Берег Усие

Мне до сих пор странно вспоминать о том, каким образом я познакомился с шаманом Усие. Имя своё он получил то ли как родовое прозвище (а был он, кажется, бурятом), то ли каким-то иным способом – не знаю. Сам он отвечал, что ему его дали духи.
– Им так надо, – говорил Усие, усмехаясь уголками глаз, – а человеку всё равно. Его не спрашивают.
Я наткнулся на его дом, когда вконец заплутал в тайге. Не то чтобы это было так уж страшно – знал я, что продвигаясь на север, неминуемо упрусь в тракт, а только переть пёхом полста километров по бездорожью перспектива не такая уж заманчивая. И ведь всего-то отошёл грибов набрать! Мне, геологу, сколько по тайге пришлось хаживать, да и не в таких условиях – в дождь да пургу! – и ничего не случалось: жило во мне этакое чувство направления – дескать, вот туда надо, и всё тут. Так что не боялся я ходить без компаса, незачем мне он был.
Так и тут пошёл. Да вот только выйти обратно на стоянку своей партии не получалось. Кружил часа два, потом плюнул и стал думать.
Ну, север-то по солнцу определить – плёвое дело. Тем более, что мне не так уж точно надо, а общее направление только. Но вот этот самый внутренний голос, про который я только что упоминал, настойчиво советовал совсем другое. Не то, чтоб совсем в сторону, но и не на север точно.
Ладно, думаю. Погляжу, что за тем увалом. А потом и поверну, куда надо. Очень уж не хотелось мне добираться до людей, а потом ещё обратно тащиться. Хватятся меня, конечно, и искать будут: здесь не то, чтоб думали, что я один пропаду, тут другое: медведи. Конечно, лето сейчас, косолапый сытый ходит, а всё же… Короче, искать будут, и на базу сообщат, и людей привлекут. А это расходы лишние. И премии в квартал никакой: из-за меня со всех снимут. Со всех сторон плохо.
Не подвело чутьё! Аккурат за взгорком изба и стояла. И видно было, что место не глухое: тропа, и вокруг кое-где обтоптано. Красивое место, над самой рекой: вдаль хорошо видно, солнышко в спину, тени длинные, чуть не на тот берег. Тот низкий, не в пример этому.
Сидел хозяин у костреца, трубку курил. На меня посмотрел, кивнул чему-то своему, да мне кружечку из чайника закопчёного наливает: первое дело в лесу человека чаем уважить.
Был он не то чтобы стар, а в годах уже пожилых. На самой поре крепкой старости. Волосы короткие, седые. Глаза чуть раскосые, в морщинках, лицо тёмное – видать, много времени на солнце проводит. Глядит светло, по-умному. Когда в тайге подолгу обретаешься, нового человека с первого взгляда видать – каков он.
Поблагодарил я, чай принял, назвался. Так и так, говорю, заплутал, добрый человек, не знаю имени-отчества. Нельзя ли от тебя своим весточку подать, чтоб зря не шебуршились?
– Можно, – отвечает, – только ни к чему. Не станут они тебя сегодня искать. Это я тебе точно говорю.
– Как так?
– А вот так. Разговор у нас будет долгий, поэтому незачем им про тебя тревожиться. Забыли они.
Молчу я. Вот, думаю, пришлось на человека выйти, а и тот не в себе.
А он усмехнулся:
– Верно говорю. Шаман я, шаман Усие – слыхал про такого?
– Слыхать-то слыхал, – отвечаю, – разное слыхал, да не всему верить обязан. За чай спасибо, коли позволишь – переночую у тебя, а поутру к людям подамся.
Про шамана этого и правда знали мы: обитает, мол, где-то тут в одиночестве, большую силу, дескать, имеет, и в почёте у местных стариков. Вот и всё, собственно.
– Ночевать вместе будем, – говорит шаман. – Я уж сказал, разговор пойдёт. И пока не поговорим, никуда ты отсюда не денешься. Разрешу – уйдёшь.
– Да неужто?
– Ну да. Ты уж пробовал, покружил, да сюда вот пришёл.
– И что?
– А то. Хочешь, покажу?
– Что?
– Что-нибудь, чтоб поверил. Вон сосна стоит – видишь?
– А то.
– Теперь встань, закрой глаза и подойди к ней. Сможешь?
Смотрю я на него, понять не могу: смеётся надо мной, что ли? Дерево в десяти шагах, промахнуться никак! Потешается или что? Да нет вроде, серьёзно глядит.
