Дневник прислуги 2015-й год

 Июль.
 
 С  Луизойй жизнь спокойна.   Убрать, приготовить, обслужить бабушку несложно. Да и неприхотливая она. Только поговорить любит. Много и часто, без конца повторяясь, рассказывает о своей жизни. С любовью вспоминает отца; о матери говорит тепло, но все время с затаенной грустью. «Тяжелая жизнь досталась маме, очень тяжелая», - часто слышу  я. Об эпизодах, где отец и мать были бы вместе, Луиза не упоминает никогда, и я не заостряю внимания на этом. Секрет семьи раскрыла мне синьора, у которой одно время подрабатывала.

  Мать Луизы, замужняя женщина, имевшая уже двоих сыновей, служила прислугой у хозяина аптеки. По тем временам  аптекарь  в небольшом итальянском  селе - личность самая знаменитая. Чуть что – к аптекарю. Он и врач, он и фармацевт. Случился у аптекаря с прислугой роман, и родилась у них девочка, которую назвали Луизой. Вскоре аптекаря забрали на Первую мировую войну; защитить его женщину от недоброй молвы  стало некому. А тут еще трехлетняя малышка заболела, да и умерла вскоре. Задумала она утопиться в речке Нерон, протекавшей через село, но не совершила греха над собой, видно, сыновей пожалела.

 Речка  получила название  в память о далеких  временах, когда  Нерон с войском пришел оккупировать эту землю. Кстати, если верить легенде, и название села, Вирадоло, - от тех времен.”Mira! Che dolore!” (Ох, сколько боли!) – восклицали  крестьяне, протестующие против поработителей. Речка столетиями была местом, где плескались детишки, а хозяйки полоскали белье. Затем  ее спрятали под асфальт, и на  месте речки сейчас площадь.

 После войны аптекарь вернулся домой, и его служанка снова стала жить на две семьи. Разводов  в те времена не давали. Со временем   у аптекаря и женщины родилось еще двое детей: девочка, которую в память об умершей малышке назвали Луизой и мальчик, Рино. Аптекарь признал отцовство и заботился о детях.

 Луиза   выросла в  доме отца, помогала аптекарю  в работе и осталась с ним до конца его дней. Когда началась Вторая Мировая война, Луиза, рискуя жизнью, ездила на велосипеде в город Павия, где в аптеках скупала пенициллин для села. Как- то попала под обстрел, прячась в кустах, потеряла туфли. Лучшие годы ее были похоронены войной. Аптекарь искренне любил дочь. К  тридцати годам она познакомилась с Луиджи. Мудрый отец сказал дочери: «Если хочешь иметь семью, пришло твое время». Луиза, привыкшая к независимости,все-таки прислушалась к совету отца и решилась на брак. С Луиджи  они прожили вместе шестьдесят шесть лет.

 С трудом привыкает старушка к вдовьему одиночеству. После смерти супруга Луиза стала общаться с его фотографией. Здоровается с усопшим  по утрам, спрашивая, хорошо ли спалось, и прощается вечером, желая покойнику доброй ночи.

 Жизнь вдовы потихоньку налаживается, но Луиджи всегда с Луизой: в ее молитвах, мыслях,  действиях,  словах.

 Старушка часто рассказывает мне о последних днях покойного супруга. Слушая ее, я провожу параллель с рассказами Люды. Подруге выпала честь быть сопровождающей его в другой мир. Пишу «выпала честь», потому что это очень высокая миссия. Для Луизы его уход на физическом плане прост: взял да помер. Люде же пришлось  тяжело, хотя она об этом никогда не говорила.  Подруга рассказывала о Луиджи, по-доброму посмеиваясь над его причудами, как будто не было для нее ни бессонных ночей, ни бесконечных повторений «дай сигарету» или «готовь есть; пошевеливайся!» или «идем в туалет».В последние дни нужно было сопровождать каждый шаг старика,ежеминутно на протяжении суток быть готовой к любым причудам его больного мозга; постоянно мыть его(перед смертью его тело активно очищалось); подтирать за ним рвотные массы и испражнения. У Люды за плечами-школа с отличием и два красных диплома технических вузов Ленинграда и Москвы.Это не мешало ей смирить гордыню на самых,с мирской точки зрения,низких работах.

