Глава 2

Закончив ежеутренний религиозный ритуал, Понтий Пилат хотел было надеть свободную белоснежную тогу, но подумав немного, почему-то решил облачиться в свои помпезные позолоченные доспехи. Он позвал слугу, и тот стал помогать префекту одеваться. Всё время, пока раб копошился вокруг, затягивая ремни и поправляя пластины доспехов, Понтий Пилат раздумывал над значением сегодняшнего сна. Всю жизнь веря в силу вещих снов, он впервые по-настоящему столкнулся с необъяснимой внутренней уверенностью, что в этот раз это был именно такой сон. Он не знал, как его объяснить, и не подозревал, к чему ему стоит готовиться, и о чём хотят предупредить его боги. Но в том, что сновидение было посланием свыше, он не сомневался ни секунды.
- Передай, чтобы готовили завтрак на двоих, и прикажи позвать Марка, - сухо приказал он рабу, когда тот закончил с доспехами.

Марк, - начальник стражи, - был, пожалуй, единственным другом, на которого Пилат мог полностью положиться в этой проклятой Иудее. Они познакомились, когда оба ещё только начинали свою военную карьеру. Не успев попасть в легион, они почти сразу отправились в Германию. В первом же бою Пилат был ранен, и остался жив лишь только потому, что рядом оказался Марк. Сначала он сразил огромного германца, который уже собирался добить поверженного на землю Пилата, а затем долго отбивался от варваров, не подпуская их к раненному другу. Тогда Марк даже и не подозревал, какую головокружительную военную карьеру сделает спасённый им Пилат, и что их жизнь отныне и навсегда будет накрепко связана не только дружбой, но и службой во славу Рима на землях, о существовании которых они ещё даже и не догадывались.
Пилат и Марк были почти полными противоположностями. Возможно, именно это и стало тем цементом, который накрепко скрепил их дружбу, как это и бывает. Пилат всегда был расчетливым, хитрым и скупым карьеристом, мечтающим о высоком положении в обществе, богатстве и власти. Марк же, напротив, представлял собой транжира, балагура, весельчака и авантюриста, вокруг которого всегда рекой лилось вино, крутились красивые женщины и всякого рода проблемы со всем этим связанные. Пилат не раз помогал ему выкручиваться из историй, в которые неустанно попадал его друг. Зато, когда ему самому нужен был верный помощник в любом, даже самом нелицеприятном деле, лучше и надёжнее Марка ему было не найти. Да он и не искал, потому что тот всегда был поблизости и сам жаждал приключений, не особо задумываясь, чем они могут закончиться.
Пилат обладал весомым недостатком, который, не будь Марка рядом, наверняка давно сгубил бы ему и карьеру, и саму жизнь. В определённых ситуациях он был подвержен приступам ярости, которая затмевала его глаза и разум, и в которой Пилат становился по-настоящему безрассудным. И только Марк мог в такие минуты охладить друга, тем самым спасая его от пагубных последствий. Вот и тогда, в случае с осадившими резиденцию иудеями, только лишь рука Марка, опущенная на плечо Пилата, в последний момент предотвратила массовое убийство. Зато, когда дело касалось битвы, они будто бы менялись натурами. Марк становился диким зверем, устоять на пути которого не мог ни один противник, и при этом боги хранили его, как будто специально для того, чтобы Пилат не остался один. Несмотря на огромное количество мелких ран, на Марке всё заживало, как на собаке и он, на удивление всем, ни разу не был ранен сколько-нибудь серьезно. В дружеских пирушках с чашей вина в руках Пилат не раз сравнивал его с Ахиллесом, и сравнение это было не таким уж преувеличением.
Как только Пилат был назначен префектом, первое, что он сделал, призвал к себе Марка, и предложил ему отправиться вместе с ним в Иудею в качестве начальника стражи, – личной охраны Понтия Пилата. Марк даже и не думал сомневаться, и уже через несколько недель они вместе стояли на другом берегу Средиземного моря, с любопытством осматривая Кесарию, – город, в котором располагалась резиденция римского наместника, и который на долгие годы должен был теперь стать их пристанищем.
