человек и пртрода

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА
Май месяц, ласковое солнечное утро. Вместе с гурьбой дачников вываливаюсь из   электрички на  Конаковском Мохе и, вдыхая полной грудью чистый весенний воздух, бодро шагаю по асфальтовому шоссе в сторону Вахонино. Приятный ветерок овевает лицо, торжественным гимном весне звучат соловьиные трели, от них легко и радостно на душе и  не замечаешь, как  пройдя 5км,  оказываешься в деревне Вахонино. Вот первые впечатления от здешних мест.
Волею судеб в 1992 году я стал  жителем  Вахонино с земельным участком в 15 соток. Это мало кому известное место сейчас знает вся страна под названием Большое Завидово. Уже несколько лет здесь ежегодно в начале июля  проходит рок-фестиваль «Нашествие», собирающий тысячи поклонников рока со всей России. Но это сейчас. А тогда, в 92-м…Участки получили многие, но застраиваться первыми начали те, кто отхватил их вдоль речки с похожим на прозвище  названием Инюха. Но пока они еще не были застроены и огорожены, а подходы к речке свободны. Рядом с моим участком проходила давно проторенная рыбаками полевая дорожка. Шла она вдоль канавы, которую пробуравили к Инюхе вешние воды. Берега канавы местами поросли ивняком, и в его чаще  весело и разноголосо щебетали мелкие пташки, а внизу, в траве в поисках добычи для малышей, тихие и незаметные, сновали ежи. Я сразу посадил на своем участке картошку, и в минуты отдыха наблюдал жизнь природы. Для недавно городского жителя все здесь было ново и интересно.
Наступил июль.  Я окучивал картофельные ряды.  Через дорогу,  на только что убранном поле, в стерне стая ворон выклевывала остатки урожая. Резко нарастающий, как звук быстро приближающего поезда, свист заставил меня поднять голову. Коршун, стремительно упавший с неба на стаю, с вороной в когтях медленно, с трудом набирал высоту. Разлетевшиеся было с испугу вороны скоро пришли в себя, взмыли высоко в воздух и стали одна за другой пикировать на нежданного гостя. Они пролетали совсем рядом, запугивая обидчика числом и движеньем, а самые смелые падали на него сверху, заставляя своей тяжестью приземлиться или отпустить добычу. Коршун, не ожидавший такого отпора, сдрейфил, выпустил жертву, камнем упавшую вниз, и освобожденный от ноши, быстро скрылся. Смелые и дружные действия ворон восхитили меня, но их дальнейшее  поведение поубавило мой восторг. Лежащая на стерне жертва, изрядно покалеченная, делала судорожные попытки встать, но ни у одной  вороны она не вызвала сочувствия, ни одна  не попытались подлететь к ней проведать. Сочувствие им было не ведомо. Дав отпор врагу и отбив жертву, они посчитали миссию выполненной и улетели. А одинокая ворона, подергавшись немного, упокоилась.
Земельные участки у речки, скупленные в основном москвичами, постепенно застраивались и загораживались. Подходы  к Инюхе закрылись. Заросла и затерялась рыбацкая дорожка. Вырубили ивняк, разлетелись пташки, исчезли ежи. Но по берегам канавы стали стройными рядами расти березы, в тени которых начали появляться сыроежки, подберезовики, боровики, подосиновики, белые. Я уже думал, что живности приходит конец, но ошибался. Весной, в один из солнечных дней, когда снег был уже на исходе, сижу я на крыльце своего дачного домика, греясь на солнышке, и вижу, как из канавы появляется большой заяц с грязнобелой шерстью, местами покрытой рыжиной. Не знаю, заметил он меня или нет, только не спеша, высоко поднимая свой зад, проскакал вдоль канавы и скрылся за изгородью. Я не пытался его догонять, но подошел к березе, из-под которой он вышел, и обнаружил нору, где он, как я понял, провел зиму. Больше я его не видел, наверное, навсегда ушел в лес, если собаки по пути не загрызли. Зато на соседнем участке, много раз перепроданном, но так и не застроенном, и потому густо заросшем высокой травой, ежегодно появляются перепела. Я их не вижу, только то и дело слышу их голоса: «детвора.,пить пора, пить пора». Но когда пытаешься приблизиться к месту, откуда раздаются их голоса, они, учуяв опасность, быстро уходят оттуда, и голоса слышатся уже совсем из другого места.
А в канаве, по берегам которой выросли березы, начали расти камыши, и когда они загустели, в них стали гнездиться птицы. Я бы этого не заметил, больно скрытные они, если бы не сороки. Эти трещотки стали частыми гостями и садились на березах как раз близ камышей. И вот из канавы временами стали раздаваться жалобные, тревожащие душу стенания птиц. Это они плакали по  потерянным птенцам. И тут только я понял, зачем повадились сюда сороки. Теперь, стоит мне услышать сорочью трескотню, как я выскакиваю из из комнаты, чтобы разогнать их. 
