Та самая ночь!..

Позвольте спросить вас, что, по вашему мнению, действительно ценят в людях, особенно тогда, когда они собираются вместе, чтобы забыться и не помнить своей монотонной жизни, - что является, конечно же, причиной уважительной, но полезность её я отрицаю, хотя даже сам Я имею склонность прислушиваться к таким историям, но более всего люблю я их рассказывать, что, впрочем, иногда мне удается да переудается, так как я уже не столько рассказываю, сколько пересказыва! О, люди, люд, многие, не все, те, какие не попадают в ряды исключений, интересы которых меня не интересуют, ведь исключения на то и исключения, чтобы их исключать откуда-таки бы то ни было, но и это учитывать надо. Кстати, о самых исключительных случаях! Никому ведь и не хотелось бы слушать день за днем те самые истории, которыми можно было бы запивать воду – нам надобна соль, чтобы сыпать её на раны других, в свой суп, чтобы приятнее было его есть. С хорошими историями хорошее и пищеварение, а с плохими – жидкий стул. Но о стульях поразмышляем мы потом!

Не сочтите меня за человека отвлеченного, но хочу сказать в свое оправдание: да, я имею склонность перескакивать с темы на тему, как через лужи, но ведь копаться в грязи нам не хочется. К этому я просто не могу не добавить слова недооцененного в прошлом философа и непонятного в наше время человека, чьим словам придали оправу наименее правильную, кривую во всех возможных понятиях, но, слава Кому-то иррациональному, и ныне философы умеют образумить. Насчет же самой грязи герр Ницще говорил, что “познающий неохотно погружается в воду истины не тогда, когда она грязная, а когда она мелкая”.

Что ж, в таком случае я надеюсь, что могу или даже имею право быть уверен в вашем благоразумии и понимании, ведь эту историю, рассказанную мною множество раз, я изложу таким образом, чтобы вам предоставить возможность не отвлекаться на мое мнение, а лишь найти то, что лежит даже не в корне истории, а именно в вас, - так таки люди и видят во всем только то, что живет не снаружи, но внутри них. Может, довольно с меня этих вечных, быть может, вечно затертых и перетёртых истин, какие молят нас уже выучить их с первых лет пять, чтоб не тревожить их по чём зря!

Однажды, когда жили-были люди, а соответственно, и я, - а когда б они не жили вовсе, житие же было б лучше! – произошел таки странный инцидент. И не все было б так странно, кабы не туман. Понятное дело, туманы! Сколько их сейчас понапускалось, понатуманилось, - в Китае, Японии да и всех странах, где заводы работают не на ископаемых, а на людях, да столько же людей нужно, что и людей из могил скоро будут выкапывать, какие тотчас станут выкопаемыми, - но ведь дело все не столько в тумане, сколько в улице, на которой я живу! Живу же я на улице Гоголя, что и сразу становится ясно. Ясно ведь?! И выхожу же я на эту таки улицу и вижу этот таки туман, чувствую его и понимаю, что на этой таки то улице, причем, в гоголевскую туманную ночь, охваченную мрачнейшей атмосферой, какая скреблась тяжелыми вялыми шагами в затуманье, вокруг и повсюду, слышны были вскрикивания, монотонные звуки цвета серого бетона, какие продолжались, словно звук пустоты. Значится, в эту таки то гоголевскую ночь и, конечно же, в гоголевском тумане на опять же гоголевской улице я шел по своим делам, а по времени – ближе по луночи. Да, дела, признаться, были неотложные, ведь шел я в аптеку, единственную, какая работала круглые сутки, да ещё и необходимым я посчитал купить в полночь витамины, чтоб не столько подтянуть своё здоровье, какое висело, скажем, неприятнейшим образом, - не поймите же меня неправильно! – а именно для увеселения, что является одной из важнейших причин!

