Валентин и Валентина

часть 6

К большому недоумению и разочарованию Никиты, на полную военную службу его не взяли. «Год твой вышел» - так выразился  военный комиссар.
Никите предложили  выбор. Трехлетний контракт с участием в «горячих точках», или  двенадцатимесячная военная переподготовка со «старичками». Никите ничуть не хотелось рисковать своей жизнью во имя непонятной Афганской войны. Тем более сейчас, когда у него появился не только смысл в жизни, но и стимул сделать эту жизнь счастливой не только для себя, но и для любимой девушки. Он выбрал переподготовку. Тем более, что годовалая служба его должна была проходить где-то на Байкале, который он так мечтал увидеть. До осеннего призыва оставалось еще два месяца. Не желая ни видеться, ни объясняться с отцом, Никита ушел на время, жить к другу Володе, своему водителю в «Скорой». Парень только что пришел из армии, обзавестись семьей он еще не успел. Жил Володя в двухкомнатной квартире вдвоем с матерью, так что места для друга Никитки, у них хватало. Мать Володи хорошо знавшая необузданный характер Козицкого старшего, ничего против того, чтобы Никита пожил у них пару месяцев, не имела. Увольняться из «Скорой», Никита пока не стал. Надеяться нужно было только на себя. Вале о своем решении пойти служить, Никита сообщил не сразу. Он побаивался реакции девушки, боялся ее неодобрения. И оказался прав. Встречались влюбленные в березовой  роще, чудом сохранившейся  райским островком, между частным сектором города и его общественными застройками. 
Здесь гораздо чаще, чем в городском, искусственно насаженном парке, гуляли люди, отдыхая после праведных трудов. Сюда шли влюбленные пары, чтобы побродить среди белоствольных берез, полюбоваться естественной красотой  полевых цветов, растущих на полянках и опушках березового колка. Городское начальство, пока не помышляло наложить руки на этот прекрасный уголок натуральной природы. И вовсе не потому, что боялись реакции населения городка. Просто не было еще в  те годы  потребительского ажиотажа, когда  каждый, имеющий хоть какое-то отношение к земле и ее ресурсам, пытался извлечь изо всего личную выгоду. Не пришла еще в Россию мода на почти открытое взяточничество и торговлю народными землями и лесами.   Слова «все вокруг народное, все вокруг мое» в начале 80-тых, еще  не совсем   утратили своего  изначального смысла. Не стали еще анекдотами, какими являются  сейчас. Несмотря на то, что в роще не было ни одной урны или мусорного ящика,  этот лесок оставался девственно чист. Видимо, гуляющие здесь люди, принимали рощу за часть своего жилища. И ни у кого не поднималась рука загадить этот райский островок. Не было в роще скамеек, детских площадок — ничего, кроме естественной природы. Только по краям его, на опушках, стояли, врытые в землю, березовые чурки  вместо табуретов. У Никиты с Валей был свой, заветный уголочек в самом центре  рощи. Одна из березок, причудливо изогнула свой ствол прямо над землей, образовав своеобразное кресло где, тесно прижавшись друг к другу, могли  поместиться  двое.
Вот и сегодня, Никита вел девушку прямо к своему излюбленному «креслу». Они уселись рядышком, как два воробышка и так же, как воробышки уютно зачирикали меж собой. Но едва Никита заговорил о предстоящих сборах в армию, Валино «чирикание» перешло едва ли не в кошачье фырканье.-«Ник, ты что с ума сошел? Тебе же учиться надо! Год остался всего. А там, можно и дальше пойти, на хирурга или  кардиолога.  Какая армия, зачем? А вдруг в Афган погонят. Ты обо мне подумал?».
Никита, не ожидавший он нежной, стыдливой девушки такого яростного нападения, растерялся. -«Валюша, сколько я уже говорил тебе. Не буду я врачом. Не по мне это! Если честно, то я просто ненавижу эту профессию. Да я уже документы из техникума забрал. Возврата нет и быть не может! Как своего папашу увижу в белом халате, так меня и подмывает содрать с него этот халат. Недостоин он его носить».
Теперь уже растерялась  Валентина - «Никита, о чем ты говоришь? Профессия врача самая гуманная, самая добрая! И не халат красит врача, а врач  - халат".
- «Валюша, дорогая моя — не очень тактично перебил парень,- Да разве я против!  Просто те два доктора, которых я знал ближе всего. Те два  самых родных человека, носившие и носящие белые халаты, с детства вышибли из меня все уважение к этой профессии. Я понимаю, что это просто комплекс, пунктик, так сказать. Но я никогда, слышишь, никогда не стану врачом. Даже детским. Не хочу. И умоляю тебя, дорогая моя, любимая. Не заставляй меня. Отец с дедом с пеленок твердили, что Козицкие  -  это династия докторов.  Я не хочу принадлежать   к их династии ни в чем. Не хочу даже Козицким быть.  Приду из армии и, прежде, чем мы с тобой распишемся, возьму мамину фамилию — Найденов. Я с детства о море мечтал. Я же тебе сто раз об этом говорил! Пусть не море, пусть река. Но все равно, я хочу и буду плавать. Может быть, даже капитаном на пассажирском пароходе!»   
Таким решительным, Валя еще не видела Никиту. И эта решительность, придававшая ему особенное очарование и мужскую красоту, очень понравилась девушке.
- «Ник, дорогой, успокойся. Ты мужчина. Теперь я это точно вижу! Будет так, как ты захочешь. Мы уедем туда, где река. Может быть в Ордынское? Его называют «жемчужиной Новосибирской области». Обь там, говорят, до пяти километров в ширине. А дальше к Бердску, так все двадцать. Если ты так горишь желанием  работать  в пароходстве, то можно будет добиться этого. Было бы желание. Я буду работать медсестрой в больнице и заочно учиться. У меня тоже мечта. Кардиология — вот мое призвание. У мамы Любы сердце прихватывает. Хочу вылечить ее, чтобы до ста лет жила». Никита, весело рассмеявшись, откинулся назад и увлекая девушку, свалился в густую шелковистую траву. Они долго барахтались смеясь и целуясь, пока Валя не почувствовала, как напрягся Никита. Дыхание его участилось, глаза затуманились. Вале хоть и нравилось иногда доводить парня до такого состояния, но обычно, она решительно пресекала все его дальнейшие попытки их более тесного сближения. Девушка не боялась быть покинутой любимы человеком. Но и раннего замужества, детей, ей пока не хотелось. Слишком сильным было ее стремление стать доктором. А появится малыш — прощай мечта! Обескураженный Никита, получив решительный «отказ» в виде чувствительного тычка в ребра, недовольно пробормотал, стараясь восстановить прерывистое дыхание. -«Изверг ты, Валюха. Врешь, что любишь. Любила бы — так потеряла бы голову, как и я».  -«Головы у нас разные, Никитка- поддразнила девушка, откатившись от Никиты на приличное расстояние — Моя с мозгами, а твоя с гормонами». Подскочив с травы, Валя со смехом увернулась от нагонявшего ее парня.- «Ну хватит, хватит, дурачок. Все только твое и я вся только твоя. Годик всего обождем, как придешь со своей переподготовки так и распишемся.  Мне 21 будет, тебе 25. Самое время детей рожать. А сейчас не хочу еще». Никита, как обычно,  проводив девушку до ворот ее дома, отправился на ночное дежурство в «Скорую». Все еще светясь улыбкой молодости и беспечного счастья, Валя вошла в дом. За столом на кухне, глядя на нее, сидел Валентин.  -«Ой, Валька, братишечка, ты надолго?»- Валя повисла на шее, заметно возмужавшего за год брата. «Привет, милая моя красавица! Как я скучал по тебе, - целуя ее волосы пробормотал Валентин.- Как ты? Как работа, учеба?» -«Все нормально!   Весной закончу училище и сразу буду поступать в институт. А ты как?» 
