Из книги Амурские истории в трёх веках, Хабаровск,

АЛЕКСАНДР  ИСАЕВИЧ

Навигация 1963 года. В Благовещенском порту  заканчивается погрузка. Нашему теплоходу «ХХI съезд КПСС» предстоит доставить в Москальво  две тысячи тонн труб, разных механизмов для нефтедобычи,  и продуктов питания. Перед самым отчаливанием на борт поднялся кто-то из руководства Благовещенского района Амурского пароходства, и попросил капитана теплохода Алима Воложанина подбросить до Хабаровска учёного из Новосибирского Академгородка.
Он, что-то там, исследовал на месте строительства будущей Зейской ГЭС. Заодно, решил с женой посмотреть Амур. Учёный, оказался человеком общительным, очевидно, знающим многое и, естественно, команда попросила его рассказать о будущей гидроэлектростанции. В своём рассказе о Зейской ГЭС он упомянул, о причинах строительства гигантских ГЭС на Ангаре и Енисее. Из его рассказа запомнилось, что, изначально, ГЭС проектировались вовсе не для того, чтобы строить при них алюминиевые заводы. Строились мощнейшие гидроэлектростанции для производства «тяжёлой воды», использовавшейся в качестве замедлителя нейтронов в водородных бомбах. Но потом, когда «машина» строительства ряда ГЭС уже была запущена, учёные пришли к заключению, что лучшим замедлителем в атомных бомбах является гораздо более дешёвая ртуть. Надобность в «тяжёлой воде» и, соответственно, в сверхмощных ГЭС отпала. Но они уже вовсю строились. Не повторять же дела, пресловутого Хрущёва?
Тем не менее, вопрос, куда использовать гигантские мощности гидроэлектростанций, остался. Тогда и решили строить при каждой ГЭС алюминиевый завод.
Как известно, алюминий производится из глинозёма, путём электролиза, требующем огромных электрических мощностей. Срочно начали строить гигантские алюминиевые заводы: Братский, Красноярский, Ангарский… Строили, хотя глинозёма в Сибири очень мало. Чтобы загрузить алюминиевые гиганты, глинозём начали завозить из Австралии, Турции, других «заморских» стран…   
Таким  мне запомнился рассказ Сибирского учёного.

Фото. 1963 год. Команда т/х «ХХI съезд КПСС». Слева направо. Первый ряд: первый – А. Крикливый, … третий – 2-й штурман Юра Коновалов, последний в ряду практикант Новосибирского института водного транспорта Вася Горюнов. Второй ряд: первый – стармех С. Водотыко, первый поммеханика Э. Козлов…, четвёртый – боцман…, последний – старпом Н. Жовтенко. Третий ряд: …третий – 3-й поммеханика Ю. Капустин, 2-й поммеханика А. Середин.

В тот, запомнившийся  рейс, волей-неволей, пришлось делать кратковременную остановку в Хабаровске.  Буквально на двадцать минут заскочил к тёще, где обитала моя жена. Своей квартиры у нас ещё не было.
 Для тестя Пётра Яковлевича Павлова, члена Партии с 1924 года,  персонального пенсионера местного значения, главным занятием жизни,  после того, как он оставил работу на железной дороге, стало – чтение. Читал он запоем; обычно это была очередная книжка «Роман-газеты».
В этот раз он только что закончил читать последний номер.  Я обратил внимание на обложку: Александр Солженицын «Один день Ивана Денисовича».
Тогда я не знал, кто такой Солженицын, но какие-то разговоры о повести уже велись. Что-то, об этом  авторе слышал по радио. Тесть успел её прочитать, поэтому разрешил мне взять журнал с собой в рейс. Повесть я прочитал за один вечер. Надо сказать, что я тогда, вообще, много читал. Ни до того, ни после я столько не прочитал художественной литературы, как за годы работы на флоте. В рейсе, когда ты не занят непосредственно своими прямыми обязанностями, основное занятие, это книги. Мы их брали на Культбазе пароходства на пристани «Ветка». При каждом заходе в Хабаровск, прочитанные книги обменивали на другие.