Подходя к самому входу этой прелестнейшей аптеки я спросил незнакомого мне человека, не стоит ли он в очереди, на что он ответил утвердительно, хотя откуда ему знать, что утверждать можно, а чего нельзя, но сходство было налицо, - он был очередной человек! Туман же темной густой пеной, словно волнами, разглаживающими город, пытался разгладить каждый недуг города, позволяя скрыть его некрасивость и безвкусность, оставшуюся недоеденной порцией после Советов. Они, конечно, насоветовали, но мы и сами сможем, пока они “могют”! Странно было, главным образом, то, что этой-то ночью вышли самые колоритнейшие люди, каких среди бела дня не увидишь, ведь сколько не ходи по самым людным улицам, бери хоть факел, кричи “Люди, где вы, куда же вы пропали?!”, а в ответ смеётся кто-то, похожий на животное исключительно некрасивое, бескультурное, после чего я в смятении решаю, что улицу перекрыли, а я попал каким-то чудесным, хотя и до поседения жутким образом в вольер для животных. Зоопарки я менее всего люблю за несвободу тех, кому она нужнее более всего. Но мы не о животных, а о колорите города, какой в подобные дни действительно разливается красками по улицам, отнюдь не теми, которые мы любим в дни радости и счастья, - кто знает, не надуманны ли эти чувства момента, - но в любой компании, пускай даже в самой неизвестной вам, всегда побывать надобно не столько за удовольствием, сколько за тем, чтобы увидеть жизнь с разных точек зрения. Теперь мы из зрительного зала перемещаемся за кулисы!

Очередь же двигалась, а каждый выходил с задумчивым лицом, изображая какое-то недоумение, сменявшееся своими мелкими заботами, но дело ведь не в самой аптеке, хотя и до неё же мы дойдем. Когда же передо мной было человека два, тотчас же я имел удовольствие оглядеть холл: в поздние часы фармацевты прикрывают двери в аптеку, чтобы осталось пространство в прихожей, какая имеет более неопределенное название, где от одной двери, выходившей на улицу, до другой, соответственно, открывавшейся в сам зал аптеки, было небольшое пространство, уже именованное мною прихожей. В стене, той, что находилась слева от двери в зал, была форточка, через которую же люди доверчиво совали свои носы, уверяя себя, что никто их не обрубит, но дело, наверное, было не в носах, ведь справа от двери располагался…Ах да, полумертвый человек, ну с кем не бывает! Мертвый человек...Зайти в “прихожую” я не решился, но строить план относительно произойдущего в дальнейшем я стал как бы по своему разумению. Люди вокруг него даже не решились, что уже, вероятно, было понятно, вызвать скорую, да не такая уж она и скорая, ведь люди-то скорее умирают, чем скорая приедет скоро. Но врачей мы уважаем, ведь кто же, если не они, спасают наши жизни в условиях неблагоприятных, отвратительных, нелепых, а иногда вовсе презабавнейших.

Я решился посмотреть на лежачий труп и, естественно, спросил его, почему же он лежит, на что он ответил -, конечно, с закрытыми глазами он ответить чести не имел, но в самом выражении лица его было понятно, - что “ мне надобно лучше спросить, что здесь делают люди в тапочках, когда на улице минус пять градусов”. Весьма разумно, ведь становится уже понятно, что и в таком случае трупы разумности не теряют и всегда остаются прозорливыми! Мне все же пришлось присмотреться к очереди: “И правда, человека три стоят в тапочках!” Но не станет искать мы смысл в мелкой воде.

Несколькими минутами позже ко мне подошел человек, вероятно, один из «внемяемейших» и живейших людей, каких можно было встретить в подобные ночи: молод, хорош собой, одет прилично, говорит внятно и не пахнет спиртом, глазами – дурак, а впрочем, дураки гораздо честнее хитрых, к каким и я себя, к сожалению, причислить не имею. Молодой человек спросил меня, не стою ли я в очереди, после чего я стал ему очередным человеком, каких и у меня имеется ещё в запасе два. Он покурил, стоя за моей спиной, поглядел в туман, а после подошел ко мне чуть ближе, как вдруг увидел то, что видел уже и я, но, может, удивило его более то, что я стоял спокойный, будто памятник на площади в дождливый день. Глаза его чуть не выпали, но, благо, он успел вскинуть голову.

