Тын

Павел Илларионович житель сельский, в чащобах таежных уважаемый. Все у него на дворе, как полагается: дом, сарайка, собачья будочка.
Проволока по двору протянута, из пункта А до самой двери в заборе, а в двери этой замок прочный, кодовый, как на сейфе. И дверь эта называется: «Пункт Б».
Потому что бункер.
Только вот забор у Павла Илларионовича подкачал, не из кирпича обожженного таковой, а деревянный, самостийный, изготовленный собственными руками в ту пору, когда вместе с женой своей, Настасьюшкой, пришли они на это место, совсем пустое тогда, и начали гнездо вить, и надобно быстрее было отгородиться от взглядов косых, посторонних, потому как уже рожать скоро было Настасьюшке, и так дотерпели до сраму, платье бело, подвенечно не надеть.
А почему так вышло, знала только ночка темная, да глазки карие Настасьюшкины. И еще один знал, друг Павла Илларионовича, но об этом лучше пока помолчать.

Так речь о заборе. Хоть и забором-то назвать его не совсем правильно, потому как плотно колья вбиты, один к одному, частокол это.
Или тын?
Потому как Павел Илларионович сразу сказал Настасьюшке, что ежели чего, то «…голову оторву и на тын повешу», и она очень в первое время этому верила и старалась.

Но потом как-то все пошло, покатилось под откос, двойняшки родились горластые, молока у родильницы не хватало, пришлось завести козу, в долг, а к ней сарайку сразу, так что кирпичный забор остался в проекте до лучших времен.

Да и ничего, вроде бы, у других и того нет, вон, у Марфутки-солдатки вообще штакет голимый, никакого тына и в помине нет, так дырьями и светит.
Но стоит четко и крашен по весне и по осени, обязательно два раза в год. Краской прочной, масляной.
Так там ватага старается, каждый год рожает Марфутка, и инда и два раза на год приходится.
Крепкие сыны у Марфутки, работящие, хоть и отцов отродясь не видывали – солдатка мать у них-то! Какой солдат зашел на подворье, тот и тятенька.

И долго ли, коротко ли, но стал забор у Павла Илларионовича рушиться. С вечеру вроде и ничего, а к утру - глядь, колышка-то и не хватает! И не выломан, и не вырезан, а будто сгнил от времени.
С вечера поставит Павел Илларионович на место сгнившего заплатку дерева нового, свежего, а к утру опять недостача, рядом.
Плохо стал он спать, закручинился. Сны кошмары его преследовать стали. И приходит ему во сне видение, домовой Федька, науськивает: «Укради! Тогда не будут балясины выгнивать, и дела твои поправятся. Потому как для почину собственного чужим воспользоваться надо. Все так делают!»
Дождался Павел Илларионович полнолуния и пошел поступью твердой, уверенной. Выломил штакетину их ограды Марфуткиной да и повернул вспять. А хозяйке, на крыльцо выскочившей, простоволосой, так и заявил прямо: «Нишкни, убогая! Тебе и так хватит, с тебя не убудет, всем даешь, и я право имею, чем я хуже? Поди, обсохни!»

И все хорошо стало, забор у Павла Илларионовича посвежел, заколосился, рожью озимою уродился, прибыль вышла.
Только Настасьюшка ушла из дому. Не стерпела давнего, ссильничал ее, молодую, Петр Илларионович, дружка своего послушался.
Дружок-то и сейчас с ним, они теперь вместе пьют, тут рожь и пригодилась на брагу.
А что с Марфуткой стало, это отдельный рассказ будет.

2011-11-16