Прочитав «Один день…», несказанно удивился: из-за чего «сыр-бор»?  Для себя я не нашёл в повести ничего нового, тем более, ничего –  удивительного. О лагерной жизни много слышал, начиная  с  ремесленного училища на Южном Сахалине. Со мной учились ребята с Северного Сахалина,  где в то время было много лагерей и, где многие зеки жили и работали, как обычные, добропорядочные граждане – расконвоированными. Кстати, они строили сахалинскую часть той самой железной дороги «Комсомольск на Амуре – Победино на Сахалине». 
Но и без их рассказов, мне, полной мерой испытавшего на своей шкуре, что такое два года немецкой оккупации, колхозная военная и послевоенная ужасающая нищета, голод 1946 – 47 годов… изображённая Александром Исаевичем лагерная жизнь, вряд ли, представлялась чем-то удивительной, страшной. Выглядела она нисколько не хуже нашей вольной… Человек, всегда сравнивает. Вот и в этом случае: я мысленно сравнивал описанную лагерную жизнь с той, в которой жили мои земляки. Например, как питались мы, и как кормили в лагере? В сравнении с нашим «рационом», основу  которого в голодные годы составляли – крапива, лебеда и крахмал из гнилой, залежалой картошки, лагерное питание выглядело роскошью.  По-крайней мере, зеков кормили три раза в день, и вовсе не крахмалом из гнилой картошки, пролежавшей в земле, пять лет, как пришлось, есть нам.  А рабочий день в колхозе, в отличие от нормированного лагерного – без всяких норм, и физически ничуть не легче, чем в лагере. 
Не потрясла повесть и фронтовиков, с которыми мне приходилось общаться. Не участников войны, по «брежневской» классификации – когда в фронтовики записывали, даже тех, кто ни одного дня не служил в армии, а именно фронтовиков, прошедших войну на передовой, когда любой день мог оказаться последним днём их жизни. Изображённая в повести лагерная жизнь, даже приближённо несопоставима с той, в которой ежеминутно находились фронтовики. Лагерь, в сравнении с передовой, для заключённых был подарком судьбы. Что тут лукавить: недаром же были  и такие, которые, вместо передовой старались попасть в лагерь.  Были дезертирства, были самострелы…
 Тогда, почему же такой шум от повести?
Я думаю, что, дело вовсе не в потрясающей новизне событий и фактов для большинства советских людей, или в художественной ценности произведения.
Дело – в другом. То, о чём повествовал Солженицын, было новым, удивительным, поражавшим воображение, для тех людей, которые просидели войну в эвакуации в Ташкенте или Алма-Ате, и которые трагедии войны знали только по слухам. А вот о лагерях, знали несколько больше: у кого кто-то из родственников загремел в лагерь, у кого-то знакомый, ли сосед получил срок...
Как известно, человеку ближе то, что ему родней и понятней, то, на что он больше настроен. Для многих, пересидевших войну в Ташкенте, оккупация, настоящий голод, повседневная угроза жизни… это было, что-то далёкое, «не родное». Я имею в виду, голод – это не тогда, когда мало сахара, риса, не всегда на столе масло, или нет конфет… а, голод физический – когда вообще ничего нет, и приходится, есть что-попало, лишь бы наполнить желудок,  заглушить в нём постоянную физическую боль. Голод – когда в голове нет никаких мыслей, кроме одной: чем бы заглушить голод.
 Из эвакуации они вернулись в Москву, где, несмотря на войну и послевоенную разруху, жизнь, даже близко не могла сравниться с той, в которой прошло моё детство в разорённой войной и голодной Черниговщине. 
Принявшие на «ура» Солженицына, это, как правило, разного рода  интеллигенты («мозг нации»?): многочисленные члены Союза советских писателей, критики (в Союзе советских писателей состояло несколько тысяч членов,  из них фронтовыми корреспондентами были два – три десятка),  артисты, режиссеры, работники издательств, преподаватели и многие другие, кто смог, кто сумел получить бронь от войны и вероятной близкой смерти. Ташкент и Алма-Ата во время войны были перенаселёны, отнюдь, не крестьянами с оккупированных немцами районов…
Конечно, жизнь в эвакуации не для всех была «сахаром», но она, даже близко не могла сравниваться с жизнью во фронтовой полосе или в немецкой оккупации, тем более, с постоянным, ежедневным, ежечасным бытиём между жизнью и смертью в фронтовых окопах. Вот, тех, эвакуированных окопная жизнь интересовала меньше всего, а вот история интеллигента в лагере – это было близко и понятно.