Потом на участок стали прилетать совы. Они  появлялись в сумерках и рассаживались поодаль друг от друга, чтобы держать под своим бдительным оком как можно большую площадь двора. Числом их было от двух до четырех: самка, самец да детки, которых надо обучить охоте.  Летали совы, неслышно паря в воздухе, лишь изредка делая несколько приглушенных взмахов крыльями. Охотились они на расплодившихся в огороде мышей. Мы, как чуда, ждали их визита, чтобы понаблюдать за этим необычным ночным зрелищем. Заметив со своей позиции мышь, сова, слетев, мгновенно хватала добычу. Когда же надоедало сидеть в томительном ожидании, она бесшумно парили над участком, присматриваясь ко всякому движению. Иногда мы пытались подойти к ним, чтобы разглядеть вблизи. Не скажу, что они боялись нас, но близко к себе не подпускали, Только очень медленно передвигаясь, так, чтобы птица не заметила наше перемещение, можно было подойти к ней близко. Но и тут любое, казалось бы, неприметное глазу движение руки или ноги, могло вспугнуть ее. Несколько лет они каждое лето прилетали к нам на ужин, но когда мышей почти не осталось, их визиты прекратились. Сосед, которому я рассказал о визитах сов, не удивился, сказал только, что они и к нему не раз наведывались.
Потом появились трясогузки. Эти милые создания поселились под волной шифера на веранде, вывели птенцов и усердно кормили их, шустро бегая на длинных тонких ножках и вылавливая в траве или в цветочных клумбах мух, комаров и прочих насекомых, умещая в своем клюве по несколько штук. В такт движению ножек трясогузка покачивала  своим длинным черным хвостиком, отчего и получила, видно, свое название. Птенцы быстро вырастали и научившись за несколько дней летать, исчезали. На следующий год трясогузки возвращались на то же место под шифером и наша идиллия продолжалась. «Как хорошо, что они поселились у нас, - радовался я, - и нам приятно быть в компании с ними, и они под нашей защитой». Но однажды сорока как-то смогла просунуть клюв под волну шифера и съесть птенцов. Защита не сработала, сорока согрешила в наше отсутствие. После этого год трясогузки не прилетали, но спустя год они вернулись и стали устраивать гнездо глубже, и уже никакая сорока не могла достать птенцов. Наша дружба продолжается. Не знаю только, это прежние трясогузки поумнели, или другие, более умные, им на смену явились, их ведь не различишь.
Новой гостьей стала белка. Из леса пришла. Сначала была робкой, пугливой, сидела на верхушках деревьев да прыгала с ветки на ветку, с дерева на дерево. Появилась она в сосняке, который сосед вырастил перед оградой своего участка, чтобы закрыться от дороги. Постепенно белка смелела и расширяла свой ареал, начала и к нам во двор заглядывать. Нисколько не боясь нас, она допрыгивала по забору до малинника и лакомилась ягодой. Иной раз сижу, что-то делаю, а она прибежит  по забору и заглядывает через голову, нет ли в руках какого лакомства. Осенью, проходя мимо соседского сосняка, стал замечать там желуди, а через пару лет и росточки стали появляться. Даже у меня в беседке минидубочек вырос. Откуда, думаю. Соседка Валентина надоумила: «Да белки таскают желуди с дальних дубов, обронят их, вот и появляются росточки». Пройдет полвека, глядишь, дубы вырастут, и лес стал не сосновым, а смешанным! Растут же в Вахонино могучие столетние липы, иной год так зацветут да запахнут медом, что гул от гудения пчел по всей округе разносится. Только их не белки, а деды-прадеды нынешней детворы сажали.
Но вот и белки пропали. Неуютно стало без братьев наших меньших. Неужели в леса все ушли? И вспомнил: а журавли! Они, надеюсь, не исчезнуть, а будут всегда. Разве что пути миграции изменятся. А пока каждую осень журавли летят на юг над нашими местами. Клин летит высоко-высоко, так высоко, что только острый глаз его заметит. Не будь их перекликающихся голосов, курлыканья, и не увидел бы их, часто ли человек в небо глядит. Небесное «курлы», как весточка богов, заставляет сердце учащенно забиться, обратить взор в небо, выискивая клин, и найдя его, радостно закричать своим, указывая пальцем: «Да вот он, вот, вот, видите?» И узрев, мы долго провожаем его глазами. Даже потеряв уже клин из виду, все стоим завороженные, пока  не смолкнет последнее «курлы- курлы». И целый день, как после дивного сна, тебя не оставляет ощущение светлой умиротворенности. В этой лирической тональности, навеянной небесными странниками, я и закончу свой рассказ об окружающей нас природе.