Жди меня и я

   
 Амаяк Тер-Абрамянц

«Жди меня и я…»
    (новелла)

     Когда наша семья окончательно осела в подмосковном дымном заводском Подольске , где я проучился в школе с 3-его последний 10 классы, на летние каникулы мама старалась меня вывозить на юг к морю, укрепить моё здоровье: Коктебель, Феодосия, Анапа, Сочи…  Отец оставался дома, и мы путешествовали с мамой вдвоём.
     Поезд обычно отбывал из Москвы утром и около полудня проходил Курск. Лицо мамы серьёзнело – в первую нашу поездку на юг она сказала, что здесь были страшные бои, в которых погиб её довоенный жених – сгорел в танке. Мы молча смотрели через окно на проносящиеся мимо живописные луга и дубравы, мелькающие полустанки, но ничего уже не напоминало о самой страшной в истории человечества танковой битве.
     Лишь после окончания института через близкое тогда мне третье лицо я вдруг случайно узнал, что танкист не погиб. Меня это тогда не заинтересовало – столько лет прошло и столько своих дел и мечтаний было!..И то, что пару раз мама обмолвилась, как приехав после войны в Кривой Рог, где жила до войны, увиделась со своим женихом тоже не вызвало вопроса.  Не смущала неувязка – или жених погиб на Курской Дуге, или вернулся после войны в Кривой Рог откуда мама бежала за полчаса  до захвата города немцами? - Я просто об этом не задумывался: в моём настоящем это не имело значения...
     А она рассказала, что ей страшно не понравилось его развязное поведение: «Ну, теперь мужиков мало, а женщин много - возьму какую захочу!..» - вальяжно сказал он. Маму это оскорбило и на следующий день, с утра, никому не говоря ни слова, она покинула Кривой Рог теперь уж навсегда, сев в поезд идущий обратно в Москву навстречу неизвестному будущему.
      Далеко не для всех послевоенные встречи оборачивались счастьем – встречались слишком изменённые за четыре года войны люди. Думаю, так случилось и здесь. Вместо скромного курсанта танкиста, с которым она познакомилась на танцплощадке, она увидела обожженного и циничного человека… Он прошёл пол разрушенной, изнасилованной в отместку Европы, и его душа находилась в скалярном состоянии, для которой покой и невесомая пустота были благом. Мамина же душа была векторная, стремящаяся к наполнению. Мама объехала в составе эвакогоспиталя половину востока страны и люди, жизнь только разжигали в ней интерес и желание расти.
      Да, бывает так, что люди любили друг друга, четыре года войны писали письма со словами любви и поддержки, которые были необходимы… Но прямая как выстрел, военная эпистола одно, а жизнь - другое, в её мантры не укладывающееся. Четыре года! За это время жизненные траектории расходились слишком далеко, и приходилось рвать вопреки сердцу. И она решительно порвала…  но шрам остался. А мне, чтобы не было вопросов сказала – сгорел… Да так она и себя уже почти убедила: тот скромный мальчик, который провожал её с танцев сгорел в огне войны, породив совершенно иную личность - грубую, обожженную, солдатски несложную.
     О шраме я упомянул не зря. Через три года после войны она вышла замуж за моего отца,и они поехали в свадебное путешествие в Анапу. Анапа в то время поразила её живописным  безлюдьем, чистыми золотыми песками, нежным морем… Но в первый же день, пробыв от радости на солнце гораздо больше положенного, она сильно обгорела, вечером впала в жар и бред, и всю ночь звала одно и то же мужское имя - не отцово... На следующий день, она пришла в себя, не помня что с ней происходило.
     -Кто он? – спрашивал разъярённый ревнивый отец армянин, называя имя, которым она бредила. Но женщина ничего не скажет, если не захочет, хоть пытай:  «Я не знаю, не знаю, клянусь. И откуда он взялся?» - смеялась, только делая удивлённые глаза, и отцу осталось  лишь поверить. А я думаю это и было имя того танкиста, который «сгорел».
     Мы смотрели в окно вагона под Куском, молча. Двадцать лет прошло после войны, столько событий произошло: страна отстроилась, выросли рощи, люди в космос полетели, я родился...
    Неужели то неизвестное имя так и осталось лежать в её сердце?