– Да ты попробуй! – говорит Усие. – Только, чур, не подглядывать. Сумеешь подойти – твоя взяла. Сам отведу, через час у своих будешь.
Зло меня взяло. Ладно, думаю, будь по-твоему. Хочешь посмеяться, смейся. Только дорогу покажи.
Встал я, примерился. Сосна – вот она. Зажмурился, руки выставил, чтобы лбом не трахнуться, иду. Пять шагов, десять, пятнадцать…
– Стой! – кричит шаман. – А то грохнешься!
Открываю глаза – сосна совсем в другой стороне, а стою я на самом обрыве, ещё шаг – и лететь бы мне соколом прямо в воду.
– Убедился? – говорит Усие.
Молчу я. Чёрт его знает, как это у него получилось.
Вот так мы и познакомились. Видать, и вправду какая-то сила в нём была. Гипноз не гипноз, а что-то наподобие. Это я так думаю, а его сколько потом ни спрашивал – ответ один:
– Ни к чему тебе. Было бы нужно – сам бы понял.
И хотя на многое вот так отвечал, собеседником оказался интересным. В тот раз мы с ним долго говорили, весь вечер – вроде о вещах важных, а вспомнишь – вроде и ни о чём конкретном. О человеке, о месте его на земле и предназначении, о духах – куда шаману без этого, а мне интересно – короче, до самых звёзд сидели, чаю перепили – не сосчитать. А потом он поднялся:
– Всё, спать тебе пора. Утром расскажешь, что снилось. Там, слева от входа, постелено.
– А ты что ж?
– А мне спать не приходится. Работы много.
– Помочь, может, надо?
– Ты спи давай. Моей работы кроме меня никто не сделает. Думать стану, разговаривать…
– Ну, как знаешь. Спокойной ночи.
Ничего он не ответил, только подмигнул хитро. Мол, кому ночь спокойная, а кому и не очень. Ладно, думаю, хозяин – барин, надо тебе – хоть обкамлайся тут, а мне до завтра силы восстановить надо.
Пошел спать.
Постель он мне приготовил знатную: шкуру медвежью. Сено под ней – мягко, тепло, удобно. Темно, конечно: света нет, только месяц в окошке: хоть и полнолуние, а много не разглядишь. Ну да и ладно, нам много и не надо. Прилёг я, только-только засыпать стал – что-то острое в шею тычет: это крестик шейный как-то повернулся, царапает. А надо сказать, крест этот у меня с детства, тот самый, который при крещении поп надел. Сам-то я, конечно, не помнил: мать сказала. Так с тех пор и ношу. Стёрся весь, уж и надписи не разобрать. И никогда не мешал он, а тут вот вдруг уколол.
Я это воспринял как укор: давным-давно положил я себе, чтобы «Отче наш» хоть раз в день да прочитать. Конечно, не без того, что, бывало, и забудешь – мало ли какие обстоятельства бывают. А тут вот вспомнилось – ну, словно совесть: как так, обещал – да не исполнил.
Три раза я эту молитву прочитал: за вчера, за сегодня и на будущее. Чтобы если вдруг и забуду когда, как бы в запасе было. С тем и уснул.
Утром будит меня Усие:
– Вставай. Пора.
Утро выдалось росное, свежее. По невидимой под обрывом реке сплывал туман, отчего звуки её казались приглушёнными и дальними. Рассветное солнце вставало из-за леса: вот-вот брызнет лучами – ярко, сочно. Птицы проснулись и задорно перекликались в вершинах. Усие же, напротив, выглядел измождённым и хмурым.
– Что снилось? Расскажи подробно.
– Ничего, – говорю, – не снилось. Как вчера уснул, как убитый, так до утра никаких тебе снов.
Помрачнел он ещё больше. Лоб мне пощупал, губами пожевал.
– Плохо, – говорит. – То есть, это для меня плохо. А для тебя, может, и хорошо.
– Не понял. Что значит плохо?
– А то. Не приняли тебя духи. Не подходишь, значит.
– Куда не подхожу?
– В шаманы не годишься. Ты сегодня заболеть должен был… Как себя чувствуешь? Озноба нет?
– Да всё нормально в общем-то… А почему это – заболеть?
– Про шаманскую болезнь слыхал? То-то. Человек с духами борется. Трудно ему, ломает всего. Бывает, кто и умирает… А кто выдержит – шаманом становится. Ты вот не подошёл.
Ну, и слава богу, думаю. Как же, читал я про такое: корёжит человека не по-детски, так что только два пути остаётся: либо посвящение (его другой шаман проводит), либо на тот свет. Конечно, можно и не верить в такое – это уж как сам человек к душе примет, а только ну её, этакую напасть.