По рассказам тех, кто бывал на востоке империи, эти земли сплошь представляли собой сухие и знойные пустыни без конца и края. Но то, что увидели Пилат и Марк, подплыв к берегу, никак не соответствовало этим описаниям. Город был зелёным и ухоженным. В нём было полно фонтанов и бань, все улицы были вымощены отполированным камнем, дома построены по римскому образцу, воду в город поставлял великолепный акведук. Одним словом, это был маленький Рим, и теперь он весь принадлежал Пилату. Впрочем, как и всё то, что находилось на восток от города до самой границы римской империи. И вот там, на востоке, лежали земли, очень сильно отличающиеся от маленькой ухоженной Кесарии, - кажущиеся безжизненными холмистые пустыни Израиля, среди которых где-то там, за горизонтом, стоял древний город Иерусалим, править которым отныне тоже будет новый префект в Иудее, - Понтий Пилат.

Префект вышел в зал, где он обычно проводил день за днём в разрешении государственных забот. Это был по-настоящему царский зал, разве что для этого не хватало трона. В остальном же он выглядел более чем помпезно. У дальней от входа в зал стены располагался массивный стол, за которым прокуратор вёл свои дела. Глухая стена, в которой была дверь, ведущая в покои префекта, и другие помещение, недоступные обычным посетителям, была покрыта фресками, изображающими сцены с участием римских богов, а напротив через зал располагались три больших окна, наполняющих зал солнечным светом, и выход на балкон, с которого открывался великолепный вид на гавань и большую часть цветущего города. Спустившись вниз, и выйдя из здания резиденции, можно было свернуть направо и попасть в великолепный сад, с фонтаном, скамейками между пышными деревьями и аккуратно подстриженными кустами. В жаркие дни префект любил находиться здесь, в тени густой листвы, для чего слуги выносили специальное ложе, на котором мог со всеми удобствами возлежать их господин.
- Ты звал меня, мой прокуратор? – услышал Пилат как всегда жизнерадостный  голос Марка и обрадовался поводу наконец отвлечься от тревожных мыслей, навязанных сновидением.
Прибыв в Иудею, Пилат стал префектом, или римским наместником, - полноправным представителем цезаря, властителем провинции, - но его часто называли прокуратором. Ему и самому нравилось это звание, ибо в нём ему слышалось что-то особо властное, связанное с непосредственным решением судеб тысяч и тысяч людей. Крайне властолюбивому по своей натуре Пилату слово «прокуратор» ласкало слух, будто оно прибавляло еще больше власти и значимости его персоне, хотя куда уж выше должности префекта, до которой он дослужился от рядового легионера? Выше был только сам император!
- Заходи, Марк! Завтрак уже готов, так что добро пожаловать к столу!
- Вино тоже на столе? – улыбнулся начальник стражи.
- Что за вопросы, друг мой? Самое лучшее, не хуже, чем у самого цезаря, клянусь Юпитером!
- Тогда я с радостью вкушу твоего царского завтрака.
Они сели за стол, наполнили позолоченные чаши, подняли их вверх, произнеся по обычаю хвалебные слова в адрес богов и цезаря, выпили вино и стали завтракать.
- Как служба? – поинтересовался Пилат.
- А что могло измениться за ночь? – удивился Марк, – мы же виделись, вроде бы, всего несколько часов назад. Вчера всё было хорошо, значит, и сегодня всё великолепно, слава богам!
- Слава богам! - подтвердил эхом Пилат.
- Почему ты позвал меня вдруг так рано? – спросил начальник стражи, заметив на лице префекта тень каких-то смутных мыслей, – что-то случилось?
- Пока ничего,– задумчиво ответил Пилат, – но у меня такое предчувствие, что скоро случится.
Марк настороженно посмотрел на друга, вдруг обратив внимание на то, что префект одет не в привычную повседневную тогу.
- Давно не видел тебя в столь блистающем виде, - сказал он, кивнув на доспехи, сияющие золотом в утренних лучах, – что за повод?
Пилат пожал плечами, не зная, что ответить. Он взял кувшин, налил вино в чаши, подал одну из них Марку.
- Наверное, соскучился по весёлым временам нашей с тобой молодости, - улыбнулся префект.
Марк улыбнулся в ответ, поднял чашу и спросил:
- Неужели пришло время вспомнить? Ты решил повторно завоевать Иудею для цезаря? Или идём в новые земли, неужели на парфян?
