Валентин и Валентина

часть 2- 3
После окончания четырехгодичного обучения, Валентин мечтал вернуться в родной городок. Успешно поступив в Школу, Валентин до начала обучения, вернулся домой.  В запасе у него был почти месяц и парень решил посвятить свободное время своим родным. Он, как и Валя, отлично видел, что родителям нелегко приходится в жизни. Валентин охотно работал на участке, кормил двух поросят, встречал из стада корову. Не гнушались брат с сестрой никакой работы, не делали вид, что им это не надо, как это часто принято среди молодежи всех времен. Супруги Южанины не могли нарадоваться на своих детей. Но не радовался Валентин. Предстоящая разлука с родными, в последнее время, стала казаться ему тяжелым испытанием. И все потому, что с недавних времен, он перестал видеть в Вале просто сестру.
Парень вырос, превратился в мужчину. Все их детские игры и забавы, остались далеко. Валентин злился. Он пытался уговорить самого себя, пытался вразумить свое взбунтовавшееся сознание того, что Валя не сестра ему, а просто красивая, и очень желанная девушка, волей судьбы оказавшаяся с ним под одной крышей. Валентин потерял сон. Он даже похудел, побледнел слегка. И это не могла не заметить Люба.
Она давно поняла, что ее Валька сохнет по приемной сестре. Любе, почему-то, не нравилось увлечение сына. Она настолько привыкла считать Валюшку своей дочерью, что любовь своего Вальки к приемной дочери, воспринимала с непониманием. Утешало то, что Валентина, кажется, не замечала страданий сына. Она все так же, открыто,  без тени смущения, по сестрински вела себя с братом. Валентина, как-то «под большим секретом» призналась ему, что ей очень нравится Никита, сын заведующего терапевтическим отделением больницы. Парень работал медбратом в "Скорой помощи" и учился на заочном отделении в медицинском техникуме. Друзья и сам отец Никиты знали, что парень учится «из под палки». Если бы не влиятельный, крутой на расправу отец, парень давно бы сбежал в какое-нибудь речное училище. Он с детства мечтал водить, если не морские суда, то хотя бы речные.
Валентин, услышав смущенные признания от влюбленной, но не в него, сестры, совсем пал духом. Непонятная робость овладела смелым и сильным парнем. Чтобы хоть как-то выйти из состояния депрессии, Валентин решил «отомстить» Вальке, закрутив роман с ее подругой Кирой, которая частенько прибегала по вечерам в дом Южаниных.
Кира поступила вместе с Валентиной в медицинское училище и откровенно сохла по ее брату. Девушка была достаточно недурна собой, но Валентин не обращал на Киру  никакого внимания, хотя и ловил на себе её призывные, тоскующие взгляды. Кира была, как это принято говорить, из неблагополучной семьи. Отец ее, произведя на свет четырех девочек, к сорока годам , вдруг, как взбесился. Он стал много пить, частенько гонял жену и подросших уже дочек. В такие дни, девочки убегали на соседнюю улицу к материной сестре тетке Зине. Мать пряталась где-нибудь поблизости от дома, дожидаясь, пока  муж уснет. А потом тихонько пробиралась в дом. Две старшие девочки, едва закончив по восемь классов, бежали от такой жизни в Новосибирск. В семидесятые годы, вполне можно было еще поступить в какое-нибудь ФЗУ на полное государственное обучение. Едва ли не половина деревенских детей, не имеющих возможности  продолжать обучения в ВУЗах, пополняли ряды заводских токарей, фрезеровщиков, швей и прочих востребованных на советских, многочисленных предприятиях, рабочих.

Кира, в отличие от старших сестер, с горем пополам закончила полные 11 классов и поступила в местное медицинское училище. Она боялась и ненавидела отца пропойцу, но жалела оставить совсем без присмотра рано постаревшую мать и младшую сестренку. В красивого и недосягаемого Вальку Южанина, девочка безоглядно влюбилась еще в восьмом классе. Прикрывая свои частые визиты в дом Южаниных  желанием встретиться с подругой Валентиной, Кира на самом деле, шла  к Вале, чтобы хоть издалека посмотреть на ее брата, послушать его голос, хоть на миг поймать взгляд его темно-синих глаз. Девочка видела, что Валентин совершенно ею не интересуется. Но слабая надежда на то, что рано или поздно Валька поймет, что лучше ее нет никого на свете, теплилась в сердце Киры уже третий год.
И вдруг, когда Кира уже начала терять эту надежду, Валентин пригласил ее в кино.   В тот вечер, как обычно, она сидела с подругой на крылечке их дома. Валя что-то весело щебетала, рассказывая подруге, как она сама  вчера вечером разносила новорожденных детей  по палатам. Не слушая подругу, Кира горько думала о том, что через неделю Валентин уедет в Омск и даже не вспомнит о ее существовании.
Словно почувствовав ее мысли, Валентин вышел на крыльцо. Глядя почему-то на сестру, а не на ее подругу, он произнес с непонятным надрывом- «Кира, в кино хочешь?» От неожиданности, девушка не сразу откликнулась. Она растерянно  переводила взгляд со смеющейся Валентины на угрюмого ее брата.
