Глава 10

г. Штутгарт, Федеративная Республика Германия
9 июня 1976 года               


Матиас сломя голову кинулся в кабине. Рывком выдернув верхнюю полку письменного стола, он выхватил серебристую «Беретту» – всегда до блеска начищенную и неизменно заряженную – и дёрнулся на балкон. Его лицо перекосилось от злости, и Матиас, выкинув вперёд правую руку, начал прицельно стрелять по грузовику, целясь и в кабину и бензобак.

— Ублюдок, — прорычал он. — Ты разбил мои ворота, чёртов большевик! Ну, теперь пеняй на себя.

С первыми же выстрелами дверца кабины водителя открылась, и из неё вывалился полный мужчина, который с криками покатился по земле. Одна из пуль явно попала в него, поскольку тот обливался кровью из плеча. Автомобиль, в свою очередь, продолжал ехать по инерции. Он разбил несколько садовых скульптур, проехал по клумбам, на которых выступили первые ростки будущих цветов и уже почти поравнялся с фонтаном в виде большой античной вазы, стоявшим прямо напротив фасада главного дома, как раздался взрыв. Пуля «Беретты» попала прямо в пачку динамика, лежащую в грузовом отсеке.

Грохот был неописуемым. От фонтана откололся крупный осколок, отлетевший прямо в окно первого этажа, где с незапамятных времён располагалась бильярдная. В ряде окон на обоих этажах вышибло стёкла, и послышался продолжительный звон. Удар взрывной волны настиг и Матиаса, который чуть было не упал навзничь, но удержался на ногах и кинулся вниз по лестнице, где чуть не столкнулся с перепуганной Изабеллой, уже успевшей вызвать полицию. Велев ей не выходить из дома, Матиас, держа пистолет наготове, выскочил во двор.

Его осветило ярким пламенем горящего грузовика. Вода в фонтане была засыпана шипящими обломками. Неподалёку валялась погнутая железная табличка от парадных ворот, на которой золотыми буквами было выведено «Тифенброн. Имение семейства Альтенбергов с 1845 года».

В отблесках пламени был виден стонущий террорист. Он валялся ничком на земле, схватившись за плечо и ногу, из которой торчал осколок машины. Подойдя к нему, Матиас со всей силы ударил его ногой.

— Вставай, дрянь! — тихо произнёс он. — Паршивый большевик! Да с такими, как ты, я сражался в сороковые и борюсь сейчас! Я такую коммунистическую заразу уничтожаю ещё с двадцатых годов!

— Н-не убивайте меня, — прохрипел раненный.

Матиас в полный рост стоял над поверженным противником на фоне горящего посреди ночного мрака грузовика. В правой руке он держал пистолет, левой вытирал лоб.

Послышался вой полицейских сирен и автомобилей скорой помощи. У ворот поместья начали толпиться люди, живущие в деревне. Многих из них Матиас знал лично, с некоторыми даже дружил и приглашал их к себе на кружку-другую пива да мяса с картошкой. Сейчас же его мысли были поглощены совершенно другим. Матиас приказал дворецкому не спускать с новоиспечённого пленного глаз, а сам бросился помогать тяжело раненного охраннику. Тот получил два пулевых ранения в руку и ещё одно – по скользящей – в бок.

— Держись, Ганс, дружище, — приободряюще сказал Матиас, пока санитары клали раненого в машину. — Ты сегодня был на высоте.

Затем он вернулся к пленённому им мужчине.

— Отвечай, мусор, как тебя зовут?

—  Не твоё собачье дело. Ненавижу тебя… нацистский прихвостень! Коричневая крыс…
Удар в затылок впечатал его голову в землю.

— Замолкни, — отрезал Матиас.

Он передал преступника подошедшим полицейским и проводил их в гостиную, где и изложил картину происходящего. Матиас велел доставить Ганса в лучший госпиталь в Штутгарте, составить подробную опись убытков с указанием наиболее кратких сроков ремонта всех повреждений в Тифенброне.

Его обуревало бешенство. Он-то так надеялся, что со смертью Майнхоф хребет RAF был переломлен! Сколько раз он выступал с трибуны бундестага, требуя принять самые решительные меры против красных террористов! Но ни беспозвоночные бюрократы в правительстве Брандта-Шмидта, ни даже некоторые коллеги по Христианско-демократическому союзу, как всегда, не слушали, и его речи были гласом вопиющего в пустыне. И вот он, результат.

Изабелла хотела позвонить сыну, однако Матиас посоветовал не тревожить его. Как-никак, рассуждал он, никто из семьи не был даже ранен, а разрушения были, по большей части, незначительными. Попросив полицейских обеспечить круглосуточную охрану поместья, а также отдав распоряжение садовнику убрать мусор с аллей, Матиас повёл заплаканную Изабеллу в дом. Утро вечера мудренее, а следующий день быть лёгким не обещал.

                ***
— Имя?

— Меня зовут Вильгельм Рауш. 26 апреля 1943 года р-рождения, уроженец города Франкфурт-на-Одере.

— Место работы?

— Служащий в отделении Mercedes-Benz Bank AG.

— Политические взгляды?

— Марксист. Состою в RAF два года… примерно.

— Религиозные взгляды?

— Атеист… хотя считаю раннее христианство вполне соответствующим нашему общественному идеалу.

— Зачем собрались разрушить дом Альтенбергов?