Валентин усадив рядом с собой сестру, с удовольствием и радостью рассматривал еще более похорошевшую Валентину. -«Да что мне сделается? Учусь, работаю. Не то, чтобы — работаю. Но одновременно с учебой, прохожу так называемую, производственную практику. Патрулируем улицы города, выезжаем с оперативниками на дежурства. В общем- учимся. Живу в общежитии Школы Милиции. Столовая нормальная.  Так что все в порядке. Через три года вернусь. Если в другое место не направят. Но буду домой проситься. Хочу здесь в Прокуратуре работать». Со двора с подойником, полным парного молока вошла улыбающаяся Люба.- «Ну вот, одной Катьки где-то нет. Бегает негодница. И не знает, что брат приехал».  -«А папа»- спросила Валя, помогая матери накрывать на стол. - «В магазин пошел. Нам сегодня и по  стаканчику винца не грех выпить — Люба с любовью взглянула на сына — Как ты на это смотришь, сынок?»  -«Вполне нормально!» - улыбнулся Валентин.
Первой в дом ворвалась рослая, десятилетняя Катька. Она с визгом повисла на шее брата, едва не свалив того на пол. Следом вошел довольный глава семейства Южаниных — Михаил.  Впервые за последний год, семья в полном составе, собралась за родным столом. Михаил с женой с гордостью и удовольствием смотрели на детей. Что сын, что старшая дочь радовали родителей своей целеустремленностью, хорошей учебой и трудолюбием. Мало кто из их знакомых мог похвалиться такими детьми!   Валентин показал родителям и сестрам свою зачетку. Против каждого названия предмета стояло слово «Отлично» или «Зачет». Валя, мало того, что прекрасно училась, так еще и находила время на подработку в больнице. Помогала матери по дому и очень положительно влияла на Катьку -сорванца. Катюшка хоть и росла слишком активной и даже неуправляемой, но все равно, родители в ней души не чаяли за ее доброту ко всем. За справедливость и смелость с какой девочка бросалась на защиту своих друзей. А уж за обиженного малыша, Катька готова была сразиться хоть с самим драконом. Несмотря на свой очень независимый характер, Катюшка никогда не отказывалась помочь матери по хозяйству. Она четко знала и выполняла свои домашние обязанности. И никогда не позволяла себе сбежать на озеро или к подругам прежде, чем не сделает того, о чем попросит ее мать. Не только радость, но и необъяснимую тревогу почувствовала Люба, перехватив тоскующий взгляд сына, исподтишка брошенный им в сторону Валентины. -«Господи! Да что же это такое?  Такой парень! Неужели трудно найти достойную девушку там у себя в Омске! Сестра ведь ему Валюшка. Пусть не родная, но что люди говорить станут? Да и жених у нее есть». Люба сама не могла никак понять, почему ей так не хочется, чтобы Валентин и Валентина полюбили друг друга. Умом женщина понимала, что между молодыми людьми нет никаких родственных связей. Но вот сердцем никак не могла этого принять. Слишком  глубоко укоренилось в ней сознание того, что Валя ее дочь. Ее и ничья больше! После ужина, Валентин пригласил сестру прогуляться по роще или сходить в кино на последний сеанс. Валя выбрала кино. Сидя на последнем ряду, он тихонько сжимал ее безвольную ладошку. Валя не отнимала руку, но не делала попытки даже пошевелить пальцами в ответ. Она чувствовала напряжение Валентина и ей было грустно. -«Вот ведь дурачок. Такие девчонки за ним увиваются! Надо сказать ему, чтобы выкинул дурь из головы». И она сказала. Сразу же, едва они вышли из кинозала. -«Валентин, у тебя кто-нибудь есть? Я имею в виду — любимую девушку?»
«Нет, никого», —  с робкой  надеждой откликнулся брат. -«А у меня есть, Валек. И не просто молодой человек. Через год мы обязательно поженимся. Запомни братишка — я его люблю. Очень сильно, сильнее,  чем ты себе это можешь представить. Никита для меня — все! Ради него я готова уехать из «К». У Ника отец самодур. И он хочет жить от него подальше. Так вот, братик, куда он, туда и я». 
-«Зачем ты мне это говоришь? Хочешь чтобы мне больно было?»- простонал Валентин.  -«Нет, Валек, - откликнулась девушка - я хочу, чтобы ты перестал дурью маяться».
-«Валюша, если ты любишь Никиту, то это значит, что любишь! А если я люблю тебя, то я дурью маюсь? Так получается?» -«Валя, я возможно и жестока с тобой. Но ты должен понять и принять то обстоятельство, что у нас с тобой нет общей судьбы. Мы — брат с сестрой. И я люблю другого человека!» Всю дорогу до дома они шли молча. Валя чувствовала себя скверно.  Ей хотелось поговорить с братом, как это бывало в детстве, открыть ему все свои девичьи тайны. Рассказать о бедах Никиты и найти ответное сочувствие в репликах брата. Но она понимала, что сейчас этими своими откровениями, она только принесет Валентину лишние страдания. Валентину было еще хуже. Целый год он жил надеждой на то, что Валино увлечение сынком доктора давно закончилось. Никита хоть и был старше Валентина, но он помнил его еще со школы, как «папенькиного сыночка», вечно втягивающего голову в плечи. Никиту не очень жаловали в школе. За что, трудно было уже вспомнить. Но за что-то, не любили. Возможно за то, что парнишку, наоборот любили учителя? Проходя мимо дома  тетки Киры Зольновой, Валя спросила - «Ты знаешь, что тетя Зина умерла?»