-«Иди Кира! Братик наконец-то, девушку в кино пригласил. Я думала, что он у нас евнухом решил стать. Иди давай, не раздумывай. Я бы с вами пошла, но мне в ночную на дежурство». Кира поднялась с крыльца, не спуская завороженного взгляда с парня.  -«А на сколько?- враз охрипнув, пискнула девушка- На восемь или на десять?»  -«Как хочешь, мне все равно,- Валентин уже сожалел о сказанном. -Надо же! Валюха обрадовалась. Я думал, что она хоть чуточку приревнует. Как же! Бедный ее братик девушку пригласил! Можно подумать, что мне Кира нужна. Мне Валька моя нужна!» В Доме Кино, молодые люди сидели на последнем ряду. Кира совершенно не понимала о чем фильм. Она не сводила глаз с Валентна, напрасно ожидая от того хоть какого-то знака внимания. Валентин, в свою очередь, тоже едва ли понимал  что происходит на экране. Он, опустив глаза в колени, думал о том, что скоро уедет, а Валюха тем временем, выскочит замуж за Никиту, которого Валентин хорошо знал по школе. Не может же этот самодовольный осел не обратить внимания на такую красавицу, как его сестра. После сеанса, Валентин проводил девушку до дома и буркнув «Пока»,- быстро зашагал в сторону противоположную его дому.
Решение пойти к Валентине на дежурство и немедленно, прямо там же, признаться ей в любви, пришло само собой. Он шагал быстро, не оглядываясь. А если бы обернулся, то едва ли рассмотрел в надвигающейся темноте, сидящую на скамье у ворот дома, девушку. Кира не пошла  в дом. Едва Валентин отошел от ворот, как она тут же присела на лавочку и тихонько заплакала от обиды и чувства оскорбленного достоинства. -«Хоть бы за руку взял на прощание, осел бесчувственный»- с тоской думала Кира. До больницы, находящейся в противоположном конце города, Валентин добирался почти час. Позвонив в дверь роддома, Валентин, замирая от собственной смелости стал ждать. Ему повезло. Дверь открыла Валентина. С удивлением уставившись на брата, она испуганно спросила - «Валек, солнышко, что случилось?»
-«А то и случилось. Валь, я так больше не могу. Ты мне не сестра. Ясно! Вернее, я не то хотел сказать. Ты мне не настоящая сестра и я этому очень рад. Валя, я умоляю, подожди меня четыре года только. Ты должна быть моей женой, а не сестрой»
Выпалив все это на одном выдохе, Валентин со страхом и надеждой  уставился на онемевшую от неожиданности Валентину. Девушка протянула руку к его лицу.  Валентин решив, что она хочет его приласкать, с готовностью наклонился к ней. Но Валя просто потрогала лоб парня, которого совершенно искренне считала своим братом. -«Валек, ты случайно не перегрелся там в кино? Иди ка ты домой, братик.  Совсем с ума сошел. Давай сделаем вид, что ты пошутил. Хотя, мне  не нравятся такие шутки. Знаешь, брат. Не по себе что-то. Такое впечатление, что ты мне кровосмешение предлагаешь». -«Валя, о чем ты говоришь? Мы же никто по сути. Я тебе не брат!»  -«Брат, Валька, еще какой брат! Роднее всех родных братьев. Иди домой и забудь все, что ты тут накрутил». Валя ушла, крепко прикрыв за собой дверь. Валентин услышал, как громко щелкнул замок. Этот звук показался ему громче выстрела. И этот выстрел убил всю теплившуюся в его душе надежду.
Домой он брел, как на казнь. Стояла глубокая ночь, когда он наконец добрался до своего частного сектора. Проходя мимо дома, где жила Кира, он даже не вспомнил о том, что пару часов назад проводил до этих ворот девушку. Почти в полной темноте, Валентин краем сознания, отметил какое-то движения у дома Киры. -«Валентин, это ты?»- послышался тихий, девичий голос. Недовольно вздохнув, Валентин покорно остановился. Девушка подошла вплотную и в темноте он увидел, как ненормально, по кошачьи сверкнули ее глаза. -«Чего не спишь?» - спросил парень. Ему было все равно, отчего не спит Кира, но просто молча обойти ее, было бы  неприлично. -«Где ты был?» - прошелестел ее голос.  -«Кира, иди спать. Уже час ночи. И вообще, какая тебе разница, где я был? Прости, красавица, я устал. Гулял по городу. Вот и утомился. - Валентин помолчал, глядя на далекие звезды. - Ладно, пошел я. Завтра отцу помогать надо. Копнить будем. Сено уже подошло».
«Какое сено! О чем ты говоришь, Валя?» - В голосе Киры было такое отчаяние, что Валентин невольно поежился. Он только сейчас сообразил, что девушка, скорее всего, специально поджидала его у ворот дома, надеясь, что он будет проходить мимо. Парню вдруг стало жаль Киру. Точно так же жаль, как и себя. -"Она, дурочка, наверное влюблена в меня. Зачем? Вот уж не было печали".