Меня же интересовал вопрос более насущный: ведь если мы стоим в эту таки гоголевкусю ночь, на этой таки гоголевской улице, в этом таки гоголевском тумане, и все нам кажется вполне себе естественным, но скоро надобно будет, чтобы пришел тот человек, чей склад ума и система его мировоззренческая должны быть таковыми, чтобы он не позволил незнакомому трупу, какой точно с кем-то был знаком, ведь как-то ему нужно было стать хотя бы не трупом, а даже если и потенциальным трупом, то прежде он кого-то определенно знал.

- Простите, не кажется ли вам иронией то, что этот человек может умереть прямо в аптеке, - спросил я учтиво, хотя и весьма скрытно расплываясь в улыбке, в какой растеклась и вся улица в эту ночь, густым туманом насмешки.

-Да, действительно, но.…Так почему же никто не вызвал врачей? - спросил он меня, взглянув на полутруп или получеловека, из-за чего я, конечно, не стушевался, но пожал плечами, как бы и понятия не имея, почему так, но это непременно надобно оставить так, как оно уже есть.

И вот, действительно! За нашим нормальным молодым человеком пристала и как бы встала, появилась, но скоро могла пропасть и сложиться костями на землю прелестнейшая женщина, чьей фигуре можно было завидовать, а тело чье можно было сдавать в анатомический театр, - отдаю должное героину! – но ведь и так было понятно, что вкусы этой дамы были специфическими! Потенциальная любительница выпить изысканных спиртов из аптеки спросила молодого человека и меня, не стоим ли мы в очереди, и вновь мы стали очередными, а она, спросив моего разрешения, зашла в “прихожую”, так как не могла стоять на морозе! Она, завидев потенциальный труп, нашлась, нашлась, как я и предсказывал! Ведь надобно же, чтобы кто-нибудь такой был, кто не смог бы не привести в порядок все живое соответственно своей мыслительной системе, хотя моя отличалась не столько безразличием, сколько созерцанием и оцениванием, что и выливается в эти строки поразительным словоблудием, позвольте признать!

Так простоял я до момента, когда подходила моя очередь, поэтому я, посмотрев на пару потенциальных людей, потенция которых заключалась в том, что они имели определенную зависимость по графику от количества потребляемых веществ и времени, оставшемся для продолжения бытия, безрефлексивного и исключительно пустого. Пустая жизнь как красота: она тоже ничего не делает, но надобно в первом случае сказать, что если за неё не стоит наказывать, то ей, как и во втором случае, нужно восхищаться как самым бесполезным, но приятнейшим искусством быть и жить! Войдя в “ прихожую”, я, конечно же, первым делом спросил своих таблеток, какие давеча перестали меня интересовать, а в это время героинщица пыталась привести в чувства посиневшую биомассу, так плотно и впритык подходившую на место интерьера в эту прихожую. Пока же фармацевт ходила за моими таблетками, я, будучи, главным образом, заинтересованым в умирании, спросил и её: “Не кажется ли вам, что было бы иронично, если бы этот человек умер прямо в аптеке! Хотя нет, это уже сарказм…” Получив свои таблетки, я вышел, оставив ошарашенную героинщицу одну в прихожей с трупом, до невероятия пахнувшим спиртами всех сортов и всех мастей.

Вам же, так полагаю, хочется какого-то логического завершения всего этого, но могу заверить вас в подлинности этой невероятной истории, которую я приукрашивать не считаю возможным. Может, историю я сам завершил уже тем, что я ушел оттуда в полном спокойствии и умиротворении. Но могу добавить только то, что больше вас должно удивлять: напротив аптеки находился приемный пункт городской больницы.