что нас везут на суд,  хотя бы потому,  что нас всех переодели в наше,  но чистое белье.
    Я не знаю,  в каком здании был суд,   так как машина подошла,   в плотную, к дверям дома.
   Нас высадили  поодиночке,  сразу же в ввели в не большой зал и усадили всех,  а это было 8 - 12 человек, за  заранее сделанный, огороженный бордюр.
    В зале находилось человек 25 - 30,   каких - то людей,   а также состав суда из 5 - 7  человек.
    Начался  опрос,   допрос и предъявление обвинений каждому из нас и затем всем вместе.
 
   Вот такие  обвинения были предъявлены мне: 
    По распоряжению Моисеева в топки котлов вваривались новые листы металла толщиной меньше 1 мм,   чем были ранее установленные, это влекло, к возможности взрывам топок паровых котлов из - за уменьшение, прочности.
   На это обвинение  я обвинителю ответил:
 -  А   Вы посмотрите в правила Регистра,   разрешается или нет ставить той же марки стали,  но тоньше на 1 мм. 
  Я ведь  хорошо знал, что в правилах ремонта паровых котлов сказано: - разрешается вваривать той же марки листовую сталь с толщиной плюс, минус один миллиметр.
    Прочитав соответствующий пункт правил, обвинитель чуть помолчав заявил, что   эти правила вредительские.
 Я  тогда возразил,  ну хорошо,  пусть  их вредители писали,  а Вы посмотрите кто их утверждал?
   Я опять  знал, что утверждал Серго Оржоникидзе, записать которого во враги народа - вредителя, обвинитель - прокурор не посмеет,  а вот, как он сейчас выкрутится из своей же ловушки, назвав правила Регистра вредительскими.

     Он посмотрел на обложку правил и сразу как бы сбавил свой гонористый тон, заявил:
     -  Ну, хорошо этот пункт обвинения от Вас отпадает,  и тут же быстро продолжал,  Моисеев в преступном сговоре с бывшим Главным Инженером завода,  а также с другими лицами, давал указания сварщикам.
  Вместо установки новых дымогарных труб и развальцовки их в своих гнездах,  отваривать трубы к трубной решетке,  чем выводить из труб трубные решетки при последующей замене дымогарных труб, что к тому же удорожало последующие ремонты локомотивных котлов.
    На это обвинения я тоже пояснил,   что были соответствующие указания Управления дороги,  а также Наркомата о том, что в локомотивных котлах, старых паровозов,  подлежащих к списанию и дорабатывающих свой срок, разрешено, в случае возникновение течи труб обваривать их с трубными решетками.
  На это мне последовал ответ, что  эти указания вредительские.
    Я, отвечал, что   обязан выполнять указания свыше и не нахожу их вредительскими,  так как полу - списанные котлы дешевле обваривать, чем тратить на них трубы и время.
   Вот два примера предъявленных мне обвинения,  а их было десятки.
 
   Как отдельно ко мне,   а также и ко всем нам бывшим руководителям завода,  а теперь - заговорщикам, врагам народа, вредителям.
   Несколько дней нас возили на этот «Пролетарский суд»,  теперь было ясно, почему нас одели в наши одежды,  находящие ранее дома, теперь мы сидим чистенькие, побритые - таким образом видимость соблюдена для показухи, хотя и так было ясно, что пролетарских - то судей в суде нет.
    Как не было и самого пролетариата,   а сидели чиновники, да наши палачи, из органов НКВД, и что у них было на душе для нас этого были потемки .
    Но вот объявлено,  что судебное разбирательство судом закончено,  суд удаляется для вынесения приговора.
    А нас вновь посадили в тюремную  «авто карету» и увезли в тюрьму,  а вот тут нас разделили сейчас уже по - другому.
   Тот кто,   яро  защищал,  свою правоту и полную невиновность,   в каких -  либо приписываемых грехах.
    В одну группу сюда в  эту группу попал наш директор,  Главный инженер, несколько начальников цехов, а также я.
    Отделили от остальных,  «вредителей»  и поместили в отдельную камеру, где  предварительно заставили раздеться до нижнего белья,  забрали нашу верхнею  одежду и ушли.