Кира неожиданно крепко обняла Валентина за шею, прижавшись к нему всем своим молодым, упругим телом. Сухой жар и глубокое волнение выраженное в легком дрожании этого тела, невольно передалась и Валентину. Пытаясь разжать ее крепко сцепленные пальцы на своем затылке, он растерянно пробормотал- «Ну ты чего? Не надо Кира. Не  стоит. Пойми, ты очень классная девчонка. Но для меня ты просто — свой парень. Я не люблю тебя так, как любит парень девушку. Ну Кира, прекрати».
-«А ты молчи, не говори ничего. Мне от тебя ничего не надо. Валя, пойми! Я хочу просто, чтобы именно ты, мой первый любимый, был первым во всем». До Валентина не сразу дошел смысл сказанного девушкой. Родители его всей своей жизнью, не показной, но преданной любовью друг к другу, бережным и в то же время, строгим отношением к детям, постоянно показывали  им пример высокой морали и порядочности во  всем. В том числе, и во взаимоотношениях полов. Отец не раз проводил с сыном откровенные беседы, смыслом которых  было достойное отношение к девушкам.
Но он не объяснил сыну как быть, когда молодое, горячее тело красивой девушки льнет к твоему, а обжигающие губы шепчут в ухо безумные слова. Ни отец, никто другой, не придут на помощь в данный момент. И только ты сам сможешь принять единственно правильное решение. Валентин был оглушен и ослеплен. Кира вела его куда-то, пятясь задом и не убирая горячих рук с его затылка.
И только оказавшись в ограде небольшого домика Киры, Валентин слегка пришел в себя. -«Кира, не надо. Отпусти. Не будем делать того, о чем завтра пожалеем оба». 
-«Не оскорбляй меня, не отталкивай, я этого позора не переживу. Только ты и никто другой должен быть моим первым. А потом, делай, что хочешь. Я никогда не встану на твоем пути, если сам этого не пожелаешь». Отпустив шею Валентина, девушка решительно перехватила его руку и они вошли в теплую темноту дома.
-«Мать с отцом уехали с ночевкой на дальние покосы. Алька, младшая -  у тети Зины». Валентин задыхался в горячих объятиях девушки.
Он еще  пробовал все предотвратить. Но попытки эти были слишком слабы и скорее всего, неискренни.
Новое, совершенно незнакомое чувство пронзило парня, захватив настолько сильно, что он сломя голову, кинулся в пучину новых ощущений. Приятных и пугающих, но настолько затягивающих, что сопротивляться больше их естественному зову, не было никакого желания. Валентин проснулся рано утром в чужой, незнакомой постели, в чужом доме, обставленном старенькой, обшарпанной мебелью.
Несколько томительных секунд, он пытался понять, почему он здесь. И вдруг резко вспомнил все до мельчайших деталей. Воспоминания эти не принесли парню никакой радости. Скорее наоборот. Стало  невыносимо стыдно и даже неприятно от того, что с ним произошло. -«И какой дурак придумал, что ЭТО доставляет человеку неизъяснимое блаженство? Нет никакого блаженства. Только стыд и неудобства от своего глупого положения». Киры рядом не было. Он лежал один на широкой, деревянной кровати, укрытый легким покрывалом до самого подбородка.
Валентин резко сел в постели. Откинув покрывало, он испытал шок. Он был совершенно обнажен. Оглядевшись и убедившись в том, что в комнате он один, Валентин сгреб лежащую на полу одежду и торопливо оделся.  -«Хоть бы не встретить никого, хоть бы она не пришла, прежде чем я уйду» - эти мысли трусливо мелькнув в его гудящей  голове, мгновенно улетучились. В комнату вошла Кира, держа в руках ведро наполненное  молоком. Видимо, она только что подоила корову.
-«Привет»,- Кира слабо улыбнулась, напряженно глядя на парня. -«Привет - едва слышно отозвался тот,- Мне домой надо, пока меня не хватились. Извини».
Валентин попробовал прошмыгнуть мимо грустно глядящей на него девушки.
Но в последнюю минуту, чувствуя всю нелепость своего положения, остановился. -«Кира, ты меня прости. Я сам не понимаю, что натворил».
-«А ничего ты не натворил. Я сама хотела, чтобы именно ты был у меня первым. Я знаю, что ты Валю любишь. Меня всю ночь Валей называл. Только я не пойму ничего. Она же, сестра твоя. Знаешь, Валька, я ни о чем не жалею. Иди, если так надо.  Может, со временем поймешь, что это я тебе нужна, а не Валя. У нее же, Никита есть! Если не вернешься, искать встреч с тобой не стану».
Валентин хотел возразить Кире,сказав той, что Валя не родная ему. Но Кира сама не хуже его об этом знала. и он промолчал, желая, как можно скорее, убраться из ее дома.
