Что на роду написано Часть 2. Песни любви

               

               В одну из следующих наших встреч Мария, перепев весь свой репертуар о женской доле, сама завела разговор о судьбе, которая не всегда бывает злодейкой, и рассказала историю своей близкой родственницы.


                «Моя тётка Зина – отцова сеструха - за свой век три раза замуж  выходила, а раскрасавицей  не слыла.
   
               Почти  девчонкой, которой только-только и восемнадцать исполнилось, замуж вышла за фронтовика, а ведь того девушка ждала четыре года.

               Первый  муж Василий был старше Зинаиды на пять лет.

               Любил он другую девку, Катерину, ещё до войны. Аккурат,  летом ему восемнадцать исполнилось, сразу на фронт и ушёл. Но в ночь перед отправкой со своей любовью под звёздным небом и обвенчались, потому как неизвестно, останется, ли, жив? Решили, если затяжелеет, от отца-матери не таиться, а рожать наследника. Но не случилось, и Катя его родителей в известность не поставила о свершившемся факте, коль весомых последствий той единственной ночи не оказалось. Это сейчас не стыдно, а тогда честь-то блюли, и кабы не такие грозные обстоятельства, этому бы никогда и не бывать до свадьбы.

              Василий воевал  на Западном фронте, был ранен, но легко, контужен, имел медаль «За отвагу» и орден «Красной звезды».
             В середине лета 1945 года он благополучно вернулся на родную свою сторонку. Отгуляв с  роднёй и соседями первые часы своего возвращения, Василий, хмельной и счастливый, отправился к своей зазнобе. Увидев, как она похорошела за эти четыре года, как налилась она телом, как вызрела в свою женскую пору, он почему-то нахмурился. Глядевший смерти в глаза не раз на войне, и знавший фронтовые порядки, где жили одной минутой порой и медсёстры, и связистки, Василий не поверил Катерине, что ждала его  верно.  Ну как тут поверить, что не приняла она ухаживаний председателя колхоза, который, как говорят, был падок на женскую красоту здесь, в далёком тылу? Это был их односельчанин, вернувшийся с  войны ещё весной 1943 года, пусть и одноногим, но тридцатипятилетним  мужиком   в самом расцвете сил. Да и Катерина, выказав радость от первых минут  свидания, однако отказалась продолжить его с Василием на сеновале.

-Уж если ты мне,  парнишке отдалась, то не могла отказать и председателю! – выпалил Вася  в хмельном угаре.

           Не таких слов ждала его девушка, хлопнула калиткой,  и крикнула в горячке:

-Ну и женись на первой попавшейся дурочке!

         Первой попавшейся дурочкой оказалась Зина, шедшая в это время  к своей подружке, чтоб отправиться с той  на вечёрки. Увидев вернувшегося фронтовика, Зина обрадовалась, как и любая девчонка, разглядев на гимнастёрке награды солдата, задав наивный вопрос: « А вы - герой?»     Василий, увидев простоту её бесхитростного сердечка, пошёл с девушкой туда, где табунилась колхозная молодёжь. То ли гармонист очень жарко наяривал, то ли не остыл ещё от внезапно вспыхнувшей ревности, но Василий от души плясал и кружился со всеми подряд   девчатами, как бы себе самому отвечая, что, мол, обойдёмся и без некоторых.

         Ох, сколько он в тот вечер вскружил девичьих головок, сколько их  сердечек заставил биться сильнее!   И полилась девичья песня, слушать которую было так волнительно, так сладко и больно одновременно… «То моё сердечко стонет»,- выплёскивали девчата свою тоску по убитым ли на войне сверстникам, то ли  по своей трудной юности. Особенно выделялся один голос, обладательницей которого была его случайная попутчица. Пригляделся внимательней к ней Василий, спросив у кого-то, чья, мол, будет эта певунья?      А наутро и засватали Зину.

          Катя, говорят, три дня ревела белугой дома, а на четвёртый спешно расписалась в сельсовете с приехавшим из города дальним родственником (троюродным или четвероюродным братом). Был он младше своей жены на четыре года, но имел городскую прописку и слыл уже знатным токарем на оборонном заводе, что позволило и Кате навсегда покинуть родные пенаты. К слову сказать, их брак, оказался более  счастливым, чем у другой    образовавшейся новой семьи в их деревне. 

