Женькин лес

 

 

     Казалось, они уже целую вечность бредут по этой песчаной просёлочной дороге. Босым ногам было колко, потому что дорогу окружали сосны, усыпавшие землю тонкими ломкими иголками. Иголки, соединённые попарно, напоминали римскую цифру «пять».


     – Послушай, – наконец, сказала старуха, повернувшись к Женьке, – речка недалеко.


     Сколько Женька ни слушала, но ни один звук не напомнил ей журчание воды. Она только пожала плечами.


     Старуха хмыкнула. Она начинала казаться Женьке железной, настолько ровно и ритмично шагала, настолько сосредоточенно дышала большим крючковатым носом, будто пройти ещё с десяток километров для неё не составит труда. А вот Женька уже сбилась с дыхания, суетливо догоняла старуху, опасаясь наступить ей на пятки, и жалобно вздыхала.
 
     Действительно, через пять минут они вышли к берегу быстрой речки с тёмной, почти непрозрачной водой.


     – Нерусса, – ласково сказала старуха.


     – Почему? Мы же в России, – удивилась Женька.


     – Она НЕ РУСАЯ. Не светлая. Тёмная, – коротко объяснила старуха. – Пойдём, уже скоро лес.


     – Как лес? А сейчас мы где?


     – Сейчас мы в посадках, это колхоз сажал сосны, давно уже. А настоящий лес не такой. Пошли скорей.


     Женька мотнула головой, как лошадь, отгоняющая слепней, в сотый раз проклявши про себя своё любопытство и желание увидеть всё-всё своими глазами.
 
 …И чего только потащилась в такую даль… Ей-то что, вон, шагает, что солдат на параде, сейчас «в ружьё» своим костылём сделает… Лес тебе, видишь ли, настоящий захотелось поглядеть! Ишь ты, натуралистка юная! Можно подумать, великое чудо – лес! Ну, такие же деревья, как везде… Нет, конечно, у нас В Нарьяне такого леса и в помине не было, но там тоже своя прелесть, тундра… Это папка всё: «Съезди к бабушке на историческую Родину, не всё ж по морям разъезжать… Море ты уже сто раз видала. Теперь лес настоящий поглядишь, с бабушкой подружишься. Ты маленькой любила к ней ездить. Давай-давай, пока в институт не собираешься, недели две у тебя есть».


     Прямо сказал – как проклял, спать не могла. Всё думала про лес этот, будь он не ладен!


     Вот плетись теперь за этой сумасшедшей старухой, третий час, как ноги бьёшь…


     Поглядела бы с краю села на берёзки – да и ладно… Дурочка!
 
 …Тут Женька заметила, что бабка что-то рассказывает, обстоятельно отирая рот уголком платка и кивая в её сторону головой. Пришлось отвлечься от своих мыслей и прислушаться.


     – …самый весёлый был. Так-то. Я его пять лет с армии ждала. Сначала с евоной семьей жили в землянке, потом стали свою хатку строить. Свёкор такой был въедливый. Что не по нём – по мордасам!

 
     – Так ты бы свёкру сдачи давала, что ли, – сумрачно предположила Женька. – Я на фотках старых видала – он маленький такой…


     – Что ты, нельзя! Это ж отец другой… Мишка мой терпел-терпел, я не всё и говорила-то ему, а потом решил отделяться. Вона, где сарай чичас, наша хатка первая была. Пол земляной, холодный, а я на кровать с ногами залезу и батьку твоёго грудью кормю. Он объеда такой был, всё ему мало, по пять раз в ночи кормила…


     Они вышли к мостику через реку; он был старый, деревянный, уже ставший коричнево-зелёным от времени и близости воды.
 
     А за речкой через небольшую полянку начинался он. Лес. Женька сразу поняла, что настоящий. Он так же разительно отличался от посаженного руками человека, как медведь, живущий в природе, отличается от своего товарища из зоопарка.


     Он был живой, дикий, тёмный, в редких просветах солнца на берёзовых стволах.


     Сосны, огромные, как трёхэтажные дома, широкие, как сросшиеся по трое фонарные столбы, густой кроной заслоняли небо от маленького подлеска, который от этого казался чахлым и тощеньким. Пахло грибной прелью, озоном, хвоёй и чем-то ещё неуловимо естественным, природным. С опаской перейдя мостик, бабка и Женька вступили в лес.
 
     На песчаной тропке, терявшейся в этом лесу, кое-где попадались высохшие змеиные шкурки, как выброшенные чёрные чулки. Женька сначала боялась, что выползет живая змея, потом пришёл испуг другого рода: хоть бы они не заблудились в этих сумрачных живых дебрях, назад она даже не надеялась выбраться в этом случае. Бабка не омрачала свою жизнь такими мыслями: она деловито выискивала грибы-маслята, прятавшиеся под сосновыми иглами, пару раз протянула Женьке веточку с полузасохшими ягодами черники, которые оказались сладкими, чуть даже прибродившими на вкус.
 
     Какими-то кружными, только ей ведомыми путями, бабка вывела Женьку в смешанную рощу, где обнаружилась вполне проезжая дорога. Пройдя по ней километра три, они наткнулись на беленькую табличку, которая сообщала, что неподалёку находится памятное место: военный партизанский аэродром и партизанский посёлок. Восстановленный поисковиками, он всё равно был строг и ужаснул Женьку своим одиночеством: это ж как они тут жили в глухом лесу, почти без тепла, без медикаментов, беспомощные и удивительно сильные!


     Сложенные из брёвен мрачные землянки, большой барак госпиталя с деревянными лежаками, поставленными на чурбачки, деревянный стол, на котором, наверное, делали операции… Табличка, прибитая к стене госпиталя, объясняла, что он был единственным на всю округу и считался самым главным. Городской житель, Женька отчётливо представила светлую больничную палату с белыми кроватями, потом оглядела полуподвальное помещение, и ей стало страшно. Лежать, умирая в этом мрачном тайном месте, показалось ей верхом храбрости и мужества.

 
     Выйдя из леса на большое, заросшее полевыми травами поле, бабка и Женька увидели огороженный заборчиком памятник. Это был вделанный в цементную глыбу пропеллер маленького грузового самолёта, который, как помнилось Женьке, был похож на «кукурузник». На стелах вокруг размещались фамилии партизан. Страшно кусались на открытом пространстве комары. Звенели их тоненькие голоса, а Женьке чудилось, что это сигналы  морзянки, летящие из лесных землянок на Большую Землю…
 
     Когда через неделю Женька уезжала, бабка, прослезившись, потёрлась о её плечо своим большим носом, обняла так крепко, что хрустнуло что-то в лопатках, и ушла от остановки автобуса, не оглядываясь. За эту неделю они научились говорить друг с другом, а не поврозь, научились жить вместе. Женька обещала приехать на будущий год.

 
     Вагонная суета и монотонное покачивание поезда усыпили её. Во сне она видела сказочные леса, полные тайн и секретов, на полянах которых стояли избушки на курьих ножках, а в каждой из них жила бабка с большим крючковатым носом. Баба-Яга, наверное…