В тот же вечер, на последней электричке, Валентин выехал в Омск, хотя до начала занятий оставалась почти неделя. Никого не хотелось видеть, никому ничего не хотелось объяснять. Тяжело было встречаться ежедневно с Валей, страшно было ожидать, что в их дом снова заявится Кира. Он почти ненавидел ее, хотя и себя ненавидел не меньше. Еще долго после случившегося, Валентин не мог прийти в себя.  Как бы там ни было, но виноватым он считал больше себя, чем Киру. -«Ну ладно, ей простительно. Она меня любит. А я о чем думал? А если, не приведи Бог, ребенок получится?» От этих мыслей Валентина бросало в холодный пот. Прощай тогда карьера  следователя, прощай надежда на то, что Валентина когда-нибудь полюбит его. Ведь он, как порядочный человек, обязан будет жениться на Кире.
Если раньше девушка была ему просто безразлична, то после случившегося, Кира стала Валентину неприятна. Прошел месяц. В медицинском училище городка «К» возобновились занятия. Пришли на первые свои лекции  две подруги Валя и Кира.  Валя с момента занятий, вынуждена была намного реже посещать своих подопечных в роддоме. Отныне, работать приходилось только по ночам и в выходные дни. Да и то по сокращенному распорядку рабочего времени. Отношения с Никитой не ладились.  Валя видела, понимала, что очень нравится Никите. Но что-то сдерживало парня.  Нельзя было сказать, что Никита был юношей робкого десятка. Он весело шутил с молоденькими медсестрами. Охотно рассыпал комплименты дамам постарше, но  серьезных шагов на пути сближения с Валей не предпринимал. Это мучило и угнетало влюбленную в него девушку. Однажды, во время спокойного дежурства, когда ночью не произошло ничего тревожного, Валя случайно подслушала разговор процедурной медсестры и дежурной акушерки. Девушка, убедившись, что в эту ночь никто не собирается рожать, прикорнула в санпропускнике на кушетке. Рядом за тонкой перегородкой в подсобке, за чаем негромко болтали женщины.
Валя уже засыпала, когда услышала свое имя. -«А Валюшка наша, похоже влюблена в Козицкого».  Второй голос откликнулся тут же -"Это в которого? В Александра что ли? В терапевта?". - «Да ты не рехнулась ли подруга? Александр Евгеньевич ей  в папки годится. В сыночка его, в Никитку, конечно». Собеседница помолчав, с недоверием произнесла  - «Да нет, не верю. Никита несерьезный какой-то, папин подкаблучник. Как мать их повесилась, так отец Никиткин, как с цепи сорвался. И до того ни одной юбки мимо себя не пропускал, а после смерти Марии, совсем взбесился. Лет уже под зад. Поди уж полсотни есть, а все молоденьким сотрудницам под юбки заглядывает. Сына ничуть не стыдится. Никитке лет пять было, как Маша повесилась». Под Валей громко скрипнула кушетка и голоса тут же притаились, притихли. Немолодая медсестра Татьяна Павловна заглянула в санпропускник. - «Кто тут?  Валя ты что ли?» Она замолчала. Но Валентина сделала вид, что спит.
О том, что мать Никиты покончила с собой еще очень давно, девушка что-то слышала краем уха. Но  точно ничего не знала. Сон пропал окончательно. Валя вышла из пропускника и отправилась искать Татьяну Павловну. Она захотела поговорить именно с ней, а не с акушеркой. О процедурной сестре, проработавшей в роддоме более 30 лет, все сотрудники и больные отзывались очень положительно.


ВАЛЕНТИН И ВАЛЕНТИНА
часть 3



Татьяна Павловна сидела в холле за столиком. Она что-то записывала в тетраде. На столе перед ней  исходил паром стакан ароматного чая. Валя опустилась на стул против медицинской сестры и не решаясь заговорить, молча смотрела на ее руки.
-«Что Валюша, болтовню нашу подслушала?»- спокойно спросила Татьяна Павловна, не отрываясь от тетради. -«Так я ведь, не нарочно! Случайно получилось» - несмело пролепетала Валя. - «Понимаю, что не нарочно, - медсестра отложила шариковую ручку и подняла на Валю уставшие глаза,- Ты мне, голубка в дочки годишься. Так вот, если бы ты действительно была моей дочерью, я бы трупом легла на твоем пути, но с Никиткой любиться не дала». -«Но почему, Татьяна Павловна?»- удивленно воскликнула девушка. -«Да потому, что гнилое нутро у мужского пола Козицких. Что папаша Никиткин, что дедушка Геннадий Трофимович — одного поля ягода. Не знаю как Никитка. Вроде парень и неплохой. Но яблоко от яблоньки….. Сама понимаешь».
«Теть Тань- переходя на неофициальное обращение, умоляюще попросила Валя — Расскажите, почему вы считаете их гнилыми?»  -«Не я так считаю, а люди, что знают  Козицких поближе. Я, Валюш, не люблю сплетен. Скажу только то, что знаю наверняка. Мама моя хорошо с бабушкой Никитки знакома была, Царство им Небесное, обеим! Они обе родом из Бийска. Земля тесная". То, что услышала в эту ночь Валентина от медсестры, удивило и расстроило девушку до глубины души.