-«Да — медленно выходя из задумчивой грусти, ответил брат — мама писала. Теперь за сестренок и заступиться некому. Отец их все пьет?»  -«Отец у них под следствием - отозвалась Валя. Он их обеих избил. И Альку, и тетю Таню. Сейчас тетя Таня на работу вышла, раньше ей алкаш ее не давал. А Кире я писала, та молчит. Может ее уже нет в Ордынском». -«Да, да ты что-то писала про Киру. И что ее туда унесло? Надо было давно отца посадить или на лечение отправить. А то сама сбежала, а младшую бросила»- отозвался Валентин. -«Нет, ну ты молодец! - возмутилась Валя, - Две старшие сестры ничего не должны, а Кира должна. Ей тоже жить надо. Она сколько мать просила, чтобы та уезжала от алкаша своего. Так нет, жалко ей видишь ли, мужа. А девочек своих не жалко! А вот сейчас и сама вся изуродована и у Альки вся психика с детства нарушена. Папаша их, идиот, при девочке без трусов бегал. Допился до горячки. А на тетю Таню с топором накинулся.  Она едва успела Альку в окно выкинуть. А жену он задел здорово. Руку до кости прорубил. Вот так». -«Кира как там, что пишет?» - Валентин сам не знал, зачем спросил об этом Валю. Возможно из чувства проснувшегося стыда перед Кирой, от которого так до конца и не избавился. -«Не знаю. Скрытная она какая-то. На пять моих писем одно прислала. И то все про какие-то проблемы, что она нашей семье причинять не желает. Что за проблемы такие, ума не приложу - Валя рада была, что разговор перешел в другое русло и стараясь поддержать его, говорила не замолкая. - Пишет, что очень передо мной виновата и перед тобой. У вас что, произошло что-то? Слишком странно и туманно Кира изъяснялась в том, единственном письме».
Валентин неуютно поежился. Он уже пожалел о том, что начал этот разговор. Стараясь не выдать невольного волнения, пробормотал - «Да что бы этакого у нас могло быть? Я и виделся с ней пару раз. И то при тебе». -«Ну да, действительно — усмехнулась Валя — Если не считать того, что Кира была в тебя безумно влюблена, то ничего «такого». О причинах действительно серьезных «проблем» сбежавшей Киры, никто не догадывался, даже родная ее мать Татьяна. За всю неделю, что Валентин провел в родном доме, брат с сестрой больше не возвращались к разговору о Кире.  А все попытки Валентина заговорить о своих чувствах к сестре, Валя пресекала тут же. И не всегда вежливо. Ей хотелось дать понять Валентину, что он только брат ей и никем другим никогда не будет.
Заготовив вместе с отцом достаточно сена  на зиму для коровы с бычком, Валентин  спустя неделю, снова уехал в Омск. Приближалось время большой учебной практики. Расслабляться было некогда.
Козицкий Александр Геннадьевич, казалось, забыл о существовании собственного сына. Он не делал никаких попыток отыскать его на работе во время дежурства, не звонил в «Скорую», чтобы поинтересоваться чем тот занят и почему не идет домой. Терапевт пресекал любую попытку коллег, сообщить ему что-нибудь о Никите. И даже звонок из Военкомата по поводу того, что его сын изъявил желание «Послужить Родине», Козицкий воспринял с внешним равнодушием. С того дня, как он нашел у сына в кармане брюк «письмо с того света», Козицкий старший сильно преобразился.   Он, как-то резко постарел, почти перестал приводить домой своих «дам». Терапевт перестал слишком фанатично следить за своей внешностью и фигурой, бегать по утрам, до одури париться дважды в неделю в единственной городской сауне. 
И только с былой заносчивостью  и высокомерием, Козицкий  не мог и не хотел расставаться. Оказалось, что настоящих друзей у него нет и, похоже, никогда не было. Были соискатели его покровительства, откровенные подхалимы и завистники. От него все еще очень многое зависело. Острый дефицит врачей, всегда был бичом России. А в маленьких, районных, малозначащих городках, тем более.
Ни одна справка ВТЭК, ни одно медицинское заключение не могло быть признанным без его подписи. Козицкий мог одним росчерком пера отправить в армию сына чиновника не самого высокого ранга, а мог и спасти от горячих точек любого слюнтяя в рамках своего небольшого казначейства, называемого городом районного значения.
Письмо Марии всколыхнуло застоявшееся болото его души. Он вдруг ясно понял, что ничего хорошего в жизни не совершил и не оставил после себя никого, кто бы мог  когда-нибудь, вспомнить о нем с теплотой.
Рядом с ним, когда-то давно, была страждущая, несчастная душа, которой  необходимы, как воздух, были его забота, защита, его покровительство и любовь.  Сам он, всю жизнь угнетаемый деспотом отцом, не смог притулиться своей изломанной душой к другой, еще более изломанной, не смог защитить ее. Простить ее «грехи», совершенные не по собственной воле. Вместо этого, он сам еще злее, еще безжалостнее кусал эту душу наподобие ядовитой кобры. Он и только он был виновен в самоубийстве женщины, которую любил, несмотря ни на что. В редкие минуты прояснений, Козицкий понимал, что если бы он во время пересилил свой страх перед Геннадием, во время скинул бы того с пьедестала его маниакального величия, то жизнь его с Марией могла бы быть долгой и счастливой. После ухода сына, Козицкий откровенно запил. Пил он не только дома, но и на работе. Коллеги презрительно перешептывались за его спиной, называя Козицкого алкашом и потрепанным ловеласом.
Он слышал эти перешептывания и еще больше презирал и ненавидел своих коллег.   
Козицкий не мог даже себе самому признаться, что ему больно и обидно за то, что сын так смело и  резко отшатнулся от него. В глубине души, он готов был простить Никитке его «предательство» заключающееся в том, что сын против воли отца, ушел из техникума, что он решил отдать небольшую часть своего времени служению Родине.
Возможно, он бы для порядка поорал на сына, даже сделал бы вид, что собирается его ударить. Но он бы смирился, и возможно, в будущем, чем-то помог Никите.
Но Козицкий скорее бы умер, чем сам пришел бы к Никите с молчаливым предложением мира. Его частенько подмывало, просто зайти в «Скорую» когда там будет Никита. Сесть на стул и постаравшись придать лицу доброжелательное выражение, молча посидеть так  несколько минут. Возможно, сын понял бы, что отец желает перемирия.   Но гордыня не позволяла отцу первому сделать маленький шажок навстречу сыну. Он не горел к единственному своему отпрыску горячей, родительской любовью. Козицкому иногда казалось, что он всей душой ненавидит Никитку. Но голос крови, против его воли не давал покоя отцу. Скорее всего, ему не давало покоя сознание того, что затюканный им с раннего детства ребенок, вдруг показал зубы. Вдруг осмелился стать самостоятельным. Козицкий не мог не знать, что у сына появилась дама сердца. И он понимал, что Валя — это не его «сучка — одноночка», как называл своих женщин Козицкий старший. Иногда, приближаясь к посту, он слышал обрывки разговоров скучающих в ночном дежурстве медсестер и санитарок.
Он слышал, как женщины обсуждают достоинства Вали  Гужевой и недостатки его Никиты. И даже из этих случайно подслушанных, коротких обрывков сплетен, Козицкий понимал, что медперсонал считает его сына недостойным такой девушки, как Валя.