- Тут бы разобраться, - вздохнул префект, сделав глоток вина.
Марк восстановил серьезную гримасу, поняв, что его друг не склонен к шуткам.
- Что же произошло за эту ночь? Скажи, наконец!
Пилат вспомнил своё странное сновидение, поморщился, но всё же пересказал Марку его содержание. Начальник стражи внимательно выслушал рассказ, и когда префект закончил, задумчиво заметил:
- Клянусь Юпитером, боги посылают тебе знак, Пилат! Этот сон похож на какое-то предостережение.
- Осталось только понять его истинное значение.
- Я не толкователь сновидений, - для этого тебе нужно найти кого-то другого, - но в том, что тебе приснилось явно нет ничего доброго.
Пилат согласно кивнул и отодвинул от себя блюдо.
- Я уже всю голову сломал, думая над тем, кто может быть этой змеёй…
- Рядом с тобой нет ни одного предателя, прокуратор! Я ручаюсь своей собственной головой за эти слова! Ты можешь спать спокойно, и надевать доспехи тебе стоит разве только ради того, чтобы прибавить своему виду величественности в глазах этих дикарей. Но, вот что интересно… а кто спрятался под обликом лани?
- Лань меня волнует менее всего, Марк! Тем более что конец её был определённо печален. Надо искать змею, и чем раньше мы её отыщем, тем будет лучше для всех. Кто-то плетёт гнусный заговор, друг мой! Иначе объяснить это сновидение я не могу. Но кто это может быть, кроме проклятых евреев? Если кто-то и ненавидит меня, желая моей смерти, то в первую очередь это - они.
- Лев же не умер в твоём сне, Пилат! Это и есть главный знак! С любыми остальными неприятностями мы разберёмся, да помогут нам боги!
Они подняли чаши и выпили вино. Префект расправил плечи, глубоко вдохнул, шумно выдохнул, и будто тут же забыв про предыдущий разговор, спросил:
- Что там у нас с арестованным вчера подстрекателем? Не пора ли разобраться с ним?
- У него была весьма беспокойная ночь, - усмехнулся начальник стражи, - но он готов в любое время ответить на все твои вопросы.
- Тогда пусть его приведут! Мне не терпится посмотреть ему в глаза.

Несчастного узника солдаты схватили на площади возле Иерусалимского храма. Это был какой-то мелкий меняла. На него донесли и показали свидетелей разговора, в котором он вещал о том, что скоро в Иерусалим придёт Царь Иудейский, чтобы принести своему народу счастье и процветание. И что, мол, этому есть пророчество в их древнем писании, и что это будет настоящий мессия, а не какой-нибудь лжепророк, как это уже бывало. Подобно тому, как вывел бог единый и всемогущий евреев из рабства египетского, так и через мессию он выведет их из-под римского насилия. Там было еще пара подробностей, но в целом и этого было достаточно, чтобы Пилат пожелал видеть этого мечтателя лично. Он посещал Иерусалим три раза в год, а остальное время проводил здесь, в Кесарии. Поэтому узника незамедлительно привезли сюда, и теперь он стоял перед префектом, изрядно избытый и до смерти запуганный.
- Несчастный, - с ноткой театрального сожаления заметил Понтий Пилат, когда в зал грубо втолкнули уже изрядно избитого иудея в кровавых клочьях вместо одежды.
Префект всмотрелся в то место, где было страшное месиво вместо лица.
- Какой красавец! – восхитился он, – я не узнаю его, Марк! Тот ли это человек, что подбивал народ к бунту? Ты ничего не перепутал?
- Это он, прокуратор! Просто он не выспался сегодня.
- Печально… Когда я не высыпаюсь, у меня тоже потом весь день плохой вид и отвратительное настроение. Как твоё настроение, еврей? Как спалось тебе?
Марк толкнул мученика в спину ногой, и тот, пролетев мимо Пилата, рухнул на каменный пол, наполнив зал звоном кандалов. Римляне услышали слабый стон и ужасный кашель.
- Он что-то сказал, Марк? – спросил Пилат, – я ничего не расслышал.
- Он приветствует тебя, прокуратор! Видишь, пал ниц перед тобой? Это знак уважения и покорности.