По словам Татьяны Павловны, бабушка Никиты, мать Александра Геннадьевича, при невыясненных обстоятельствах пропала, когда отцу Никиты было лет восемь. Вместе с матерью пропала и ее новорожденная дочь, сестра Александра Геннадьевича. Геннадий Трофимович  казался безутешным. Он обивал пороги милиции, умоляя найти его жену с ребенком. Произошло это в городе Бийске, откуда  по слухам, приехал Геннадий Трофимович не по своей воле. Произошло это еще до войны. Ни живой, ни мертвой, бабушку Никиты больше никто не видел.  Мать Никиты покончила с собой, когда мальчику едва исполнилось пять лет. Она была  второй женой Александра Геннадьевича. Первая его жена, прожив с мужем всего два года, после рождения дочери, сразу же, забрав ребенка уехала куда-то в Кемерово к родителям. Те, кто хорошо знал ту женщину, первую жену Козицкого, утверждали, что муж угрожал убить жену вместе с ее «ублюдком». Больше всего Татьяну Павловну удивляло и возмущало то обстоятельство, что свою новорожденную дочь, Козицкий называл «ублюдком».
Бегство первой жены и добровольная смерть второй, не могли не насторожить людей, хорошо знающих  терапевта Козицкого. «К» городок небольшой и люди здесь настолько хорошо знали друг друга, что любая тайна, какой бы она ни была, рано или поздно, где-нибудь, но вырывалась наружу. Конечно, как и везде, эти «тайны» обрастали домыслами  и людской фантазией, но суть таких «тайн» все же, оставалась правдивой. После смерти жены, Александр  Геннадьевич недолго оставался безутешным. Спустя всего пару месяцев после похорон Марии, Татьяна Павловна, бывшая в то время еще незамужней, молоденькой медсестрой, сделалась вдруг объектом пристального внимания  молодого вдовца. Однажды, во время совместного ночного дежурства, Татьяне еле удалось избежать откровенного изнасилования.
Козицкий, войдя в ординаторскую, где в данный момент находилась девушка, запер дверь и ни слова не говоря, накинулся на бедняжку. И только острый скальпель, попавшийся под руку  медсестры, спас ее честь. Этим хирургическим инструментом   дежурные терапевты пользовались в отделении, для вскрытия фурункулов и других несложных операций. Таня, не раздумывая пустила в ход опасное оружие против насильника, воткнув скальпель в ягодицу негодяя. Девушка сама обработала и зашила  неглубокую, но обильно кровоточащую рану своего начальника. А потом,  презрительно глядя на стонущего на кушетке Козицкого, предупредила того, что если он кинет в ее сторону хотя бы один оскорбительный взгляд, она соберет подписи со всех обиженных  доктором сотрудниц и подаст на суд.
Работать с покусившимся на нее негодяем, Татьяна с того дня, больше не могла. В роддоме освободилось место процедурной сестры и Таня, написав заявление, ушла в роддом. Козицкий, конечно, с радостью подписал заявление девушки, надеясь, что та оставит его в покое. Но не тут -то было. Кто-то из санитарок, убиравший кровавые следы в ординаторской после ранения доктора, растрезвонил об этом по всему стационару. Медперсонал и больные, заметившие внезапную хромоту доктора, пришли к выводу, что в ординаторской произошло какое-то ЧП. И хотя Татьяна упорно отмалчивалась, но с тех пор, молодые  медсестры, практикантки и санитарки не раз обращались именно к Татьяне, жалуясь ей на домогательства  терапевта.
И Таня, пылая праведным гневом, шла к Козицкому, чтобы напомнить ему «кое о чем». После пары, тройки таких посещений, Козицкий, откровенно побаиваясь волевой медсестры, перенес свои  низменные привычки за стены больницы.