И это бесило терапевта до темноты в глазах. Не потому, что он сам был в восхищении от своего сына, не потому, что он любил и гордился им, как отец. Но его Никита был Козицким! И этим все было сказано. Накануне отъезда  на «сборы», он попросил Володю, чтобы тот  заручился разрешением матери на небольшую «отвальную» в их квартире. Но пожилая женщина сказавшись больной, отказала парням в их просьбе. Вечером, встретившись в условленном месте с Валюшей, Никита посетовал ей на свою беду. «Представляешь, Валюшка, придется мне столовую снимать под проводы. А у меня денег маловато. Не хочется как попало с друзьями попрощаться. Да и  народу я не думаю много приглашать. А любая столовая, тем более ресторан, не захотят сдать на вечер только  часть помещения. Придется мне небольшим сабантуйчиком на природе обойтись. У озера где-нибудь».
«Можно и у озера — согласилась Валя — Погода, просто прелесть — она кивнула в сторону горящих золотыми огнями осени, берез, - А можно и с мамой поговорить.  У нас в доме места много. А еще лучше — во дворе, под тополем. Сам же говоришь, что народу немного будет». Как и ожидала девушка, Люба сразу же согласилась помочь молодежи. - «Только, Валечка, чтобы не пили сильно, не буянили. Сама знаешь, какие у нас соседи. Чуть задымит, по всему городу слух пройдет, что до тла сгорели». -«О чем ты говоришь, мамочка? Ни у Ника, ни у меня таких друзей нет. Кстати, Вальку надо вызвать из Омска. Может дадут ему отгулов пару дней?»
- «Нет, дочь, Вальку беспокоить не будем. Не отпустят его. Да и вообще….» -Люба грустно примолкла на полуслове. Но Валя поняла мать. К тому времени, Никита уже уволился с работы. Через пару дней, получив отпускные, он занялся подготовкой к проводинам. Вернее, занимались Валя с Любой. Сам Никита, постоянно находясь рядом, больше служил «мальчиком на побегушках», как со смехом выразилась Валя.
В ночь, перед намечающимся прощальным ужином, Никита остался ночевать в доме Южаниных. Валя постелила парню в комнате Валентина, а сама отправилась спать к Катьке. Несмотря на дневную усталость, она никак не могла заснуть. Рядом сопела носиком  беспокойная Катька. Она и во сне все спешила куда-то. Устав поднимать с пола, сброшенное сестренкой одеяло, Валя  тихонько поднялась и вышла на крыльцо.   Присев на ступеньку, девушка засмотрелась на далекие звезды. В этот момент она думала о будущей их с Никитой жизни. Возможно, отслужив год, Никита передумает и не станет настаивать, на переезде. Очень уж не хотелось домашней девушке Вале, покидать своих приемных родителей. Она родилась и выросла в этом небольшом, но дорогом сердцу городке. Здесь на кладбище покоились ее родители. И, возможно, где-то здесь, по этим улицам, ходит ее родная сестренка, которую Валя никогда не видела. С тех пор, как погибли ее родители, Валя успела позабыть много чего из детства. Она тогда была еще слишком мала  для того, чтобы долго хранить в душе тяжелые воспоминания. Но вот о том, что у нее есть сестренка, девушка так и не смогла позабыть. В первые годы после смерти родителей, Валя часто расспрашивала новую маму о сестричке. Она сейчас понимала, как трудно было Любе отвечать на эти детские вопросы. Со временем расспросы эти постепенно иссякли. Но в душе она до сих пор надеялась, что когда-нибудь, встретит свою младшую сестричку. Искать  сестру через официальные источники, было бесполезным занятием.
Тайну усыновлений детей никто не отменял. А идти против закона у законопослушной и небогатой семьи Южаниных, не было ни средств, ни желания. Из задумчивости девушку вывел звук отворившейся двери. Она не успела оглянуться назад, как горячие и сильные руки крепко обняли ее, обвившись вокруг талии.
Никита, не разнимая рук, присел рядом  -«Не спишь, радость моя?- его обжигающие губы коснулись мочки уха девушки. — Здорово как! Я в  твоей простели! Жаль, что любимой рядом нет». -«Раньше эта комната принадлежала брату. А мы с Катькой спали в другой. Катька растет и я на то время, пока Вальки нет, в его комнате обосновалась», — прошептала в ответ Валя.
Никита был полураздет. На ней тоже ничего, кроме легкой пижамки не было.  Положение создавалось слишком щекотливое. Нужно было встать и уйти. Но Валю охватило какое-то, томительное блаженство. Не хотелось даже шевелиться. И чтобы скрыть свое  волнение и легкую тревогу, девушка  не переставала что-то говорить. Она уже сама потеряла суть своего торопливого шепота, но продолжала что-то бормотать, пока губы Никиты не прервали ее взволнованного лепета.
Он унес ее в летнюю кухню, на старенький, отслуживший свой век диван.
Последним усилием ускользающей воли, Валентина попыталась воспротивиться его настойчивости. Но усилия эти были легко сломлены слишком страстными и жгучими поцелуями Никиты, его бессвязному, но такому сладкому шепоту. Утром, стыдливо вспоминая прошедшую ночь, Валя поняла, что ничуть не сожалеет о произошедшем. Никита не отходил от нее ни на шаг. Вместе с ней накрывал на стол под тополями, вместе с ней шел в магазин. Он, казалось, не замечал никого и ничего вокруг кроме девушки, подарившей ему первое в жизни настоящее счастье. Люба, наблюдая за молодой влюбленной парой, догадалась о том, что произошло между ними прошлой ночью. Она возможно, и осудила бы их, не будь они такими счастливыми в этот день. Не могла осудить свою дочь женщина, которая видела, как  искренни чувства ее Валюши к парню и какой радостью и счастьем светятся глаза будущего зятя.



ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА

часть 7

К вечеру во дворе Южаниных собрались десятка полтора молодых людей. На   «проводины» пришли самые близкие друзья и подруги Никиты и Валентины.
-«Ник, а ты отца пригласил?»- все еще стыдясь открыто взглянуть в глаза парню, спросила его Валя. -«Нет, любимая, я не хочу, чтобы он испортил такой день. Поверь, ничего хорошего в этом не было бы». -«Но, милый, так нельзя! Я лично, не представляю, как можно без родителей. Ты же должен проститься с ним».  -«Валечка, пойми, родители, это когда действительно — родители. Мой отец не подходит под это определение. Я точно знаю, что он испортит нам все. Ты не представляешь себе и на треть, какой он на самом деле. Если честно, то я его иногда просто боюсь. Стыдно признаваться, но боюсь до дрожи в коленях. После того, как я узнал тебя, я захотел избавиться от этого стыдного чувства — постоянной трусости перед родным отцом. Но лучший способ забыть о своем страхе, это забыть о  существовании  самого источника страха. Давай не будем сегодня о нем. Пройдет год. Я разберусь в себе. Отец тоже пусть разберется кто я ему и нужен ли вообще. Я уверен, Валюша, что он будет только рад от меня избавиться. Во мне он всю жизнь, видел только объект для удовлетворения своих маниакальных потребностей. Нормальному человеку трудно было бы поверить в те ужасы, что со мной отец творил. Поэтому, родная моя, давай сегодня не будем о нем». Увлеченные длинным диалогом, молодые люди не заметили, как далеко отошли от общей массы гостей. Положение спасла Люба. Она быстренько подошла к влюбленным -«Никита, папу ждать будешь? Или за стол?»