— Потому что он один из самых реакционных политиков в этой стране. Бывший нацист, служит милитаризму в лице Круппов. Он – враг всей прогрессивной Германии.

— Кем же ты себя самого по происхождению считаешь?

— Пролетариат. Простой винтик в бездушной системе буржуазного общ…

— Молчать! — рявкнул следователь, ведущий допрос арестованного. — Я тебе разрешал нести коммунистический бред, красная свинья? Отвечать так и только так, как я тебе скажу!

— Урод… — пробормотал Вильгельм, и тут же получил затрещину по голове.

Вернер Грейтенберг проработал в полицейском управлении Штутгарта уже много лет. Он всегда был на хорошем счету у начальства, которое охотно повышало ему оклады и давало повышения. Напористость, интеллект и находчивость в раскрытии дел обеспечили ему высокую репутацию не только среди полицейской верхушки, но и среди рядовых сотрудников департамента. Вернер старался быть образцовым полицейским, однако его эмоциональность, часто дававшая о себе знать, мешала в этом. Особенно когда дело касалось коммунистов, которых он глубоко ненавидел.

Его отец – чиновник городского управления – и дядя – рабочий судоверфи – погибли в сталинских концлагерях в первые послевоенные годы, старший брат же остался в родном Штеттине, где был заключён за решётку польскими коммунистическими властями. Ему удалось сбежать из тюрьмы, но, оказавшись в ГДР, он попал из огня польских застенок в полымя «Штази». Лишь в 1961 году он вышел из тюрьмы и за месяц до строительства Берлинской стены перебрался в Западный Берлин, а оттуда – в Западную Германию.

Личные мотивы вкупе с особенностями характера закономерно привели Грейтенберга в объятия Национал-демократической партии. Он быстро завёл множество контактов, однако публично своё членство в ней лишний раз не афишировал. Мало ли, ещё начальство придерётся и пригласит на беседу в Ведомство по охране Конституции. Впрочем, ей-то как раз он был верен, поэтому его служба и проходила без проблем.

Матиаса Вернер знал с 1971 года, был с ним в доброжелательных отношениях и даже несколько раз гостил в его имении. Их связывали не только общие убеждения, но и любовь к горным лыжам – они часто зимой ездили на одни и те же альпийские курорты.

— Значит так. Ты сейчас будешь писать чистосердечное признание. Всё распишешь, всех сдашь как миленький. Тогда, может, сидеть будешь не всю жизнь, а двадцать лет. Если, конечно, не захочешь повеситься, как твоя коллега Ульрика. Верёвку-то с мылом я тебе предоставлю.

— Я лишь мелкая сошка в RAF. Знаю мало чего. Эта акция была моей личной инициативой.

Вернер засмеялся, хотя в маленькой полутёмной комнате для допросов это скорее походило на рык.

— О да, ты сам угнал грузовой автомобиль, загрузил его взрывчаткой и двинулся на Тифенброн. За дурака меня держишь? Ты просто ничтожен.

Вильгельм молчал. Вернер уселся на стол по правую руку от него.

— Тебе решать, Вилли. Сдашь всех – скостим срок. Будешь петушиться – получишь по полной.

В потолке горела тусклая, одиноко висевшая лампа. За столом, прикрыв лицо руками, сидел Вильгельм Рауш. Напротив него, вдоль стен прохаживался довольный Вернер Грейтенберг. Этот улов обещал быть вкусным. Что явно скажется на его карьерном росте и, как следствие, репутации.

                ***
Из-за цепи гор, окружавших персидскую столицу, показалась красная, затянутая дымкой полоска утреннего солнца. То тут, то там послышалось пение первых проснувшихся птиц, а над промышленными кварталами города потянулись тонкие, уходящие далеко в небо столбы дыма.

Нематолла Нассири, утирая рукой заспанное лицо, вошёл в свой рабочий кабинет. Дел сегодня было невпроворот. Новые донесения от агентов, новые доклады начальников отделов, новые предписания шахиншаха.

На столе лежала увесистая кипа документов. Их генералу предстояло разобрать до конца недели. Ещё одна стопка, поменьше, состояла из уже проанализированных бумаг, помеченных резолюциями и заметками многолетнего руководителя иранской тайной полиции.

Нассири снял со стопки первый же документ.

«МЮНХЕН. 7.06.1976. Совершенно секретно. Агентами наблюдения установлено, что уроженец г. Тегеран Джашраф Хуазари, 13.02.1947 года рождения, встречался с представителями террористической группировки «Фракция Красной Армии». Хуазари, предположительно являющийся религиозным фундаменталистом и социалистом (т.е. противником шахиншахского строя), встретился с германскими экстремистами в отеле «Excelsior». Тематика бесед не была установлена. Агенты продолжают наблюдение».

Нассири нахмурился и молча вывел на листе: «Наблюдение за объектом усилить. Провести тщательную проверку всех его ближайших друзей и родственников. Установить слежку за теми представителями RAF, с кем объект проводил встречу».

Отложив ручку в сторону, генерал ухмыльнулся. Ещё один двинутый оппозиционер? Не проблема. Он уже поднаторел «накрывать» таких стальным колпаком своего ведомства, а затем постепенно выкачивать из него воздух. Люди начинают дёргаться, совершают роковую ошибку – и попадаются в его ловко расставленные сети. Не первый раз и не в последний. Пребывание за границей не спасёт врагов шахиншахского строя от справедливого возмездия. Уж он-то, Нематолла Нассири, это обеспечит по первому разряду.