А Усие вздохнул этак медленно и пояснил:
– Тут, видишь, место особое. Людей лечить можно. Если у кого что-то страшное в жизни случится – сюда надо. Переночуешь раз-другой – забудешь.
– Тут что, источник какой-нибудь минеральный, что ли?
– Нет. Тут не тело, душу лечить… Эх, я-то думал – у тебя получится.
– А я-то при чём? Ты шаман, ты и лечи. А я не умею.
– Сумел бы…
– А сам-то ты что ж?
– Старый я. Тут нужен новый человек, молодой. Работы много.
А ведь и правда – что-то в этом было. Я почему так говорю – теперь, через два года, сюда уж многие приезжают. Всякое случалось. И тайком, и явно ехали, и детей привозили – только детей не принимал Усие: говорил, что у них не может быть такого, чтобы сами они пережить не могли. Дескать, малый возраст – сам по себе лекарство.
Нечего сказать, правда, обстроился он. И электричество появилось – дизель-генератор в сарае. С горючкой проблем не было: возили ему. Многие, кто тут побывал, старались отблагодарить. Мало рассказывали, как и что, а больше советовали: когда припечёт так, что хоть в петлю – сюда езжай. И название само собой появилось: берег Усие. Я тоже, грешным делом, к нему иной раз наведывался: не то, чтоб по болезни, а так – посидеть, поговорить. Помолчать над речкой. Тишина после такого в душе. Все заботы не то, чтоб уходят, а мелкими какими-то кажутся. Словно бы сам себе говоришь: подумай, а станешь из-за этого расстраиваться через пять, к примеру, лет? Поди, и не вспомнишь? То-то вот…
Да и хорошо над рекой. Дышится вольно. Спешки городской нет. Смотришь, как на закате чернота на том берегу встаёт: сперва по земле, потом в рост человека. А потом только верхушки лиственничные вспыхнут последний раз, и всё, ночь подбирается. Стихнет тайга. Звёзды глянут. Хорошо.
А Усие всё жил тут одиночкой. Видно, никого себе в пару подобрать не мог. Совсем седым стал, сгорбился чуток, но цепкость наблюдательную не потерял, и в глазах всё тот же огонёк пронизливый.
И вот однажды случилось несчастье с коллегой моим, Кириллом – он у нас в отделе самый молодой. Красивый, статный, женский пол на него заглядывался. А он никого не видел, только Ирочка для него существовала. Лаборантка, значит. Туда-сюда, дело вроде как к свадьбе, и тут на тебе: улетела Ирочка с хахалем залётным. Да ещё и записку накатала: не ищи, дескать, это любовь с первого взгляда, а то, что у нас с тобой было – так, недоразумение. Поэтому прости и забудь, а я своё счастье нашла.
Смотреть на Кирилла после этого страшно было. Ну, запил, конечно – это-то понятно, выпить мужику в такой ситуации – первое дело. Да только этим не кончилось: вены он себе порезал. Насилу спасли дурака.
Тут я про Усие и подумал. Как это он говорил: переночуешь – забудешь, так, что ли? Короче, решил я Кирилла нашего к нему свозить. Как там дальше ни повернётся, а вреда от этого не будет.
Обрадовался мне старый шаман. Мы с ним вроде как и друзья стали: видимся хоть и редко, а встречи получаются хорошими. Легко нам друг с другом.
Так и так, говорю, на сей раз я к тебе не просто приехал. Человеку помочь надо.
А Кирилл стоит рядом – а словно и не здесь: всё ему безразлично. Потухший какой-то. О своём думает.
– Вижу, – говорит Усие. – Душа далеко ушла. Не здесь она, а где, сказать не могу. Трудно придётся. Однако, пробовать будем.
Отлегло у меня немного. Не такой человек Усие, чтобы зря надежду давать. Глядишь, и полегчает Кириллу-то.
– Спать будете прямо тут, на берегу, – командует шаман. – В разных местах только. Ты вот здесь, а ты подальше, за кустами. Прямо в одежде, не раздеваясь. Никуда со своих мест не переходите, особенно ты (это Кириллу). Ночи сейчас тёплые, не простудитесь. Покрывала только подстелить. А пока – чай пейте, я свежий только-только заварил.
Ну да – чай! Там от чая-то половина всего, а то и меньше. Остальное Усие травами своими восполнял. Что за они – не знаю, а только зелье это пилось чуть не взахлёб – такое душистое и ароматное. Сколько я ни выпытывал насчёт рецепта, он только отшучивался: мол, и сам не знает состав, ему всякие там корешки белки да бурундуки таскают.