До Тани доходили слухи, что Александр Евгеньевич, не стыдясь маленького сына,  частенько приводит  домой женщин легкого поведения. Но в эту сферу его «деятельности», Таня предпочитала уже не вмешиваться. Дожив почти до 50 лет, Александр Геннадьевич так и не женился. На вопросы медперсонала, касающиеся его женитьбы, Козицкий, цинично похохатывая, отвечал примерно одно и то же- «А мне оно надо?  На мой век б… всегда найдутся. И обслужат по высшему разряду, не так как Машка моя, и в доме приберут. А белье мне и тут неплохо в прачечной стирают. И питание в больнице за копейки. Так что баба мне не нужна. Бабы они, нужны только для  удобства и удовольствия. А обрабатывать их я не собираюсь мне и сыночка хватает. Свалился на мою голову, болван». Такое отношение к женщинам, быстренько охладили  надежду некоторых незамужних сотрудниц завоевать сердце,  внешне приглядного доктора. -«Вот так, Валюша- заканчивая свой рассказ, подытожила Татьяна Павловна. — Неизвестно еще, что вынес из такой семейки Никитка. Вроде парень неплохой. Скорее в мать пошел, чем в отца. Но я обратила внимание на то, как они общаются между собой. Сын на отца боится даже глаза поднять. При нем он, как бы, ростом меньше становится. Видимо, хлебнул парнишка в детстве горького до слез. И неизвестно еще, каким отцом и мужем сам он будет. По моему, ничего из него доброго не получится. Так что подумай, голубка, пока не поздно». Как ни странно, но после откровения доброжелательной медсестры, Валя еще больше загорелась  желанием  покорить сердце Никиты. Извечная жалость русской женщины, которая чаще всего переходит в любовь. Не умеют русские женщины со своей доброй широкой душой, любить потребительски. Большинство из них готовы идти на постоянные жертвы, ради любимого человека. Готовы отдавать все и всю себя,  зачастую получая в ответ лишь снисходительное разрешение «сильного пола» любить  себя. И Валя, добрая, нежная, готовая на самопожертвование, была такой же. Узнав  историю своего любимого, пусть даже полуправдивую, девушка почувствовала к Никите не только усилившуюся любовь, но и материнскую жалость. Ей немедленно захотелось защитить  своего любимого, не только от деспота отца, но и от других, возможных неприятностей. Видимо, что-то необыкновенное, притягательное появилось в ее взгляде и поведении, но спустя неделю, они  с Никитой стали неразлучны.
Молодые люди встречались на работе, иногда бегали в кино. Но все же, им редко приходилось видеться. Гораздо реже, чем того требовало сердце. Оба они учились и работали. Правда, Никита, все чаще  игнорировал отправку обязательных контрольных или лабораторных работ в приемную техникума. Результаты такого отношения к учебе, не заставили себя ждать. На адрес медучреждения, где работал Никита, пришло письмо из техникума с предупреждением. Ему, как сыну и внуку заслуженных докторов предлагалось немедленно  исправить все недочеты, чтобы не быть отчисленным.
И хотя, в больнице «К», Александра Геннадьевича откровенно недолюбливали, нашлись доброжелатели, сообщившие отцу о «хвостах» сына.
Никита родился, когда его родители и крепкий еще, в то время, дедушка Геннадий, жили в частном секторе в доме деда.  Едва ли не с пеленок, мальчик на всю жизнь запомнил пугающие своей бессмысленностью и жестокостью сцены в доме. Дедушка, не стесняясь присутствия  ребенка, нередко орал на сына  Александра.
Иногда они сцеплялись в драке. Сколько помнил Никита, из таких потасовок, победителем всегда выходил  дед Геннадий. В отсутствии деда, отец частенько бил и нехорошо обзывал Марию, мать Никиты. Правда, «бил» громко сказано. Он словно боясь чего-то или кого -то, исподтишка щипал жену за самые болезненные места, негромко бормоча ругательства.  Мальчик рано понял, что отец ненавидит, но очень сильно боится деда Геннадия. Но особенно пугали мальчика те случаи, когда дед, намотав на руку  длинные волосы молодой снохи Маши, матери Никитки, тащил ее в свою комнату.  Ничего не понимающий ребенок с плачем пытался уцепиться за рыдающую маму, Но дед пинком откидывал мальчика в сторону и запирался вместе с мамой в своей комнате. Никита никогда не искал защиты у отца, потому что в свои пять лет, он уже знал, что вместо ласки, получит оплеуху и злобные, непонятные слова «Заткнись, ублюдок Сдох бы ты вместе со своей мамашей, подстилкой». Мама у Никиты была очень красивой, но почему-то всегда печальной. Из перепалок отца с дедом, Никита рано понял, что дед «подобрал его маму на помойке. Что он подарил отцу красивую и безмозглую суку и что отец не должен вякать и указывать, что ему  (деду) делать». Никита хорошо запомнил, как радовался его отец, когда они всей семьей, но без деда, переезжали в новенькую двухкомнатную квартиру в большом красивом доме. Мальчик надеялся всей своей рано повзрослевшей душой, что наконец-то, без злого дедушки, они заживут дружно и весело. Но не тут -то было.
Едва семья обустроилась на новом месте, как к ним под вечер пожаловал в гости дедушка. Отец был в тот день на ночном дежурстве. Дверь дедушке открыл Никитка.  В тот самый момент, когда мама с истошным криком «Не открывай!»  -выскочила в прихожую, дед, самодовольно ухмыляясь, уже стоял  у вешалки, расстегивая молнию на модной куртке. -«Чего это ты раскудахталась, курица? Не рада своему благодетелю? Или всерьез боишься этого размазню Сашку? Да разве это мужик, который свою бабу легко продал за машину и диплом врача?» А дальше последовала уже знакомая сцена. Плач мамы, злобная, самодовольная рожа деда. И волосы светлые, густые накрученные на руку деда. Не помня себя, Никитка выскочил на лестницу в одной рубашонке и с громким воплем побежал вниз с третьего этажа.
Замерзшего, полуживого мальчика, заметила в вечерних, ноябрьских сумерках соседка по подъезду. Она привела ребенка домой и не зная кто он и откуда, вызвала милицию и «Скорую помощь». Дом только что заселился и  соседи не знали еще друг друга. Но в «Скорой» Никитка сумел объяснить кто он. Его отца вызвали с дежурства к сыну.