- Это хорошо! Я всегда уважал покорность. А то в последнее время меня что-то стали сильно беспокоить  всякие негодяи, распространяющие в толпе неугодные мне настроения. Ты ведь не такой? – Пилат схватил подозреваемого за шиворот и, посмотрев ему туда, где раньше было лицо, с силой ударил его об пол, – ты ведь не подбивал людей к бунту, нет?
Мученик что-то простонал, но было абсолютно непонятно, что значил его стон.
- Ты что, ему язык вырвал? – спросил Пилат, обернувшись к начальнику стражи.
- Зверем меня считаешь? Просто эти евреи… Они всегда так неразборчиво говорят! Никогда не поймешь, что они имеют в виду. То ли язык у них такой, то ли мысли.
- А-а! – протянул прокуратор, – вот в чем дело! Ну, прости, прости... Мы же римляне! Мы привыкли изъясняться на латыни. Быть может в этом причина нашего с тобой недопонимания? Мне сказали, что ты распространял в толпе призыв к бунту против римской власти. Уж не собрался ли ты на трон, красавец?
Пленник отрицательно покачал головой и закашлялся, обрызгав пол кровью.
- Ну вот! – Обратился префект к Марку, – ни какой он не бунтарь! А зачем тогда ты привел его ко мне? Ты что, всерьез считаешь, что вот с такой рожей можно стать царём иудейским?
Марк пожал плечами.
- Я тоже ему это говорил, но он все время только мычит в ответ! Может он и не человек вовсе? Да и на царя он похож мало, прав ты, прокуратор!
- Кто их знает, евреев этих? Может у них такие цари? - Пилат опять внимательно посмотрел на мученика, – ну, что? Раз так, значит, и не виноват ты ни в чем? Может быть, отпустить тебя тогда?
Иудей наконец поднял глаза и посмотрел на прокуратора. Он подполз к нему и, обняв ногу, хотел поцеловать сапог. Пилат резко выдернул её и ударил несчастного в живот. Тот скорчился от боли, опять закашлялся, отчего пол еще больше покрылся его кровью.
- Ты мне сапог испачкал! Кто разрешил тебе прикасаться ко мне, грязное животное?
Пилат отошёл к столу, задумался ненадолго, затем крикнул:
- Слуги! Вина нам принесите! – он повернулся к несчастному и снова заговорил с ним, – хорошо, я отпущу тебя, если ты не виноват. Я хочу знать только одно: кто надоумил тебя на всё это? Понятное дело, что ты не хотел стать царём сам. Это же по твоей роже видно! Но, тогда кого ты считаешь своим царем? Кто он? Просто скажи мне имя.
Иудей молчал, только слабо всхлипывал, уткнувшись лицом в пол, и его кандалы позвякивали от каждого движения.
- Давай сюда его, Марк! Сажай его за стол, пусть выпьет вина, может тогда ему станет полегче разговаривать!
Слуги принесли кувшин с вином.
- Принесите еще одну чашу, – рявкнул Пилат, – только простую, не в золоте! Хватит с этой свиньи и обычной, глиняной.
Слуги мгновенно и исчезли из зала, а спустя некоторое время на столе появилась еще одна чаша. Тем временем Марк уже успел поднять мученика и посадить его за стол. Пилат наполнил чаши. Две он налил как обычно, а третью, глиняную, он наполнил до самых краёв так, что вино стало переливаться через них на стол.
- Пей! – приказал он несчастному, взял чашу сам и последнюю подал Марку, – выпьем за божественного цезаря, – владельца Мира… и Иудеи вашей тоже.
Руки несчастного тряслись так, что он никак не мог взять в руки чашу. Он смотрел на то, как стекает по её краям красное вино и плакал.
- Помоги ему, Марк! – Приказал прокуратор, - похоже, что этот бунтарь даже выпить вина не в состоянии самостоятельно. И при этом он утверждает, что сам додумался до своих мыслей крамольных? Не верю, никак не верю я в это…
Марк взял в руки глиняную чашу и поднёс её к губам мученика. Тот стал жадно пить, проливая вино на и без того красные лохмотья, оставшиеся от одежды. Он выпил одним махом всю чашу до дна и громко выдохнул.