Сегодня, когда пишутся эти строки, «племя интеллигентов» никуда не подевалось – наоборот, оно выросло во много раз. Только одно телевидение прибавило многие тысячи «не производящих». Ими, «интеллигентами», кишмя кишат большие города – про Москву и говорить нечего – там, вероятно, 30-40 процентов всего населения составляют именно «интеллигенты» – люди, ничего в своей жизни не производившие,   только потребляющие. На многотысячные «либеральные» митинги ходят, отнюдь, не рабочие и крестьяне – их-то, в больших городах сейчас явное меньшинство. За время либеральной революции тысячи заводов и фабрик уничтожено, зато возникли сотни, тысячи банков, юридических контор, рекламных агентств, частных школ и высших учебных заведений, сотни фондов, центров, групп… главная цель которых – «стричь» деньги. Любым путём, попирая все нравственные законы. Как будто в один миг, всех их, одновременно ударило «трамваем», и все они лишились исторической памяти. Многие из них, беззастенчиво «стригут» сограждан, другие –  родное государство, третьи – пошли в услужение специальных фондов, финансируемых иностранными государствами…  Многие наживаются ещё проще: делают деньги из денег.
Не потрясло меня, и художественное изложение повести «Один день…».  Сравнивая с тем, что я во множестве прочитал – с  художественными произведениями многих русских, советских и зарубежных классиков, я только пожимал плечами от недоумения. Мне казалось, что повесть Солженицына написана на уровне сочинения отличника-десятиклассника вечерней школы, которую я только что окончил.
В школе рабочей молодёжи в одном классе со мной учился Петя Матафонов. Он писал сочинения на уровне художественного произведения. Помню, что его сочинение «Подвиг коммуниста», где за основу он взял главного героя из одноимённого кинофильма в исполнении Евгения Урбанского, преподаватель русской литературы Елена Израилевна читала в классе, как образец сочинительства. Действительно, сочинение читалось с интересом. Правда,  и фильм, и актёр были выдающимися. Жаль, что в расцвете сил  Урбанский так нелепо погиб на съёмках фильма «Директор».
Сейчас, уже в «перезрелом» возрасте, решил перечитать «Один день…».  И… ещё больше удивился той, полувековой давности истерике,  охватившей многих людей после выхода повести.
Что это было? Эффект новизны? Запах, замаячившей безграничной свободы? Забрезжившей власти, для некоторых?
Ведь в повести, если её внимательно и не предвзято читать, изображены три-четыре персонажа, которых, с натяжкой,   можно отнести к честным людям, остальные – это самые настоящие преступники, которые сидят за дела, далеко неблаговидные. По законам любой страны.
Многие из тех, кто выведен в повести, после 1953 года выпущены на свободу по амнистии. Чем это закончилось? Разгулом страшного бандитизма и уголовщины и, почти, поголовным возвратом в лагеря амнистированных.
Позже прочитал многие биографические и критические материалы о Нобелевском лауреате…  И мне стал понятен ажиотаж вокруг имени Солженицына, царивший среди  некоторой части нашего, главным образом, московского населения. Я ещё больше уверился, что почитателями Солженицына, в основном, и была та прослойка людей, которая тяготы войны наблюдала из глубокого тыла, со стороны, и не испытала даже десятой доли тягот, которые пришлось испытать людям, непосредственно соприкоснувшихся с бойней, или её следствиями.
Да и сам Александр Исаевич, как оказалось, в атаки не ходил – его разведывательная артиллерийская часть, всегда располагалась в отдалении от передовой. Как известно, на передовой, в окопах капитаны с жёнами не жили. А к Солженицыну жена не только приезжала, но и жила в части, пока командир не пресек...