 После смерти Луиджи никому из его родни не пришло в голову сказать Люде несколько слов благодарности  за самоотверженность при уходе за ним. Как будто благодарность входила в зарплату, которую нам все время недоплачивают.

 Август.

 Невестка Луизы, Мартина, в отпуске. Она ежедневно навещает свекровь, приводя Дею и Кьяру. Девочкам уже по четыре года, они непоседливы и очень подвижны. В то время как их мама наслаждается отдыхом, разговаривая со свекровью, я с удовольствием изображаю из себя гомеровского циклопа, кидая в девчонок подушками. Иногда они просят стать меня волком: Дея – злым, Кьяра – добрым. Часто Дея идет в спальную, открывает шкаф с одеждой и подыскивает себе наряд, что-нибудь эффектное, из бабушкиного. Потом просит меня приспособить громоздкое одеяние под ее миниатюрную хрупкую фигурку и капризничает, если не удается угодить. Кьяра строит из себя «правильную девочку», строго покрикивая на сестру. Если ей что-то не нравится в нашей возне, она бежит ябедничать матери. Та поощряет поведение дочери: мама должна знать все. Получается, что, с  одной стороны, Мартина не прочь навязать мне детишек, но, с другой, не слишком доверяет: мало ли что? Все- таки иностранка. Со временем девочки настолько привыкают ко мне, что  перестают обращать на мать внимания. Мартина начинает ревновать их ко мне, напоминая, что они приходят к бабушке, старается  удерживать их при себе. Ненадолго это действует, но вскоре девчонки срываются и снова бегут ко мне. Кьяра берет со стола полюбившуюся ей за  красивый переплет с нарисованной радугой книгу философа П. Д. Успенского «Четвертый путь», раскрывает  и начинает читать: «Жила девочка по имени Кьяра и любила она пони…» Тем временем Дея находит подаренные мне сыном Луизы на Рождество духи и начинает их  разбрызгивать по всем углам комнаты. Тошнотворный запах дешевых духов выгоняет нас в гостиную. Мартина сетует на дочь: «Лучия должна заработать, чтобы купить духи, а ты их тратишь!» Наконец, девочки с матерью уходят, а мне грустно: «Спасибо могла сказать мне Мартина? Я возилась с девочками два часа. Где же ее пресловутая европейская культура? Может, я не вхожу в число лиц, к которым нужно обращаться вежливо?»

 Я отслеживаю свои мысли, как простую констатацию фактов. Меня давно подобное не обижает.

 Сентябрь.

  За долгие годы работы в Италии я, наконец, живу без особого напряжения. Появился авторитет и у поселковых жителей. Вспоминаю мудрость китайской легенды об учителе и ученике, в которой ученик, ищущий просветления, спрашивает совета у учителя. Последний рекомендует ученику варить рис у работающих неподалеку людей. Варить год, другой, третий…, и придет прозрение.
 При первом прочтении  легенда  заинтриговала: смысл ее был неясен. И только через много лет, я поняла, что в жизни часто бывает важно оставаться на определенном месте. Если бегаешь-суетишься, ничего не познаешь. Мудрость – в терпении,смирении и принятии места таким, какое оно есть, и оно тебя многому научит. Пусть будет трудно, зато духовно возмужаешь; значит, живешь не зря. Наверное, то же и в отношениях двоих: принимать близкого человека таким, какой есть. Если, конечно, он не моральный урод.
 
 Я часто меняла работы; никогда не думала задерживаться в Италии, всегда рвалась домой. Уходила с одного места на другое, как будто искала свой дом. Дом, где бы понимали, выслушивали, заботились, поддерживали, где бы была радость от творчества. Я подсознательно искала дом, в котором могла бы быть самой собой, настоящей, реализованной так, как хотелось бы. Это было незрелостью. Я обижалась на людей, не пытаясь понять, что их несовершенство ни в коей мере не должно задевать меня. За все пятнадцать лет жизни в Италии такого дома я не нашла. А все мои поиски его были своего рода протестом против насилия над моим «я». Мне навязывалась определенная жизнь без жизни. Жизнь с опущенной головой, с унижениями,но за нее хорошо  платили. Сейчас все как будто по-прежнему, но смысл легенды о рисе раскрылся: я научилась терпеть,частично поборола амбиции (до конца с ними не справиться никогда), стала принимать окружающих без осуждений. Но самое главное – я обрела свой дом. Он, оказывается, находится внутри меня. И хотя там не всегда царит порядок, постепенно мой дом обретает гармонию в принятии мира и себя такими, какими мы есть.

