Прекрасная боль

Сегодняшняя ночь была стойкой к разрушению, сегодня я погрузил руки в пепел, пальцы сжали кусочки обугленной плоти - твердые, мясистые останки. По самые локти я вонзился в пепел и угли, впился пальцами в терпко пахнущий, извергнувшийся вулкан. На минуту я замер, выжидая, когда наступит эффект. Солнце было похоже на истеричку. Солнце было мужчиной, но два темно-бордовых пятна расползались по его лику как кровавые слезы, они ползли по диску, высвобождая безумие, взрыв, истошную панику. Солнце было мужчиной, но сквозь окровавленный взгляд в нем рыдала маленькая девочка.

Мне нужен был полной контакт с недрами, через собственное самосожжение я проник в нервные волокна земли, я рвал сильными руками ее корни, я потрошил сучью нервную систему планеты Земля. Солнце больше не могло так жить, ему не хватило сущей безделицы… И когда мои, все глубже враставшие в пепельные волосы, руки достигли самого нужного, самого последнего убежища, Солнце не смогло сдержать рыданий. Взрыв. Взрыв. ВЗРЫВ! Огненные странники убегали в космос, самая сладкая боль проникла в мое сросшееся с землей тело. Прекрасная боль. Я буром пошел к поверхности, разрывая связи, сгибая провода, выворачивая на суд дня все лучшие воспоминания планеты Земля.

Утром Пипочка сказал, что долго не смог уснуть после того, как увидел мой ночной взрыв! Он увидел, как я взметнул в воздух руки, словно падал куда-то и пытался ухватиться за твердь. Так на самом деле и было - я уцепился за края раны, но оборвав их, ушел в пике. Вся моя жизнь – это падение вверх. Полный дикого отвращения, мой разум всегда хотел расширить себя до масштабов Вселенной, но вобрав ее в себя, он стал всем  и ничем – физикой, каплей и морем, всхлипом и станком для обработки дерева, сутью и ложью, криком и шепотом.

Встав я пошел. Идя, я перестал думать. Видеть людей больше не стоило. Я навсегда оставил их в покое, в моем коричневом коробе – квартире – вверх корнями росли пороки человечества. Я все видел. Не хватало только пустить все на самотек. И я пускал. Но здесь, рядом с горой и морем я решил уйти в точку.
Нет ничего удивительного в том, что гора жила у моря, ведь оно вызывает стойкое желание окаменеть. Так она и сделала. Так сделал и я. Бегство – лучшая метафора, определяющая мою сущность, но дальше моря не убежишь. Море – это физический эквивалент  точки. Мне всегда было дело до знаков препинания, я всегда ставил их не правильно. Я вписывал их вдруг, внезапно, придавая свое методе легкость пощечины. 

«Солнце никогда станет прежним, мы не престанем ковать цепи, вся ваша цивилизация задохнулась в общем ошейнике. Все – богачи и прокаженные. Все. Не единого выжившего».

Чьи это слова? Их существование явно? Они абсолютны? Эксперимент затянулся, ведь только начав говорить, мы придумали молитву и читаем ее по сей день. Что мы прочтем на этот раз? 

Невозможно избавиться от идеи пути, солнца, морей, гор, нервов земли. Кажется только ветер сам по себе. Самоповторившись в очередной раз, я не утратил актуальности - все так же свеж. Я все так же обрываю все вокруг себя. Даже свою речь. Но все обрывки, весь гнев, что я метаю, исходят из моей доброй воли. Что меня остановит? Кому я позволю это сделать?

Я позволял себя заткнуть столько раз, что думая о своем молчании больше не пытаюсь заговорить. Самое непосредственное  эфирное тело оборвёт меня. Я ненавижу ветер и, будучи заодно с последним врагом, только ему позволю развеять себя. Останусь заодно с последним, что по-настоящему живо. Порыв. Свист. Точка.