Сегодня, когда  вижу как искусственно и целенаправленно «надуваются» до размеров гениев явные, но нужные кому-то посредственности – в искусстве, литературе, экономике, юриспруденции… мне становится ещё более понятным, что,  тогда, пятьдесят лет назад технология «надувания» уже была запущена, проходила первичную «обкатку». В основном с помощью «забугорных» организаций и технологов, через посредство многочисленных проводников, живших здесь  в Советском Союзе, но имевших тесные связи с заграницей.
Фигуру Солженицына, как писателя, как патриота России, как борца за справедливость… тогда «надували» искусственно. Надували и двигали вперёд, трусливо, топчась в его тени,  выжидая – чем это закончится. Позже, уже по отработанной на Солженицыне технологии, «надували» фигуры-пузыри Горбачёва, Ельцина, многих, и многих деятелей от политики, экономистов, юристов, историков, «борцов за права человека», «выдающихся» писателей, певцов, музыкантов… 
Сегодня российская индустрия надувания пузырей «выдающихся фигур», стала настолько мощной отраслью, что по обращающимся там капиталам, сопоставима, с каким-нибудь, «газпромом»…
Позже, уже после развала Советского Союза и приезда Александра Исаевича в Россию, я более обстоятельно познакомился с его произведениями: стал читать и его,  и о нём, попадавшиеся на глаза,  публикации.  Со-временем у меня определилось устойчивое мнение о нём – как о писателе и личности.
Сегодня, когда Солженицына уже нет, я убеждён, что это был от природы талантливый и  исключительно работоспособный человек. Но в высшей степени, такой же «талантливый», в честолюбии.
Как личность – без твёрдого нравственного стержня. Ради себя, своего благополучия, своего признания мог совершать, и совершал поступки, которые определяются не иначе, как Смертные грехи. Это была личность, без твёрдых нравственных убеждений – по крайней мере, до возраста, который называют пожилым.
Вообще-то, было, как бы, несколько Солженицыных, уместившихся в одном лице.
Первый – тот, который ради достижения своих честолюбивых целей, шёл на предательство: Страны – своей Родины, нравственных устоев, близких людей… 
Второй Солженицын, достигший всемирной известности, уже проявился как настоящий враг своей Родины, желавший ей всех мыслимых, и немыслимых бед, призывавший американцев пойти на любые злодеяния, чтобы уничтожить Советский Союз.
Третий – как патриот России, правильно трактовавший источники Российских бед, говоривший правильные слова, совершавший нравственные поступки.
Когда, в какое время он был настоящим? 
Вряд ли кто-то может это достоверно решить. Чужая душа – потёмки. Может быть, об этом знает только последняя жена Наталья Светлова?  Но это  она всему Свету никогда не раскажет.
На протяжении довольно длинной жизни, он несколько раз менял свои мировоззренческие взгляды – в зависимости от конъюнктуры. А может и не менял, только делал вид. Определённость и однозначность поведения установились у него уже в возрасте, когда большая часть жизни осталась позади.
Начал он, как ярый антипатриот, как сторонник разрушения своей Родины – Советского Союза. Его деятельность, наравне с деятельностью Андрея Сахарова, других неприятелей России, стала «знаменем» в руках разрушителей Российской,  Советской Империи.
Закончил он свой земной путь как ярый патриот России, Российской Империи. Поздно. «Поезд» уже ушёл – Советский Союз был разрушен.
На словах он был удручён развалом Славянского братства: России, Украины, Белоруссии. Он сожалел о потере исконно Русских земель, например в Казахстане.  Между тем, большую часть своей сознательной жизни только то и делал, чтобы развалить, даже уничтожить это братство.
В самом деле: высказывать вслух мысли, обсуждать с друзьями вопросы смены руководства Страны в то время, когда Страна, большинство советских людей вытягивали из себя все жилы, захлёбываясь кровью,шли на любые жертвы во имя спасения Родины,– это ли не самое настоящее предательство? Не режима, как он утверждал, а, именно предательство Страны, Российской Империи. Он во время Отечественной войны делал то, что позже сам же и осуждал. 