 Октябрь.

 Если Луиджи угас как свеча, без болей в теле, то Луиза уходит, страдая физически. Ее постоянно донимают артритные боли, зуд во всем теле, прогрессирующая слепота. К тому же она давно уже перестала сама передвигаться из-за головокружений. По ночам Луиза не может заснуть: зуд по всему телу. Зовет меня,  поднимаюсь, чтобы отвести ее в ванную. Там  усаживаю старушку на стул, наполняю умывальник горячей водой. Начинаю с рук. Окунаю их в воду и легко растираю мягкой мочалкой. Эта процедура занимает много времени, Луиза должна почувствовать облегчение. Потом руки вытираю и смазываю их специальным кремом. Осматриваю части тела. Покрасневшие места по много раз увлажняю мочалкой, пропитанной горячей водой. Вытираю, смазываю. Не знаю, правильно делаю или нет, но эта процедура помогает. Есть и таблетки от зуда, но Луиза не может их принимать. Они вызывают тошноту, дрожь во всем теле и онемение ног.

 В последнее время старушка боится умереть, не попрощавшись с сыном. Как-то попросила меня позвонить ему в час ночи, чтобы приехал к ней, как-то – в пять утра. Джанни приезжал, успокаивал мать; приглашал доктора, который убеждал Луизу, что с ней все в порядке, и она просто боится смерти.

 По утрам, после бессонной ночи я сама не своя: голова тяжелая, глаза слипаются, все, как в тумане; тело как будто разваливается на части.  Днем пытаюсь прикорнуть, но расслабиться не могу. Так и слоняюсь из угла в угол, не находя себе места. А вечером приводят девочек. Они теребят меня, чтобы я изображала циклопа и кидала в них камнями-подушками. Дея лезет мне на плечи, превратив меня в коня. «Veloce! Veloce!” («Быстрее! Быстрее!») – счастливо кричит девочка, прищелкивая язычком, как конь копытами. Я ношусь с Деей по комнатам, чувствуя боль в боку, но ребенок не понимает моих проблем. Она просит покатать ее на плечах так трогательно и в тоже время настойчиво, что отказать ей невозможно.

 Раньше половины двенадцатого спать не идем. Луиза боится нового приступа зуда и бессонницы, оттягивает время. Она-то  выспалась днем. До отправления в постель, подремываю возле старушки на диване. Благо, после смерти Луиджи он теперь свободен.

 Когда я уеду отсюда навсегда, мне будет не хватать обилия свежих фруктов: винограда, хурмы, инжира, мандарин, апельсин, киви. Я никогда уже не буду дышать таким восхитительным, особенно по утрам, воздухом окрестных полей. У меня не будет возможности брать в библиотеке книги на итальянском языке. Канут в лету велосипедные прогулки по холмам. Но! У меня перестанет, надеюсь, болеть в боку, от того, что помогаю ходить тяжелой Луизе. Уменьшится количество мигреней. Я буду свободна в любое время суток. Я, наконец, позволю себе расслабиться и, самое главное, начну искать интересное занятие. И это будет прекрасно!

 Стараюсь отслеживать свои мысли. Автоматически подключается и отслеживание поступков, которые нахожу странными. Мне кажется, что все мои действия  принадлежат не моей настоящей жизни, а жизням тех, возле которых я обитаю. Мне кажется неестественным тихо сидеть в ожидании, когда проснется Луиза. Неестественным и неловким – находиться в Рождество за одним столом с чужими людьми. Меня не покидает ощущение, что я лишняя среди них и, что меня терпят в силу обстоятельств. Даже возню с девочками я нахожу странной и неестественной.  Я остро чувствую, что проживаю не свою жизнь. Не живу, а нахожусь возле своей жизни. Возле, но не внутри. Я не ощущаю не только удовольствия от жизни, но и самой жизни. Моя жизнь стала тенью, отражением жизни других. Возле чужих равнодушных ко мне людей все действия механичны. Осознанность приходит только в те моменты, когда слежу за облаками, прислушиваюсь к вечерней тишине, осматриваю холмы, катаясь на велосипеде, любуюсь виноградниками. Как-то утром вышла на террасу; а воздух! Где-то в горах выпал снег. Солнечно, сухо, но воздух! Тянет легким морозцем; с удовольствием вдыхаю утонченную свежесть. Если я люблю на Земле что-то очень-очень, так это ее восхитительные запахи. Такие минуты и спасают.