- Правильно, свою чашу надо выпивать до дна, еврей! Ну что, полегчало? – спросил Пилат.
Мученик утвердительно кивнул головой и уставился глазами в стол.
- А теперь послушай меня внимательно! – нарочито спокойным тоном сказал прокуратор, – пока я здесь, никаких царей у вас не будет, кроме великого нашего римского цезаря, да хранят его Боги! Вам всем бы следовало понять это, наконец! Поэтому, пойми и ты, несчастный, что страдаешь за чьи-то выдумки бесполезные. Тот, кто надоумил тебя на слова эти крамольные, сидит сейчас, ласкает какую-нибудь пышногрудую блудницу и радуется жизни, а ты в шаге от страшной смерти, которая уже стоит здесь, и смотрит тебе в глаза. Неужели ты не понимаешь, что тебя просто используют, несчастный? Говори же!
Узник поднял глаза. Он посмотрел на Пилата, затем на стоящего чуть поодаль Марка. Было видно, как размышляет он над каждым своим словом, но начать говорить всё равно никак не решался. Пилат понял, что обозначает его молчание.
- Послушай меня, иудей! Я – прокуратор и слово моё – закон. Как я скажу, так и будет! Вот, давай и договоримся с тобой о следующем. Я больше не буду истязать тебя, и он не будет, - Пилат показал рукой на Марка, - и никто больше не будет тебя мучить. Вижу я, что стал ты жертвой злых и хитрых людей, потому не вижу я вины за тобой иной, кроме как глупость твоя беспросветная. Так за глупость свою пострадал ты уже довольно! Скажи же мне всю правду, и что сам ты думаешь, и что люди думают и, главное, кто надоумил тебя на всё это? Скажешь мне всё без утайки, и прекратятся тут же твои мучения. А не захочешь говорить или хитрить вздумаешь со мной, то отправлю я тебя на Голгофу. Стоит ли умереть на кресте ради всего этого? Выбирай же прямо сейчас свой путь!
- Я буду говорить, – тихо произнес иудей.
Пилат мельком глянул на Марка и еле заметно улыбнулся. Римляне сели за стол напротив узника.
- Слуги! Еще вина! – крикнул прокуратор и обратился к еврею, -  что ж, тогда давай с самого главного. Кого ты считаешь достойным стать царём Иудеи?
- В народе говорят, что идет к нам из Галилеи сын Израиля из дома Давидова по имени Иешуа. Он проповедует скорое наступление царствия Господнего, творит чудеса, и всё больше людей считают его мессией.
Услышав это имя, прокуратор вздрогнул, тревожно посмотрев на своего друга. Тот только молча пожал плечами и кивнул в сторону узника, предлагая продолжить допрос.
- Кто сказал тебе, что идёт он сюда, чтобы предъявить свои права на трон?
- В народе говорят, что так и будет. Чудеса он творит, больных излечивает, учит людей, как унаследовать Царствие Божие. А он, мессия, будет сидеть на троне рядом с отцом своим, и мудро управлять своим царством, в котором больше не будет ни смертей, ни насилия, никаких других горестей…
- Вот как! – воскликнул Пилат, – значит, говоришь, людей учит про Царствие Божие, а сам - на трон! Интересно, интересно… Если твоя богоизбранная, как вы выражаетесь, голова ещё способна размышлять, то открой уши свои, и послушай меня внимательно, раб ты глупый и потому несчастный! Пока я здесь, в Иудее будет только один бог и царь – великий римский цезарь. И о других забудьте даже помышлять! Ты слышишь меня?
Узник еле заметно утвердительно кивнул в ответ.
- Хочешь поговорить со мной о моей жестокости? Что ж, давай поговорим… Значит, вывел твой бог вас из Египта, избавил вас от рабства. Хорошо! Я уж не знаю подробностей, прости, не читал я ваших сказок про это, но зато я знаю одну историю, что случилась позже. Повёл вас ваш бог в землю обетованную, и вот привёл он вас сюда. Пуста ли была земля эта в то время?
- Нет, - ответил узник, - здесь жили филистимляне.
- Филистимляне, - повторил за ним Пилат, - и скажи мне, взывающий к справедливости, где народ этот теперь?
- Его нет больше. Наши предки завоевали их.