Когда он яростно обличает всех и вся: правящий класс, правительство, думцев, левые партии… за то, что в 1917 году довели Страну до развала – с этим трудно не согласиться. Но как поступал он сам? Как большевицкие агитаторы разлагали Армию во время Первой мировой войны, так и Александр Исаевич  делился своими мыслями с друзьями, как лучше уничтожить власть. Хотя во время войны власть и государство – это одно и тоже.
Отделался он за свои деяния, на удивление, легко: во время войны расстреливали и за гораздо меньшие преступления.
Оказавшись за рубежом, он там всячески поносил свою Родину, настраивал мировое общественное мнение против своей Страны, даже призывал американцев уничтожить ненавистное ему государство. Патриоты, если они настоящие патриоты, никогда не обращаются за помощью к врагам, тем более, не выступают вместе с врагами заодно против Своей Родины. Если же они так поступают, то это не патриоты, а «хамелеоны, меняющие окраску», в зависимости от спроса. На это были способны только профессиональные «большевики». Но им это, простительно:  большинство из них – люди без чувства Родины – интернационалисты. Для них главное – это власть, и не имело принципиального значения, какой страной править; просто, к несчастью Россия оказалась самым благоприятным полем для взращивания ненависти. В этом смысле Александра Исаевича Солженицына следует поставить в один ряд с такими одиозными историческими фигурами, как Ульянов (Ленин), Бронштейн (Троцкий), сотнями других «интернационалистов», которые ради достижения своих, по меркам вечности – ничтожных целей, готовы были  уничтожить Родину, миллионы своих соотечественников, превратить мир в первозданный хаос… 
Кому-то мои утверждения покажутся чересчур негативными, но каждый имеет право на суждение. Бог нам всем судья…
Это моё убеждение.
Моё мнение о Солженицыне, как о писателе?
Как сочинитель художественных произведений он мало соответствует писателям классического типа ХIХ – первой половины ХХ века, а именно они и могут служить эталоном, ориентиром художественности литературы. Расцвет, вершина Русской художественной литературы, пришлись именно на то время.
Если сравнивать произведения Солженицына с теми, классическими, то его творения, это не классические художественные произведения. Как ни старался он этого добиться. Для придания «художественности» Александр Исаевич выискивает и вставляет «художественные» слова и обороты давно устаревшие, давно вышедшие из обращения, придумывает слова, которых никогда не было в русском языке… Но при этом даже  приблизиться к классикам уровня И. С. Тургенева, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого… ему не дано.
По своему стилю и значимости, большинство из того, что написал Александр Исаевич, это публицистика. Историческая публицистика.
 Во многом, публицистика – блестящая. Будь-то «Архипелаг Гулаг», «Красное колесо» или  «Двести лет вместе».
Лично я считаю, что двухтомник  «Двести лет вместе», это выдающееся по своей смелости,  открытости и объёмности публицистическое произведение, достойное Русского, славянского патриота. Жаль, что он издал его слишком поздно. Хотя, я полагаю, что обнародовал его поздно, опять таки, исходя из конъюнктурных, личных соображений, чтобы не испортить себе жизнь... ещё при жизни.  Ибо издай он этот большой труд в то время, когда жил за границей, судьба его была бы незавидной. В Америке, Западной Европе, правда никому не нужна – нужна легенда, нужно унижение России и русских...
 Теперь, когда Солженицына уже нет, это произведение, наверняка, будет замолчано; определённые силы, уж, постараются, чтобы о нём никогда не вспомнили.
Несомненной заслугой Александра Исаевича является и то, что он отстаивал чистоту Русского языка, составил словарь забытых русских слов.
Моё мнение, о будущем книг Солженицына?
Не берусь утверждать, что через десятилетия он будет в ряду русских классиков художественной литературы. Это, вряд-ли… С другой стороны, считаю, что написанное им будет представлять несомненную  ценность для всех, кто будет заниматься историей России, Советского Союза. Именно поэтому «Архипелаг Гулаг», если и следует включать в школьную программу, то только по курсу Истории России, но никак не по предмету Русская литература.
История с творчеством А. И. Солженицына заставила меня задуматься вообще о будущем беллетристики.