Мальчик особенно не пострадал. Ноябрь в тот год стоял сухой и почти теплый. Ребенок отделался небольшим ОРЗ.  А вот в семье Козицких, где и без того было несладко, с того дня поселился ад. Не ребенка жалел озверевший  терапевт, систематически истязая жену. Он мстил ей за свою трусость, за  необъяснимое попустительство. За то, что сам фактически, отдал беззащитную сироту, воспитанную покойной сестрой  отца, в его руки.
Никитке шел шестой год, когда мать его, не выдержав истязаний мужа, вдела голову в петлю. С тех пор прошло семнадцать лет. Все эти годы Никита вспоминал с содроганием. Подобно своему отцу, не сумевшему дать отпор старшему Козицкому, Никита тоже вырос нерешительным, даже трусливым. Ежедневно подвергаясь отцовскому «воспитанию», парень приобрел глубокие комплексы слишком заниженной самооценки и страха перед старшим Козицким.  До 18 лет, единственным аргументом в семейных ссорах, был отцовский ремень с металлической пряжкой. О жене, покончившей жизнь самоубийством, он запретил сыну даже упоминать. Но вспоминал ее нередко сам, называя подстилкой и прочими погаными словами. Детская память, защищаясь от стресса, постаралась заблокировать самые неприятные и страшные моменты из прошлого. Но подрастая, Никита все глубже проникал в тайны своей непонятной и совершенно ненормальной семейки. Окончательную правду он узнал после инсульта старшего Козицкого, своего деда. Геннадий,  много лет отработавший невропатологом в амбулатории  городка «К», в 70 летнем возрасте, был сражен глубоким инсультом прямо на рабочем месте. После трех месяцев неподвижного существования  отца, сын безжалостно определил  его в Новосибирский Дом инвалидов. Использовав при этом все свои связи районного терапевта. Привлек он к этому и кое-кого из студенческих товарищей, сумевших зацепиться в большом городе. Во времена Советской власти, такое было вполне возможно.  Старшему Козицкому государство определило пенсию по инвалидности, которой вполне хватало на оплату услуг сиделок при парализованном.  Больной просуществовал в этом подобии «хосписа» еще около 10 лет. Но сын, за все эти годы, единственный раз навестил отца. Но не один, а с частным нотариусом, занимающимся делами по наследству. После этого посещения, добротный каменный особнячок Геннадия, перешел во владение его сына Александра.
После смерти дедушки и Никита вздохнул свободнее, от того, что стареющий ловелас Козицкий Александр Геннадьевич, все чаще стал оставаться ночевать в отцовском доме. И зачастую, с новой «дамой сердца».
От армии отец Никиту «откосил», состряпав тому липовую справку о несуществующем заболевании. Никита совсем было уже настроился взбунтовать по этому поводу, но  получив внушительный нагоняй от родителя, по привычке, уступил. В медтехникум парень, так же, поступил по протекции отца, но совершенно против собственной воли. А с полгода назад произошел случай, который заставил взбунтоваться даже нерешительного закомплексованного Никитку.  Как-то, возвращаясь с работы, он вытащил из почтового ящика квитанцию на получение заказного письма на свое имя.
Заинтересованный неожидаемым письмом невесть от кого, Никита, прихватив паспорт, тут же помчался в почтовое отделение. Дома, он нетерпеливо разорвал потрепанный,  как будто- полинялый конверт. С первых же слов, ему стало неуютно и даже страшно.  Письмо было от его матери! От родной его мамы Марии Козицкой, Найденовой в девичестве. Той самой, что повесилась в ванной квартиры, где жил он, Никита со своим нелюбимым отцом. Успокоив немного бешено стучавшее сердце, Никита, забыв обо всем, углубился в  чтение.
«Здравствуй, мой милый сын. Захочешь ли ты читать это письмо после того, что я намерена сейчас совершить? Простишь ли ты, несчастную и непутевую твою матушку, не знаю. Но если читаешь, то есть надежда, что простишь. Скорее всего, твой отец сделал все для того, чтобы очернить меня в твоих глазах, все для того, чтобы ты постарался полностью забыть обо мне. Но я твоя мать, я родила тебя на горе или радость, не знаю, как она сложится- твоя жизнь. Больше всего меня мучает то, что я не имею возможности остаться рядом с тобой, чтобы хоть как-то защищать тебя, помогать в этой суровой, жестокой жизни. Никитушка, прости меня за то, что я не выдержала испытаний, посланных мне судьбой за грехи моих родителей.
Если я не сделаю того, что задумала сегодня, если я не умру, то скорее всего очень скоро стану преступницей. Убью  твоего деда, а возможно и отца.
А зачем тебе в жизни такая слава. -Сын матери убийцы. А если и не убью, если не хватит решимости, то сойду с ума и ты сможешь иногда посещать сумасшедшую, беспричинно хохочущую, грязную, вонючую старуху. Но я не желаю чтобы ты меня такой запомнил. Пусть лучше, я останусь в твоей памяти молодой и еще красивой,  несмотря на те нечеловеческие муки, что выпали на мою долю.