           И хотя  сынов троих наковали, дом всем миром сладили, песен  в доме слышно было мало. Крут нравом был Василий,  чуть, что не так - вожжой в сердцах обожжёт проштрафившуюся Зинаиду.
-Зинка,  мать-пере-мать, почему щи, как помои холодные подаёшь? Зинка, куды глядишь, мальчонка у будки собачьей из Мухтаркиной миски воду пьёт? Зинка, где тебя холера носит?- только и раздавались грозные окрики мужа.

           Зина любит, значит, и терпит все серчанья - то мужа. Боялась  только на глаза  Василию показываться, когда тот  сильно пьян был, от греха подальше, потому как мог зацепиться за какое-нибудь словцо, не так ему сказанное. Тогда и плюха могла прилететь.  На следующий день, правда, всегда искренне каялся, пил ковшами квасок ядрёный, постанывал, да с особым усердием хозяйничал во дворе после   колхозных своих конюшенных дел, да ночью крепче обычного тискал жену, замиряясь, таким образом, с пострадавшей ... Как сыновья - погодки подросли, сильно уже и не безобразничал пьяный, побаивался мамкиных заступников.

        Двадцать пять лет прожили.

        Старшие сыновья отделились, младший, из армии вернувшийся, того и гляди,  домой сноху привести захочет, как тётка моя овдовела. Громом убило её грозного Василия на покосе. Было ей в ту пору сорок три года.
 
       Через год и младший сынок,  женившись, уехал с молодой жить  в район.   Ох,  и горевала, ох,  и горевала она, в другой раз  вдруг ощутившая  своё вдовство в опустевшем доме. Как говорится, баба ягодка опять к сорока-то пяти,  а у Зины  цвет осыпался.  Зато подружки вдовые, да  так и оставшиеся одинокими, разом подобрели, приняли в своё бабье  царство. Зачастили к ней в избу. Ну, оно-то, конечно, на миру, веселее век куковать.


      На втором году вдовства давай к Зине Кузьма подъезжать насчёт совместной жизни. Был  он мужик пришлый,  жил на  соседней улице, их огороды на меже встречались.

     Она сначала в раздумья: три года как овдовел, ни к кому не сватался, ни в родную деревню свою не уехал, и вдруг – здрастье, приехали! Да и покойная  его жена, были слухи,  жаловалась:
« Не мужик, ни во дворе, ни в койке!» Не от того ли и болела?   Но всё же подумала-подумала тётка, да и согласилась. За три года  одинокой жизни Кузьма не спился, дом в порядке держит, правда от коровы отказался, а так ни птицы, ни порося, ни овец не свёл со двора, хотя много ли одному надо, только что единственной дочке в город продуктов подбросить, так - то дело святое, родительское. А уж про койку чего ей горевать, пятый десяток разменяла. Условие только поставила, чтоб к ней в примаки, а свой дом пусть продаёт,  деньги – дочке, чтоб не таила  та обиды на отца. Так и сделали.
       Кузьма же себя не только по хозяйству показал, но и ночной порой удержу  не было.  И чего это его покойная-то жена напраслину на мужика напускала, Зинаида бы в толк так и не взяла, кабы однажды Кузьма не разговорился, выпив  лишку при первой их совместной встрече Нового года:
-Эх, Зиночка, я давно тебя заприметил, жалел, и всегда дивовался,  за что ярится Василий? А уж как я твои песни редкие любил услышать невзначай: полешь картошку на огороде и тихо напеваешь, а у меня мурашки по спине. Стою у стайки, а выйти с заднего двора на огород боюсь, чтоб не вспугнуть твой серебряный голосок, потому как только за работой и можно было иногда услышать его.   А моя…Моя жена долго путалась с председателем колхоза, я знал, но терпел из-за дочери. Но взял тот новую секретаршу, получила моя отставку, в кадры переведена была, а зло девать некуда, на мне отыгрывалась дома. Но когда прослышал я, как она меня стала на всех перекрёстках лаять, терпенью моему конец  пришёл, уехал к отцу-матери. Думал - навсегда, но на третий день вернулся, дочка во сне звала. Приехал, а она кинулась ко мне на шею, плачет:

- Папка, не бросай меня!

