Мамин урок

   У меня много фотографий – свидетельств разных периодов жизни моей и моих близких. Сколько бы мне не приходилось колесить по миру, я перевожу их с собой. Они мне дороги, как дороги те люди, которые изображены на них. И пусть многих из них уже нет на белом свете, я всё равно ощущаю их присутствие рядом со мной. Иногда я просматриваю  эти фото сама или с кем – то из моих гостей – людей из другой жизни. Среди фотографий я храню уже много лет одну открытку – старенькую, затёртую, одноцветную. Почему? Вот об этом мне давно хотелось рассказать.

   Был, кажется, сорок шестой год прошлого столетия. Это был голодный и суровый послевоенный год, когда многие районы европейской части союза лежали ещё в развалинах, когда все продукты были ещё по карточкам, когда на вокзалах и в поездах было много обездоленных людей стоящих и бродящих с протянутой рукой. Мама впервые после войны ехала в отпуск на Украину. Ей хотелось повидаться с выжившими в эвакуации и в войне родственниками и друзьями. Кроме того, она надеялась, что в хлебной Украине можно будет немного подкормиться и кое – что из продуктов привезти домой в Подмосковье. Я ещё не ходила в школу, и потому она взяла меня с собой в отпуск, который начинался в середине августа и должен был продлиться до середины сентября. Я выглядела тогда почти, как ходячий скелет. Брат, который должен был идти во второй класс, оставался с бабушкой дома.

    Мне было уже тогда полные шесть лет, но, поскольку я выглядела только на четыре, мама, экономя на билете, для меня его не брала. На вопрос: «Девочка, сколько тебе лет?» я должна была отвечать: «  Четыре с половиной». Этот наказ я твердо усвоила и, несмотря на то, что мне это было обидно, его выполняла.
 Поезд наш отходил из Москвы от Курского вокзала. Вокзалы того времени производили на меня ошеломляющее впечатление. Они всегда напоминали Вавилонское столпотворение. Это были огромные грязные муравейники, где люди постоянно перемещались, казалось, совершенно хаотически. В большинстве своём люди были одеты во всякую рвань и нагружены какими – то тюками, мешками, торбами. Эти толпы в массе издавали удушающие запахи. Да и здания вокзалов были грязны с въевшимися в стены запахами пота и нечистот. Поэтому мне хотелось, как можно скорее войти в поезд и занять наше место в вагоне. Оно было у нас на нижней полке, что несколько понижало для меня романтизм этого путешествия. Мне, конечно, хотелось ехать на второй полке, лежать на животе и смотреть на пробегающие за окном пространства. Меня тогда постоянно снедало неуёмное детское любопытство. Мне хотелось всё видеть и слышать. Но на второй полке над нами оказался молодой солдат – высокий и очень худой.

   Наша поездка должна была продлиться почти сутки. Помимо чемодана с одеждой, у нас с мамой была ещё корзинка с едой для дороги. Это была отварная картошка, лук, чёрный хлеб, четыре яйца, соль и пару зелёных огурцов. Чай можно было купить у проводника вагона, а воду для питья самим брать в титане даже бесплатно. Поезд отходил  во второй половине дня, поэтому в день отъезда в поезде мы не ели.

   Утром, дождавшись очереди в туалет, мы с мамой умылись и, получив красивый, хорошо настоянный чай у проводника, сели завтракать. Я не помню других попутчиков, которые были, наверняка, с нами в купе, кроме солдата. Ведь он ехал на вожделенной второй полке над нами. Когда мы сели с мамой есть, солдат сразу поднялся и вышел из купе. Его не было довольно продолжительное время. Мы с мамой поели, убрали со столика, и я с нетерпением ждала возвращения солдата, чтобы попросить у него разрешения, полежать на его полке.
 