Моих родителей разоблачила Советская власть. Оказывается мой дед был белогвардейцем. А отец скрыл этот факт от властей. Отец погиб на фронте, маму посадили в тюрьму во время войны за воровство. Это я сейчас понимаю, что мама не воровка. Просто ей хотелось нас спасти от смерти, вот она и выносила обрат из телятника, чтобы нас напоить. Так мне объяснили в детском доме. Я была совсем маленькой тогда. Старшей сестренке Леночке было пять, а мне всего два годика, когда нас сдали в детдом.  Тогда война шла. Мы где-то недалеко от Москвы жили.  Потом в Сибирь с детдомом попали. Сестру я давно потеряла, не знаю даже, жива она или нет. В шестнадцатилетнем возрасте, меня взяла к себе Евдокия, двоюродная сестра твоего деда, из села Кущино, что в Алтайском крае где-то. Тетя Дуся потеряла  двоих  сыновей и мужа на фронте. А вскоре, после войны, ее единственная внучка Рая, погибла под трактором на покосе. Ей было тогда, как и мне 16 лет. От горя  тетя Дуся стала, как ненормальная. Все время говорила сама с собой и плохо соображала, что к чему. Твой дед Геннадий Трофимович (будь он проклят во веки веков), помог сестре  оформить надо мной опекунство. Меня привезли в село из Бийска. И я стала помогать тетке Дусе по хозяйству. В колхозе работала. 
А в семнадцать лет, дед твой проклятый, надругался надо мной. Залез ночью ко мне на сеновал и изгадил  меня, опаскудил, как хотел. Было ему, извергу уже за сорок в ту пору. Некому было за меня заступиться. А Геннадий  Трофимович в ту пору в Бийске жил. Невропатологом работал в городской больнице. Кто бы мне помог, кто бы мне поверил? Так и осталась я, как муха раздавленная.
А потом стало еще хуже. От Бийска до села нашего километров двадцать всего-то и было. Так он, дед твой, чуть ли не каждый выходной приезжал, чтобы поизмываться надо мной. Я из села убегала, по полям пряталась и по соседским  банькам ночевала.  Ничего не помогало Он, проклятущий, конфет деревенским ребятишкам даст, они меня и выдадут. А тетка Дуся, казалось, ничего не соображала. Дура дурой совсем стала. А через год его в Новосибирскую область перевели за какой-то проступок на работе. Он не только сам перебрался в «К», но и сына туда перевез. А когда у Александра жена сбежала, так дед твой не поскупился на дорогу, меня увез и Александру сбагрил, как вещь. К тому времени я до того уже боялась деда твоего, что как овца на заклании, слова не могла возразить. Язык отсыхал при виде рожи его ненавистной. Папочка твой не лучше оказался, такая же мразь.
Он не мог, а может быть, не хотел за меня заступаться. Поначалу, вроде пробовал, но дед твой и его, видно с детства запугал. В милицию я пойти не могла. Кто такая я? Детдомовка, дочь врага народа и воровки. А они сынок с папашей- едва ли не самые главные в «К». Так и жила, так и существовала. Днями дедушка твой измывался. Ночами — папаша твой, зверюга ничуть не лучше деда. Не могу я, милый мой сынок больше. Тошно мне, страшно. И даже ты не в силах удержать меня от  петли. Как в свою квартиру с папой твоим перебрались, думала, что изменится моя жизнь. Но то, что они со мной сотворили уже здесь, невозможно передать.
Есть у меня единственная подруга Оленька. Она осталась там в селе Кущино. Звала меня к себе. Но сломали меня два изверга. Душа изгажена, нутро отбито. Жить не хочу совсем. Отправлю письмо подруге.  Попрошу, чтобы, пока жив твой дед проклятый, письма тебе не слала. А если и отправлять, то не раньше того, как вырастешь и все поймешь, а возможно и простишь меня. Об одном прошу, отца не убивай. Просто не живи с ним под одной крышей. За мразь в тюрьме сидеть, не стоит. Если женишься, жену береги, люби и никогда не поднимай на нее руку.
И папашку своего в дом свой не впускай! Это тебе мой наказ материнский.
А то, что он тебя ублюдком обзывает, так это от бессилия, от трусости своей
Я точно знаю, что ты сын Александра, но не Геннадия. Прощай и прости меня за то, что взвалила на тебя эту правду. Возможно и не стоило тебе все знать. Но не хочу на том свете мучиться сознавая то, что ты можешь меня обвинять в том, в чем я не виновата. Догадываюсь, что дед с папашкой твоим постараются напоследок так меня очернить, что ты  имени моего  слышат никогда не захочешь. Прощай, Никитушка и прости мать свою несчастную».
Никита очнулся от стука в дверь. Торопливо сунув письмо в карман, он вытер ладонью залитое слезами лицо и пошел в прихожую. 
«Чего заперся?» заорал отец, входя в квартиру.