    Ласковая она у меня, смирённая, не в мать.  Вот я и остался. Жить стали в разных комнатах: доча с супружницей – в спальне ночевали, а я в кухне на проходном диване обретался. Жена бесилась поначалу, но потом присмирела. Пять лет, что дочка доучивалась в школе, она ещё по больницам не ездила, а как наследница наша в институт поступила, тут она и разболелась. Вот и новая забота  у нас появилась – бороться с её онкологией. Дотянула до врачебного диплома дочери наша больная, да, но наша ласточка мамку вылечить уже  не успела.    Перед смертью жена, царство ей небесное, просила прощения у меня. Да я ей давно уже всё простил, все те пять лет, что с болезнью боролись. Давно уже все обиды выгорели.  Бог ей судья.      А ты мне – как награда, как нежданный подарок за несправедливости жизни.
     Эх, Зиночка – Зиночка моя любимая, звёздочка моя ясная, радость моя, спой лучше ещё!


       И Зиночка тихо пела вновь обретённой своей любви.


       Прошло двадцать лет неожиданного счастья.


       Переступив порог  своей зрелости, перешагнули Зиночка с Кузьмой и порог старости. Оба знали, что смерть их  не за горами - уже и ровесники некоторые на погосте оказались, и оба надеялись, что долго друг без друга не заживутся. Но судьба распорядилась по – своему: Кузьму хватил удар. Целый год ухаживала за парализованным мужем Зинаида, уже и дочка его собиралась увезти отца к себе в город, где могла бы она организовать медицинский уход, но тётка не отдала, сказав, что у них и место на кладбище выбрано. Да и дочь сама понимала, что трогать    не стоит, что, возможно, и жив ещё её отец благодаря хорошему уходу  его ненаглядной Зиночки.   
    Похороны Кузьмы собрали всю многочисленную родню  как с его, так и со стороны  тётки. Сыновья Зинаиды  красивую оградку сварили, как мать просила, с расчётом на две могилки, а памятник дочь поставила. Всё с умом сделали, как полагается. 
    Зинаида, будто умом тронулась, не убивалась, как по первому мужу, а тихо чего-то напевала: и над гробом Кузьмы, целуя его восковой лоб, и над могилой о чём-то мычала без слов.     Но и местный фельдшер, и  дочь Кузьмы опасения  нашей родни рассеяли, сказав, что такое бывает, когда человек не до конца осознаёт смерть близкого, а обращается к нему, как к живому. А где им понять, что остался он в сердце её навсегда живым и любимым?  Весь год его тяжёлой болезни Зинаида проговорила с Кузьмой и по глазам его видела, что понятны ему её слова, потому как сердце любовь чувствует.

      Понемногу и подруги её привыкли к бесконечным рассказам-снам о Кузьме. В тайне завидовали даже такой   их  привязанности. И правда, то, о чём Кузьма говорил ей во сне, часто сбывалось. То предостерегает об опасности в бане, а она и вправду там чуть не угорела, хорошо, что одна из подружек, часто мывшаяся в банный день у Зиночки, зашла пораньше, да вытащила на свежий воздух снулую тётку. В другой раз, Кузьма  велит ей брать щенка. «Какого щенка? Свой Верный ещё пёс молодой» - подумалось ей. А не прошло и недели, как пёс, сорвавшись с цепи, выскочил на улицу,  да и попал под колёса ехавшей по дороге машины. И таких случаев было  не перечесть.  И вот  однажды  Кузьма ей сказал о предстоящей свадьбе. Долго разбирала она с подружками, у  кого из внучат ей придётся гулять на свадьбе: внучка младшая пятнадцати лет, старшие внуки  кто женат, кто в армии служат, какие свадьбы?  «Наверное,  учёный внук дочери Кузьмы завяжет с  жизнью холостяка»- решила она про себя.  И того не ведала, что предупреждал он её о её же свадьбе».

         Заслушавшись эпопею про тётку Зину, мы с сестричками и не заметили, что пришла пора спешно мне  прощаться и с ними, и с рассказчицей, потому что всего лишь через час у меня отходил последний автобус, а до остановки его ещё  надо добраться. Живу я в пригороде, и после девяти вечера, туда проблематично уехать.  Взяв честное слово, что  Мария продолжит рассказ о третьем замужестве своей  шестидесятипятилетней тётки  в следующую нашу встречу, я отправилась  к себе домой.

         Уже в салоне автобуса, удачно устроившись на освободившееся место, я мысленно вновь и вновь возвращалась к услышанной истории о не ставшей злодейкой, судьбе русской бабы…