На реке. Часть I

Сложно сказать, что заставило меня свернуть с намеченного пути и спуститься к реке, которая серебристой гладью тянулась вдоль серых холмов, поросших сухим кустарником и желтой травой. Для начала весны все же было холодновато и потоки восточного ветра, несущиеся точно боевые кони, то и дело заставляли меня поплотнее захлопывать полы легкой коричневой куртки, которую я надел в слепой надежде на хорошую погоду.

Несмотря на это, на голубом небосводе, точно омытым чьей-то заботливой рукой, было не облачка, а холодное солнце бросало ослепительные лучи на спящую землю и деревья, неприветливо кивавшие своими черными ветками, точно говоря, что мне не стоит сюда идти.

Спустившись с крутого обрыва, я порвал штанину на правой ноге, не говоря уже о том, что комья мокрой земли накрепко прилипли к подошве ботинок. С трудом приведя себя порядок, я выбрался на низину, где проходила еще одна дорога, только более дикая, чем наверху. Я приметил хорошее место под склонившейся над самой водой акацией. Ее кора была грубой и холодной, когда я уселся и мой затылок уперся в нее; тем не менее, дерево было хоть каким-то укрытием от вездесущего ветра. Сняв с плеча кожаную сумку, я извлек оттуда флягу с водой и ломоть черствого хлеба, который пролежал там уже порядка трех дней. Отчаянно сражаясь с сухой коркой, я любовался игрой света на переливающейся массе темной воды, которая только недавно отошла от бледного льда и теперь возобновила свой ток. На юге виднелся каменный мост, на котором появилась повозка, идущая в мою сторону. Когда она оказалось достаточно близко, я сумел разглядеть крестьянина, везущего на своей телеге груз разбитых надежд; он был худой и сутулый, черты лица острые и грубые. Два черных глазах под соломенной шляпой равнодушно взирали на тянувшуюся вдаль дорогу. Он заметил меня и спросил, далеко ли до ближайшей деревни. Я ответил, что как минимум миль десять и в благодарность он бросил мне мелкую медную монету; наверняка его смутила моя потрепанная одежда.

Не успел стук копыт стихнуть вдали, как на дороге показалась фигура рыцаря, закованная в доспехи собственного страха; на грубом лице, скрытым наполовину коническим шлемом, блестела свежая кровь. В ножнах на поясе висел меч, на его конце притаились боль и смерть. Рыцарь подбежал ко мне и совершенно неожиданно схватил за ворот куртки. Поставив меня на ноги, он выхватил меч и прокричал только три слова: «Жизнь или смерть?». Слишком ошеломленный, чтобы ему ответить, я почувствовал, как ноги мои подкосились, а в голове пронеслась мысль, встретил ли он того фермера, ведь они не могли разминуться. Разозлившись еще больше из-за моего молчания, он снова прокричал те же слова, на этот раз, приставив острее меча прямо к моему горлу. Спустя мгновенье он выудил из моего кармана медяк, который я получил от крестьянина. Только когда рыцарь сунул мне его прямо под нос, я смог различить на одной стороне монеты надпись «Жизнь» и на другой «Смерть». Дрожащими руками я подбросил медяк, уже мысленно распрощавшись с жизнью, но судьба была ко мне благосклонна и мне выпала «Жизнь». Меч рыцаря исчез также быстро, как и появился. «Скоро начнется великая битва. Я должен спешить» – сказал он мне и положил в ладонь шесть серебряных гвоздей, после чего быстрым шагом отправился в сторону моста.

Облегченно вздохнув, я спрятал гвозди в карман и устроился на своем месте под деревом, отпив немного холодной воды из фляги. Должно быть, я задремал, но только лишь на мгновении, поскольку, когда проснулся, солнце было еще высоко. Рядом со мной на бревне сидел рыбак, ловивший на удочку свое одиночество; его седую бороду и длинные волосы трепали порывы ветра. Рядом с ним стояло деревянное ведро, где бултыхалось несколько крупных рыбин. «Не поможешь ли мне подковать лошадь? – Совершенно неожиданно спросил он у меня и указал на пегую кобылку, привязную к стволу березы у дороги. – Мне не хватило гвоздей всего лишь на одну подкову». Я незамедлительно полез в карман и протянул рыбаку шесть серебряных гвоздей, после чего помог ему поддержать копыто лошади, пока он орудовал молотком. В знак благодарности за мою помощь, он протянул мне ведро с рыбой, сложил удочку и ускакал прочь. Глядя на неожиданную удачу, я развел небольшой костерок из сухих веток, очистил и выпотрошил одну рыбку, после чего зажарил на раскаленных камнях.

Не успев покончить с трапезой, я заметил со стороны моста группу монахов, что-то несущих на крытой повозке. Они пели какой-то псалом на латыни, и эхо десятка голосов свободно гуляло по равнине. Один из монахов с пронзительными голубыми глазами, точно в них сияла сама благодать божия, медленно приблизился ко мне. «Да осияет тебе свет Господень, – начало он, – я и мои братья держим путь в монастырь, но взяли с собой слишком мало припасов, а шагать нам еще целый день. Не найдется ли у тебя что-нибудь для добрых братьев Христа?». Я без лишних колебаний отдал им рыбу и оставшиеся полбуханки черствого хлеба. Они достали котелок, налили туда свежей воды, потом положили очищенную рыбу, и после разлили понемногу похлебки всем, включая и меня. После окончания трапезы монах подошел к своей повозке и снял белую парусину, которая скрывала простую деревянную лодку и пару весел к ней. Несколько его братьев сняли ее с повозки и опустили на землю. «Теперь ты можешь отправиться в путь по реке времени! – радостно заявил он». Совершенно сбитый с толку, я уставился на него, точно он сказал какую-то глупость. «Я ничего не понимаю, – ответил я». Он лишь улыбнулся в ответ, после чего развернулся и вместе со своими собратьями двинулся по дороге в сторону деревни. По равнине снова разлилось пение монахов, которое лишь нарушал скрип повозки.

Я уселся на краешек лодки, ветер трепал мои густые волосы. «Плыть по течению или против него?» – единственный вопрос, который крутился в моей голове. Недолго думая, я выудил медную монетку крестьянина. «Хватит ли мне благоразумия, чтобы доверить свою судьбу случаю?».