«За стол! Папа не придет»- радостно отозвался парень, благодаря про себя  женщину. Люба ловко рассадила молодежь за длинный стол, покрытый голубой скатертью. Угощение для гостей не было слишком изысканным. Сказывался начинающийся дефицит продуктов в магазине. Но, к счастью, в семье  Южаниных  не гнушались никакой работой. Жареные гуси, пироги с пелядью, добытой  Михаилом.   Сладкая, воздушная выпечка, блюда и салаты из выращенных в собственном огороде овощей и многое другое, были выше всяких похвал. Домашние соления, компоты и легкое вино, завершали этот изумительный натюрморт под открытым небом.
Чтобы не смущать молодежь, Михаил с женой, выпив по стаканчику вина и напутствовав Никиту в добрую дорогу, ушли в дом.
О том, что его сын отмечает «проводины» в армию у предполагаемой невесты, Козицкий узнал еще за пару дней до мероприятия. Впервые в жизни, он потерял контроль над сыном. С того дня, как пришло то злосчастное письмо, непререкаемый авторитет Александра Геннадьевича в собственном доме, дал большую трещину. Сын посмел уйти из дома, набрался наглости не появляться пред его отцовские очи. Он больше не опускал взгляда, не вжимал голову в плечи, ожидая злобного окрика или крепкого подзатыльника от суровой, карающей руки родителя. Весь день Козицкий пил, запершись  у себя в квартире. На работу он не вышел, не утруждая себя объяснениями с Главврачом больницы. Александр Геннадьевич не спал уже более суток. Его заросшее седой щетиной лицо, совершенно потеряло свой прежний, холеный облик. Отключив домашний телефон, Козицкий пил коньяк стаканами. По затоптанному полу, катались уже три пустые бутылки. Не снимая туфель, Козицкий завалился на смятую постель.  Обрывками ускользающего сознания, он понимал, что надо бы поспать, пока совсем не «снесло крышу», как выражался его покойный батюшка в таких случаях. Несмотря на огромное количество выпитого, сон никак не шел. За окнами вечерело. В надвигающихся сумерках  тени от шевелящегося перед окном высоченного тополя, казались Козицкому зловещими чудовищами. Они ползли по полу и стенам, протягивая к его лицу причудливые лапы с многочисленными  щупальцами.     "Кажется, до чертей дело дошло"- Козицкий с трудом поднялся и превозмогая слабость и безотчетный страх, вышел из квартиры, забыв запереть на ключ входную дверь. Спустившись во двор, Козицкий, пошатываясь, вышел на дорогу и после долгих попыток, остановил частную «Ладу». Водитель, с трудом узнал в помятом, источающим запах перегара, человеке -  заведующего терапевтическим отделением. -«Куда вам?», стараясь не смотреть на небритую физиономию  доктора, спросил мужчина.
-«А ты не знаешь, где Никиткина шлюха живет?» - прохрипел тот в ответ.
Водитель смутился. Доктор был ему неприятен и он уже сожалел о том, что остановил машину. -«Простите, но я не знаю кто такой Никитка и его шлюха». -«Никитка — это мой сынок, чертово отродье! А шлюха — это Валька Гужева. У нее мать, по моему,  Южанина по фамилии. Вроде так. Ее младшая девка у меня в отделении лежала с отравлением. Хороша семейка, если дети с помойки едят». Водитель, хорошо знавший Михаила Южанина, едва сдерживаясь, чтобы не выкинуть на дорогу циничного, пьяного терапевта, молча отвез его к дому Южаниных. Во дворе большого дома, где раньше жила семья Вали, а в настоящее время, жила она сама со своей новой семьей, царило веселье. Михаил протянул длинный кабель с яркой лампочкой, закрепив его на ветвях тополя. Молодые люди негромко пели и танцевали под звуки магнитофона, когда во двор, икая и бранясь, ворвался Козицкий старший. Не сразу разобравшись в чем дело, молодежь попыталась выставить «пьянчугу» со двора. Но быстро рассмотрев личность «гостя», молодые люди дружно провели терапевта за стол и усадили рядом с онемевшим от неожиданности Никитой. -«Отец, не вздумай скандал устроить. Пришел, так сиди спокойно. Не забывай, что ты в гостях, как и я, впрочем»,-  Никита нашел в себе силы проговорить это в ухо отцу, почти дружелюбно. -«В гостях! А кто меня в эти гости звал? Я на твоих гостей плевать не хочу. А твою шлюху беспородную сам лично  оприходую. Так и быть, снизойду до нищей потаскухи! А тебе, гаденыш, вот мой отцовский наказ!» - неловко развернувшись, Козицкий ударил Никиту, не причинив тому почти никакого вреда. Все разговоры за столом мигом умолкли. Никита вскочив с места, на какое-то время, потерял дар речи. Жгучий стыд перед  невестой, друзьями и подругами, нахлынувшие прошлые обиды, затуманили мозг  посрамленного перед всеми присутствующими, Никиты. Не помня себя, он с силой  толкнул  рычащего от злобы отца. Козицкий упал на землю, опрокидывая на себя стул, на котором сидел. Визг девушек, недовольные выкрики парней и  злобная, грязная брань поверженного терапевта, все слилось в один невообразимый шум.
Привлеченная скандалом, из дома первой выбежала Катька. Следом вышла Люба. Михаил с час назад ушел на ночное дежурство. На стройку нового дома должны были подвезти бетон и присутствие Михаила на площадке было необходимо.
Плача и причитая, Валя вцепилась в Никиту, стараясь не подпустить того к  поверженному терапевту - «Ник, милый, не подходи к нему. Мама сейчас милицию вызовет. Пусть плюется ядом. Он не меня, он себя развенчал, опозорил на весь город». Парни, что были поздоровее, подняли Козицкого и потащили к воротам, надеясь на то, что тот уйдет. Но не тут то было. В охваченном пьяным безумием  мозгу Козицкого, что-то переклинило. Сила, с которой он ненавидел весь этот «сброд», придала необыкновенную силу и его мышцам, тренированным годами, дабы поддерживать в хорошей форме себя, любимого. Он легко, как спичку, сломал  палец на руке удерживающего его парня, с силой пнул в пах второго и вырвавшись на свободу, стремительно бросился на Валентину, норовя схватить ее за горло.