Художественная литература, по-крайней мере Русская, появилась в дворянской среде, как средство для заполнения свободного времени и развлечения, скучающей от безделья публики. Жизнь тогда протекала неспешно, развлечений – немного, поэтому художественные романы обстоятельно и подробно описывающие «трепетание каждого дубового листочка, журчание ручья, крики петухов и ржание жеребца на конюшне…», а равно, и описание поминутного времяпровождения господ… позволяли бездельникам, во всех подробностях смаковать их и обсуждать, тем самым, убивать время. Тем для разговоров, тогда было не так много…
Между тем жизнь усложнялась, набирала скорость, появлялось всё больше грамотных людей, в том числе, из низов…  Появились и писатели из обедневших дворян и мещан. Художественная литература начала отображать не только бытовые взаимоотношения господ, но и взаимоотношения низших слоёв населения, общественные дела.
В Советское время, партия большевиков прибрала писателей к рукам, выстроила их «в армейскую колонну», и определила рамки, в которых должны находиться темы и содержание их произведений.
Сегодня, в ХХI веке, жизнь стала быстротечной настолько, насколько быстротечен технический прогресс.  Причём культура людей, нравственность далеко, и безнадёжно отстали от взбесившегося технического прогресса. Радио, телевидение, Интернет, мобильная связь, личные автомобили, профессиональный спорт, новые виды развлечений… заполнили время  бытия. Людям некогда остановиться, перевести дух, спокойно подумать о цели жизни, духовности, будущем Жизни на земле…
 Когда уж тут, читать длинные, описательные и нравоучительные  романы? 
Да и зачем? Вот они романы – только нажми кнопку пульта телевизора:   сериалы на каждом канале, на любой уровень личной культуры, или, её полное отсутствие,  беспрерывно. в любое время суток.
Не хочешь смотреть однообразные и примитивные сериалы, можно окунуться в развлекательные шоу, спортивные состязания, склоки завсегдатаев студий и экрана, порнографию… 
А хочешь, зайди в Интернет: тут тебе информация на любой вкус, на любой уровень культуры и бескультурья – с картинками, комментариями и адресами… Причём, в любом месте: дома, на службе, в самолёте и поезде, даже, на пляже…
Художественная литература требует большого времени от писателя и много свободного – от читателя.  Но его сегодня нет; надо делать деньги и строить ложное будущее. Время заполнено реальной или виртуальной жизнью. Часто  реальные события, наглядней, разнообразнее и увлекательней любого романа…
Раньше романы были призваны удивлять… А чем, сегодня можно удивить жителя современного города?         Убийством старухи? 
Так это можно услышать на день десятки раз, и не одной старухи, а целых семей, включая, грудных детишек.
Может можно удивить шулерством картёжного игрока? 
Да об этом сообщают ежедневно, и о таких шулерствах, что тем шулерам ХIХ века и в пьяном сне не могло присниться? 
Может, интерес представляет роман наивной девицы к гусару?
Чё, смеяться над бедной девицей?
Во-первых, гусары давно перевелись, исчезли как динозавры. А во-вторых, понятие «любовь» трансформировалось настолько, что многие современные молодые люди просто не поймут, о чём идёт речь в тех старых романах…
Сегодня пишут многие, и много беллетристики. Как говорят, это литература «для троих». В том смысле, что читают её три человека: сам автор, редактор и корректор. Так, что я думаю:  прежняя, классическая художественная литература доживает последние десятилетия. А что будет востребовано?
Полагаю… останется востребованной «солженицынская» литература. То есть, публицистика.
Думающие люди, интересующиеся историей, настоящим и будущим своей Страны, нации, её культуры, остро чувствующие несправедливое устроение мира, не переведутся никогда.
Несмотря ни на какое «зомбирование». Люди никогда не согласятся с всеобщей явной несправедливостью, и несправедливостью, в понимании каждого, отдельного человека. Потому, что понятие «справедливости» как и «несправедливости» – субъективное. Оно у каждого своё, и на все времена.
Так, что Александр Исаевич правильно определил суть будущей литературы. Думаю, что это произошло, не совсем осознанно с его стороны, а вследствие отсутствия у него Божьего дара к художественному изложению.