- И Рим завоевал вас, но вот ты сейчас сидишь передо мной, немного покалеченный, правда, ну так это ты за глупость свою пострадал, но живой! Пока ещё… А ты приведи мне сюда филистимлянина! Покажи мне хоть одного из них! Чего же ты молчишь?
- Их больше нет… - тихо промолвил узник.
- Как нет? Совсем нет? Ни одного нет? – удивлённым тоном спросил прокуратор, – а где же они все?
- Бог искоренил их всех до единого.
- Вот как ты заговорил! Значит бог… То есть, это Яхве разрушил их города? Это бог ваш вырезал их всех до единого, как баранов, не пожалев ни детей, ни женщин? Это Яхве завладел их скотом и пастбищами и теперь живёт на их земле, в то время как от целого народа остались только воспоминания?
Иудей не стал отвечать.
- Молчишь? А я не гордый, я за тебя отвечу! Это вы, евреи, всё сделали, своими собственными руками! Да, я тоже солдат, и мне тоже пришлось отправить в царство Плутона много людей, но это сделал я, вот этими самыми руками! Даже если Юпитер и Марс направляли и благословляли меня, то я никогда не говорил, что это они убили. Это я убил! Теперь ты чувствуешь разницу между нами? Но даже не это главное! Рим покорил множество народов. Но не один из них не ушёл в небытие. Да, теперь эти народы служат Риму, такова воля богов, но они живы! Они рожают детей, они пользуются акведуками, банями и амфитеатрами, которые возвёл для них Рим!  И после этого кто-то здесь обвиняет меня и моего цезаря в чрезмерной жестокости? Да мы – овечки невинные в сравнении с твоими праотцами!
Марк отошёл в сторону, чтобы узник не мог увидеть его, и теперь, подняв руку к лицу, улыбался в кулак, потешаясь над философствованиями своего друга.
- Так если с вами поступают более милостиво, чем вы поступили с другими, в чём же здесь несправедливость, скажи мне, несчастный? И вообще, что есть справедливость, по-твоему?
Узник по-прежнему молчал. Пилат, похоже, выговорился и был доволен тем, что тому нечего ответить.
- Интересно, а как вообще этот самозванец собирается занять трон? – уже более спокойно спросил префект, - есть только один путь для того, кто хочет добиться такой цели: меня убить и легионы мои разбить. И как же он собирается всё это сделать? Заколдует всех насмерть что ли? Или ты, если позовёт он, пойдешь к нему в воины?
- Я не знаю, прокуратор! – ответил иудей, – что слышал от других, то и тебе говорю. А про тебя и легионы твои разговора вовсе не было. И я никуда не собирался идти. Клянусь, прокуратор, ни за кем и никуда!
В зал вошёл слуга с кувшином вина. Пилат глазами показал, чтобы тот наполнил чаши и покинул зал. Как только слуга исчез за дверью, он снова спросил иудея:
- С кем ты разговоры эти говорил?
- Я же говорю, молва это людская… многие так говорят.
- Что же, молва сама в воздухе летает, что ли? Разве не люди говорят? Не выводи меня из себя, еврей, не советую!
- Народ это говорит, прокуратор! Нет у меня имен никаких. Говорят, что даже первосвященники верят в это!
Пилат удивленно поднял брови и, повернувшись к Марку, воскликнул:
- Ты слышал? Первосвященники! Да неужели? – он встал из-за стола, взял чашу, отошел к огромному окну и стал, попивая вино, задумчиво наблюдать за тем, что происходит снаружи,  – удивительно, где Галилея, а где Иерусалим! Как только слухи умудряются так быстро расползаться во все стороны?
- Я думаю, что не в этом дело, прокуратор! Если ты хочешь знать моё мнение, то все эти слухи и рождаются в Иерусалиме. Вот придет этот Иешуа туда, и все увидят, что он обычный человек и не творит никаких чудес. Я даже не исключаю, что он и сам, когда придёт, удивится тому, что он царь иудейский уже почти. Если, конечно, он вообще собирается в Иерусалим.
- Вот и я о чем, Марк! Покажите мне того больного головой человека, который захочет поспорить со мной на эту тему! Выпей же хорошего и дорогого вина, иудей, пока есть такая возможность! Когда еще тебе придётся? Помоги ему, Марк!