Никита едва успел перехватить руки обезумевшего отца. В жесточайшей схватке они свалились под стол. Когда, каким образом попал нож в руки Козицкого старшего, никто не смог потом припомнить. Слишком быстро все произошло. Когда, опомнившиеся друзья Никиты, под громкий визг девушек, вытянули за ноги  терапевта из-под стола, Никита остался лежать на земле. Из груди его торчала рукоятка обыкновенного кухонного ножа. Того самого, которым совсем недавно, гостеприимная хозяйка разрезала на куски своих ароматных, прожаренных гусей. Поняв, что случилось, Валя без звука упала на землю рядом с умирающим парнем.
Наряд милиции, вызванный Любой, подъехал одновременно со «Скорой». Но помощь опоздала. Никита умер еще до того, как санитары уложили его на носилки.
Закованный в наручники, странно спокойный и безучастный Козицкий, сидя в милицейском УАЗе, равнодушно внимал панике, творящейся в ограде девушки, которую пытался задушить. Едва ли он осознавал, что только что убил собственного сына.
Никиту хоронили всей больницей, в которой он проработал три года медбратом, не раз спасая жизни другим людям. Несчастный парень хоть и не любил свою профессию, но всегда вовремя прибывал на вызовы, умело вводил человеку с сердечным приступом необходимые лекарства. Вовремя доставлял в отделения терапии и хирургии других пострадавших. И вот сейчас, когда Никитка нашел в себе силы противостоять деспоту родителю, когда он сам решил определить свою дорогу в будущей жизни, когда он поднялся на пик блаженства и радости, познав настоящую любовь, лежал молчаливый и неподвижный в Красном Уголке городского стационара.
Это было дико, неестественно, несправедливо. Валя, не до конца понимая, что происходит, без слез сидела рядом с гробом, держа холодную руку Никиты в своих ладонях. Она словно пыталась отогреть его руки, вдохнуть  частичку своей жизни в неподвижное тело. Валентин, вызванный телеграммой матери, на похороны Никиты не успел. Он приехал, когда вся его семья и несколько человек из медперсонала, сидели в доме за поминальным столом. Молчаливая, вся в черном, потускневшая и постаревшая на добрый десяток лет сестра, едва взглянула на брата и снова опустила глаза в стол. Валентину показалось, что Валюша не узнала его. И это было жутко! А вечером, когда в доме оставались только брат с сестрой и  Люба, произошла тяжелая сцена. Валентин подойдя к сестре, попытался приобнять ее в знак молчаливого сочувствия. Откачнувшись от его рук, Валя вдруг тоненько, надрывно  закричала -«Рад, да? Конечно рад. Ты же все время его пытался очернить.   Постоянно пытался мне доказать, что ты лучше его. Пошел вон со своей грязной любовью. Убирайся, ненавижу! Вон из моего дома! Слышишь ты, упырь, убирайся! Это мой дом». Испуганная Люба, понимая, что это горе затмило разум ее бедной девочке, молчаливо замахала рукой, показывая сыну, чтобы тот ушел.
Невероятным усилием воли, подавив несправедливо оскорбленное самолюбие, Валентин ушел спать в летнюю кухню. Люба, через полчаса, заглянув к сыну, затопила печурку. -«Не обижайся, сынок, - с трудом разлепив запекшиеся, покусанные губы, прошелестела  мать,- Валечке сейчас хуже всех. Такое пережить. Потерять парня, которого любила. И так страшно, прямо на глазах». Помолчав, Валентин тяжело, как и мать спросил  - «А что с тем уродом, с отцом Никиты? Он  где? Поди отпустили, убийцу?»  -«Нет, точно знаю, что не отпустили. Знающие люди из терапии рассказывали, что невменяем он. Ничего не помнит, ничего не соображает. Экспертизу местную на днях должен пройти. И если диагноз подтвердиться, то увезут его в Новосибирскую лечебницу. Скорее всего, до конца жизни. Не думаю, что это лучше, чем тюрьма. Господь сам выберет ему наказание».
Прошло два месяца. Валя, скорее по инерции, продолжала ходить на занятие в медучилище. Из больницы она ушла после того, как однажды  задумавшись, ввела пациентке не то лекарство. К счастью, все обошлось, но Валя решила пока оставить  ответственную работу медсестры. Валентина часто, чаще чем следовало бы, ходила на кладбище. Отец с матерью были похоронены недалеко от входа и Валя сначала навещала их. Положив свежие цветы на холмики, шла к могиле Никиты, похороненного в противоположном конце кладбища. Девушка садилась на скамеечку за оградкой могилы и подолгу смотрела на фотографию беспечно улыбающегося Ника.
Стояла уже середина ноября. Было достаточно холодно. Первый снег тонким  покрывалом укрыл землю, убелив первозданной чистотой могильные холмики.   
Присев на скамью, Валя, как обычно прильнула взглядом к фотографии Никиты.   Нелепость произошедшего, вся нереальность и несправедливость тяжелой утраты, в этот чистый ноябрьский день, с новой силой всколыхнул ее исстрадавшееся сердце -«Ник,- громко воскликнула девушка, — милый мой, за что? Сначала папа, потом мама. Сестричка, без вести пропала. А теперь и ты! Господи, за что?»- Валя тяжело зарыдала, припав головой к ледяным прутьям металлической оградки.
Чья-то легкая, теплая рука тихонько коснулась щеки Вали. - «Ну хватит, милая, хватит» — послышался негромкий, женский голос. Приподнявшись со скамьи, Валя оглянулась. Рядом с ней стояла незнакомая, молодая женщина. Что-то неуловимо знакомое, промелькнуло в ее облике. Где-то она уже видела эту улыбку.
У ног незнакомки стоял ребенок. Мальчик лет 3 — 4. Он пугливо и не по детски недоверчиво, смотрел на  Валю большими, невероятно знакомыми глазами.
Проследив за взглядом Вали, женщина улыбнулась - «Сынулька мой, Максик».