    Огляделись мы в этой новой камере,  здесь не было ничего, одни стены, да и пол с потолком,  даже тюремного окна не было, лишь небольшая  электрическая лампочка,  была врезана посредине потолка.
   Все вроде смахивало на настоящий карцер - ящик,  ну да нам не привыкать, к разным условиям.
   Впервые мы были одни,   наговорились досыта,   спорили и доказывали друг  другу,   и усталые кто как смог улеглись спать на полу…
   Не знаю  сколько прошло времени,  но нас разбудили, так как занесли стол, табуретки и принесли тюремный ужин,  состоящий из пайки черного хлеба, алюминиевую миску похлебки,  от которой порядочные собаки бы отвернулись и темноватую кружку чая (морковного).
    Кое - как проглотив не столь аппетитную еду, а  стол и табуретки унесли,  мы опять остались только одни,  нас было шесть человек. 
   Снова беседы,  снова разговоры и опять сон с запахом параши, стоящей в углу и накрытой деревянной крышкой.
    Что сейчас, ночь? День? Утро? Это можно было узнать только по еде приносимой нам, так по нашим расчетам прошло более двух суток.
   Из начальства к нам никто не приходил,  нас никуда не вызывали и не увозили.
   Да и приговора суда мы еще не знали,  каков он будет,  мы даже придумать не могли.
   
   Как - то раз,  по моим расчетам,  это было ночью,  что - то часто открывался глазок в двери камеры и чей - то глаз внимательно оглядывал нас.
   Меня это заинтересовало  и я стал наблюдать,  что он так часто смотрит на нас.
    Вот опять открылся смотровой глазок,  посмотрел по очереди на каждого из нас,  остановился взглядом на мне,  мы смотрим  друг на друга,  правда я в два глаза,  а он в один.
   Но вот глаз его удалился от отверстия,  и в камеру был брошен бумажный шарик,  он упал на пол.
   Снова появился глаз в очке,  нашел упавший шарик,  взглянул на меня, затем опять на шарик из бумаги, как бы показывая, глаз говорил:  возьми этот шарик и читай его,  так повторилось несколько раз.
 
   Но, я не спешил подойти и взять этот бумажный шарик, по опыту, проведенному в тюремных камерах, я знал, что так делали во время следствия.
    Бросали в глазок шарик - записку,   а стоит только подойти и взять его,  как в камеру врывались двое,  трое охранников и начиналось буквальное избиение, приговаривая:
  -  А гады, вы! С воли записки ждете, от своих контриков!»
      Причем били до потери сознания, это называлось профилактикой.  Вот и сейчас,  я сам лично впервые столкнулся с этим их фокусом и раздумывал:
 «Подойти, взять? Или нет?»   Но, все же природное любопытство взяло свое, да и что теперь может быть?

    Ведь следствие проведено, суд состоялся и встал под взглядом глаза в глазке, подошел, нагнулся и взял этот бумажный шарик.
   Глазок в двери закрылся, и ничего не произошло.  Осторожно, чтобы не порвать, плотно скатанную шариком бумажку,  я начинаю медленно разворачивать ее,   вижу, что это какой - то газетный клочок, с мелким текстом.
    Я развернул его,   прогладил руками и стал  читать, написанный текст в нем.
   Вначале я ничего не понял, читал и не вдумывался в   напечатанный текст, но вот во второй,  третий раз, внимательно вчитывался в слова, которые гласили о следующем:
 
   «Вчера состоялся суд над врагами народа, орудовавшим в паровозоремонтном заводе.  Судом были вскрыты вредительские акты диверсий и коллективного заговора  с целью свержения Советской власти, со стороны таких – то и таких. 
  Приговором народного суда, враги народа, такой  – то, такой - то ( в том числе и моя фамилия указана) приговорены к высшей мере социальной защиты - Расстрелу, и совсем мелким шрифтом, допечатано: «Приговор приведен в исполнение»!!...
 
