Глава 14. Часть2-ая. Гости дома босых монашек. Шаг

 
                Глава 14. Гости дома босых монашек.

Сопровождавший нас Тарас Григорьевич Боженко, старшина интендантской службы школы младших авиационных специалистов (ШМАС), ещё в Москве объявил нам, что жить мы будем в бывшем женском монастыре «Ордена Босых Кармелиток», который построили для себя монахини. В советское время монастырь у них отобрали и переоборудовали в административные здания: одну часть территории со зданиями отдали вершителям права – судьям, а другую превратили в тюрьму, где после приговора отбывали срок осуждённые этим судом преступники.   
   Всё было так рядом, что из своих окон судьи и «зеки» могли видеть друг друга, а общаться можно было через подземный переход, соединяющий обе территории, вырытый еще монахинями. 
   Впоследствии, здание суда заняла войсковая часть 78425 (48-ая ШМАС ВВС). В эту войсковую часть и прибыли мы на учёбу. 
   Нас, новых курсантов авиашколы, разместили на втором этаже корпуса, где в коридоре длиною во всё здание находились с одной стороны комна-ты, в прошлом кельи босых монашек, с другой стороны окна, выходящие во двор.
    Монахини, как говорит история, отреклись от ношения какой-либо обу-ви и в прямом смысле, постоянно были босыми, соблюдая букву своего устава «Ордена Босых Кармелиток Пресвятой Непорочной Девы Марии».   
   Внутренний двор, окруженный монастырскими зданиями и каменной высокой стеной, представлял квадрат большого размера. Эта площадка использовалась, как плацдарм для построения всего личного состава ШМАСа. По диаметрально расположенным углам двора находились два места, оборудованные для курения. Вкопанные в землю железные 200-литровые бочки без одного дна заменяли пепельницы для сброса в них окурков, а деревянные скамейки вокруг курилок обеспечивали курильщикам удобство отдыха.
    Никаких деревьев, кустов и даже травы на дворовой территории не росло. Вся земля, очищенная от лишнего мусора и посыпанная песком, со-хранялась в идеальной чистоте и порядке. Любой предмет на ней будь то спичка или окурок был недопустим и оценивался, как злостное нарушение
воинского порядка, за который нёс ответственность весь личный состав авиашколы.
    Зато за стенами вокруг нашей обитель раскинулся фруктовый сад, в котором росли яблони и груши, вишня и черешня. Не знаю кому принадле-жал этот сад, но курсанты считали его своим и пользовались плодами.
  В первые три дня после приезда нам выдали обмундирование и знако-мили с распорядком дня авиашколы, но на занятия не приглашали.
 Через две недели курс молодого бойца закончился, и мы приняли присягу: служить честно и любить Родину. Начались занятия по изучению авиаци-онной техники. Мне было скучно слушать на лекциях «азы» устройства са-молётов и их двигателей, потому что всё было не только знакомо, но и освоено в практике. Когда я сказал об этом старшине Боженко, он догово-рился с преподавателями освобождать меня от некоторых лекций и ис-пользовать в хозяйских делах авиашколы. Мной был полностью отремон-тирован «красный уголок» с покраской потолка, стен и заменой всех агита-ционно-политических пособий на стенах комнаты. Не стеснялся старшой приглашать меня к себе домой рыть погреб. Земля в прикарпатском Чорт-кове каменистая и долбить её для погреба было занятием не легким.
    За свой труд, я имел возможность чаще других курсантов посещать го-род, хотя это было небезопасно. В послевоенные годы в Прикарпатье, в частности в Чорткове, оставались разрозненные, но активные группировки, так называемой «Украинской повстанческой армии», проще говоря – бен-деровцы, на истребление которых в эти районы посылались советские внутренние войсковые подразделения.  Бендеровцы неистово оказывали сопротивление этим войскам, уничтожая их личный состав. Мне известны три случая, когда на центральной улице города Чорткова в разное время были застрелены днём в спину два советских офицера в погонах МВД.  В другом чортковском случае: один военнослужащий МВД подвергся пыткам, а затем повешен националистами внутри православной Успенской церкви города.

– Подъём! – открыв дверь, нашей комнаты, где мы четыре курсанта спали на двухъярусных койках, прокричал дежурный офицер, – боевая тревога! Сбор и построение через десять минут во дворе с полной выкладкой и оружием, – добавил он и закрыл дверь.
    Глянув в окно, я увидел, что на улице ещё темно: мои наручные часы показывали три часа с четвертью ночи.
    Быстро одевшись, прихватив свернутые шинели, мы выбежали в кори-дор, где из открытой оружейной пирамиды курсанты забирали свои авто-маты ППШ-41 с «рожком», выбегали в освещенный дополнительным про-жектором двор и выстраивались в общую колонну.
    Перед колонной появился заместитель начальника ШМАС по строевой части майор Кроха, прославившийся среди курсантов тем, что мог ходить назад строевым шагом, вытягивая носки сапог, как это положено.
– Смирно! – скомандовал командир учебной части капитан Деркач и строй мгновенно замер в ожидании следующей команды.
– В нашей авиашколе произошло чрезвычайное происшествие, – громко,


 
  чтобы слышали все, – заявил майор Кроха, – на территории школьного двора обнаружено два окурка. Я не оговорился, именно два окурка. Произ-ведённое расследование не выявило, кто явился виновным этого беспре-цедентного поступка.
   Майор Кроха замолчал, и пройдя вдоль строя туда и обратно, останав-ливаясь и заглядывая в лица курсантов, как будто искал виноватого, про-должил своё заявление.
– Руководством ШМАС принято решение: поднять весь личный состав по тревоге и произвести захоронение этих двух окурков, для чего организовать десяти километровый марш-бросок в сторону Карпат, где и захоронить об-наруженные окурки.  Приказываю командирам подразделений приступить немедленно к выполнению принятого решения. Для исключения непредви-денных ситуаций марш-бросок будет сопровождать грузовик.
   Ходить в гору пешком нелегко, а ходить в гору с перебежками очень трудно.
    Командир нашего подразделения старший сержант Жабрук приложил все илы, чтобы мы марш-бросок бегали, хотя сам пользовался часто грузо-виком.
   Наконец, когда солнце выглянуло из-за горизонта и стало греть наши спины, была достигнута точка, где мы вырыли яму и похоронили злопо-лучные окурки. Обратно возвращались, солнце стало светить в глаза, и было нестерпимо жарко нести свернутую шинель на левом плече, автомат ППШ-41 на правом и вещь мешок за спиной.
    Чтобы не упасть и быть подобранным ползущим за нами грузовиком, я мысленно повторял: «Тяжело в учении – легко в бою» и вернулся из мар-ша-броска почти без потерь, но с расстройством кишечника, что принудило отказаться от завтрака.