Ну, кое-как день пробежал. Кирилл мой к вечеру отошёл немножко, с Усие разговорился. Я мешать не стал – ниже по течению спустился, посидел над рекой. О жизни подумал. О том, что рано или поздно, а придётся шаману поближе к людям перебираться. Больно уж у него вид нездоровый. Врачам бы его показать. Да попробуй его уговори…
В сумерках вернулся. Кирилл спал уже возле костерка. Головешки дотлевали. Усие видно не было, только бубен его лежал. Никогда он его не оставлял просто так. А тут, видать, действительно какое-нибудь необычное стечение обстоятельств случилось. Впрочем, мне этого не понять – что и как надо делать. Положил тут – значит, так надо.
Ушёл я на своё место назначенное, поворочался немного, да и заснул.
Утром будит меня Кирилл.
– Знаешь, – говорит, – я тут за ночь многое передумал. Спать вроде и не спал, а так – урывками. Хороший человек этот твой шаман, и много правды сказал. Глупо я поступил, признаю. Как-то придётся с этим жить теперь. Что делать, раз уж так вышло… Ладно, я мужик, выдержу. А Иркину фотографию я вчера сжёг. Кончено. Пошли к Усие, хочу спасибо ему сказать.
Только не получилось этого. Умер Усие в эту ночь. Лежал он в доме, в полном своём облачении, только без бубна. Лицо серьёзное, а и мягкое – словно бы на нём облегчение какое-то: всё, кончились мои труды, теперь отдых наградой…
После первого ошеломления вызвали мы, конечно, соответствующие службы. Хоть не так скоро, а приехали – и скорая, и полиция. Конечно, дом-то на отшибе, всякое подумать можно… Это для Усие я друг, а для милиции – подозреваемый. Хорошо, врач сразу и безоговорочно заключение дал: смерть от естественных причин, ни о каком преступлении речи быть не может. И всё же заставили нас объяснительные писать – чисто для проформы, как я понимаю. Лейтенанту свою задницу прикрыть надо, или ещё как.
Пока писали, подходит он к нам:
– Повезло вам, граждане. Тут при обыске завещание обнаружилось. Нотариально заверенное. В Вашу пользу, между прочим.
– Что такое?
– А то, что дом этот со всем добром ваш теперь. Как сказано: «отходит тому или тем, кто будет присутствовать здесь в момент моей смерти». И что-то подозрителен мне такой расклад.
Зло меня взяло. Тут и так на душе камень, а ещё и он лезет!
– Так, – говорю. – Лично я официально заявляю, что отказываюсь от наследства. Так что подозрения свои можешь засунуть себе в…
Ну, не сдержался. Признаю. А он, лейтенант этот, привычен, видать, ко всякому. И с нервами у него получше, чем у меня. Да и то сказать, Усие-то мой друг, а ему – посторонний. Однако брови поднял:
– И это, – говорит, – в документе предусмотрено. Цитирую: «если наследников окажется более одного, то при отказе от вступление в наследство в присутствии свидетелей одного или более из них, все движимое и недвижимое имущество достается последнему из совокупности упомянутых граждан».
– Ну, это его родственники могут оспорить, – говорит Кирилл. – А имеет ли такое завещание силу?
– Да нет у него родственников, – говорю. – Уж это-то я доподлинно знаю. Так что хоронить, верно, нам с тобой придётся…
– Не в этом дело, – отвечает Кирилл. – Я, например, от наследства не отказываюсь. И прошу зафиксировать это в протоколе.
Не совсем я это понял в тот момент. Потом уж до меня дошло, что прав он был в своём решении. А сначала – да, что-то нехорошее во мне поднялось.
Как бы там ни было, а вскорости уехали мы оттуда. Формальности закончили, тело отправили в морг – и уехали. С Кириллом я больше не разговаривал, не хотелось. И вообще ни с кем не разговаривал. На работу позвонил, взял две недели за свой счёт. А потом, как они кончились, отпуск подоспел – и уехал я куда подальше. Всё равно мне было – куда.
Когда вернулся, узнал: Кирилл уволился. Сразу после того. Да и Бог с ним, думаю. Свет большой.
А всё же не это конец истории. Через год узнал я, что живёт он теперь в том самом домике, на том самом берегу. И вроде бы два других шамана приезжали, говорили с ним. Долго говорили. И он тоже стал шаманом. И зовут его теперь Усие.