   Солдат вернулся в купе, по запаху, исходившему от него, можно было догадаться, что он всё прошедшее время провёл в тамбуре, где было всегда сильно накурено. Возможно, он там курил тоже. К моей великой радости, он разрешил мне полежать на его полке. Сам же сел на нашу. Мама стала его расспрашивать, откуда он едет, где его родина, живы ли родители, куда он едет теперь. Они тихо беседовали, а я лежала, как и мечтала, на второй полке и вглядывалась в пробегающие за окном перелески, поля, городки и поселки. Повсюду были видны ещё следы войны. На остановках вдоль платформ везде были торговки, нищие, бродячие собаки и беспризорные дети. Мама на станциях несколько раз выходила и покупала летние груши и яблоки.

   Подошло время обеда. Мы опять стали готовиться  есть, накрыли салфеткой столик и доставали из корзинки продукты. Солдат опять поднялся, собираясь покинуть купе. Но мама предложила ему остаться и поесть вместе с нами. Она поняла, что у него вообще нет никакой еды. Он ехал на побывку домой куда – то в Донбасс из Сибири. И, как поняла мама, не ел уже не первые сутки.  Он засмущался, покраснел, было видно, как у него вдоль горла вверх и вниз ходит его кадык. Он вынужден был сглатывать подкатившую слюну. Но он всё – таки извинился и поспешно вышел из купе. Мы с мамой поели, но не всё, что достали из корзинки. Остальное продолжало лежать на салфетке, накрытое её уголком, до тех пор, пока в купе не вернулся солдат. Когда солдат вернулся в купе, мама сказала, что мы уже поели, но уберём со стола, когда поест он. Потом она взяла меня за руку и вывела из купе в прокуренный тамбур. Я не поняла, куда и зачем она меня ведёт, но пошла за ней, не упираясь.  «Мама, зачем мы сюда пришли, что мы будем здесь делать?» - спросила я.

   « Мы ушли, чтобы не смущать солдата. Пусть он поест. Он не ел уже несколько суток. А ехать ему ещё дальше, чем нам. Мы скоро выйдем» - объяснила мне мама.
Во второй половине дня мы, наконец, прибыли в город – цель нашего путешествия. На платформе нас встречали мамины родственники, Мы их увидели ещё из окна поезда, и я энергично замахала им рукой. Провожать нас до тамбура  вышел наш попутчик – солдат. Он нёс наш чемодан, а мама уже почти совсем пустую корзинку. Первой мамин брат, который был среди встречающих, снял меня. Потом спустилась мама и приняла у солдата чемодан. И вдруг он сказал: «Погодите минуточку, возьмите, пожалуйста, это на память». И он протянул маме обычную тонкую школьную тетрадь. Мама запротестовала: «Ну, зачем же? Она Вам самому может понадобиться. Я не могу взять у Вас такого подарка». Тогда это действительно был ценный подарок – чистая школьная тетрадь. Но солдат настаивал на своём. И дело кончилось тем, что мама осталась на платформе с тетрадкой в руке, а поезд увез солдата дальше куда – то в Донбасс.
 
  Там на платформе мама сунула тетрадку в корзинку и в суматохе встречи на какое – то время о ней забыла. Когда мы добрались до дядиного дома и стали разбирать вещи, мама натолкнулась на эту тетрадку. Она случайно взяла её за корешок и из неё выпала открытка. На ней изображены босоногие бедно одетые дети - мальчик с котомкой на палке через плечо и девочка с корзинкой. Они идут по тропе лугом вдоль края леса. Вверху над картинкой красивым почерком надпись: «На память незнакомой спутнице из Москвы в Н...ск. Луизе. Владимир Тразанов». Под картинкой на немецком надпись – сироты. С обратной стороны открытки короткое послание  чьей – то другой рукой, латынью, предположительно, на чешском языке. Под посланием стоит дата, но она сильно затёрта, и разобрать её мне не удалось. Как попала эта открытка  к солдату, осталось для нас загадкой. Но я храню её с тех пор со всеми моими фотографиями. А почему? Не знаю. Наверно,  как напоминание о мамином уроке доброты и сострадания и человеческой благодарности.

Кёльн, август 2005 г.