-«Простите, я вас не знаю. Вы новенькая из стационара? Не помню. Мне очень хотелось бы одной побыть» - Валя отвернувшись от незнакомки, снова прильнула взглядом к Никиткиной фотографии. -«А я тебя знаю. Ты — Валя, невеста моего брата. Ой, прости, прости, милая. Я хотела сказать, что бывшая невеста. Меня Ирина звать. Я дочь Александра Козицкого. Чтоб его черти на том свете до конца мира поджаривали». Ирина обняла плачущую Валентину и они еще долго стояли, прижавшись друг к дружке. -«Поедем Валюша, я на машине. Зайдем в дом, что мне достался по наследству. Это дом, где я родилась. Правда не помню ничего, но это не беда». У Ирины за оградкой кладбища стояла новенькая вишневая «Лада». Усадив сынишку на заднее сидение, а Валю рядом, Ирина умело повела машину  по   наезженной, расползающейся колее. -«Меня месяц назад адвокат нашел, предложил написать заявление на наследство дедушкиного дома. Квартира у отца государственная, ее забрали в фонд больницы, а дом у деда свой. Вот я и приехала наследство оформить. Муж меня бросил, едва Максик родился. Я, видите ли, стала толстой и некрасивой. А он себе молодку нашел. Да черт с ним, я это давно пережила, плюнула и растерла. Думать о нем не желаю. Он год с красавицей пожил и снова стал меня преследовать. Так, что этот дом для меня, как подарок судьбы. К вам сюда перееду. Мне здесь понравилось». И хотя в доме, принадлежавшем когда-то, Геннадию Трофимовичу Козицкому, было тепло и чисто прибрано, Валя почувствовала  почти ненависть к этим стенам. Посидев пару минут, она со словами - «Душно мне здесь, тошнит» - бросилась к выходу. Валя едва успела перегнуться через высокие перила крыльца, как ее обильно вырвало. Ирина, вышедшая следом, почти насильно завела девушку назад в дом. Внимательно присмотревшись к ее бледному личику, Ирина неожиданно произнесла -« А Никитка не совсем ушел. Оставил после себя кого-то». До Вали не сразу дошел смысл сказанного. Два месяца прошедшие со дня смерти Никиты, для нее были двумя месяцами тоски и постоянных слез. На фоне своего горя, Валя совершенно не заметила тех перемен, что происходили в ее организме.
И только сейчас она поняла, что беременна. Эта мысль остро кольнула в сердце, горячей волной пронеслась по всему телу и осталась в мозгу первой вспышкой радости за последние два месяца. -«Ирочка, неужели это правда? Я беременна?». Ира усмехнулась снисходительно -«Ну то, что ты беременна — это на сто процентов. А от кого, сама должна знать». Радостно возбужденное состояние, настолько завладело Валей, что она даже обидеться на бестактное замечание Ирины серьезно не смогла.
-«Я домой, маму надо обрадовать»- засуетилась Валя, натягивая куртку.
-«А ты уверена, что мама обрадуется. Отца у ребенка нет».
-«Ира, ты не знаешь мою маму. Конечно обрадуется» - Валя засмеялась, почти беззаботно  как в те дни, когда они гуляли с Ником в березовой роще.
Люба, увидев на пороге смущенно улыбающуюся Валю, от удивления, едва не лишилась дара речи. - «Валечка, у тебя все в порядке?» - осторожно спросила она. -«Да, мамочка, кажется, все хорошо!» - Валя неожиданно засмеялась, тут же заплакала и бросилась к Любе. -«Господи, да что же это такое? Что случилось, бедняжка моя?» - сама едва не плача, Люба прижала к себе дочь. И услышала сквозь всхлипывание то, о чем и сама  уже с недавних пор догадывалась.  -«Мама, я беременна. У меня сыночек будет — Никитка».  -«Вот дуреха, а ревешь-то чего! Все, Валечка, хватит, поплакала, погрустила и будет. У тебя отныне, самая главная забота в том, чтобы здоровенького ребеночка выносить. А будешь грустить и плакать, на ребенке скажется плохо. Будет нервным и плаксивым». С этого дня, в жизни  Валентины все изменилось. Боль от потери любимого человека, все еще крепко держала ее сердце, но все равно, ей стало намного легче. С наступлением холодов, Валя  все реже приходила на кладбище. И не затем, чтобы поплакать, а чтобы тихонько, с затаенной радостью поведать Никите, а заодно и родителям о развивающейся в ней жизни.
Кроме того, Валя неожиданно крепко подружилась с Ириной и ее сынишкой Максиком, которого искренне считала своим племянником. Ирина, не желая травмировать лишний раз Валину психику, выкинула из дома деда все, что хоть отдаленно  могло напомнить им обеим о старших Козицких. Никиткиного здесь ничего не было. Он ушел с родителями в предоставленную его отцу квартиру, едва ли не в младенческом возрасте. По совету подруги, Валя снова вышла на работу. -"Не ахти, какие деньги, но декретные терять не стоит. Ребенок много затрат требует". Хохотушка и непоседа Катька, Валина сестренка, едва увидев Максика, тут же взяла его под свое покровительство и защиту. Мальчик был пуглив и не по детски серьезен.- «И в кого он такой?- сетовала Ирина. - Меня ни чем не пробьешь. Сама всего добиваюсь.   Мать с новым папочкой и дед все усилия приложили, чтобы из меня докторшу сделать. Сколько же мне пришлось свои права отстаивать, кто бы знал. Муженек мой бывший, хоть и кобель конченый, но тоже не из робких. А Максимка, как не наш. Может, перерастет со временем?»
Ирина быстро нашла себе работу по специальности. Она оказалась высококлассным кондитером по изготовлению тортов. Очень скоро жители города «К», стали считать за честь, поближе познакомиться с настоящей волшебницей, из под рук которой выходили необыкновенно вкусные и красивые торты и пирожные.
Несмотря на свою востребованность, Ирина далеко не сразу получила место в детском саду для четырехлетнего  Максимки. И все это время, мальчик почти сутками жил у Южаниных. Он, как приклеенный, всюду следовал за своей подругой и  покровительницей Катюшей. Спустя пару месяцев такой тесной дружбы, Максимку невозможно было узнать. Мальчик налился приятным детским здоровьем на свежем молоке. Впалые, бледные щечки его порозовели и округлились. Глядя на резвящегося с Катькой малыша, Люба чувствовала почти материнскую гордость за нового члена их дружной семьи. Когда Катюшка убегала на занятия в школу, Максимка переключал свое внимание на Любу, трогательно называя ее «Баба Юба». Стараясь хоть как-то компенсировать присутствие сына в чужой, по сути, семье, Ирина  частенько угощала всех своими неповторимыми пирожными. Через полгода Максимке предоставили место в саду. Катька откровенно заскучала без маленького друга. И не только она, но и все в семье почувствовали, как им недостает милой Максимкиной мордашки, его постоянных «почему». Но скучать без Максима долго не пришлось.
Через неделю Ирина привела зареванного мальчика к Южаниным. На щечке ребенка красовались глубокие царапины, а зеленовато- желтое пятно на скуле, говорило о том, что здесь, на этом месте, недавно был хороший кровоподтек.
-«Тетя Люба, хотите, на колени стану!- почти проплакала Ирина,— Это у вас Максик осмелел, а в саду долбят ребенка, кому не лень. Девочка за игрушку чуть глаза ребенку на выцарапала. Я вам платить буду! Больше, чем в садик. У меня заработок хороший. И папаша алименты платит, не скупиться. Умоляю вас, возьмите Максика. Я его, естественно, на выходные и на ночь буду домой забирать».
Катюшка, присутствующая при этой сцене, с воплями кинулась к матери, умоляя ту не отказываться. -«Да Бог с тобой, Ириша, какие деньги? Пусть ребенок у нас живет. Места хватит!»- успокоила Люба расстроенную Иру. Но несмотря на отказ хозяйки дома от денег, Ира, не обращая внимания на протестующие возгласы, выложила на стол деньги. -«Папашины алименты. Не отказывайтесь, тетя Люба. Я вас за родных считаю и деньги, как родной семье предлагаю». И уже уходя, Ирина добавила -«Катюшка здорово на Макса влияет. К тому времени, как  у  Вали появится Никитка  Никитович, у него заступник будет. По сути, они братьями будут. Двоюродными».