Октябрь.

Я очень благодарна Луизе за то, что она разрешает любить ее. Относиться к ней трепетно и заботливо. Она не гонит мои чувства раздражением, выливая на меня желчь от накопившихся болезней. По вечерам, ложась спать, старушка всегда благодарит меня за проведенный с ней день. И я благодарю ее за снисходительность ко мне.

 Наконец, подобран препарат, избавляющий от зуда. Но возникла другая проблема – кашель. Кашель в девяносто шесть опасен. Может развиться пневмония, и – смерть. Снова пригласили за сто евро доктора Креши. Он хоть как-то помогает и, главное, утешает. Домашний врач берет тридцать евро только за слова, что люди так долго не живут.

 Мне страшно смотреть на физические мучения Луизы и жаль ее. Но, что я могу? Ей почти сто лет. Неделю назад к ней во сне пришел Луиджи. Взял ее за руки. Все, как наяву. Луиза вскрикнула: «Луиджи!» и проснулась. Потом долго вспоминала сон-явь. Хотел забрать жену к себе? Старушка из жизни уходит нехотя. Как уйдет? Когда?

Ноябрь.

 В этом году осень балует. Стоит дивная погода. Днем до двадцати градусов тепла. Тихо в природе. Спокойно. На деревьях спеет хурма. Ее в этом году много.”L”estate di San Martino”- называют этот период итальянцы. «Лето Святого Мартино» припадает на одиннадцатое ноября. Затем по прогнозам погода должна поменяться: придут туманы, а с ними дожди и сырость.
 
 Луиза ожила! Повеселела! Но ненадолго. Снова вызван мудрый доктор Креши, чтобы ее успокоить. Луизее время уходить, но дух не готов покинуть тело, ум мечется. Все ее болезни из-за страха перед кончиной.

 У меня ангина. Температурю.  Старушка боится заразиться от меня. Жалуется на мою болезнь сыну. Пришел Джанни. Даже не поинтересовался, как я себя чувствую. Хорошо хоть в доме нашла не просроченные еще антибиотики. Сегодня придет Креши, значит, пропадут мои свободные два часа:  должна буду ему ассистировать. Потом приведут девочек. Буду Дее изображать коня.
 
 Вспоминаю, как в одной семье, где пришлось работать, все заболели гриппом. Заразилась и я. Семья активно лечилась, но мое состояние здоровья никого не интересовало. А на другом месте работы ночью у меня начались почечные колики. Я до утра проплакала от боли и молила Бога оставить меня в живых. Утром камень вышел.В семь часов я,как ни в чем не бывало, уже обслуживала хозяев В семье никто о моих ночных страданиях ничего не узнал.Такая же ситуация дважды повторялась и здесь, и тоже о слезах от боли никто не знал... .

 Осматривая Луизу, Креши гордо сказал, что вылечил ей зуд, и красных пятен на теле больше нет. Только красные ступни осталось еще полечить. Послушал бронхи – чистые. Проверил кардиограмму – сердце в норме. Я задала ему ряд вопросов: нужно ли продолжать принимать перед сном успокоительные капли; как быть, когда кидает внезапно в жар; необходимо ли ежедневно принимать мочегонные и можно ли помыть Луизу полностью. Последний вопрос обидел старушку: она давно дает себя мыть неохотно. Зато  следующее утро началось с того, что она согласилась помыться; вымыла ее с большим удовольствием. Затем были обстрижены ногти, смазано кремом и посыпано, где нужно, бор тальком тело; на волосы накручены бигуди. Луиза одета в чистое, надушена и довольна донельзя. Отвела ее в гостиную, посадила на диван, дала сок и две мандаринки, включила телевизор.

 На прощание Креши сказал, что Луиза проживет до ста лет. Теперь она на некоторое время успокоится. Затем все повторится снова: она впадет в депрессию из-за нежелания умирать, и снова позовем доктора, который за сто евро ее утешит.

 Ничего. На днях на смену мне приедет Люда,  а я уеду домой. Увезу с собой новый велосипед и много-много хурмы! Соседи дали.