Мне казалось,   что я читаю о ком - то других,  до меня никак не доходило, что это о нас,  что это обо мне,  что это я уже расстрелян,  что меня уже нет,  а я тут читаю эту газетную вырезку,  и я еще живой,  ведь прошло уже не менее трех дней.
   Все это казалось каким, – то кошмарным сном.  Как же так?  Меня бывшего беспризорника, добившего того, что требовала, от меня наша Советская власть. Уже нет! Я, враг народа? Почему? Но, я живой?
   И живы все сидящие в камере вместе со мной,  упомянутые в этой газетной вырезке.
   Так вот почему нас отделили от остальных,   вот почему нас раздели до белья? 
   Мы смертники,  и мы находимся в камере смертников…  Нет, это какая - то ошибка,  это не может быть?
  Я лег, стал думать и наконец  до меня дошел весь ужас моего положения…
    В эту новую ночь - полузабытья,  я стал вот таким белым,  как ты видишь меня сейчас.
   Что я пережил за эту ночь,  что передумал,  это как говорится - одному богу известно..
   Но решил, выдержку эту из газеты никому из сидящих со мной не показывать, а то вдруг кто из них сорвется или запсихует,  пусть не радуются наши «пролетарские»  следователи и судья,  видя кого либо из нас в панике.
 
    Я разжевал ее и проглотил!  Утром, а это было ясно,  по приносимой нам еде,  в нашу камеру вошло сразу четыре человека,  нам приказали встать и выслушать приговор суда.
  Но, что было удивительно то, что в приговоре было сказано совсем иначе,  а именно,  там было указано, что мы все сидящие в этой камере заслуживаем высшей меры наказания.
   Но, суд нашел кое - какие смягчающие обстоятельства,  и приговорил нас в основном к срокам заключения от 25 до 18 лет строгого режима, и добавлено,  что приговор может быть обжалован в течение 24 часов.
  Тут же,  сразу в нашу камеру внесли столик,   табуретки, а так же бумагу , чернило с ручками и сказали:
  -  Пишите кассационные жалобы и укажите,  что вы раскаиваетесь в своих поступках. 
  Кое - кто сел писать эти жалобы.  Я, а также бывший директор завода и еще один начальник цеха от писания кассационных жалоб отказались.
  Я заявил им, что я себя виновным ни в чем не признаю и просить какого - то снисхождения,  а это равносильно признанию за собой вины, я не буду.

    Примерно тоже, сказали и еще те двое.  Хочу добавить,  что по приговору «суда» директору дали 25 лет тюрьмы,  мне 20 лет тюрьмы, а тому начальнику цеха 22 года тюрьмы.
   После отказа писать жалобы,  эти чиновники свернули свои бумаги и ушли.
   И опять мы остались одни со своими думами,  только теперь наша компания,  как бы раскололась на две;  на тех кто спраздновал труса и просил снисхождения. У кого? И за что?
   И на нас, троих, которые,  отказались до самого любого конца признать себя виновным.
   Тут возникли  нами споры,   и взаимные обвинения, а спраздновшие труса, старались оправдаться.
  И я тут не выдержал,  рассказал им о подкинутой нам ночью  выдержке из газеты.
   Кое - кто мне не поверил,  другие отнеслись с недоверием и я пожалел , что сжевал это доказательство. 
  Прошло еще, что - то около двух суток и вот вновь в камеру входят те же лица,  что прошлый раз.
  Но, теперь подняв нас с полу, зачитывается следущие:

   «На основание кассационных жалоб гражданина такого - то и такого - то, рассмотрев жалобы суд учел их чистосердечные раскаивания, и нашел  нужным уменьшить им  сроки заключения.
  На следующие: вместо 20 лет такому – то, установить срок 10 лет,  такому - то вместо 18 лет установить срок 8 лет.
  В общим всем,  кто писал,  уменьшили сроки на половину.
  В новом приговоре помянутые были и мы трое,  только в таком духе:
      Рассмотрев по совокупности с гражданами,  поминают тех, кто писал жалобы.
 
 Суд так же нашел нужным уменьшить срока заключения, бывшему директору завода с 25 лет на 18 лет заключения,  Моисееву М.М с 20 лет на 12 лет и так далее.
   Отбыванием срока заключении в лагерях, с общим режимом.  На этом закончились для нас все судебные процедуры и через несколько часов нам  принесли одежду, в которой мы были на суде,   предложили одеть ее,   а затем распределили по общим камерам,  где находились по 20 - 30 человек с разными статьями заключения.
  Так началась моя тюремно – этапная жизнь»………

Продолжение следует - http://www.proza.ru/2016/03/19/90