Энное письмо

Мой дрожащий Ф., мой милый сердцу друг, как много слов кружится в моих мыслях, что желают ворваться в это письмо, и как же мало из них выстраиваются в прекрасную паутину повествования, изящную, сложную и, конечно, полноценную.
Дух мой тянется к Вам, к нашим разговорам.  Ведь только с Вами я мог часами до рассвета рассуждать о непроницаемой человеческой душе,  о ее любопытной натуре.
Как многое мы с Вами могли бы дать людям, столь многому научить, поведать...
А впрочем, это не то, что тревожит меня в последние дни, и не то, о чем я хочу рассказать Вам  в этом письме.
Вы помните мою дочь С.? Та, что так часто, доставляла нам хлопоты во время ночных бесед, вбегая в залу, она сбивалась с ног, падала на коленки рядом с шахматной доской, взглядом оценивала нашу шахматную партию и, делая удивленный взгляд, бросала в нас фразами вроде:
"Коня могли бы и сами переставить, - и чуть насупившись, добавляла, - и вовсе не обязательно так смотреть на меня, сами бы вы так и просидели, не сдвинув и пешки, еще полночи".
А мы, переглянувшись, пускались в хохот, нарушая тишину ночи, совершенно забывая о том, что только, что обсуждали, как хорош табак, что вы привезли к той встрече. И малышка С., гордо обводила нас взглядом, а потом заливалась своим детским смехом.
Пусть то были старые времена, но сердце мое с радостью вспоминает те дни. Знаю и Вы, должно быть, улыбнулись, читая это. Мы видели в будущем С. прекрасной, сильной духом, цветущей женщиной. И лишь молча переглянувшись, мы знали, что она вырастет удивительным, искренним человеком. Что семя ее духа прорастет в нечто столь восхитительное, что мы с Вами еще не раз будем приходить в радостное изумление, наблюдая  из-за “кулис” краем глаза за ее становлением.
И как же я был счастлив, когда наши предвидения оказались верны. Я даже ощутил отцовскую гордость, когда С. исполнилось восемнадцать, и я увидел пред собой, пожалуй, одного из самых зрелых людей своего круга, с самым верным - своим собственным, пониманием вещей, с самым глубоким взглядом.
И вот я, наконец, подхожу к событию, коим я желаю поделиться с Вами, зная, как Вы всегда пеклись о судьбе моих детей, я думаю, Вы поймете, почему я хочу разделить свои чувства с Вами. 
С месяц тому назад  я увидел в глазах моей милой С. то, что раньше мне не доводилось, то, что повергло меня в страх, думая о судьбе моего дитя. То, что совершенно сбило меня с толку, с пути, с меня самого. Пустота, мой дорогой Ф., пустота в ее глазах, это невыносимо. Мое сердце обливается страждущей болью, и прошу, прости меня, но пару слез сорвалось, пока я пишу это письмо. Она выглядит, словно, оставила где-то себя, потеряла, и совершенно не видит нужды искать вновь. И эта пустота, на удивление, заразная, нет, я говорю не о себе. Люди, что окружают меня, становятся тлеющими углями в костре, что поселился на ледяных равнинах. Они не желают чувств, холодный ободок равнодушия, смыкается у глаз моей семьи, оставляя лишь, уходящую в глубь, темноту зрачка. И я совершенно не знаю - как им помочь.
Порой я задумываюсь, а нужна ли им помощь?
Быть может, они думают так же и обо мне?
Быть может, это мне нужно перебороть нечто в себе, подобно им.
И в такие моменты сомнений, я потираю грудь, и ледяной осколок, что я вдохнул этим днем, растаивает, оставляя капли в уголках моих глаз. Я вновь и вновь пытаюсь понять, помочь, я вновь и вновь, силюсь раздуть пламя в ее глазах.
Моя дорогая малышка С., она лишь немного удивленно смотрит на меня, каждый раз, когда я подхожу к ней. Словно, она забыла меня, словно я и во все не ее отец. Порой мне видится безграничная жалость в ее взгляде, а когда я пытаюсь коснуться ее, взять за ладонь, она одергивает руку, и, прикрывая губы, чуть испугано смотрит на меня, ровно, как только, что обожглась.
Боль, мой дрожащий Ф., всепоглощающая, пробирающая до дрожжи, до самых костей, боль, и все.
Мне думается, что порой, это единственное, что еще позволяет мне жить, чувствовать. Она поглотила меня всего, пустота не может протянуть свои ладони ко мне, пока еще, пусть столь болезненный, но все же, огонь горит во мне. Я не откажусь от нее, не откажусь от самого себя. Пусть мои ладони дрожат беспрестанно, да, мой почерк стал плох, но все это не причина подпускать холодные ладони пустоты к своему собственному горлу. Ведь она жестокая спутница, медленно стиснув свои руки у жизни, она вырывает ее, как бы цепко ты не держался. 
Я стал мало спать, постоянное беспокойство, забирает мои сны, а переживания, переходящие в удушающую панику, лишают аппетита. Иногда, мне кажется, что я сплю на ходу, ибо порой, заходя в комнату, я совершенно не помню, как попал в нее. 
Прости меня, мой дорогой друг, я много взвалил на тебя в этом письме, но мне сейчас тебя так не хватает, как никогда прежде. Мы долго не виделись с тобой, но ты словно всегда рядом, а наши письма, всегда передавали теплоту сердец и искренность души. И прости меня, что я столь долго не писал тебе. Знаешь, я позабыл твой адрес, но моя дорогая М. знает, и обязательно отправит его. 
P.S. Врачи, что стали часто посещать меня, очень не одобряют мое стремление съездить к тебе, и моя дорогая, с ними полностью согласна, посему приношу свои извинения, за отсутствие на твоем лазурном берегу. Но я верю, мой дорогой Ф., что ты будешь солидарен со мной в этом решении, особенно зная мою благоверную. 
P. P. S. Сегодня С. сказала, что я уже писал тебе на днях, а я совершенно не помню этого, и не понимаю - зачем она солгала мне. А если же нет, то сообщи мне, мне совершенно не хочется думать о своей дочери подобным, нелестным образом. Она все еще замечательная девочка, чей искренний смех все еще наполняет каменные залы моего дома.