Однако узник сам взял чашу и сделал глоток. Казалось, ему полегчало, и он даже немного осмелел или настолько устал от своего страха, что тот сам стал терять над ним свою власть. Пилат заметил это, наклонился вперёд так, что его лицо оказалось напротив, совсем рядом от глаз обвиняемого.
- Люди много чего говорят, но сам-то ты почему ждёшь Иешуа?
- Он несет веру, правду и счастье своему народу. Поэтому мы все ждём его.
- Все? – Пилат снова посмотрел на Марка, но теперь взгляд его выражал недоброе, - какую же такую веру он вам несёт? Разве у вас нет веры и без него? Разве вы не поклоняетесь Яхве своему? Слышал бы тебя сейчас ваш первосвященник, Каиафа!
- Не знаю я, прокуратор! Говорю лишь то, что и молва говорит.
- Веру, значит… - задумался Пилат, - а какой прок от этого первосвященникам? Сам подумай, дурак! Что же, они согласны на трон посадить того, кто лишит их власти над вашими никчемными душами? Сам подумай, им-то радости от такого царя меньше всех! А тебя послушать, так и они в мессию верят! Что-то здесь очень всё запутано, тебе так не кажется?
Узник пожал плечами и снова глотнул вина.
- Везде эти первосвященники! – с досадой буркнул Пилат, – куда не плюнь, везде они! Ну, что за каста такая? Слушай, а ты-то сам что думаешь, неужели придёт Иешуа в Иерусалим и свергнет меня? Ну, хорошо! Я даже готов проиграть, клянусь тебе! Но скажи, как?
Узник посмотрел на Пилата, но опять ничего не ответил.
- Ну, говори, говори, не бойся!
- Если он действительно мессия, то нет для него никаких преград, – выдавил из себя узник, – и если он захочет стать царём, то станет им. А уж каким образом он это сделает, мне неизвестно. И никому, кроме него и бога самого, это неизвестно! Святая кровь течет в нем, - кровь Давидова! Так объясняют нам книжники некоторые, но я их не видел! Я только от молвы слышал всё это!
Пилат сурово посмотрел на еврея и, направившись к балкону, приказал:
- Иди сюда!
Марк, взяв под руку узника, дотащил его до балкона.
- Смотри, – вытянул руку Пилат, – вот она, Иудея! Всё, что ты видишь, принадлежит ныне и навеки Риму и мне, - наместнику цезаря. У меня достаточно сил, чтобы перерезать всех в этой стране, всех до единого! И, клянусь Юпитером, как лев разрывает гиену, я разорву народ ваш «богоизбранный» в клочья в три дня, если только цезарь шевельнёт пальцем в вашу сторону! И памяти от вас не останется, ты понимаешь меня? Должен же кто-то отмстить вам за филистимлян!
- На всё воля Господа нашего! – ответил уже, видимо, готовый умереть узник.
- А как же мои боги? – разочаровано спросил его Пилат, – твой народ, выведенный из египетского рабства твоим богом, попал в рабство ко мне и к моим богам. Подумай, несчастный, какому слабому и никчемному богу ты поклоняешься! И неужели ты надеешься на то, что даже не бог, но человек сможет изменить ход истории, который предопределен римскими богами на века вперед? Ты думаешь, что какой-то еврей с сомнительной историей пророка, способен противостоять целой империи?
- На всё воля божья! – повторил свои слова узник.
- Стража! – крикнул Пилат, склонившись с балкона, – осторожнее там!
Он посмотрел в глаза несчастному, и добавил:
- Так отправляйся же к своему Яхве и передай, что если он хочет возыметь власть над Иудеей, то пусть сначала лично придёт сюда и поговорит со мной! А до того, нет другой власти здесь, кроме римской, и не будет!
С этими словами он схватил его, перевалил через перила и со всей силы бросил вниз. Марк услышал, как хрустнули кости от удара о камни, и поморщился. Два стражника, стоявшие у входа в здание бросились к несчастному. Один из них потрогал его шею, затем поднял голову наверх и провел ладонью по горлу, показывая Пилату, что тот скончался.
- Уберите его с глаз моих! – крикнул префект и покинул балкон.