А во дворе уже вовсю бушевала весна. Приближался срок Валиных родов.
На получение диплома процедурной сестры, Валя вышла с ощущением тянущей тяжести внизу живота. Ее отвезли в роддом всего через сутки после получения диплома.
Валя родила мальчика, как и мечтала. Едва взглянув в красное, сморщенное личико, Валюша с тихим плачем  радости и все еще живущей в ней боли, от потери любимого парня, прошептала - «Здравствуй, Никита. Сыночек мой милый. Папа нас видит сейчас. Обязательно видит!»
Валентину Южанину о рождении племянника сообщила телеграммой его мама. Нельзя сказать, что известие это обрадовало новоиспеченного дядю.
Вспышка обиды и ревности захлестнула его сердце, поднялась к глазам, выдавив из них несколько невыносимо горьких слезинок. Он ничего не знал о беременности сестры. Если честно, то Валентин  даже не подозревал, что Валя может пойти на близость с Никитой до свадьбы. Не такая она была — его Валюша. Весь вечер Валентин метался, не зная куда себя деть. Он не пошел, как обычно на патрулирование, сказавшись больным. В тишине бессонной ночи, Валентин  без конца вспоминал их детство. Валькины проказы, за которые он сам частенько получал нагоняй от матери. Валентин считал, что он, как мужчина в доме, как старший брат, должен самоотверженно брать на себя не только ответственность, но и всю меру наказания. Он вспоминал о том, как впервые увидел, что у Вальки приподнялось платьице на груди и там, под тоненьким ситцем, спрятались тугие мячики  ее острых грудок. Он тогда сильно смутился, покраснел до слез и стыдливо отвел глаза. Это был первый толчок его просыпающейся любви. Он вспомнил, как было больно слушать ее слова о том, что он ей только брат и ничего между ними быть не может и не будет. Но особенно тяжело было вспоминать последнюю выходку Валюши, когда она крикнула ему «Упырь. Убирайся из моего дома со своей грязной любовью».
Но почему вдруг любовь его сделалась «грязной?». Почему он не имеет права любить   девушку? Только потому, что рос с ней под одной крышей, только потому, что Валюша называла его мать «мамой». Но ведь Южанины даже не удочерили Валентину официально. Только оформили опекунство, оставив ей фамилию ее отца — Гужова. 
С трудом разлепив глаза после почти бессонной ночи, Валентин торопливо оделся и отправился на занятия. Во всю цвела черемуха, птицы пели так, что заглушали все остальные звуки большого горда. Небо сияло сапфирами, рассыпая голубые блики. Солнце пригревало землю, пробуждая к жизни природу, очищая сердца людей от скуки и плохого настроения. Валентину вдруг стало стыдно за свои глупые обиды, за свою никчемную ревность. -«Бороться нужно за любимого человека. Как Валя боролась за Никиту, вытаскивая его из Козицкого болота. Пусть сначала придет в себя, немного смирится с потерей. У нее теперь сын. Она счастлива. Сын от любимого ею парня.  Радоваться надо, что у Валюшки такой мощный стимул к жизни появился, а я, как  самодур, копаюсь в собственной ревности. Все! Точка, никаких больше нюней.  Молодец, сестренка. Сегодня же поздравлю ее с рождением сына».
К концу июня, Валентин смог приехать в родной город. Люба встретила сына радостными возгласами. Она тут же затеяла пирог с рыбой, попутно расспрашивая сына обо всем, что тревожило мать, не видевшуюся с сыном более полугода. Со дня похорон несостоявшегося зятя Никиты. Валентин рассеянно отвечая на вопросы Любы, нетерпеливо посматривал в окно. Валя с сыном ушла гулять в березовую рощу. Вместе с ней умчались и Катя с Максимкой. -«Не скоро они придут, сынок. День -то какой погожий! Иди сам к ним в рощу, легко найдешь. Они там, негде больше!» - мудро разгадала Люба тайные мысли сына. Благодарно взглянув на мать, Валентин выбежал из дома. Он не мог видеть, как Люба, тяжело вздохнув, перекрестилась на пустой угол дома - «Помоги ему, царица небесная. Все изводится, бедняга. Может оно и к лучшему. Валя -то, действительно, чужая ему по крови».
Сестер Валентин нашел в роще по громкому крику неуемной Катюшки. Она носилась по полянке, вместе с шустрым незнакомым мальчишкой, лет четырех. «Максимка» - догадался Валентин. Он уже знал историю с переездом старшей сестры Никиты, в их город. Валя слегка располнела. Но это только еще сильнее подчеркивало ее удивительную красоту и женственность. Небесно синие глаза молодой матери, излучали доброту и нежность. И хотя в них все еще угадывалась, глубоко затаенная грусть, Валя не переставая улыбаться, шагнула навстречу Валентину. «Какая же она красивая! Просто королева. Как ей идет быть матерью» - подумал Валентин глядя на приближающуюся к нему молодую женщину, толкающую впереди себя голубую детскую коляску. -«Валек, привет, братишка. Как я тебе рада! Надеюсь, у тебя все хорошо. - Валя подошла совсем близко. Обойдя коляску, она звонко чмокнула Валентина в щеку. - Познакомься с племянником. Вернее, с двумя. Максик, это племянник моего Никитушки. А второй, это твой родной племянник. Сын Никиты собственной персоной — Никита Никитович». Оглушенный поцелуем Валюши, Валентин несмело заглянул в коляску. Малыш крепко спал, безмятежно раскинув в стороны крохотные ручки в  зашитых рукавах распашонки. -«А зачем он в рукавичках?"- смущенно пробормотал Валентин, не зная, что сказать. Валя засмеялась- «Так он же маленький, а коготки, как у котенка. Сам себя поцарапать может. Стригу, стригу, а они растут вперед пальчиков». Рассматривая малыша, прикрытого легким одеяльцем, Валентин определил: «Он на тебя похож. Точно, носик и губки, как у тебя».  -«Нет, Валек, - голос Валентины заметно погрустнел, - он весь в отца, в Никитку. Особенно, когда на меня смотрит. Смотри бровки какие. Черненькие и дугой. У меня вразлет и светлые, а он черненький». -Валя приподняла чепчик на головке сынишки и Валентин увидел реденькие темные волосики на розовом темечке. Валя позвала сестренку с Максимкой и они все вместе двинулись в сторону частного сектора, где был их дом. -"Валя, можно я коляску повезу" — с замиранием сердца попросил Валентин. Валя с улыбкой уступила место брату и они пошагали рядышком по прогретой жарким солнцем тропинке. Впереди, резвясь и подпрыгивая, бежали Катюшка и Максим.

   Продолжение следует